Негасимое пламя

X. В огне

В Ясновых лесах самый воздух дышал спокойствием. Бледное осеннее солнце проглядывало сквозь поредевший полог листвы, золотило иссыхающую траву. Разливался средь деревьев протяжный птичий посвист. Здесь, к северу от Белогорода, пока ещё тихо. Из лесной чащи не видать, как втаскивают на белокаменные стены смоляные котлы, как тянутся в столицу подводы с зерном, а из неё – гружёные нехитрым скарбом телеги. И уж тем более не почуять отсюда дыма сожжённой Тайрады, не разглядеть окрасившихся алым вод Стриная, не услыхать свиста стрел и гула великих пожаров…

Престольный волхв утёр со лба испарину. Он-то всё видал и слыхал.

Драганов дом, небольшой и неприметный, притаился в самом сердце чащобы. Тихон знать не знал, ведать не ведал, жив ли до сих пор первый волхв Северных земель: три лета не появлялся старик в Белогороде, никаких вестей о себе не подавал. Жилище Драганово не казалось заброшенным – только то и давало престольному надежду, что явился он не зря. В солнечном свете искрились золотом обережные чары; не злые, только лишь для того, чтобы приглядывать за округой. Добрый, должно, знак.

Поднявшись на невысокое крыльцо, Тихон постучал в запертую дверь. Прислушался: ни звука. То ли чары, то ли некому отзываться.

Постучал ещё.

– Драган, – негромко позвал престольный, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не вложить в голос чаяние. А ну как не ко времени? – Отопри. То я, Тихон.

Ещё несколько мгновений всё оставалось недвижным, а потом Тихон услыхал, как заворочался в скобах железный засов. Драган стоял на пороге, такой, как прежде, да не такой. Будто погасло в нём что-то.

– Здравствуй, мудрый, – престольный согнул спину в низком поклоне. – Окажи честь – поговори со мною. Надолго не займу.

Драган оглядел его равнодушно и отступил от порога.

– Входи, раз пришёл.

Сквозь открытые окна в горницу лился солнечный свет. На полу – узорчатый ковёр, потерявший с летами краски; богатый дар, такие разве в княжеских палатах встретишь. На шестке потухшей печи – глиняный горшок с пустой кашей. Неужто негде волхву добыть себе мяса?.. Старик, не говоря ни слова, сел у стола. Дорожный посох его стоял, позабытый, в дальнем тёмном углу.

– Давно тебя не видать, – сказал Тихон и тоже сел. Из-за окон тянуло свежим ветерком. – Что ж не навещаешь нас? Али вовсе из дому не выходишь?

– Выхожу, коли зовут.

– Долг свой блюдёшь, стало быть, – престольный тайком перевёл дух. Значит, старик не лишился великой своей силы. Значит, есть ещё за что побороться. – А ученик твой где же? Не отпустил ли, нам не сказавшись?

– Не отпустил, – Драган качнул седой головой. – Странствует.

– За чертою?

– За нею. Ты почто пришёл, Тихон? Про Яра выспросить?

– И да, и нет, – честно отвечал престольный. – Сам разумеешь: нынче каждый из нашего племени на счету.

– Что ж? Неживых, что ли, много выплодилось?

Старик горько усмехался в бороду. Упрямец… Все они такие, нельзя иначе.

– Где война, там неживых всегда много, – сказал престольный. – Пищи им вдосталь, да и нас сколько гибнет под вражьим клинком…

– Я, Тихон, такие речи слушать не желаю, – отрезал вдруг Драган. На миг мелькнуло в его усталом лице что-то прежнее, неистовое. – Ты, как я, клялся в людские войны не мешаться. Хочешь преступить – дело твоё, а меня не тащи.

– Так то уж и не война, а побольше будет, – горячо сказал Тихон, подавшись вперёд. – Нас, вишь, за одно лишь Стридарово имя на устах, за один только дар жгут огнём и рубят калёной сталью. Не только мы поднялись: чародеи с нами, божьи люди, ведьмаки и ведьмы…

– Ишь как много вас! Так и без меня, стало быть, обойдётесь.

– Ты среди нас первый! – выпалил Тихон. Понадеялся уязвить упрямого старика, припомнил: – Друг твой давний, великий Ар-Ассан…

– …Один стоил сотни твоих подручных, – выплюнул Драган со злым презрением. – Не тебе его судить и не мне.

– Так и не суди, – престольный упрямо сдвинул брови, – а в память его встань на белогородских стенах, как он встал на амарейских.

– Я человечьи жизни отнимать не стану, – старик глядел теперь холодно, как на чужого. – Как бы ни повернулось. Ты, Тихон, молод, тебе не понять.

– Может, и не понять, – престольный сжал кулаки так, что ладоням стало больно. – Мне другое ясно: ежли мы руки марать не захотим, так Агирлан всю Ильгоду под корень вырежет. Кому мы нужны станем? Неживым разве?

– Воевать – дело князя.

– Горислав один не сладит. Сколько у него воинов – и сколько против него!

– Стало быть, боги так решили. Не след им мешать.

– Боги, может, хотят, чтоб мы чужакам отпор дали!

– Нам почём знать? – Драган медленно поднялся из-за стола. – Не бери на себя много, Тихон. Не тебе решать за всю Ильгоду.

Престольный тоже встал. Он был выше старика на полголовы; может, Драган и впрямь уж немощен, силою ли, телом, разумом…

– Верю я, что не страх в тебе говорит, мудрый, – негромко сказал Тихон. – И зла на тебя не держу. Когда вдруг вспомнишь впредь обо мне – зови, не откажу в помощи.

Драган только хмыкнул в ответ, ничего не сказал.

За окном беззаботно свистали лесные птицы.

***

Свадьба вышла невесёлая. Хоть и дало минувшее лето обильные урожаи, излишки все прятали впрок – на грядущее безвременье. Пировали без шума, без удалой попойки. Матушка расстаралась, раздобыла для Зимки пёстрые ленты и расшитое тесьмою платье; одной только невестиной красоте сердце и радовалось. Жених, молодой охотник Бажан, наглядеться не мог на свою суженую, без хмельного пьян был алыми её устами; прочие же всё больше думали про недобрые вести с востока, про будущие невзгоды и про разосланный по всей земле небывалый княжеский указ.

Про тот указ думала и Забавка – никак не могла перестать. Весь день поглядывала на Волка, который пуще всех нынче плясал и пел, играл на крикливой кленовой дудке, которую сам себе выстругал прошлым летом. Девок сторонился и хмельного не пил: помнил, что поутру уходить ему в Вихору, под княжеские знамёна. Разве годится он на войну? Разве не обойдётся без него наместникова рать?

Поздно ночью, когда молодых проводили шумной толпой в поставленный Бажановым отцом новый сруб, когда прибрали вместе с жениховыми сёстрами столы и разошлись по домам, Забава не выдержала – разыскала Волка. Ему, видать, не спалось нынче, и немудрено. Брат сидел на колоде возле поленницы, совсем один; в руках держал свою певчую дудку. Заслышав сестрины шаги, он поднял голову, улыбнулся утомлённо.

– Что ж выбежала? Простынешь.

Забавка виновато потупилась. Ночами уж и впрямь холодает, хоть дни ещё долгие, полные солнца. Скоро так не будет.

– Да вот ведь, – она дёрнула плечом, – не уснуть мне. Вчера, вишь, Зимка была ещё, а нынче уж нету…

– Где ж её нету? – посмеиваясь, сказал брат и похлопал ладонью по колену – иди, мол, садись. – Вон, через три дома теперь живёт.

– Она нынче жена мужняя, – грустно отвечала Забавка, устраиваясь у брата на коленях. Он был рослый, ловкий, красивый – совсем уж взрослый; не случись войны, небось, через лето-другое уже и сам взял бы себе жену. – Вдвоём останемся. Я да Ладмир.

– Так ведь матушка с отцом живы, дай им Матерь долгие лета.

– Ой, не зови её, не зови! – Забава заполошно всплеснула руками. – Пусть так и будет… Чтоб отец с матушкой… И тётка, и все…

Щекам стало горячо, покатились из глаз непрошеные слёзы. Забава уткнулась лбом брату в плечо. Он ласково потрепал её по волосам. С тех пор, как Яр ушёл с волхвом, у Волка искала она утешения и защиты; пусть не был он горазд ввязаться в драку или шальным словцом приласкать обидчика, но всегда утирал ей слёзы и знал, что сказать, чтоб облегчить ей душу. А сейчас молчал. Долго молчал, пока она ревела; как унялась немного, сказал тихо:

– Ты не печалься, Забавушка. Оно всё своим чередом идёт, как богами завещано. Что Пряха спряла, того не изменишь – так и горевать тогда незачем.

– А матушка не так говорит.

– Матушка храбрая, – рассудительно сказал Волк. – Боги её любят. Смотри на неё, сестричка, ума набирайся. Глядь, скоро уж сама пойдёшь от летних огней…

Забава испуганно замотала головой.

– Мала я ещё!

– Мала-то мала, а коса уж вон какая, – Волк усмехнулся, поймал за кончик цветную ленту. – Красавица ты, Забава. Муж пуще жизни любить станет.

– Не надо мне того, – горячо прошептала Забавка. – Мне бы, братец, знаешь как? Чтобы всё назад возвернулось. Чтоб мы все вместе были, чтоб бабушка… – она запнулась, проглотила вставший в горле ком. – Чтоб волхв тот не приходил никогда вовсе. И наместник чтоб тебя не звал…

– Так уж не будет.

– Знаю, – она отстранилась, смахнула с ресниц горькие слёзы. – А что, правду говорят, что с княжьим войском сам престольный волхв пойдёт?

– Кто ж его знает? Может, и правду.

– А с ним – все волхвы ильгодские, сколько их есть?

– И так может быть.

Забава помолчала, кусая губы. Говорят, если вслух чаяние высказать, ни за что не сбудется. Но то ведь не чаяние – просьба… Взглянув брату в глаза – серые, нездешние, как у матери – она тихонько, так, чтоб не услыхала нравная Пряха, шепнула ему:

– Ты, ежли вдруг Яра встретишь, скажи ему… Скажи – Забавка за ним скучает. Пусть придёт. Хоть на лучинку… Им, волхвам, несложно ведь…

Волк, обещаясь, склонил голову.

– Скажу, сестрица. Скажу.

– Ежли вы там вместе будете, так оно легче…

– Правда, легче.

– А как кончится, так вместе и вернётесь…

– Вернёмся.

Она смолкла, успокоенная его уверенным голосом. Что ж, с богами и впрямь не поспоришь. Только и можно, что молить Пряху, чтоб приберегла их ниточки, не вплетала в чёрное полотно… Звёзды на небе горели нынче ярко, как только осенью и бывает. Над Заречьем висела сонная тишина. Даже и не верится, что где-то звенят мечи и свистят стрелы; что вовсе что-нибудь есть за высоким частоколом. Хорошо б оно так и было…

С утра Забава взобралась по узкой лесенке на высокие мостки у ворот – проводить уходивших по Вихорской дороге. Она не одна там была; кому хватило духу, тоже залезли на частокол, подновлённый за лето свежими брёвнами. Рядом стоял братец Ладмир; его, старшего сына, пощадил княжеский указ. Льняную Волкову макушку Забавка долго видела среди остальных, покуда не вильнула дорога меж холмов, не увела брата прочь, в далёкую Вихору. Тогда люд стал расходиться с мостков – кто молча, кто с тихой молитвой. Забава не ушла. Долго ещё стояла, глядя на пустынные луговины, на одетые золотом леса.

Мстилось ей, что все, кто ушёл, тою же дорогой идут назад. К ней. К тихому, скромному её счастью.

***

Он давно уж знал, что в лесах объявились чужие. Обережные чары звенели повсюду весенней капелью; как бы ни таились незваные гости, им не под силу обойти незримое тонкое кружево. Было их много, шли с четырёх сторон – видать, знали, на кого ведут охоту. Драган не спешил выходить им навстречу. Ждал.

В распахнутые окна, оставленные с лета пустыми, задувал холодный предзимний ветер. Загляни кто в дом, подумал бы, что тут никто не живёт. Уйди сейчас волхв – так и искать не станут: решат, давно помер сам… Нехитрое дело: в несколько шагов сквозь чары убраться на дальние берега северных морей, жить там, как крачка, в скалах, прячась от человека и от дикого зверя. Можно и так, да только незачем.

Драган тяжело поднялся с лавки, взял в руки посох. Хромая, спустился из горницы, вышел на крыльцо. Вспомнилось вдруг: на дворе лето, сам он стоит вот так же в дверях, глядит, посмеиваясь, как Яр силится совладать с нравными чарами – приподнять над землёй тяжёлую колоду вместе с воткнутым в неё топором. Славно вышло, что он хоть под самый свой закат взял мальца в обучение. Славно и то, что степнякам до парнишки теперь не добраться. Пусть не вышло, как задумывал: за минувшие лета война не унялась, лишь разгорелась сильней; но через холодную черту чужим не шагнуть. Хоть за то душа спокойна.

Может, теперь и обошла бы старика стороной нечистая смерть. Старые вины его все канули в прошлое, а новых уж не будет. Станут теперь говорить, что, дескать, первого волхва Ильгоды погубили Агирлановы свирепые воины – сожгли дотла, как со всеми делают. Пусть. Дело его теперь – так уйти, чтоб недоброго следа наверняка за ним не осталось.

Невысокие проворные тени скользят меж обнажённых деревьев. Думают, он не видит. Крикнуть, что ли, чтоб ушли подобру-поздорову?.. Нет, толку не будет. Да и ему всё равно… Пусть уж Тихону полегче станет в отчаянной его затее. Тяжело опершись на посох, Драган медленно поднял руку, раскрыл ладонь. Словно бы солнце ворвалось в пасмурный день. Заплясали на стволах блики от волшебного пламени, коснулся кожи неистовый жар. Сколько раз выпускал он на волю струившийся по жилам огонь, сколько раз приносил свет во тьму, щедро делился своею силой с теми, кого защищал долгие лета! Жаль прощаться – да прощаться ведь всегда жаль. Свистнула мимо стрела, вонзилась в бревенчатую стену слева от крыльца. Промахнулся, болезный. Испугался…

Ежли быстро смекнёт, так бояться-то ему нечего.

Драган собрал зыбкое пламя в горсть и швырнул себе под ноги.

Едва только огонь коснулся кожи, едва опалил человечью плоть, как холодный ветер мигом выстудил в жилах кровь. Ненадолго – до тех лишь пор, как всё вокруг охватило пламя. Чтоб вернуться неживым, надо умереть волхвом; того с ним не будет. К боли Драган давно приучился быть равнодушным, да и длиться ей считанные мгновения. Цепочка, раскалившись, ожгла ему шею; он сжал в кулаке оберег, чувствуя, как бессильно гнётся под ногтями зачарованное серебро. Показалось на миг, что камушек ласково потеплел в ладони. Стало радостно – как бывало прежде, многие лета назад.

На всё воля богов.

Отпущенное на волю пламя хлынуло во все стороны. Вмиг поглотило маленький бревенчатый дом, взвилось ввысь до низких серых небес, перекинулось на мёрзлую сухую траву, на чёрные древесные стволы. Чужаки пытались бежать, да деться им скоро стало некуда: всюду полыхал невиданный пожар, стократ свирепее, чем те, что изничтожали непокорные ильгодские города. Девять долгих дней, девять долгих ночей горели Ясновые леса; зарево видать было и из Белогорода, и из далёкой Черны, и с высоких южных холмов, где стоял теперь Агирлан. Тогда лишь утихло пламя, когда ему не осталось пищи; за собою оставило оно почерневшую землю, укрытую мелким седым пеплом – будто снег выпал прежде срока.

А на следующий день первая горящая стрела прочертила небо над посадами Белогорода.

***

За окном танцевали снежные хлопья. Они неспешно кружили в плотном вечернем сумраке, празднично отблёскивали в свете уличных огней и автомобильных фар. Там, за стеклом, соткался из света и тьмы призрак опустевшего к позднему часу кабинета; казалось, снег заметает заваленные бумагами столы и потёртый серый линолеум. В мягком вечернем безмолвии умиротворяюще тикали часы.

Лидия встрепенулась, сбрасывая уютные зимние чары. Надо заканчивать отчёт, а вместе с ним и рабочую неделю, и с чистой совестью нырять в законные выходные. В центре сейчас красиво; можно напоследок погулять по празднично убранным улицам, полюбоваться на новогодние ёлки. До окончания оговорённых Драганом двухсот дней – чуть больше недели. Вопреки собственным ожиданиям, Лидия по этому поводу слегка грустила. Мальчик – умница, несмотря на скверный характер. Маленькая любознательная душа, способная со временем развиться в достойную личность. Пожалуй, она рада будет видеть Яра в гостях, когда он закончит обучение и сможет пересекать границу по своему желанию…

На столе требовательно заверещал телефон. Лидия не глядя потянулась за трубкой. Вечером в пятницу – вряд ли по рабочим вопросам. Настаёт пора предновогодних встреч, вот-вот посыплются приглашения на всевозможные вечера; на сей раз ей, безусловно, будет чем поделиться за бокалом шампанского. Исключительно среди своих.

– Здравствуй, – негромко сказал Кирилл. – Найдёшь минутку сегодня вечером? У меня здесь небольшой сюрприз.

– Какого рода? – поинтересовалась Лидия, лениво пакуя отчёт в письмо для Чернова. – Вообще говоря, на вечер у меня планы. Урок теоретической магии, немного чревоугодия и, если получится, горячая ванна.

– Выдели, пожалуйста, полчаса, – настойчиво попросил Авилов. – Кое-кто очень хочет с тобой увидеться.

– Ну, раз ты так говоришь, – протянула Свешникова и поднялась из-за стола. – Куда бежать?

– Ты ещё в Управе? Спускайся на парковку, Андрей тебя встретит.

Андрей, надёжный и безотказный, и впрямь ждал её у неприметной чёрной машины. Лидия мельком оглянулась на собственную – нужно будет потом забрать – и через гостеприимно распахнутую заднюю дверь нырнула в пахнущий кожей салон. Спрашивать, куда лежит путь, бесполезно; можно разве что непринуждённо поболтать с водителем, чтобы не оставлять ненужного впечатления, будто ей тоскливо или тревожно. Расцвеченная вечерними огнями Москва неторопливо поплыла мимо окон. Пробки уже расползлись, но в такой снегопад гонять и впрямь не стоит… Впрочем, где-то возле Бульварного кольца Андрей всё же прибавил ходу – должно быть, его коллега, везущий таинственный сюрприз, уже подъезжал к точке рандеву. Лидия утомлённо прикрыла глаза. У Кирилла будет полчаса, не больше. Странно, но она привыкла к этому необычному чувству – спешить домой…

В приватной комнатке, полной табачного дыма, царил полумрак, но «сюрприз» Лидия легко узнала. Неугомонный Юрочка Подлесный, вечная головная боль московской волшебной братии, сидел на бархатном диванчике и нервно смолил, судя по горке окурков в пепельнице, уже далеко не первую сигарету; ало тлеющая точка тревожно плясала между его пальцев. Кирилл расположился через стол, напротив него. Оба молчали; оба повернули головы при её появлении. Лидия вежливо улыбнулась и закрыла за собой дверь – на замок и на сигнальные чары. Внутри комнаты, кроме клубов сизого дыма, висело заклятие тишины.

– Добрый вечер, Кирилл Александрович, – Свешникова уважительно кивнула господину депутату, затем обратила взор к Юрочке. – Здравствуйте, Юра. Что на этот раз?

Подлесный разинул было пасть, однако Кирилл жестом велел ему помолчать. От Лидии не укрылась перемена в настроении Авилова: по телефону он говорил почти весело, сейчас же был сдержан и сосредоточен. Должно быть, его беспокоил мрачноватый вид Подлесного. Ему положено переживать; всё-таки все они – его подопечные, включая непутёвого Юрочку, способного на ровном месте устроить апокалипсис.

– Присоединяйтесь к нам, – Кирилл шевельнул пальцами, предупредительно выдвигая для гостьи кресло. – Вина? Или, может, чего-то покрепче?

– О нет, моя голова нужна мне трезвой, – Лидия холодно рассмеялась. – Воды, если позволите.

Запотевшая стеклянная бутылочка изящно взмыла над пустым винным бокалом. Если Кирилл находит уместным щеголять мастерством, значит, не всё так плохо. Благосклонно улыбнувшись собеседникам, Лидия поднесла бокал к губам; вода дышала зимней стужей, словно талый снег.

– Итак, господа, ради чего вы меня вызвали с любимой работы? – посмеиваясь, спросила Свешникова. – Желать счастливого нового года ещё рановато.

Подлесный неопределённо хмыкнул.

– Кому рано, кому поздно. Всё в мире относительно.

– Тонкое наблюдение, Юрий.

– Наш друг буквально недавно предпринял короткое путешествие, – дипломатично встрял Кирилл, – и наотрез отказался делиться впечатлениями без вашего, Лидия, присутствия. Теперь, надеюсь, нет препятствий раскрыть подробности?

– Никаких препятствий, – выплюнул Юрочка и яростно вдавил окурок в пепельницу. Просительно взглянул на Кирилла, вытянул новую сигарету из предложенной пачки и поджёг прикосновением пальца. Сам Авилов, как всегда, в присутствии Лидии воздерживался от курения. – Там лютый ад. Форменное монгольское нашествие. Эти степные черти жгут к лешему всё, что попадается по пути. Нашего одарённого брата убивают без вопросов, где нашли – там и порешили. Я был у Благоуханного залива – одни руины, камня на камне не осталось…

Лидия осторожно поставила бокал. Благоуханный залив… Ласковые прибрежные воды, кипарисовые рощи, невесомые, словно из солнечного света сотканные беломраморные дворцы Амареи… Ей всегда казалось, что лукавые ксаары способны договориться с кем угодно. Как же они допустили войну?

– С чего вдруг? – мягко поинтересовался Кирилл. – Кто-то согнал с насиженного места?

Подлесный поморщился и брезгливо взмахнул сигаретой.

– Леший их знает. Я в политике не разбираюсь. Может, жрать стало нечего, может, чума какая-нибудь… Много им, дикарям, для счастья надо?

– Вы удивитесь, узнав, как мало нужно для счастья вам, – процедила Свешникова.

– А я и не спорю, – угрюмо хохотнул Юрочка. – Я как-то вдруг очень хорошо понял, насколько мне дорога моя никчёмная жизнь. Примерно в тот момент, когда начали рушиться стены Белогорода.

Лидия подалась вперёд.

– Белогорода?

– Именно, – Подлесный невесело кивнул, избегая встречаться с ней взглядом. – Так что и вам тоже не стоит сейчас туда соваться. Пусть успокоятся…

Не стоит соваться!.. Ровно это и следует сделать! Напрямую прыгнуть не выйдет – слишком далеко потом бежать по заснеженным полям; придётся вернуться к Управе за машиной… Лидия беспомощно оглянулась на Авилова и наткнулась на строгий предостерегающий взгляд. Надо успокоиться. Опрометчивость никому ещё не пошла на пользу.

– Вот, принёс, – Юрочка порылся в кармане и положил на стол крохотный тряпичный кулёк. – Чтоб вы себя не утруждали. Ваша ведь штучка, да?

Лидия нетерпеливо шевельнула в воздухе пальцами, заставляя замызганную ткань развернуться. Тусклый свет скользнул по оплавленному серебру, по уродливым белёсым бороздам на безжизненном камне. Лидия качнула головой, словно надеялсь, что от этого наваждение рассеется и обвитый серебряной проволокой сапфир окажется каким-то чужим, незнакомым амулетом. Медленно, через силу она протянула руку, сомкнула пальцы на цепочке. Вещь – всего лишь вещь. Пусть и бесценная… теперь…

– Очень качественные чары, – услышала она мягкий голос Кирилла. – Это ведь следы волшебного пламени.

– Уж не знаю, что там такое случилось, – быстро проговорил Подлесный. – Честное слово. Никто не в курсе, сказали только, что был большой пожар…

Они продолжали говорить – Лидия слушала вполуха. Металл понемногу нагревался от тепла её ладони; уснувшие в нём чары уже не спорили с законами физики. Эта пара «путеводных звёзд» больше не зажжётся. Духу не хватит их продать, а носить вторую подвеску теперь некому. Двое упрямцев… Почему он ни о чём не сказал? Почему она, распоследняя дура, не заметила, не спросила? Как это мадам Свешникова, привыкшая подмечать за собеседниками каждое неосторожное движение брови, даже не задумалась, почему Драган вовсе решился после стольких лет молчания призвать её на помощь? А он звал на помощь, хоть и не стал связывать её прямой просьбой. Он знал, как дорого иной раз стоит выбор…

– Лида, – Кирилл осторожно коснулся её плеча. Значит, Подлесного он уже выпроводил; значит, они одни. – Может, всё же вина?

– Или чего-то покрепче, – она выдавила кривую усмешку. – Мне, знаешь, никогда прежде не хотелось напиться до беспамятства.

– Ты не любишь терять сознание, – заметил Кирилл. Поднялся на ноги, беспокойно измерил шагами тесную комнатушку. Нервничает? Он? – Впрочем, обстоятельства… «Курвуазье»?

Лидия тихо рассмеялась и откинулась на мягкую спинку кресла. Покачала тяжёлой головой. Растрепавшиеся пряди раздражающе мазнули её по щекам.

– Нет, Кир, ни в коем случае! Здравый ум и твёрдая память мне ещё нужнее, чем полчаса назад. Чем вообще когда-либо.

– Лида…

– Заткнитесь, господин депутат, – она закрыла глаза и прижала к лицу ладони, пытаясь взять себя в руки. – Вы представить себе не можете, с какой неподражаемой идиоткой имеете дело.

– Лида, жизнь продолжается.

– Вот именно! – она позволила невесёлому смеху сорваться с губ. Не истерическому, о нет; для этого она слишком хорошо владела собой. Обескураженный Авилов, пытающийся думать одновременно о её душевном равновесии и о том, что значат Юрочкины новости для сообщества, в самом деле был смешон. – Вот именно, Кир, жизнь продолжается, чтоб ей пусто было…

Он встревоженно вскинул голову.

– Ты ведь не собираешься…

Лидия бросила на него презрительный взгляд. И этот человек считает, что хорошо знает её!

– Я собираюсь делать то, что должна, – чеканя каждое слово, произнесла Свешникова. – И именно поэтому – никакого «Курвуазье». Может, потом, – смягчив тон, прибавила она, – когда схлынет. Устаканится. Выровняется до приемлемого положения… Я запрусь на кухне глубокой ночью, чтобы никто не видел, и буду вульгарно напиваться до потери пульса. А после мы обсудим… политические… перспективы…

– Оставь. Я могу помочь.

– О да, – она холодно улыбнулась. – Да, разумеется, ты поможешь. Ты, как всегда, прикроешь мои невинные шалости. Так, чтобы твоё имя нигде не фигурировало. Иначе расстроится электорат… Хочешь, я с тобой поцапаюсь на дебатах? Заверим сообщество в нашем глубоком антагонизме… Успокоим Маргариту Анатольевну…

Услышав имя жены, Кирилл досадливо поморщился.

– Лида, ты не в себе.

– Нет, я продумываю варианты. В любом из них мне нужно поскорее попасть домой, – твёрдо заявила Лидия. – Можно злоупотребить твоей добротой и временем Андрея? Боюсь, в нынешнем состоянии я промахнусь на плюс-минус километр.

Кирилл долго молчал. Дольше, чем предполагала любая вежливость.

– Ты уверена, что стоит? Прямо сейчас? – тихо, со значением спросил наконец Авилов. – Может быть, не надо пороть горячку?

Лидия насмешливо хмыкнула.

– Не пороть горячку, а играть на опережение. Кир, я в состоянии сообразить, что счёт пошёл на часы. Что-то случится, – она до боли в пальцах сжала подлокотник кресла, – обязательно случится, скорее рано, чем поздно. Мы должны быть готовы.

– «Мы»? – сумрачно переспросил Авилов, глядя на неё исподлобья. – Ты и мальчик?

– Как минимум. Как максимум – мы все. Сообщество. Люди.

– Лида, за подобные намёки я сажал по первой статье!

– А меня не тронешь, – она горько усмехнулась. – Потому что я безвредна. Меня почти никто не поддерживает. После того, что творилось в сообществе, всем нравится твёрдая рука и мнимое спокойствие… Расслабься, – Лидия поднялась на ноги, кончиками пальцев оперлась о стол в поисках равновесия. Авилов по-прежнему недобро хмурился. – На глобальную катастрофу я не претендую, разбирайся с ней сам, на здоровье. А со своей маленькой я справлюсь.

Авилов бросил буравить её взглядом и утомлённо вздохнул.

– Можешь на меня рассчитывать. Андрей тебя отвезёт.

Ей следовало бы подготовиться, подобрать слова, продумать, что нужно сделать прямо сейчас и что – чуть позже. Не получалось. Взгляд бессмысленно скользил по одетой праздничными огнями Москве, стремительно проносившейся мимо. В меру счастливой, в меру благополучной. Могли бы здешние минусы взять в руки автоматы и пойти расстреливать каждого одарённого на своём пути? А если бы узнали вдобавок, что некоторые способны играючи вложить в чужие головы любую мысль на своё усмотрение?

Она боялась ответа на этот вопрос.

Квартира встретила её уютной тишиной. Свет горел только в гостиной. Вольготно устроившись на диване, Яр разглядывал атлас звёздного неба. Атлас был большой, красочный, с гравюрами из «Уранометрии» и «Уранографии»; едва ли не единственная в доме книга, где иллюстраций больше, чем текста. Мальчику придётся заново учиться читать…

– Здравствуйте, – Яр, завидев её, подобрался, бережно положил книгу на колени. Выговор его всё ещё навязчиво напоминает об Ильгоде, хоть юный гость и подражает Лидии со всем присущим ему старанием. Тех, кто ступал за черту, так не обмануть. – Долго вы нынче.

– Сегодня, – бездумно поправила Лидия, опускаясь на край дивана. – Сегодня, а не нынче. Так говорят.

Он молча кивнул. Принял к сведению. Мальчик потрясающе быстро учится – или, вернее сказать, приспосабливается; это хорошо, это поможет… Мёртвая «путеводная звезда» впивалась в кожу сквозь тонкую ткань кармана. Надо было сначала её убрать… И снять свою… Не отвлекало бы от разговора…

– Ярослав, – с нажимом произнесла Лидия. Мальчик бросил на неё настороженный взгляд исподлобья: привык, что дома в угоду упрямцу она зовёт его подлинным именем. – Мы договаривались через неделю поехать к разлому. Планы придётся поменять.

– Мне раньше возвращаться нельзя, – сердито напомнил Яр. Смотрел он на Лидию, но ладонью придерживал в книжке страницу, которую изучал последней; из-под его пальцев выглядывал хвост небесного Дракона. – Двести дней…

– Нет-нет. Не раньше, – быстро сказала Свешникова. Она так и балансировала все минувшие полгода на краю его доверия, спасаясь подчас исключительно благодаря напутствию Драгана. – Напротив. Вам придётся здесь задержаться.

– То ещё почему?

Вскинулся, возмущённый ещё больше, чем пару мгновений назад. Страшно не любит, когда что-то идёт не так, как ему хочется. Прямо как Авилов, а того ей никогда не удавалось переупрямить…

– Обстоятельства изменились, – осторожно сказала Лидия. – В Ильгоде сейчас… опасно. Там война. Возвращаться сейчас – крайне неосмотрительно.

Яр наморщил лоб, соображая. Леший бы побрал эту его склонность на всё иметь своё суждение! Почему прямо сейчас он не может побыть обычным послушным ребёнком, для которого слово взрослого – закон? Если он заартачится, ей может и не хватить душевных сил, чтобы настаивать на своём…

– Так Драган повелел? – мрачно спросил Яр.

Лидия невольно вздрогнула. Эту часть разговора она хотела отложить на потом. Не очень далёкое «потом» – иначе не получится.

– Драган мёртв, – чужим голосом проговорила Лидия. Ладонь сама собой потянулась к карману – удостовериться, что покорёженная подвеска по-прежнему на месте, не развеялась, как дурной сон под утренними лучами. – Враги… враги его погубили. Вам нельзя возвращаться.

Яр вскочил на ноги. Тяжёлый альбом с глухим стуком упал на ковёр, беспомощно раскинув пёстрые страницы. Мальчишке было всё равно.

– Умер? Драган умер? – тихо переспросил он, пытливо заглядывая ей в лицо. Чёрт возьми, он ведь в точности знает, о чём спрашивает! Он видел смерть; хуже того – видел и наяву, и во снах, навеянных гибельными чарами нежити… – То правда? Не врёте?

– Правда, – сдержанно ответила Лидия. Слово отозвалось в груди потаённой болью. – Сядьте, юноша. Нам нужно многое обсудить…

– Мне надо вернуться, – перебил Яр. Он был бледен, смотрел в пол, решительно хмурил брови. – Домой мне надо. Ежли Драгана теперь нет…

…То он теперь полноправный волхв. Вряд ли мальчик вспомнил сейчас об этом, а следовало бы. Какой он всё-таки ещё маленький! Толком не научился ни думать, ни прятать чувства, ни спорить на равных с бедами и невзгодами… Может, и не научится никогда.

– Сядьте, – приказала Лидия, не повышая голоса. – И держите себя в руках. Прямо сейчас вы никуда не пойдёте. Вы дали клятву провести здесь двести дней. Какой от вас будет прок, если вы лишитесь способностей, едва перейдя через разлом?

Яр смотрел на неё, как на врага. Она и была сейчас его врагом – заодно со здравым смыслом.

– Зря я её дал, – глухо сказал мальчик, не сводя взгляда с лица Лидии. – Ежли б нет… Ежли б я там был… Я б сумел…

– …Закончить точно так же, – отрезала Свешникова. – Включите голову, юноша! Вы оба оказались бы заложниками запретов. Драган отослал вас сюда, чтобы ни вам, ни ему не пришлось выбирать между своей и чужой жизнью.

А она, дура, не догадывалась. Сердилась на маленького гостя за упрямство и своеволие, тайком радовалась, когда её родному миру удавалось чем-нибудь всерьёз его удивить, хвалила за быстрый ум, рассказывала о здешней истории, о науке и о магии – и не думала даже, что каждый день, каждый час спасает ему жизнь. Что ж, теперь она станет делать это осознанно. Не только из чувства долга и закреплённого клятвами человеколюбия – в память о погибшей «путеводной звезде».

– Сядьте же! – повторила Лидия раздражённо. Яр, не соображая, что делает, повиновался. – Вы остаётесь здесь. Это не обсуждается.

– До того, как настанет срок.

– До того, как я решу, что вы достаточно самостоятельны, – непререкаемым тоном заявила Лидия. – Не поддавайтесь безрассудству, молодой человек. В этом нет смысла.

– На что мне тот смысл! – запальчиво выкрикнул Яр и вновь вскочил, сжимая кулаки. – Я обещался… Мне вернуться надо! Драган меня затем учил, чтоб я жизнь от нежизни берёг, а не… не на чужбине от своей доли прятался! Умения мне хватит, уж не бойтесь, Лидия Николаевна!

– Не сомневаюсь, – холодно отрезала Свешникова. – Против нежити вы чудо как хороши. А против человека? Что вы намерены делать с отрядами вооружённых захватчиков? Заглядывать в глаза каждому по очереди? Или, может, смиренно смотреть, как они убивают ваших соплеменников, потому что тронуть живого не имеете права? Поделитесь планами, будьте добры!

Она отчитывала его, как провинившегося лаборанта, с той лишь разницей, что на благополучие всех в мире лаборантов ей было плевать. Сейчас, когда Яр глядел на неё зло и растерянно, не способный ни достойно ответить, ни сдаться без боя, ей впервые стало по-настоящему жаль его. Лидия не могла изобрести другого способа заставить его думать, хоть ей самой и хотелось кричать, заламывать руки и рыдать в голос. Наверное, юный волхв возненавидит её со всей своей наивной непосредственностью. Пускай. Доживёт до совершеннолетия – простит.

– Вам велено было меня слушаться, – напомнила Лидия. Голос её звенел, как перетянутая гитарная струна. – Извольте. Во-первых, вы немедленно успокаиваетесь и прекращаете пороть чушь. Во-вторых, со всем доступным вам прилежанием впредь выполняете мои указания, какими бы невозможными они вам ни показались. Наши законы весьма строги; вы совершенно точно не захотите подпасть под их карательное действие…

– Плевать мне на ваши законы!

– К сожалению, им на вас не плевать, – она горько поджала губы. Всё, как вы хотели, Кирилл Александрович: послушное и управляемое общество. – Вам многому предстоит научиться. Идите сюда.

Он нехотя привинулся на полшага – формально исполнил указание. Лидия вздохнула и, расстегнув шёлковую манжету, протянула ему руку.

– Я до сих пор ни разу не брала себе ученика, – доверительно поделилась она, изобразив на лице подобие улыбки. – Поэтому, если что-то пойдёт не так, не судите меня слишком строго. Ну же, не бойтесь!

Яр демонстративно спрятал руки за спину.

– У меня есть уже наставник. Другого не надо.

– У вас больше нет наставника, – тихо ответила Лидия. Сморгнула набежавшие вдруг слёзы. – Прекратите упрямиться, юноша. Если вы до сих пор не поняли, я желаю вам исключительно добра.

Он, помедлив, неуверенно взялся за её запястье. Клятва чем-то сродни передаче жизненной силы: тоже действует только через прямое прикосновение и тоже требует, хоть на миг, абсолютного доверия. Взглянув подопечному в лицо, Лидия слегка улыбнулась и неторопливо заговорила:

– С этого дня беру вас, Яр Зарецкий, в ученики и обязуюсь передать вам все необходимые и положенные по закону знания в области теоретической и прикладной магии. Принимаю на себя ответственность за все ваши деяния, связанные с магическим даром, до ближайшего из событий: получение вами удостоверения об уровне способностей, добровольное расторжение клятвы, ваша смерть либо моя смерть.

Она намеренно не стала упоминать о волшбе. Пусть будет у них эта лазейка, тем более что тестирования на этот случай магконтроль ещё не изобрёл. Едва Лидия замолчала, Яр выпустил её руку и отвёл взгляд. С ним чудовищно трудно – и в то же время очень легко, если вдруг их стремления совпадают… Что ж, самое важное сделано; пусть погорюет об утраченной свободе, а она пока займётся организацией легенды.

– Как зовут вашего отца?

Яр вскинул голову, непонимающе на неё воззрился.

– То ещё зачем?

– У нас в ходу отчества, – спокойно напомнила Лидия. – Лучше будет, если мы подберём что-то похожее на… настоящее.

Он бы наверняка заспорил, будь у него на то настроение. Сейчас же лишь зыркнул на неё исподлобья и проронил безо всякого выражения:

– Ладмир.

Лидия задумчиво закусила губу. Почти как Владимир. Мужа Ниночки звали Владиславом… А сына – Васей, и он был постарше на пару лет. То есть был бы… Впрочем, кто из бумагомарак станет разбираться? Достаточно будет скормить им трогательную историю о племяннике, который чудом спасся из пожара и случайно нашёлся в захолустном детском доме, уже привыкший к данному там имени. Для въедливых паспортисток есть ментальная магия, для любопытствующих знакомцев – выдуманные душещипательные подробности. Правда, придётся дурить голову ещё и управской канцелярии: ни в коем случае нельзя, чтобы в карточку внесли первую категорию по потенциалу. Единица подразумевает умение слышать зов по имени, это готовое разоблачение. Что ж, допотопные детекторы, которые следовало заменить лет двадцать тому назад, обмануть несложно. Хуже будет потом, в момент присяги…

– Завтра займусь документами, – вслух сказала Лидия, застёгивая манжету. – Хорошо бы успеть до праздников… Пойдёмте, юноша, на кухню, – вздохнула она и на миг устало прикрыла глаза. – Попьём чаю с конфетами, поговорим о чём-нибудь интересном. Хотите, я вам расскажу, как устроены звёзды?

Позабытый атлас, повинуясь её жесту, неторопливо взмыл в воздух, раскрылся на странице с созвездием Дракона и аккуратно лёг на журнальный столик. Яр рассеянно проследил за ним, понуро качнул головой.

– Не хочу. Скажите лучше, что дальше будет.

– Пока не знаю, – Лидия слабо улыбнулась и поднялась на ноги. – Разберёмся по ходу дела. Чёрный или зелёный?

Яр ничего не ответил, но покорно поплёлся на кухню. Лидия поспешила следом. Сколько у них времени? Что случится, когда именно и в каком масштабе? Каков шанс, что правда однажды выплывет на поверхность?.. Авилов в случае фиаско не станет за неё вступаться. Одно дело – в своих и его интересах тихонько таскать через государственную границу всякие нужные для дела артефакты, и совсем другое – открыто и нагло идти против его драгоценных законов…

В одном можно не сомневаться: брать её под стражу совершенно точно будет не Верховский.