Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 20

Уже три месяца жил Марсело в доме Хуана Антонио и за это время успел обшарить каждый уголок.

Он теперь знал, где хранится серебро, где стоят дорогие вазы, в каких ящиках спрятаны драгоценные украшения. Отец часто заставал сына в хозяйских аппартаментах и всякий раз корил его за это. Но Марселино только отмахивался: хватит ему слушать нравоучения стариков. Он сыт по горло. Пора действовать.

Марсело купил большую, величиной с мешок, сумку, убрал ее подальше, чтобы никто не видел, наметил вещи, которые сворует, и стал ждать удобного случая.

Будто назло родителей мучила бессонница, мать то и дело вставала, отец ворочался, кряхтел.

Но однажды поздним вечером Марсело рискнул. Достал сумку и прокрался в комнату, где находились облюбованные вещи. Он снимал со столика серебряную вазу, когда неожиданно появилась Даниэла.

Марсело застыл на месте. Вот невезенье! Зачем только она шляется по ночам, эта ведьма?!

Даниэла, шедшая на кухню выпить стакан молока, тоже удивилась , заметив Марсело:

– Что вы здесь делаете?

– Да так... – пробормотал Марсело и в следующий момент ударил ее чем-то тяжелым по голове. Даниэла потеряла сознание и рухнула на пол.

Марсело быстро набил сумку и выскочил из дома.

Хуан Антонио никак не мог понять, куда девалась Даниэла, и вдруг услышал, что она его зовет. Голос был какой-то слабый, глухой. Хуан Антонио стремглав сбежал вниз. Даниэла уже пришла в себя и, морщась от боли, держалась рукой за голову.

Узнав, что случилось, Хуан Антонио пошел за Игнасио и Марией.

Несчастная мать лишь руками всплеснула, отец побледнел и схватился за край стола, чтобы не упасть, – последнее время давало знать себя сердце.

– Это мы виноваты, сеньор, – плача говорила Мария. – Ведь мы поручились за Марселино. Не надо было брать его в дом!

– Простите нас, сеньор, – дрожащим голосом произнес Игнасио и стал медленно оседать на пол.

– Ему плохо! Надо вызвать скорую помощь! – Хуан Антонио бросился к телефону.

На шум прибежала Моника и, увидев Марию, плачущую рядом с распростертым на полу Игнасио, стала утешать ее также, как обычно утешала ее Мария: обнимала, гладила по волосам, приговаривала ласковые слова.

Хуан Антонио смотрел на них и осознавал, насколько стали близки его семье Мария и Игнасио. И, когда приехавшие врачи стали забирать Игнасио в больницу, вместе с Марией собралась и вся семья Хуана Антонио.

Страшные это были дни для Марии. Она сидела у постели Игнасио, не выпуская его руку из своих рук, словно не руку держала, а жизнь боялась выпустить. День и ночь слились воедино для нее: она видела перед собой только бледное, без кровинки, лицо мужа да трубки капельниц, поддерживающих его уставшее сердце.

– Скажи, Игнасио, за что нам такое? Что мы сделали не так? Ведь мы любили Марселино, он ни в чем не знал отказа... А теперь ты здесь по его вине, и я никогда не прощу ему этого.

– Не надо сейчас об этом, дорогая, – тихо проговорил Игнасио. – Давай лучше поговорим о нас с тобой, о том, как счастливо мы прожили жизнь, как любили друг друга... Я и сейчас тебя люблю не меньше, чем двадцать лет назад. – Игнасио с трудом улыбнулся. – Я могу надеяться на взаимность, сеньора?

Вошла медсестра и Мария, отойдя к изножию кровати, уступила ей место около Игнасио, который слабел на глазах.

Двое суток провела Мария в палате мужа, а в холле больницы по очереди дежурили Хуан Антонио и Даниэла.

...Игнасио умер на рассвете третьего дня, не вынимая свою руку из теплых ладоней Марии: умер на руках той, которую любил всю жизнь.

Плачущая Мария, выйдя из палаты, упала на грудь Даниэлы и долго рыдала, встречая безмерное горе.

Со смертью мужа Мария очень изменилась: она все больше времени проводила на кухне, не сводя распухших от слез глаз с того места, где обычно сидел Игнасио. Седина вдруг резко оттенила ее темные волосы, а голову покрыла не снимаемая черная косынка. Иногда, в минуты особенной тоски, она подходила к осиротевшей гитаре Игнасио и, тихонько перебирая струны, безутешно плакала.

Даниэла, Хуан Антонио и особенно Моника тяжело переживали смерть верного друга и горе несчастной Марии, поэтому Хуан Антонио не стал разыскивать Марселино, даже не заявил в полицию: если Марселино упекут за решетку, врядли Марии станет от этого легче, хотя она по-прежнему считала сына виноватым в смерти Игнасио.

Моника ходила грустная. Сначала Бог отнял у нее мамочку, теперь вот Игнасио! Ведь именно он провожал ее и встречал из школы, он научил Монику любить и ухаживать за цветами, которыми удивлял их сад.

И однажды, когда Даниэла пришла как обычно рассказать девочке сказку и пожелать спокойной ночи, та спросила:

– Почему люди умирают? Почему Бог забирает к себе самых добрых и хороших?

– Так уж устроен мир, Моника. Человек рождается, живет, сколько ему отпущено Богом, и уходит на небо.

– Значит, Игнасио и моя мамочка сейчас вместе? Видят нас, слышат, о чем мы говорим?

– Да, Моника, люди после смерти встречаются. Там, на небе.

Бедная девочка! Сколько выпало на ее долю страданий! Даниэла едва сдерживала слезы, прижимая к себе печальную Монику: так хотелось оградить ее от бед и потерь, которые ей довелось рано испытать.

Не так-то просто завоевать детское сердце, легко ранимое, чуткое к доброте и жестокости, искренности и фальши, но Даниэле это удалось. Моника все больше и больше привязывалась к ней. Но с каждым днем своей счастливой жизни Даниэла все неотступнее мечтала о собственном ребенке, мальчике, сыне.

– Но это только начало, – смеясь говорил Хуан Антонио. – Запомни дорогая, у нас будет огромная семья, детей – не пересчитать.

Все ближе и ближе был день отъезда Джины. Мысль о разлуке причиняла Даниэле почти физическую боль, будто она должна лишиться руки, ноги... Не меньше Даниэлы страдал и Филипе.

Смирив свою гордость, он как-то отправился к Джине и, несмотря на холодный прием, стал клясться в любви.

Но даже самые добрые женщины бывают жестоки, если задето их самолюбие.

Джина слушать ничего не хотела. Филипе встал на колени.

– Ты поздно одумался! Я больше тебя не люблю! Мы уедем с Хансом в Германию и будем счастливы!

Филипе бросился к ней, обнял, прильнул губами к ее губам.

Боже! Что почувствовала в этот момент Джина! Она была близка к обмороку от счастья. Но тотчас взяла себя в руки.

Вырвавшись от Филипе, она величавым жестом, как и подобает богине, указала ему на дверь:

– Уходи! Я больше не хочу тебя видеть! Между нами все кончено.

Тогда Филипе прибег к последнему средству: попробовал еще раз поговорить с Хансом, убедить его в том, что Джина выходит замуж не по любви, а потому что хочет отомстить ему, Филипе.

– Вы мне уже говорили об этом, но я вам не верю, – резко ответил Ханс. – Лучше оставьте мою невесту в покое.

– Придется тебе смириться, – сказал другу Херардо. – Теперь я понял, что Джина уедет. Упустил ты ее, брат, ничего не поделаешь, сам виноват.

– Ладно, хватит о Джине, расскажи лучше, как у тебя дела с Каролиной.

– У нас все в порядке. Такое счастье после долгих лет одиночества вдруг обрести семью!

Впервые за долгое время их дружбы Филипе позавидовал другу... Ах, Джина, Джина...

Долорес пригласила Хустино на ужин. Теперь он ее жених и должен познакомиться с Мануэлем. Мануэль, обычно молчаливый, постепенноразговорился и просто очаровал старика.

Хустино будто в раю очутился.

Брошенный на произвол судьбы сыновьями, он давно отвык от уюта семейного очага и по-хорошему завидовал Долорес: такой заботливый у нее сын, какая ласковая невестка! Должно быть, они очень счастливы. А Долорес скоро станет бабушкой. Самой красивой бабушкой в Мехико. Хустино не сводил с нее влюбленных глаз и, не переставая хвалил кулинарные способности Долорес.

– По этой части мама у нас специалист, настоящая волшебница.

Попробуйте еще это. – Ракель положила в тарелку Хустино соус с кусочками мяса.

– Ешь, ешь, Хустино, я подсыпала туда достаточно яда, потому и вкусно, – шутила, как обычно, Долорес.

Она не представляла себе, что так привяжется к Хустино. Ведь все началось с легкого знакомства в баре. Вот только неизвестно, где они будут жить. Квартира у Мануэля даже для троих тесновата. А скоро появится еще малыш.

И у Долорес, обладавшей богатым воображением созрел план. Они купят где-нибудь на природе дом и обязательно с садом, который будет утопать в цветах. Хустино с восторгом слушал и был готов немедленно выложить нужную сумму.

Но пока это все мечты, а Хустино очень нетерпелив, только и говорит о том, какое было бы у них уютное гнездышко, живи они вместе.

Все хорошее быстро проходит. Пролетел незаметно и этот чудесный вечер.

Грустно было Хустино прощаться с этими милыми людьми, ставшими ему родными, и особенно, с Долорес.

Очутившись на улице, в оживленной вечерней толпе, старик еще острее ощутил свое одиночество. Мимо проходили влюбленные парочки, молодые, счастливые. Слышался веселый говор и смех. Сплошным потоком неслись машины.

В этом потоке Хустино вдруг представил себя и Долорес на мотоцикле и улыбнулся. Сам Бог послал ему эту женщину! Жизнь прожита, молодости не вернешь. Но так хочется хоть немного тепла и ласки! На склоне лет сильнее, чем когда бы то ни было.

С такими грустными мыслями возвращался Хустино в свое одинокое жилище, где его никто не ждал. Каждое утро Долорес начинала аэробикой.

– Раз, два, три, четыре! – считала она, то выбрасывая вперед руку, то сгибая ногу в коленке, то приседая, то наклоняясь вперед.

Ракель теперь уже не могла ей составить компанию, потому что была беременна, и ограничивалась тем, что с восторгом смотрела на свекровь: сколько в ней энергии!

– Слава Богу, Хустино не хочет детей, а то и я бы выбыла из строя, – без тени улыбки говорила Долорес. Она всегда шутила с очень серьезным видом.

Ирене искренне жалела Ракель. Зачем ей ребенок, недоумевала она.

Несколько месяцев ходить толстой и безобразной, портить фигуру! Просто безумие. Естественное желание женщины стать матерью было ей чуждо.

Нет уж! Лучше выйти за богатого старика и наслаждаться жизнью.

– Я просто поражаюсь тебе, Ирене, – говорила Ракель, когда они сидели в кафе вместе с Долорес. – Терпеть рядом больного старика! Да еще с причудами! Осыпь он меня золотом, я бы не согласилась. Откажись, пока не поздно!

– Останусь богатой вдовой, чем плохо? Найду себе молодого красавца и заживем на славу! – хохотала Ирене. – А ты будешь пеленки стирать.

– Я теперь тоже миллионерша, так что не хвастайся, – отправляя в рот кусочек печенья, сказала Долорес. – Мой Хустино перевел все деньги на мое имя.

У Ирене алчно сверкнули глаза.

– Вот это везенье! Мне бы такого поклонника. По крайней мере не пришлось бы ждать его смерти!

– Типун тебе на язык! – рассердилась Долорес. – Да будь мой возлюбленный нищим, я ни на кого бы его не променяла.

– Проклятая Даниэла! Перебежала мне дорогу. Как черная кошка! Ну, ничего, я ей этого никогда не прощу! Она за все мне заплатит! Будет и на моей улице праздник! – Ирене зло усмехнулась. И было в этой усмешке что-то звериное, хищное.

Ракель внутренне содрогнулась. Ослепительно белые ровные зубы подруги на миг показались ей острыми клыками.

– Пора тебе забыть о Даниэле, – сказала она. – У нее своя жизнь, у тебя своя. Ваши пути разошлись.

– Сегодня разошлись, завтра сойдутся, – уклончиво ответила Ирене. – Земля пока крутится.

Разговор не клеился, Ракель и Долорес поднялись: пора домой к Мануэлю.

Мануэля, обычно мрачного и угрюмого, словно подменили. Улыбка не сходила с его губ.

У него будет сын! Конечно, сын! Он и мысли не допускал, что может родиться девочка. Должно же в семье восстановиться равновесие: две женщины, двое мужчин. По крайней мере появится поддержка, а то Ракель и Долорес, вертят им, как хотят. Пусть вертят! Он, хоть и ворчит, но ничуть не сердится. Даже на мотоцикле готов ездить, если им это нравится.

Хуан Антонио так хохотал, что едва с кресла не свалился, когда Мануэль рассказал о Хустино.

– Значит, Долорес собралась замуж?

– Мало того. Она непременно хочет венчаться в церкви. И чтобы все было чин чином: и подвенечное платье, и флер'д'оранж. А к венцу ее должен вести я. Ну, что скажешь?

– Знаешь, Мануэль, она моложе нас всех. Можно лишь восхищаться. – Хуан Антонио помолчал, потом произнес со вздохом:

– Главное, что у вас будет ребенок, сын! А вот у нас с Даниэлой есть проблемы. Ей, по-видимому, надо пройти курс лечения. Однако мы не теряем надежды.

– Не огорчайся, друг, – Мануэль похлопал Хуана Антонио по плечу. – В конце концов у тебя есть Моника!