Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 53

Алехандро и его сын Карлитос пригласили Даниэлу поесть мороженного, – дни стояли душные, жаркие. Они гуляли по парку и, глядя на милого Карлитоса, уплетавшего мороженое за обе щеки, Даниэла вспомнила Монику, – та тоже обожала мороженое. Мальчик всколыхнул воспоминания далеких дней.

Даниэла очень понравилась десятилетнему Карлитосу с первого взгляда. Ее мягкая улыбка, добрые глаза, негромкий голос, внимание, которым она одарила его, сделали свое дело, – Карлитос проникся ею и доверил сокровенное:

– Вы знаете, я никак не могу решить, стоит ли прощать маму, которая оставила нас.

Даниэла, отвечая скорее своим собственным мыслям, промолвила, нежно погладив непослушные вихры Карлитоса:

– У каждого из нас, малыш, есть право и ошибаться, и раскаиваться, и быть прощенным.

Понял ли мальчик тот смысл, который вложила Даниэла в свои слова?

Наверное, понял, потому что, посмотрев на Алехандро, нерешительно кивнул:

– Да, я тоже так думаю...

Впечатления от прогулки еще долго занимали Даниэлу, заставляя ее перебирать в памяти разные мелочи. В одном она не хотела себе признаваться: Алехандро относится к ней не только как друг. Даниэле пришли на ум слова Джины: "Женщина обязана быть женственной, иметь поклонников. У нее должны гореть глаза!" Но Даниэла не Джина, кокетство ей претит, бесконечные романы не привлекают... Подруга же настойчиво продолжает уговаривать Даниэлу, что роман с Алехандро, – прекрасный способ поправить настроение, а там, глядишь, и жизнь переменится.

– Ну, что ты несешь, Джина, дорогая? – только и могла вымолвить на это Даниэла. – Давай не будем об этом. Никогда! Слышишь?

Джина улыбнулась.

– Карлитос изумительный ребенок, Даниэла. Храбрый, умный, очаровательный, и Алехандро совсем не дурак. Он знает, как завоевать твое сердце.

– Ну, вот ты опять за свое, Джина!

– Я права! Ты сходишь с ума, когда видишь какого-нибудь ребенка. Разве нет, Даниэла?

– Да, в этом ты права! Это такое чудо – дети... – Даниэла на миг задумалась, глаза ее наполнились теплым светом, она с нежностью посмотрела на Джину.

– Знаешь, дорогая, я даже думала, не усыновить ли мне... нескольких ребятишек... после презентации новой коллекции. Чтобы потом целиком посвятить себя их воспитанию..

– Ты это говоришь серьезно? – глаза Джины широко открылись.

– Да, вполне! В мире столько детей, лишенных родительской любви и нежности,

– Да, ты, пожалуй, права! – голос Джины звучал иронично. – Сделай именно так. И у всех нас появится еще один повод восхищаться тобой, моя начальница! – в ее карих глазах играли чертики, она обняла Даниэлу, и без всякой связи с предыдущим, объявила:

– На твоем месте, я бы его простила... Хватит, помучила...

Обе понимали, о ком речь.

– Знаешь, Джина, я едва не сделала этого... вчера Он был такой униженный, такой жалкий и смешной, говорит, решил, мол, проверить свои мужские чары, силу... Ну, вот и проверил... Теперь у этой негодяйки...

Она не договорила, но Джина без слов поняла ее.

– Не говори так, Даниэла! Тебя можно понять. Но я бы попыталась понять и его...

– Жизнь должна продолжаться, Джина, и мне надо жить дальше. Я не позволю случившемуся погубить себя, поверь

Моника постоянно занимала мысли Даниэлы. Иногда она просыпалась глубокой ночью в холодном поту, ей снился один и тот же страшный сон: Альберто со всклоченными волосами, с громадной, зловеще поблескивающей серьгой в ухе и черным скоробеем на груди гонится за Моникой – гонится злобно сверкая глазами, нагоняет ее, протягивает руки, чтоб схватить...

– Боже, лишь бы сон не был в руку!.. – молитвенно шепчет она, ни к кому не обращаясь. – Господи, помоги, спаси ее, прошу тебя, милостивый! Спаси и сохрани мою девочку...

На днях к ней пришла Маргарита, с которой они долго не виделись, объяснила причину столь долгого отсутствия. Оказывается, это из-за Рамона.

Конечно, Даниэла понимала, как стыдно Маргарите перед Сонией, с которой она так давно была дружна, но, а с другой стороны, ведь сердцу не прикажешь: оно выбирает само.

Вот и Джина, ее подруга. Уж как Ханс любил ее, приезжал несколько раз из Германии, но не получилась у них жизнь вместе, а все потому, что крепко держит ее чувство к Филипе и детям, хоть она сама себе не желает в этом признаться. Не раз Даниэла говорила подруге: "следуй велению своего сердца, лучшего советчика человеку не найти". Но куда там, упрямство прежде нее родилось! И Филипе хорош, не желает поступиться гордостью, считает себя обиженным: самолюбие его, конечно, уязвлено. Но ведь должно же, должно возобладать чувство разума у этих двух взрослых детей?! Но, похоже, пока они оба думают лишь о себе и о своей гордости, забывая, что их дети лишены покоя и душевного комфорта. "Бедные, бедные дети... – вздохнула Даниэла, вспоминая Бебес и Густавито, – им-то за что такое испытание? Жить в разлуке с матерью, когда она им так нужна..."

И тотчас мысли ее обратились к своей дочери. Где-то сейчас ее дорогая девочка?..

Нет, и Маргарита не ведала, где она обитает, где скрывается от жестокого Альберто, который, знала Даниэла, иголку со дна моря достанет, если разыграется его злая воля, поэтому-то ей так страшно за Монику.

Будто чувствуя, ощущая эту боль матери за своего ребенка, Альберто тем временем, не оставлял ни на минуту без внимания дом Даниэлы: были наняты специальные люди, которые следили за каждым ее шагом. Он постоянно, словно ворон, кружил вокруг всех дорогих для Даниэлы людей... Ее боль, ее страхи разделяла верная Мария, болеющая душой за всех членов семьи Мендес Давила, ведь они все были ей так же близки и дороги, как собственный внук, как невестка Дора, сын Марсело, – недавно возвратившийся блудный сын...

Сколько ночей не спала Мария, думая о возвратившемся сыне. Возмужал за эти восемь лет, изменился, Мария не только сама простила Марсело, но и убедила Дору, непреклонную Дору, ради маленького Игнасио забыть прошлое и дать Марсело шанс. Сначала Дора и слышать ничего не хотела: чувство оскорбленного самолюбия, обида на Марсело, не позволяли ей сделать и шага навстречу отцу ее ребенка. Но и ее сердце стало таять, когда она видела, с какой гордостью он смотрит на их сына, как ласково берет за руку, играет с ним. Игнасио не хватало в доме мужского воспитания, а Дора и Мария не в состоянии были дать ему то, что даст настоящий отец.

Видя муки своей невестки, Мария молила Бога, чтобы и душа Доры смягчилась. "Может быть, Господи, у них все сложится... Кто же будет любить сына больше отца?.. Помоги им, Господи, не оставь своей милостью!.."

Доброе сердце Марии жалело всех, скорбело о судьбе Даниэлы, о любимице Монике. Жалела Мария и Хуана Антонио, считала, что нечистый попутал его. Да и дом, в котором столько сделано ее руками и руками мужа, был совсем не тот, что раньше, теперь он наполнен вздохами и слезами одиноких женщин. Даже неунывающая сеньора Джина теперь так редко улыбалась, а смеха и подавно не слышно. Все больше лежит на диване, подперев рукой голову и молчит. Но верила, верила Мария, что Господь Бог не оставит без внимания добрых людей, что жили или приходили в этот дом. И добрым знаком сочла она появление Марсело. Ну, теперь-то, думала Мария, все должно постепенно наладиться... И вправду, сначала смягчилось сердце Доры. Она поверила Марсело, поверила в то, что годы изменили его, и теперь они всей семьей – Дора, Марсело и маленький Игнасио собирались переезжать в Морелли, где сын работал механиком. На заработанные деньги он купил небольшую квартирку.

Видела Мария, как Даниэла похудела и побледнела за последние месяцы.

Одиночество не красит женщину... Но Господи, сколько же пришлось пережить ее доброй Даниэле? Легкомысленный поступок хозяина лишил ее последних сил. Но она собралась с духом и сумела преодолеть горе – начала работать над своей новой коллекцией. Только вот не одобряла Мария, что не хочет Даниэла первой пойти навстречу Монике, найти ее и защитить. "Разыщите нашу дорогую девочку, – просила она, – сеньора Даниэла, умоляю! Не ждите, пока она сделает первый шаг. Нельзя допустить, чтобы Альберто причинил ей зло!"

Если бы знала Моника, сколько молитв вознесла на небо ее добрая Мария, прося пощадить свою воспитанницу, оградить от ударов и людского зла. Если бы знала она, что Даниэла давно в душе простила ее и тоже молила Бога о ее здоровье и счастье. Если бы знала... Но с юношеским максимализмом она желала быть самостоятельной, бороться в одиночестве за свою жизнь и особенно за жизнь будущего ребенка. Конечно, здесь в Мехико, в этом большом городе, где у нее было столько друзей и родных, идти ей не к кому: из-за Альберто она порвала со всеми близкими людьми. Да и осторожность теперь не мешала – она до ужаса боялась, что Альберто приведет в исполнение свои угрозы. Все эти дни она жила у своей подруги Дениз, не выходила из дома и очень многое передумала в часы одиночества. Как она раскаивалась, что оттолкнула любящего, преданного Лало. Теперь она осознала, что к Альберто ее бросил порыв страсти, какого-то безумия, да просто глупый каприз. Но лишь пережив издевательства, унижения, она поняла истинную цену отношения Лало. Какая там любовь к Альберто! Теперь в ее душе осталось лишь презрение и страх. Почему, почему она не слушала слов Даниэлы, которая всегда желала ей только добра?..

И Дениз все время говорила, чтобы она позвонила матери, не держала ее в неведении. Но ложный стыд мешал сделать Монике первый шаг: она боялась встретить холодное молчание, а так в ней жила надежда, что Даниэла простит ее когда-нибудь. Не сейчас... Потом, когда-нибудь. Без этой надежды ей было бы трудно. А жизнь была так непредсказуемо жестока. Ее любимая подруга Маргарита встречается с Рамоном, оставившем Сонию. Альберто оказался чудовищем. Отец, ее добрый папа, крутит любовь с Летисией... Боже, мир перевернулся! И вот теперь она одна, через несколько месяцев родится ребенок... Что же делать? Где искать выход? Моника была в отчаянии.

Выход нашла Дениз. Она предложила немедленно ехать в Монтеррей, где был большой дом, где ждала их мама Дениз. И после недолгих колебаний Моника согласилась.