Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 52

Как скверно было на сердце Хуана Антонио, трудно было представить даже Мануэлю. Ни единой живой души, которая посочувствовала бы, поняла, как невыносимо все происходящее. Пожалуй, он не испытывал ничего подобного с тех пор, как похоронил свою первую жену и остался один-одинешенек с маленькой Моникой на руках. Казалось, мир потерял свои обычные краски; все виделось лишь в черно-белых тонах. Не радовало ничего. Ни работа, в которую он вкладывал всего себя, ни достаток, дававший возможность жить, ни в чем себе не отказывая. Он опять один. Но нынешнее одиночество было особенно тягостным потому, что, оставив все Даниэле, он лишился дома – то, что согревает человека в самые трудные минуты его жизни. Переселившись в отель, он почувствовал вдруг нестерпимую тоску по дому, по его теплу, уюту, удивительной атмосфере покоя. Но более всего ему не хватало Даниэлы. Так странно устроен человек: он почти никогда не ценит то, что ему дано. А потеряв самое дорогое в этом мире, он начинает стенать, молить Бога, чтобы ему вернули несбереженное по легкомыслию, беспечности. И чем больше он отдалялся от Летисии, тем чаще он задавался вопросом: "Как он вообще-то мог обратить на нее внимание, которую с детства знал и не любил за вздорный нрав? Как мог поддаться ее примитивным уловкам? Как позволил увлечь себя, разрешить делать то, что делала она с ним, едва поступив на работу, благодаря просьбам Моники и Даниэлы? И ни разу Господь Бог не вразумил его, преклонных лет мужчину, не заставил задуматься, а ведь она подруга его дочери..." Куда несло его, уважаемого сеньора Хуана Антонио, солидного предпринимателя, примерного семьянина. Он с ужасом вспоминал последние месяцы жизни. И что больше всего угнетало его, – это чувство собственной вины. Все, все сделал он сам, своими руками, своей седой головой. Голова его и в самом деле побелела. Как ему льстили комплементы молоденькой охотницы: и умен-то он, и красив, и мужчина в самом цвете... Чашечка кофе, поданная с таинственным видом. Легкое прикосновение ее пальцев к лацкану его пиджака, на котором якобы прилепилась малая, но заметная неравнодушному взгляду, пушинка. Изящное порхание по кабинету с деловыми бумагами, приседание на подлокотник его рабочего кресла. Едва ощутимое прикосновение груди к его плечу, когда она, чуть наклонившись, раскладывала на столе бумаги. И как бы невзначай, робкий поцелуй. Сначала в щеку, потом в губы... Эта игра с молоденькой девушкой, от природы наделенной врожденными замашками обольстительницы, все более втягивала его, заставив окончательно забыть все правила приличия, все, что стояло за ним: родной дом, любимая жена, дочь, их благополучие... Он все потерял, устремившись за исчезающим призраком молодости.

Но вот пришло отрезвление: что он наделал?! Мало того, что девица эта годилась ему в дочери, мало того, что она была подругой его Моники... Как он всем этим оскорбил Даниэлу, которую продолжал любить, не мысля жизни без нее. Даниэла, он не сомневался, и сейчас любила его. Но возможно ли склеить то, что разбито? Этого Хуан Антонио не знал, хотя надеялся, что можно. Он побывал у Сонии, где между прочим заметил, что оставил Летисию.

Сония нежно посмотрела на брата.

– Вот мы и опять одиноки...

– И одиноки по своей вине. То, что произошло у тебя с Рамоном – совершенно закономерно. Этого и следовало ожидать. Кстати, я предрекал тебе в свое время именно такой финал.

– Так или иначе, моя любовь с Рамоном жила дольше, чем твоя любовь к Даниэле, и не тебе меня учить... – Сонию захлестнуло раздражение. И лишь справившись с собой, она сказала, переводя разговор на другую тему. – Может тебе не безынтересно узнать, что Моника ушла от Альберто. Но где она и что с ней – пока неизвестно.

Судьба дочери не могла не волновать Хуана Антонио. Но, по иронии судьбы, всегда, когда он думал о Монике, тут же вспоминалась и Летисия. Он окончательно порвал с ней, хотя твердо решил помогать ей и ребенку. Хуан Антонио винил Летисию, – она была инициатором всего, она соблазнила его...

Не правда ли, в жизни мы нередко ищем виноватых? За все это время ему ни разу не пришла в голову мысль о том, что внутренняя ответственность за сломанные судьбы лежит на нем, мужчине, хотя он и не был соблазнителем, увлекшим невинное создание. Прояви он в нужный момент достаточную долю решительности, да просто оборви он зарвавшуюся, забывшую о рамках приличия, Летисию, – все могло бы сложиться иначе. А теперь, игра зашла слишком далеко, особенно Хуан Антонио приуныл, когда узнал, что она ждет ребенка.

Конечно, он не мог не отдавать себе отчета, что Летисия плоть от плоти своей матери. Анхелика уже наведывалась к нему, предъявляла ультиматум: он обязан помогать ее дочери, иначе... она устроит грандиозный скандал! "Не хватало еще скандала, " – подумал тогда Хуан Антонио, и сухо заверил мать Летисии, что он возьмет на себя заботы о будущем ребенке. А Летисии, которая, несмотря на запреты, время от времени внезапно появлялась то у него в офисе, то в гостиничном номере, он так и сказал:

– Нет, я не верю в твою любовь. Единственное, чего ты всегда хотела, это мои деньги. Я буду тебе помогать, как и обещал, но, конечно, богатой дамой из общества, как ты мечтаешь, тебе не стать. У тебя есть только одно оправдание твоим поступкам – это молодость. Постарайся понять, что так жить нельзя. Жизнь не такая, как ты себе вообразила.

– А откуда тебе знать, Хуан Антонио, что я вообразила себе, – Летисия была невыносимо груба, дерзка.

– Тебе надо знакомиться с молодыми людьми, своими сверстниками, влюбиться в кого-нибудь по-настоящему, кто и тебя так же полюбит... Как Фико... Ведь он же любил тебя столько времени.

Девушка была вне себя. Глаза ее злобно сверкали, самолюбие было оскорблено до глубины души.

– Похоже, ты совсем с ума сошел, Хуан Антонио! Только этого мне не хватает, чтобы ты выдал меня за Фико... И пусть он усыновит твоего ребенка!

Ясное дело, отличное решение всех твоих проблем! Нет, я лучше сдохну, чем выйду замуж за такого жалкого типа, как Фико!

– Что ж, не мне решать такие вопросы. Но с тобой я не буду никогда. Не приходи ко мне больше. Это мое последнее слово. И если будешь являться, я не стану тебе помогать, что бы там ни случилось. И у тебя не останется другого выбора, как вернуться к родителям. Думай, что хочешь, но именно так я и поступлю, если ты не перестанешь играть в эти игры... с любовью.

Порою, Хуан Антонио был сам себе смешон, жалок. Ставя себя на место Даниэлы, он понимал, что нет ему прощения за все, что он натворил, что будь он на ее месте, и он бы вел себя так, как ведет она – решительно и твердо.

Он приходил к ней домой, в свой собственный когда-то дом, но на лице Даниэлы видел лишь равнодушное выражение. Доходило до смешного. Она говорила ему:

– Не смейте приходить сюда, я прикажу Марии, чтобы был сменен замок у входной двери!..

Другой раз она не захотела вообще слушать его объяснений и, зажав ладонями уши, промолвила:

– Если вы не перестанете появляться здесь, я переменю квартиру.

На следующий день после работы он снова отправился к Даниэле, – она должна выслушать его во что бы то ни стало. Даниэлы дома не было, а Дора, смущаясь, объяснила:

– Знаете, сеньор... сеньора только что уехала. Она не сказал – куда.

Они ушли с сеньором Алехандро и его сыном, можно быть погулять... Волна ревности захлестнула Хуана Антонио:

– Алехандро говоришь? Не тот ли это тип, с которым она вчера обедала?

Скажи, Дора, правду! – приступил он к допросу, испытывая чувство унижения. –

Пожалуйста, скажи! Какие отношения у Даниэлы с этим типом?

– Не знаю, сеньор! – девушке было неловко видеть своего хозяина в таком виде. – Спросите лучше у сеньоры Даниэлы.

Хуан Антонио посмотрел на смущенную его расспросами Дору, бросил:

– Тебе, наверное, тоже неприятно меня видеть? Признайся...

– Ну, что вы, сеньор! Как вы можете так думать? Вы знаете, с каким уважением я к вам отношусь. Мне очень горько, что все так обернулось. Но, простите... виноваты в этом только вы, сеньор.

– Знаю, знаю, Дора! Ты права. Абсолютно права. Но почему, почему мне все говорят одно и то же?

Не зная, чем занять себя, Хуан Антонио вернулся в офис, припоминая подробности вчерашнего неожиданного столкновения с Даниэлой и ее поклонником в ресторане, а то, что это был именно поклонник, претендент на ее руку и сердце, Хуан Антонио не сомневался. Увидав вчера Даниэлу в ресторане за столиком с мужчиной, он бесцеремонно схватил ее за локоть и спросил:

– Что это за тип, Даниэла? Кто он?

– Хуан Антонио... – пыталась урезонить женщина разбушевавшегося ревнивца.

– Ты не должна так поступать, не должна! – его невнятное бормотание, по-видимому, не волновало Даниэлу, потому что она спокойно взяла под руку спутника и, повернувшись к нему спиной, направилась к выходу.

Краска стыда залила лицо Хуана Антонио, когда он рассказывал об этом Мануэлю: тот всего несколько дней, как вернулся на службу после похорон Ракель. Мануэль теперь тоже задерживался в офисе допоздна. Дом был пуст, Долорес с Тино уехали отдыхать, а он, невыносимо скучая без матери и сына, просиживал в конторе дотемна.

Хуан Антонио посмотрел на Мануэля.

Как изменился его друг, похоронив Ракель, стал совсем седым, и все время, тяжко вздыхая повторял, что в этой жизни ему осталось только ждать, когда Господь Бог заберет его к себе.

Перед началом рабочего дня они как всегда пили кофе с галетами. В эти утренние часы они обсуждали все свои проблемы, будь-то деловые или личные.

Впрочем, сейчас главной проблемой Хуана Антонио стала возможность примирения с Даниэлой. Он просил друга поговорить с Даниэлой, объяснить ей, как он раскаивается в содеянном, как любит ее и хочет быть только с нею. Мануэль на этот раз оказался несговорчив.

– Есть вещи, которые мужчина должен решать сам. И никто другой, вместо него, это сделать не в состоянии. Никто не поможет! Лишь вы сами можете во всем разобраться. Я понимаю, что тебя волнует ее новый поклонник. Но уверяю тебя, он ничего не значит для Даниэлы. Послушай, – Мануэль поднялся и зашагал по комнате – тебе надо только искренне покаяться перед Даниэлой, она простит, вот увидишь! Рано или поздно. Мне гораздо тяжелее, Хуан Антонио. – Ракель не вернется никогда, и от одного этого можно сойти с ума. Ты знаешь, как трудно складывалась поначалу наша жизнь, но потом, я полюбил ее, она сделала меня счастливейшим человеком... И, наверное, от сознания невозвратимости потери я все время думаю о том, что и мне нет жизни...

Однако надо жить для сына, растить его... без нее. Я все более задумываюсь, Хуан Антонио, о том, другом существовании... после нашей смерти. Встречусь ли я с Ракель, там, на небе, после того, как не станет и меня?

– Ну, как тебе сказать, – с сомнением в голосе промолвил Хуан Антонио, понимая, что только высшая степень отчаяния заставила друга обсуждать с ним веру в Бога и загробное царство. – Не знаю, Мануэль. Наверное, для такой надежды нужна почва, праведная жизнь, а ведь мы с тобой далеко не праведники, уж я-то наверняка. Но живые думают о живом. Большой грех – уныние, так и в Святом писании сказано. Ты нужен своей семье, сыну, Долорес.

У тебя замечательная мама... Я ее очень люблю, в ней столько неподдельной искренности, мажорного ощущения жизни.

– Да, конечно, – не мог не согласиться Мануэль, – но и она меня беспокоит. Последнее время вытворяет Бог знает что! Вот тут, на днях, собрала детей всех наших знакомых, села за руль автобуса и повезла их на природу!.. Это без водительских-то прав... Представляешь? Устроила им что-то вроде летнего лагеря – купание, загорание, игры, танцы... Дети от нее без ума, умеет она с ними, ничего не скажешь. А Тино ее просто обожает... Не знаю, Хуан Антонио, как бы мы без Долорес пережили уход Ракель... Хуан Антонио, перед отъездом Лолита виделась с Сонией, – они вместе ходили в кафе. Мать говорила, что у Сонии подавленное настроение. – Мануэль прошелся по комнате. – Она переживает уход Рамона?

Хуан Антонио кивнул:

– Знаешь, меня ничуть не удивляет Рамон – этим и должна была закончится их многолетняя любовь: такая разница в возрасте...

– Ты знаешь, как Лолита успокаивала твою сестру?: "Пусть твой птенчик расправит крылья и улетает, куда ему хочется! А ты найди себе другого, может быть, даже и моложе. Заодно и для меня подыщи кого-нибудь!"

Хуан Антонио рассмеялся.

– Ничего себе, утешение, "пусть улетает"! Ну, да Долорес в своем репертуаре. Может такие разговоры и подействуют на Сонию больше, чем мои убеждения. Во всяком случае, она хоть слезы перестала проливать, а то все время глаза на мокром месте, даже в темных очках стала появляться... Женщина женщину всегда лучше поймет, даже несмотря на разницу возрастов... Сония предлагает мне переехать к ней. Но я не хочу никого стеснять.

– Не вижу ничего плохого, если ты поживешь у Сонии.

– Мануэль, по-моему, я уже слишком взрослый, чтобы жить со своей сестрой. Тебе не кажется?

– А что тут странного, – возразил. – У нее наверняка будет лучше, чем в твоем отеле.

– Но я потеряю... свою независимость.

– В каком это смысле, Хуан Антонио? Ты разве собираешься делать что-нибудь такое, чего ей лучше не видеть?

– Да нет, что ты! Если ты намекаешь... то с этим покончено раз и навсегда... Летисия была последней.

– А ты все же подумай, не отказывайся так, сходу. Ей одиноко, тебе тоже... Дом у нее большой. Может быть, вдвоем вам будет легче?..

Вечером, когда уже совсем стемнело, Хуан Антонио поднялся: пора домой.

Домой! Где он, его дом? При одной мысли об этом ему стало неуютно. Может быть, послушать Мануэля и пожить у сестры, пока все утрясется... А утрясется ли? Вымолит ли он когда-нибудь прощения у Даниэлы?

Один Бог знает!

На следующее утро, едва сделав несколько глотков кофе, он отправился перед работой в Дом моделей. К его радости Даниэла была в кабинете одна. В который раз Хуан Антонио пытался вызвать жену на разговор, добивался, чтобы она хоть выслушала его. Но тщетно. Холодный взгляд Даниэлы, незнакомый темный костюм делали ее неприступной, сухой, а тон и вовсе не сулил радужных надежд.

– Пойми, Хуан Антонио, после всего, что было, я ничего не хочу ни знать, ни слышать о тебе. Ясно? Уходи и не возвращайся никогда.

– Нет, Даниэла, я не отступлюсь и буду настаивать на своем, пока ты не выслушаешь меня, не простишь. Погоди, не звони, нам необходимо поговорить о том, что случилось с Моникой... Наша дочь страдает... А я... я люблю тебя, Даниэла, – бессвязно повторял Хуан Антонио.

– Почему ты делаешь вид, что ничего не произошло? Я не желаю с тобой говорить ни о чем, и сам ты перестал меня интересовать, поверь. Все кончено.

– Я просто с ума сойду от твоей жестокости... Ну, неужели...

Даниэла перебила его:

– Это твои проблемы, – холодно промолвила она. – Как сказала мне недавно Моника, я не имею к вам никакого отношения... Поэтому и я забуду все, как вы с Моникой забыли обо мне. И теперь у тебя нет никакого права вмешиваться в мою жизнь.

– Прошу тебя, Даниэла! – Хуан Антонио присел на краешек дивана перед рабочим столом жены, – Прошу, смири свою гордость и прислушайся к собственному сердцу.

– Я не собираюсь ни к чему прислушиваться, довольно того, что я вынесла от вас обоих, от тебя и твоей дочери.

– Ты и вправду совсем не любишь меня, Даниэла?

– Уходи, не мучай меня. Я ранена в самое сердце... Хотя, что говорить тебе, ты не поймешь этого. Я мечтаю начать новую жизнь, но тебе в ней нет места.

– А, значит, правда то, что говорит всем Джина? Этот длинный тип и в самом деле твой жених?

Недобрым словом помянув свою подругу, Даниэла тем не менее не стала отрицать сказанного бывшим мужем.

– Я не обязана давать тебе никаких объяснений, это касается только меня одной... У меня нет больше времени, извини, – едва кивнув головой, Даниэла вышла из кабинета.

Вскоре приехал Алехандро и привез образцы новых тканей.

Даниэла отвлеклась от безрадостных мыслей и с оживлением рассматривала привезенное Алехандро. Ткани понравились Даниэле. Она мысленно уже видела их в работе, – вкус и опыт не должны обмануть ее, во всяком случае до сих пор осечек не было.

Вернувшись домой и легко поужинав, Даниэла с наслаждением вытянулась на диване, продолжая обдумывать последнюю модель, эскиз которой она набросала сегодня. Но мысли ее сами собой перескочили на Хуана Антонио. И, едва она подумала о нем, как поправившееся было настроение, снова испортилось. Да, чего уж веселиться, чему радоваться: ее дом пуст. Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Да, Сония, привет! Слушаю тебя.

Новость Сонии была сногсшибательной. Только что к ней приходила Моника.

Она окончательно порвала с Альберто.

– Послушай, Даниэла, Моника умоляет простить ее за все, что она

натворила. Просит тебя забыть, что она наговорила в ослеплении. Поверь, она очень переживает за причиненное тебе горе, за оскорбления...

Даниэла перебила ее:

– Где Моника, ты знаешь?

– Нет, она сказала, что у нее есть, где жить. Я предлагала ей свой дом, она отказалась.

Подруги распрощались. Даниэла снова взяла в руки эскиз, но сосредоточиться на нем не могла. Где теперь ее девочка? И тем не менее она твердо решила первой никаких шагов не предпринимать, хотя желание помочь, защитить дочь от Альберто, росло в ней все более... Руки Даниэлы расслабились, эскиз упал на пол. Она закрыла глаза, наполнившиеся слезами.

Вот дом, который, наверное, уже никому не будет нужен. Он не оживлен голосами близких, любимых ею людей. Те, кого преданно боготворила она, кому беззаветно верила, отвернулись от нее. О, как дорого заплатила бы она сейчас, чтобы обнять Монику, сказать ей, что по-прежнему любит свою маленькую девочку, что готова пожертвовать для нее всем на свете.