Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 55

Приезд Моники изменил уклад дома Дениз и Ромелии, который стал жить ожиданием ребенка. Мать и дочь заботились о Монике и будущем ребенке, словно о родных им людях. Заранее определили, в какой клинике она будет рожать. И когда наступил срок, отвезли девушку туда и были первыми, кто узнал о рождении мальчика. Все возможное время проводили они в палате Моники, разглядывали малыша, обсуждали будущую жизнь. В один из дней дверь палаты распахнулась, и Моника, обернувшись на звук, замерла: на пороге стояла мама!

Что-то говорила Дениз, улыбалась Ромелия, но несколько долгих минут Даниэла и Моника выключились из реальной жизни, безмолвно говоря друг с другом.

Хорошо, что для этого не нужно было многих слов лишь: "Мамочка!", "Доченька!", "Сын".

– Вот он какой, наш мальчик! – нежно прошептала Даниэла, склонившись над внуком и нежно поцеловав Монику. – Какой чудный! Очень похож на тебя, дорогая.

– Только бы он не был похож на своего отца! – лицо Моники болезненно скривилось, глаза наполнились слезами.

– Нет, нет! – замахала руками Даниэла. – В душе он точно будет совершенно другим, а это самое главное.

– Хорошо, что ты приехала, мама, – плача произнесла Моника. – Я так счастлива, что ты снова будешь рядом со мной. Счастлива, что ты простила меня, и я могу на тебя опереться.

– Не буду скрывать, Моника, что я долго чувствовала себя... ужасно.

Думала о твоих словах, что я тебе чужая... Поэтому и не искала тебя, узнав, что ты ушла от Альберто. Решила, что первый шаг должна сделать ты...

– Ты была права, мама.

– Нет, нет, не говори мне этого! Неправда. Меня обуревали гордость, самолюбие. А мой долг был немедленно придти к тебе на помощь, не требуя объяснений, не задавая вопросов...

– Мамочка! Я очень люблю тебя! – только повторяла Моника. – Мне так не хватало твоей нежности, понимания... Я очень раскаиваюсь, очень. Ты воспитаешь моего сына, только ты...

– Ну, не будем, дорогая, вспоминать о прошлом. У нас есть настоящее, есть будущее... И мы возвращаемся в Мехико. Да поможет нам Пресвятая Дева...

Вот, Моника, твоя икона, о ней напомнила мне Мария перед отъездом.

– Мама, прежде ты должна узнать, как многим я обязана Дениз и Ромелии.

Ведь это они поместили меня в клинику, заботились, словно родные, обо мне и о моем мальчике.

Дениз и Ромелия в один голос запротестовали: в их доме всегда ценили не деньги, а хорошие, добрые отношения между людьми, тем более, Моника и Дениз подруги.

– И все равно, нет слов, способных донести до вас мою признательность, – с волнением сказала Даниэла. – Я надеюсь, что смогу на деле выразить вам свою дружбу и благодарность. Ведь я обязана вам жизнью дочери и внука.

Даниэла взяла на руки малыша и со счастливой улыбкой села рядом с кроватью Моники.

Наступил вечер, Дениз и Ромелия стали собираться домой. Но Даниэла не могла и думать о возвращении в гостиницу, где были ее вещи. Отклонила она и предложение Ромелии поселиться у них, – ее место в этой палате рядом с дочерью и внуком. Даниэла прижала к себе кроху... Как любила она детей, как тяжело ей было пережить потерю собственного сына, и, хотя прошли уже годы, она часто в минуты одиночества вспоминала тот день. Тысячи раз входила под руку с Хуаном Антонио, полная надежд на прекрасное будущее своего мальчика.

И вдруг эти страшные слова: "Ваш сын умер... нынешней ночью... Так бывает... Случается..." Но почему, почему это случилось именно с нею и ее ребенком?..

Уже лежа в кровати подле спящей Моники, она вспоминала об автомобильной катастрофе, представила лицо, сидящего за рулем убийцы... его лысую голову, неправильной формы череп и маленькие узенькие щелочки глаз, бесстрастно наблюдавших смятение и ужас кричавшей во всю силу своих легких Даниэлы...

Но проснулась она от другого сна: бесшумно отворяется дверь и в палату входит мужчина. Даниэла в испуге узнает в нем Альберто. Он быстро подходит к Монике и выхватывает у нее ребенка.

Даниэла закричала и проснулась от этого крика. Она села на кровати и посмотрела на дочь: та улыбалась во сне...

Утром Моника долго решалась, прежде чем заговорить с Даниэлой об отце, и наконец, смущаясь, спросила:

– Ты сможешь когда-нибудь простить папу?

Даниэла не могла ответить коротко, за этим – "простить папу" стояла ее жизнь, ее вера, ее достоинство. То, что он сделал – ужасно...

– Но ведь ты простила меня, – голос Моники звенел от волнения, – а я вела себя ничем не лучше его.

Как объяснить дочери, что Хуан Антонио унизил ее женское достоинство.

Она верила, что чувство, связавшее их, живо. Не привычка, не удобство, а именно чувство, страсть, желание... Уйдя к Летисии, он бесповоротно потерял ее, Даниэлу. Всего и не расскажешь. Она только сказала:

– Перед отъездом он приходил ко мне. Хотел тоже ехать к тебе. Но мне, поверь, спокойнее одной. Так что ты сможешь поговорить с ним дома.

После отъезда Даниэлы в Монтеррей, Хуан Антонио вконец затосковал, остро почувствовав свое одиночество.

Чем больше отдалялась от него Даниэла, подчеркивая каждый раз их отчуждение, тем явственнее ощущал он невозможность жизни с какой-либо другой женщиной. Летисии он запретил искать встреч с ним под любым предлогом.

Последней каплей стала ее фраза: "Ты никудышный отец, даже Монику бросил на произвол судьбы". Теперь он и деньги переводил по почте.

Он очень надеялся, что поездка в Монтеррей изменит его жизнь, – Моника и внук помирят их, но Даниэла просила доверить Монику ей...

После работы он зашел к сестре и рассказал ей об отъезде Даниэлы.

– Даниэла правильно сделала, что полетела в Монтеррей одна, – поддержала золовку Сония. – Она сейчас нужнее Монике, чем ты.

– Я ее отец и вдруг – посторонний, – недоумевал Хуан Антонио. – Мне грустно и очень одиноко, Сония. Я самый глупый мужчина на всем белом свете.

Сония повторила вслух его мысли:

– Я надеюсь, что сын Моники поможет своим бабушке и дедушке соединиться, наконец.

– Да, да, – ухватился за эту мысль Хуан Антонио. – А давно ли, ты помнишь, – его глаза увлажнились, – помнишь, Сония, совсем недавно и мы с тобою были детьми, играли вот в этом саду... А сегодня мы уже сами дедушки... и бабушки.

Видя, что ее братец совсем загрустил, Сония, предложив ему кофе, заговорила о другом. Последнее время она очень сблизилась с матерью Мануэля, Долорес, и та со свойственной ей энергией и жизнелюбием, решила вывести Сонию из транса, связанного с уходом Рамона.

– Когда я встречаюсь с Лолитой, мне всегда так хорошо. Она дарит мне желание жить и радоваться жизни. Я забываю все свои проблемы...

Хуан Антонио мрачно пошутил:

– Главная твоя проблема, Сония, в том, что у тебя их нет. А, кстати, Мануэль говорит, что Лолита мечтает тебя с ним... Понимаешь?

Сония густо покраснела.

– Нет, нет и нет. Это невозможно, Хуан Антонио. То, что было у нас с Мануэлем, умерло много лет назад.

– Знаешь, мне это кажется замечательной идеей. Подумай!..

После ухода брата, Сония спустилась в сад, прошлась мимо ровных рядов азалий. Их сажал и любовно возделывал Рамон. Он мужал вместе с этими цветами и деревьями, которые теперь, набрав силу, радовали красками и ароматами.

Остановившись в защищенном от солнца месте, под кроной дерева, Сония вспоминала годы, проведенные с Рамоном. Сколько нежности подарил ей этот мальчик, как был благодарен за ее заботу и любовь. Но как это дерево, он вырос, окреп и перестал нуждаться в ее опеке. К нему пришла его любовь, которая неизбежно настигает, открытые ее чарам сердца. И она с мукой и болью вычеркнула из своего сердца Рамона. Наверное, прав был брат, говоря, что у нее нет проблем... Это и есть одиночество, которое вряд ли теперь кто-нибудь скрасит.

Из сада она услышала, как зазвонил в гостиной телефон.

– Сеньора, вас! – позвала горничная.

– Завтра вечером вы должны быть у меня, Сония! – голос Долорес дрожал от веселого нетерпения. – Послушай! Мы отлично проведем время. Я знаю одно местечко с хорошей музыкой, – и она пропела в трубку своим хрипловатым контральто:

– Сония! Не говори мне "нет", я этого не переживу! Слышишь, дарлинг?

– Нет, нет, Лолита, поверьте, это не для меня! – отказывалась Сония, прикидывая в уме, что она сможет одеть, идя в "милое местечко". – Боюсь, мне там не понравится, Лолита, – все еще сопротивлялась Сония.

– Ты будешь в восторге, я уверена!.. Давай лучше не ты ко мне, а я к тебе. На мотоцикле. В десять вечера. Договорились? В этом местечке лучше бывать ближе к двенадцати, – и она запела:

Мануэль с грустной улыбкой прислушивался к телефонному разговору матери. С кем это она? Ах, ну, конечно же, с Сонией. Идея дружбы с Сонией овладела ею слишком сильно. Ни о чем другом она уже и думать не могла. Но Мануэля не провести, он знал, чего добивается мать. Схема была готовой и испытанной. Только, увы, действующие лица иные... Да и он вряд ли способен достойно подыграть Лолите. "Разве можно дважды войти в одну и ту же реку", – грустно размышлял Мануэль. Между ним и Сонией ничего не может быть. Он никогда не забудет Ракель.

– И не надо, не надо забывать ее, – уверяла мать. – Но пойми, тебе нужна спутница жизни, а Тино необходима мать. Мужчине нужно, чтобы рядом была женщина. Себя я не имею в виду. Ты знаешь, я уже больше на том свете, чем на этом.

– Полно, мама! Тино хорошо с тобой... Зачем нам женщина!..

– Со мной хорошо, говоришь? Но... я собираюсь познакомиться с кем-нибудь и выйти замуж. Я еще в состоянии создать собственную семью, – обещала семидесятилетняя Долорес. – Ты что, не веришь мне, Мануэль? А Сония именно та женщина, которая тебе нужна. Тебе придется со мной согласиться! Я не оставлю тебя в покое, так что приготовься...

Нет, мать положительно невыносима, вздохнул Мануэль.

Она ведет себя с Сонией также, как когда-то с Ракель. Каждый день открывает в сестре Хуана Антонио все новые достоинства. Вот, к примеру, вчера объявила ему, что Сония очень веселая и любит развлекаться. Конечно, надо только, как выразилась Долорес, "поскрести" ее немножко, чтобы обнаружить это...

Что это, не раз задавался вопросом Мануэль, обсуждая проблему с Хуаном Антонио – болезнь возраста, маразм, или неистощимое жизнелюбие, желание доставлять людям радость? Скорее последнее, – соглашались оба, – память у Лолиты великолепная, и в здравом уме ей не отказать. Тем не менее, Мануэль болезненно переживал вспышки буйного, неукротимого веселья, поездки в ночи на мотоцикле в увеселительные заведения, каким в Мехико не было числа. "Моя старушка снова взялась за старое", – жаловался он Хуану Антонио. Поездки совершались последние недели уже втроем – третьей в компании стала Джина. Ей тоже было скучно. Вот и сегодня это дамское трио отправилось на очередное увеселительное мероприятие. Когда-то они вернутся? – гадал Мануэль. Нет, в один прекрасный день он все-таки поставит на дверь задвижку, чтобы мать не смогла войти... Хуан Антонио, слушающий друга, рассмеялся: можно с уверенностью сказать, что, найдя дверь запертой, она высадит замок. Вряд ли ее что-нибудь остановит...

Хуан Антонио искренне, по-сыновьи любил Долорес и в тайне от Мануэля восхищался ею.