Негасимое пламя

LIV. Дурман

Стеклянные двери вивария бесшумно разъехались перед Мишкиным носом. Скучавший на наблюдательной станции надзорщик встрепенулся при виде неожиданного посетителя; под вечер его покой нечасто тревожили офицеры контроля. Изо всех сил сохраняя безмятежный вид, Старов приветливо улыбнулся взволнованному дежурному и вежливо спросил:

– Можно у вас одолжить один экземпляр?

Тревога на усталом лице надзорщика сменилась недоумением.

– Э-э-э… В каком смысле – одолжить?

– Ну, взять на время, – волнуясь, расшифровал Мишка. Он предполагал, что встретит сопротивление, но задумку свою просто так бросать не хотел. – Вы не волнуйтесь, мне не опасный нужен. Кот-баюн по кличке Сатана, с октября тут сидит у вас. Я его не обижу, завтра верну в целости и сохранности. Хотите, удостоверение в залог оставлю?

– Не, не надо, – надзорщик ошалело помотал головой. – А… извините… вам зачем?

– Следственный эксперимент провести, – не моргнув глазом, соврал Мишка. – Дело распутываем сложное.

– О как, – парень озадаченно поскрёб подбородок и потянулся к внутреннему телефону. – Подождите, я спрошу… Баюн, да?

– Да. По кличке Сатана.

Надзорщик забрал трубку из гнезда и отошёл подальше, сколько позволил провод. Дожидаясь ответа, он одной рукой нервно листал пухлый журнал регистрации – должно быть, искал там упомянутого баюна. Переговоры вышли короткими и маловразумительными. Из отрывистых реплик дежурного Мишка понял только, что на том конце провода, в принципе, не против затеи, но сперва хотят поговорить с просителем лично.

– Ну… – положив трубку, надзорщик пожал плечами и потянулся к коробке с временными пропусками. – Вы сходите к Ларисе Ильиничне в третий сектор. Она, может, того – выдаст.

А может, и не выдаст. Времени уламывать властительницу вивария почти не оставалось. Едва ли не бегом промчавшись по коридорам, Мишка влетел в отведённый смотрителям закуток и выдохнул скомканное «здрасьте» в лицо невысокой полной женщине в синем рабочем халате. Лариса Ильинична степенно пригладила волосы, зачёсанные в высокий пучок, поправила очки и царственно вопросила:

– Это вам, молодой человек, потребовался наш Танюша?

– Кто-кто?

– Кот-баюн, – Лариса Ильинична обиженно поджала губы. – Экземпляр за номером восемнадцать-двадцать-ноль-три. Условная кличка – Сатана. Это вы про него спрашивали?

Мишка озадаченно крякнул.

– Ну да, я. Дадите на денёк? Завтра верну.

– Вам зачем?

Она, в отличие от дежурного, спрашивала не из любопытства – правда волновалась за подопечного. Старов торопливо изложил легенду про следственный эксперимент. Лариса Ильинична слушала недоверчиво, но, кажется, не имела оснований отказать. Когда Мишка иссяк, она только укоризненно покачала головой и потянулась за бланком.

– Под вашу ответственность, – угрожающе произнесла она, кропотливо переписывая номер служебного удостоверения. – Смотрите мне! Если вдруг с Танюшей что-то случится…

– Всё будет хорошо, – поспешно заверил Мишка. Повинуясь властному жесту смотрительницы, он снял со стеллажа тяжёлую клетку, с виду похожую на обыкновенную кошачью переноску, но на деле скрывавшую под пластиком зачарованные металлические листы. – Разве ж я его обижу? Я его сам с дерева снимал.

Строгий взгляд Ларисы Ильиничны немного потеплел. Достав из опломбированного шкафчика серебряную пластинку с номером вольера, она взмахом ладони активировала опутывающие помещение сигнальные контуры и первой вышла в коридор. Мишка торопливо потрусил следом.

– А почему Танюша? – полюбопытствовал Старов, шагая следом за смотрительницей. – Он же того – мужчина вроде… Или как?

– Ну кто-то додумался его Сатаной записать, – спутница фыркнула не то смешливо, не то сердито. – А какой же он Сатана? Милейшая нежить, интеллигентнейшая… Кровь не пьёт, мышей лабораторных не трогает, разве что настроение портит, если гладить слишком активно. Девочки его сначала Сатанюшей звали, а потом подсократили для удобства.

Добравшись до резервного сектора, который местные завсегдатаи именовали в лучшем случае кладовкой, а в худшем – отстойником, Лариса Ильинична прикосновением отперла входную дверь и зашагала мимо вольеров, разделённых перегородками из бронестекла. Большинство секций стояли пустыми; только в одной нежился в бочке с грязно-зелёной жижей довольный нежизнью болотник. И, разумеется, для интеллигентного Сатаны здесь отвели отдельную квартиру. Баюн, теперь вовсе не облезлый и даже, пожалуй, несколько перекормленный, вольготно дрых на перинке, расписанной улыбчивыми кошачьими мордами. Мишка обеспокоенно покачал головой: а ну как нежить совсем обленилась и не пожелает самостоятельно добывать себе пропитание?

– Держите, – смотрительница протянула ему пакетик с берушами. – Я сейчас вас впущу, вы его сразу в клетку и сверху заклятием тишины, понятно? Справитесь?

– Ага, – Мишка добросовестно заткнул уши и в знак готовности показал спутнице большой палец. Та кивнула и приложила к замку пластинку-ключ.

Сатана не очень-то сопротивлялся. Старов беспрепятственно сгрёб нежить под пушистое брюхо; местный любимец лениво приоткрыл один глаз и слегка растопырил пальцы на длинных лапах – напоминал, что мог бы выпустить когти, если б хотел. К заточению он отнёсся философски: высунул нос между прутьев, понюхал ставший недоступным воздух свободы и свернулся в клубок на войлочной подстилке. Мишка старательно окутал переноску чарами тишины.

– Мы проверяем физическое и эмоциональное состояние экземпляров, – ещё разок, для острастки, предупредила Лариса Ильинична, вынув из ушей беруши.

Мишка терпеливо заверил её, что ради душевного спокойствия экземпляра пожертвует своим собственным, и вместе с неживой добычей устремился на выход. Время поджимало.

– Ну и что это? – скептически спросил Зарецкий, завидев на пороге коллегу в обнимку с нагруженной переноской.

– Наша скрытность, – гордо заявил Мишка, протискиваясь в прихожую. – Ты ж говорил –внимания не привлекать.

– И ты решил приволочь сюда этот гроб? А логика где?

– У меня там кот, – Старов деликатно постучал ногтем по прутьям, привлекая внимание подопечного. Баюн тут же сверкнул из темноты жёлтыми глазами. – Ходячее снотворное! Мы ж не хотим с боем через охрану прорываться?

– Сонные чары я и сам изобразить могу, – Ярик задумчиво поднёс палец к чёрному зеву переноски. Баюн любознательно принюхался, но почти сразу отпрянул, боязливо прижав уши к лобастой голове.

– Так а если кто заметит? У тебя спектр такой, что вычислят в два счёта, – резонно возразил Мишка. – Надо, чтоб хоть пару дней потом нас никто не заподозрил.

– Допустим, – Зарецкий недовольно потёр подбородок. – А как ты его заставишь прицельно мурлыкать?

– Ну, у него охотничий инстинкт должен сработать, – не слишком убеждённо предположил Старов. – А мы с тобой уши заткнём и уйдём из зоны поражения.

Ярослав посмотрел на коллегу, как на умалишённого.

– Он нежить и вдобавок кот. Дрессировке не поддаётся. На случай, если он не пожелает охотиться, у тебя план есть?

Мишка пожал плечами.

– Тогда уж сонные чары.

– Не нравится мне это всё, – сдаваясь, проворчал Зарецкий. Может, и поспорил бы ещё, да времени было в обрез.

– Ладно тебе, – Старов примирительно улыбнулся и снова подхватил переноску. – Сатана справится. Я в него верю.

Справляться баюну предстояло с мужичком средних лет, облачённым в камуфляж без опознавательных знаков и явно готовым задремать безо всякой нежити. Сквозь грязное стекло давно не мытого окна виднелись допотопные мониторы, на которых охранник имел возможность наблюдать происходящее во внутренних помещениях – или трансляцию какого-нибудь футбола, леший его разберёт. Кроме бдительного стража, в тесной каморке обретались два железных турникета, одинокая напольная вешалка и утыканная дротиками мишень, висящая напротив наблюдательного пункта. От вида концентрических кругов у Мишки заныли натруженные магическими упражнениями руки. Теперь некому донимать его тренировками…

– Ну, действуй, – шёпотом велел Зарецкий. Под мышкой он держал переноску с Сатаной; оба были не в восторге от соседства.

Старов молча кивнул и полез в карман за берушами. Огляделся в поисках случайных прохожих, просунул руку между прутьев оконной решётки и прижал ладонь к пластиковой раме, с силой проталкивая сквозь упрямый материал крохотный магический заряд. По ту сторону стекла ручка нехотя провернулась, открывая щель – аккурат кошачьего размера. Мишка со всей доступной осторожностью вытряхнул Сатану из переноски и водрузил на узкий металлический подоконник мордой к приоткрытой створке. Баюн лениво моргнул и не сдвинулся с места.

– Ну чего ты встал? – невесть зачем прошептал Мишка одними губами. Легонько подтолкнул кота к дышащей комнатным теплом щели. Ещё чуть-чуть, и морозное дуновение потревожит охранника даже сквозь куртку…

Кот извернулся – голова и хвост непостижимым образом поменялись местами – и ткнулся лбом Мишке в руку. Ладонь болезненно ужалило, словно статическим электричеством. Сатане ни к чему был какой-то там охранник: его вполне устраивал в качестве трапезы незадачливый младший офицер. Старов замер в растерянности. Надо что-то придумать, и срочно, а что тут придумаешь? Не отступать же бесславно из-за строптивой нежити…

Баюн вдруг рывком пригнул голову и ощерил мелкие острые зубы. Подошедший Зарецкий без церемоний сгрёб Сатану за шкирку и просунул мигом присмиревшего кота внутрь комнаты. Проворно отступил от окна, сделал Мишке знак повторить манёвр. Старов прижался спиной к стене. Внутри проходной сонно двигались тени: должно быть, охранник приметил непрошеного гостя и отправился разбираться. Хоть бы руками трогать не додумался! Тогда получится, что они натравили на невинного человека какую-никакую, а всё ж таки нежить… Ярик, похоже, думал о том же самом; не отрывая взгляда от окна, он вхолостую перебирал в воздухе пальцами правой руки.

Тени замерли.

«Ждать», – условным жестом велел Ярослав. Приблизившись к окну, он резко взмахнул ладонью, словно перерубая невидимую нить. Где-то внутри здания раздался глухой щелчок – вроде того, какой бывает, когда искрит неисправная розетка. Лившийся из окна тусклый свет мгновенно погас.

«Всё чисто», – так же жестом сообщил Зарецкий. Указал в сторону входа и исчез из виду. Мишка подхватил переноску и зашагал вдоль стены, слегка увязая в снегу. Коллега встретил его в дверях; на руках у Ярика распластался кот-баюн, не то до крайности истощённый, не то абсолютно счастливый. Как только Сатана оказался надёжно заперт и укутан чарами тишины, Зарецкий первым избавился от берушей и сам на всякий случай проверил прочность замков на клетке.

– Чтоб я ещё раз нежить в служебных целях… – проворчал он, демонстративно отстраняясь от переноски.

– Ладно тебе, ведь получилось же, – Мишка виновато кивнул на храпящего на полу охранника. Потом обеспокоенно заглянул в клетку. – Чего это с ним?

– Передоз, – пробормотал Ярик. Вытащив из кармана ключи от машины, он протянул брелок коллеге. – Отнеси обратно своё сокровище. И смотри, если вырвется…

– Тогда надзор меня вместо него в вольер посадит, – невесело предположил Мишка. – Ты никуда отсюда не уходи, хорошо?

– Куда ж я пойду…

Он и впрямь дождался коллегу, и весьма деятельно: к Мишкиному возвращению крепко спящий охранник удобно полулежал в кресле, а мониторы добросовестно демонстрировали непроглядную черноту. Ярик стоял у турникета и рассеянно натягивал на левую ладонь матерчатую перчатку. Должно быть, прикидывал, что будет дальше.

– Сначала в лаборатории, потом в архив? – для порядка уточнил Мишка.

– Да, – Ярик, словно очнувшись, решительно толкнул металлический штырь рукой в перчатке. – Постарайся ничего тут не трогать без крайней необходимости.

Дельное указание. В тёмных, загромождённых хламом коридорчиках исполнить его было не так-то просто. Мишка включил карманный фонарик, чтобы хоть что-то различать в лишённой электричества мгле. Раздобытый Зарецким план этажа он примерно помнил; здесь и помещений-то всего – пяток кабинетов да кладовка с санузлом. Три комнаты отвели под лаборатории, неотличимые друг от друга и заодно – от обиталища управских научников. На столах, заполнивших собой почти всё пространство тесных кабинетов, стояли стройными рядами пустые склянки и высились кое-где громоздкие ящики, снабжённые кнопками, лампочками и электронными мозгами. Дотошный Ярик пригляделся к одному из этих чудищ и озадаченно покачал головой.

– Инвентарный номер – наш, управский, – вполголоса сообщил он, указывая на округлый бок неведомого прибора. На пожелтевшей от времени пластмассе рядом с длинной цепочкой цифр и впрямь красовался небольшой штамп – официальная эмблема Управы. Всё, что водилось в здании ценного, хозяйственный отдел маркировал своей печатью, чтобы издалека видно было, чьё оно. – Кто это, интересно, разрешил тут держать такое?

– Может, оно списанное, – предположил Мишка. – Научники за последние годы кучу всего выкинули.

– Списанное уничтожают, – возразил Ярик. – Это же технология… Воплощённое знание. Ими тут не любят делиться.

– Ну, правильно делают, наверное.

Зарецкий досадливо поморщился, но промолчал. Фотографию прибора он немедленно отправил начальнику. К ней тут же присоединился снимок шкафов, запертых на магические замки. Сквозь стеклянные дверцы виднелись многочисленные пробирки, бутылочки и пузырьки, помеченные непонятными шифрами. Сами по себе они ничего не значили и ничего не доказывали, кроме того, что лаборатории не простаивают. Здесь кипит работа, о свойстве которой должны поведать служебные бумаги.

– Где-то в этих баночках – дрянь, которая лишает людей разума, – негромко проговорил Зарецкий, шаря по прозрачным полкам лучом фонарика. Несмотря на выключенное электричество, шкафы тихонько гудели; очевидно, они питались из какого-то другого, более надёжного источника.

– Может, и не дрянь, – для порядка предположил Мишка. – Кому-то ведь хочется забыть, что с ним случилось. Как страшный сон.

Ярослав только упрямо помотал головой в ответ.

В лабораториях архиву было не место, и его приткнули в кабинете какого-то местного управляющего – в крохотной каморке, едва вмещавшей два шкафа, узенький стол и прислонённый к батарее складной стул. Кто бы тут ни хозяйничал, он был тот ещё педант: бумаги на обшарпанной столешнице и в выдвижных ящиках лежали аккуратными стопками, собранными в соответствии с содержанием и датировками. Документы на закупку всего подряд, от пробирок до служебного автомобиля; зарплатные ведомости; добросовестно заполненные журналы всевозможных инструктажей – всё соответствовало невинным результатам недавней проверки. Если тут и засело зло, оно надёжно укрылось за обыденной серостью рабочих будней. Но ведь оно, такое, стократ страшнее разбушевавшегося упыря или даже лютующего нелегала…

– Здесь нет ни одного мага, – заметил Ярослав. – Никаких защитных чар. Нигде.

– Это, может, обманка такая, – Мишка отложил обратно в ящик очередную стопку накладных. – Вроде как – тут нет ничего интересного…

– Или это интересное само себя защищает, – развил мысль Зарецкий. – Отличная идея: подсунуть под нос ревизору флакончик с зельем… Забудет, зачем приходил.

– Не, он тогда вообще всё забудет. Это ж не страницу из книжки вырвать… наверное…

– Леший знает, как оно работает, – Ярослав сердито отвернулся к шкафам и потянул на себя хлипкую створку. Внутри, как и следовало ожидать, тоже громоздились бумаги. – Не хочу проверять на практике.

На сей раз Мишке посчастливилось больше: в доставшемся ему шкафу хранились лабораторные записи. Вооружившись по примеру коллеги телефоном, он принялся фотографировать исписанные вручную страницы. Образец «Аконит» признан бесперспективным, образец «Наперстянка» требует дозировки с точностью до миллиграмма, образец «Дурман» успешно испытан на неживом организме и готовится в серию, образец «Вёх» вызвал непредвиденные побочные эффекты… В одном из журналов был даже кратко описан рецепт. Чтобы исполнить рекомендации, потребовалось бы специальное образование.

– Что значит – «применить аккумулирующее колдовство»? – пробормотал Мишка себе под нос, вчитавшись в мудрёные инструкции.

– Это где? – Зарецкий тут же выглянул из-за створки и тоже склонился над журналом. – Ага… Некромантия имеется в виду. Видишь, они так добывают энергию из органических компонентов. Без этого, наверное, не получается реакция.

– Так твой учёный сказал?

– Вроде того.

Мишка невольно поёжился. Холодильные шкафы в лабораториях запоздало показались зловещими: в хрупких склянках хранились чудовищно опасные зелья, названные в честь смертельно ядовитых трав. Может быть, в малых дозах они и становятся лекарствами, как настоящий дурман, но её ещё вычислить надо, эту самую дозу. Вычислить и опробовать…

– А вот и сокровищница, – мрачно протянул Ярик, пристально рассматривая что-то в тёмных недрах шкафа.

Настала Мишкина очередь заглядывать коллеге через плечо. На одной из нижних полок, не слишком хитро спрятанный за пустыми картонными папками, притулился объёмистый ящичек – резной куб из тёмно-бурого полированного дерева. Замок на нём был немагический, просто три металлических колечка с цифрами. Избегая применять чары, Ярик бережно вытащил ящик из шкафа и водрузил на стол.

– Код мы долго подбирать будем, – заметил Мишка. – Если только он тут где-нибудь не записан.

– Код – полбеды, – пробормотал Зарецкий себе под нос. Он деловито разглядывал извивы резных узоров, напоминавших не то виноградные плети, не то щупальца морского гада. – Это наверняка артефакт… и вряд ли легальный. Внутри может быть что-нибудь подлое.

– Откуда ты знаешь? Видел такие?

– Угу, видел, – помедлив, Ярик стянул с ладони перчатку и осторожно коснулся лакированной крышки. – Отойди-ка на всякий случай. Попробую раскрутить механизм.

Мишка отодвинулся на полшага к двери – дальше в тесной комнатке не вышло бы – и на всякий случай нашарил в кармане сигнальный амулет. Зарецкий чутко, словно вслушиваясь в биение чужого кровотока, прошёлся пальцами вдоль резной крышки. В воцарившейся тишине отчётливо раздался щелчок – будто крохотную пружинку резко освободили от напряжения. Потом зашуршал, выскальзывая из паза, невидимый штырёк. Ярослав азартно касался ящичка то тут, то там, нащупывал сквозь сухое дерево спрятанные металлические жилы. Мишка не сумел бы так. Категории хватало – не хватало сноровки.

– Готово, – не слишком уверенно сообщил Зарецкий. Он наскоро протёр деревянную поверхность скомканной перчаткой, стирая следы прикосновений, и осторожно потянул крышку вверх. – Если тут просто деньги, я буду разочаро…

Его прервал тонкий, как комариный писк, звон лопнувшего стекла. Ярик отшатнулся от шкатулки, Мишка, наоборот, придвинулся ближе – на случай, если придётся спасать коллегу. В воздухе расползался едва уловимый острый запах, вроде озона после грозы. В шкатулке что-то тихо шуршало, будто сыплющийся песок.

– Что это? – брякнул Старов и тут же получил в ответ условный жест «молчать». Зарецкий уткнулся носом в сгиб локтя; Мишка счёл за благо последовать его примеру.

– Бегом отсюда, – глухо сказал Ярик, плечом оттесняя коллегу в коридор.

– А ты?..

– Выметайся. Сейчас! – повысив тон, приказал Зарецкий. Мишка поневоле встретился с ним взглядом. По спине пробежал холодок: всегда спокойный Ярослав был всерьёз встревожен, даже – напуган? – Дыши пореже и бегом!

– Сам дыши… Пошли на выход!

– Закрой рот и уходи!

– Один не уйду!

Ярослав отнял руку от лица и сердито щёлкнул пальцами. Чары немоты лишили Мишку возможности возражать. Голова слегка кружилась – не то от назойливого запаха, не то от действия вещества, которое его издавало. Зарецкий тяжело оперся свободной ладонью о столешницу и хмуро уставился на коллегу. Его взгляд показался Мишке мутным, словно у пьяницы.

– У-хо-ди, – раздельно повторил Ярослав. Тесные стены опасно дрожали, грозясь сложиться внутрь и похоронить под собой незваных гостей. – Я смогу потом удрать. Ты – уходи.

Да, правильно… Надо уходить… Это почему-то кажется несуразным, но ведь он прав… Нетвёрдый шаг к двери лишил Мишку равновесия; он упал бы, если бы было куда. Как же Ярик здесь сам?..

– Уходи, – повторил Зарецкий как-то нетвёрдо.

Он был абсолютно, безоговорочно, железобетонно прав.

***

Комната медленно, до дурноты плавно утопала в небытии.

Он успел увидеть, как сотни мелких ярко-синих искр – крохотные капельки зачарованной жидкости – выстрелили в воздух маленьким фейерверком. Он не знал, какой из спрятанных в деревянных стенках штырьков пробил крохотную ампулу, стоило лишь поднять крышку. Он понятия не имел о природе раствора, который с каждым вдохом оседал в горле, в лёгких, впитывался в кровь, заставлял мир вокруг то болезненно съёживаться, то лихорадочно расширяться под натиском сражающегося рассудка. Зато совершенно ясно: то, что внутри шкатулки, должно стоить такой защиты.

Странный привкус на пересохших губах. Горьковатый лесной мёд, пахнущий смолой и летними травами. Ему неоткуда взяться, кроме как из потаённых глубин памяти. Он ничего не значит. Важно другое, то, ради чего была вся затея…

Мелкая металлическая стружка тускло переливается поверх стремительно гибнущих бумаг. Тленные чары разъедают тонкие листы, намеренно оставленные беззащитными. То, что лежало сверху, рассыпалось в прах почти сразу, остальное тает на глазах, навеки хоронит в небытии драгоценное знание. Это понадёжнее громовских хитростей с активными печатями. Незадачливому взломщику давно пора лишиться сознания; одна радость – ловушка не рассчитана на волхва.

Руки слегка дрожат, вороша истончающиеся листы. Неосторожные прикосновения к зачарованной металлической пыли щиплют кожу холодом и злой кусачей болью. Фотография за фотографией сыплется в сообщения начальнику. Хочется бросить. По телу медленно расползается блаженная истома, как будто вдруг исчезло долгое и изнурительное напряжение сил. Рассеянный в воздухе яд маняще сладок, чем бы он ни был.

Очередной лист выскальзывает из ослабевших пальцев, рассыпается мелкой трухой. Занятие вызывает отвращение, словно копаться приходится не в бумагах, а в кишащих заразой нечистотах. Важно закончить – но мир коварно растворяется перед глазами, норовит утонуть в подступающей темноте. Если моргнуть, всё вокруг на несколько мгновений возвращается на свои места. Если опустить веки, слишком велик соблазн больше их не поднимать…

Мёд на губах. Запах налитой соками листвы. Кожи мягко касается ласковое летнее тепло. Где-то вдалеке – весёлый птичий посвист, над головой шумит в ветвях случайный ветерок. Всё это пугающе настоящее, зримое, осязаемое… И ещё хуже – хочется, чтобы оно было на самом деле. Чтобы опасное, мрачное, недоброе кануло в забвение, как дурной сон. Ему снились когда-то дурные сны. Потом отчего-то перестали сниться любые.

Может быть, потому, что снов во сне не бывает?

Ладони ещё помнят прохладные, гладкие листы бумаги, но теперь под ними – нагретая солнцем дублёная кожа и жёсткие птичьи перья. Стрелы. Сегодня они принесли погибель не одному лесному зверю; пришлось, прячась в полдень от разъярённого лешего, укрыться на устроенной волхвами заветной полянке. Минует недоброе время – и ляжет под ноги тропка до самого дома, через ничейный луг, мимо братнина поля, вдоль высокого речного берега…

Изгладится из памяти долгий сумрачный сон…

И так легко на душе оттого, что он не наяву…

Чего не привидится в жаркий летний полдень посредь Гиблого леса?

Но до чего диковинный морок…

Было в нём что-то, чего теперь жаль. Дальние края, невиданные чудеса, добрые люди. Великая судьба. Но, спроси вдруг кто, между великой судьбою и простым счастьем он выбрал бы счастье. Вот это самое, которое не почувствуешь, пока оно не пропадёт. Ясное небо над листвяным пологом. Полная сумка лесной дичи. Крепкий сруб у дальней околицы, где селятся нынче младшие сыновья со всего Заречья. Златовласая красавица-жена. Долгие, долгие дни, принадлежащие понятному, правильному труду.

Тревоги таяли, словно льдинки на солнце.

Слуха коснулся дальний дребезжащий звон – нездешний, невозможный посреди лесной тиши. Он не утихал; напротив, становился всё громче, терзал успокоившийся было разум. Яр бездумно потянулся вслепую на этот назойливый шум, желая заглушить его наконец, отправить следом за дурными сновидениями. Пальцы обожгло сердитой дрожью. Ему не нравилось помнить, в чём тут дело. Если начать вспоминать, можно и не удержаться – провалиться обратно в…

…В реальность.

Яр с трудом открыл глаза. Телефон оглушительно вопил под ладонью. В тесном кабинете почти некуда падать, и, лишившись сознания, Яр всего лишь сполз по стенке шкафа – будто присел отдохнуть на лесной полянке, привалившись спиной к древесному стволу. От горькой досады перехватило горло. Хотелось назад, в несбыточное, в несуществующую жизнь…

Несуществующая жизнь – это смерть.

– Жив? – громко спросила трубка голосом Верховского.

– Да, – сипло отозвался Яр. В теле поселилось отвращение к любому движению. Какой-то частью сознания – той, что боялась боли и оправдывала сомнительные решения – он всерьёз желал прекратить тянущуюся пытку даже ценой собственной гибели. – Мне… нужна… помощь.

– Позови по личной связке.

– Нет, – Яр снова вдохнул отравленный воздух. Если его проняло, что уж говорить о тех, у кого нет дара? – Лучше… лучше я сам…

– Погоди, я переберусь поближе к медикам, – сухо приказал Верховский. На несколько долгих мгновений связь прервалась; телефон, мгновенно оказавшийся в другом месте, растерянно ловил радиоволну. – Ты готов? Уверен, что стоит рисковать?

– Да, – напряжение в мышцах не было болезненным, но отчего-то причиняло страдания. Словно бы каждым своим движением Яр мучил кого-то другого. Пошатываясь, хватаясь за всё подряд, он кое-как поднялся на ноги. – Зовите.

Верховский промешкал ещё несколько секунд – раздавал медикам указания. Его отрывистый голос заставлял сосредоточиться, не давал окончательно раствориться в подступающем иллюзорном счастье. Среди выпотрошенных шкафов и бумажных кип нет-нет да сквозил луч летнего солнца.

– Поймал направление?

Яр не стал тратить силы на ответ. Он привык закрывать глаза перед пространственным прыжком, чтобы ни на что не отвлекаться, но сейчас опускать веки слишком опасно. Ему хотя бы не нужно рассчитывать: достаточно довериться чарам, звенящим на кончиках пальцев. Звенящим… Яр никогда не чувствовал магию так искажённо.

Вокруг вспыхнул свет – не солнечный, но бледный и неровный, испускаемый длинными потолочными лампами. Ворвавшийся в грудь воздух вышиб из глаз злые слёзы: он полон был колючих запахов, он казался душным и гулким, как пустота. Чья-то ладонь легла Яру на плечо, удерживая от падения. Скверно. Он давным-давно научился не терять равновесие после прыжка.

– Что случилось? Можешь сказать?

– «Дурман», – выдохнул Яр, сражаясь с собой за каждый звук, слетающий с губ. Человек перед ним непрерывно и неуловимо менялся; строгие черты плавились, складывались в новые, новые, новые незнакомые лица. – С ума… схожу.

На это ушло слишком много воли. Больничные стены подёрнулись холодным дождевым сумраком. Льющийся с потолка свет косыми струями хлестал по лицу и плечам. Вожделенное безмятежное счастье всё никак не наступало; напротив, стало дурно и страшно. Стоявший за сырой пеленой человек медленно вытянул из ножен короткий меч. Так уже было. Седовласый сокол смотрел молча; в тяжёлом его взгляде сквозила ненависть. Дождевая вода стыла на губах, мешая говорить.

– Бей вернее, – проронил Яр почти умоляюще. Он помнил, что будет потом. Он не хотел.

Сокол не двинулся с места. Он не мог ударить: правую кисть ему отрубили воины владыки.

– Скажи хоть, за что…

Но сокол не мог и сказать. Воины владыки вырвали ему язык.

Человек, которому хватало дерзости судить и совести – убивать, не мог сделать ни того, ни другого.

Целую вечность они стояли без движения, бессильные друг перед другом.

А потом что-то случилось, и вечность оборвалась в черноту.