Негасимое пламя

XXV. Жребий

Надзорщик откровенно хандрил. Он вразвалку шлёпал по схваченной заморозками земле, укрытой тонким слоем слежавшегося снега; тяжёлые подошвы оставляли меж древесных стволов грязно-бурые, в цвет перегнившей листвы, следы. В редколесье царило безмолвие, изредка нарушаемое сухим потрескиванием мёрзнущего дерева. Пасмурное небо, исчерченное кривыми чёрными штрихами ветвей, низко нависало над макушками обнажённых осин.

– Андрюх, не отклонились? – осторожно спросил Верховский. Ему не нравилась равнодушная обречённость, с которой напарник брёл в глубь лысой по-зимнему чащи.

Надзорщик бросил взгляд на правое запястье и покачал головой.

– Не, правильно идём.

– Может, с картой сверимся?

– Да ну, тут плутать негде, – Андрей надрывно зевнул и потёр компас ладонью в перчатке. – Нам с тобой повезло. Ребят вон отправили торфяники прочёсывать. Там один шаг не туда – и бульк…

– Часто сюда мотаешься?

– Случается, – надзорщик втихомолку взял левее. Верховский дипломатично сделал вид, что ничего не заметил. – Места такие… Гиблые. Болото – оно и есть болото, а в здешних вдобавок нежить кишмя кишит. У нас полигон к югу отсюда, так он вечно переполненный. Отлавливать не успеваем.

– Ага, знаю, – Верховский рассеянно кивнул.

Второй водно-сухопутный полигон, или шатурский питомник, он помнил превосходно. Идеальное место ссылки для проштрафившихся младших специалистов. Питомником этот адский клочок земли прозвали потому, что поголовье тамошних неживых обитателей имело склонность самопроизвольно возрастать. Научники винили в том аномально холодный магфон, надзорщики – неудачно выбранное место в болотистой низине, и ни те, ни другие не могли и не желали ничего поделать с проблемой. В конце концов, шишигой больше, шишигой меньше – разницы никакой.

Загвоздка в том, что в округе водятся отнюдь не только шишиги.

– У местных всякие байки ходят, – Андрей уныло шмыгнул носом и понизил голос. – Мне понарассказывали, пока на полигоне куковал.

– Про то, что тут люди пропадают?

– Да это само собой. Здесь, говорят, одна дамочка нехорошей смертью померла, – надзорщик зябко передёрнул плечами. – Давно ещё, до революции. Из знатных была. Её сюда из Москвы услали, потому что малость того – крыша у барышни поехала. Чтоб, значит, семейство не позорила…

– Тут же глушь страшная.

– Ага. Санаторий для душевнобольных, – Андрей хихикнул, но как-то неуверенно. Мёртвый лес, пахнущий влагой и запустением, навевал мысли скорее о безвременной гибели, чем о покое. – Ну, за что купил, за то продаю. Дамочка эта жила себе на свежем воздухе, гуляла с сиделкой, в церковь ходила – вот в эту самую, – он неопределённо кивнул в сторону чащи. – А потом вроде как спуталась с каким-то мужиком из местных. То ли сиделка недоглядела, то ли чего…

– Так ведь больная же была барышня? – придирчиво уточнил Верховский. Байка эта нехорошо перекликалась с днём сегодняшним. Сумасшедшие люди, сумасшедшая нежить, сумасшедшая девица, погибшая больше века назад в здешних недобрых лесах…

– Может, у неё только с головой не в порядке было, а со всем остальным – очень даже ничего, – усмехнулся надзорщик. – Ну и вот, доложили в Москву её брату – так, мол, и так, сестричка ваша изволила проблем семейству принести. Решили её перевозить отсюда, к врачам поближе, от полюбовника подальше. Барышня, само собой, не хотела. Скандалила, ругалась, все дела… В ночь перед отъездом взяла да ушла в лес.

– Нашли утром бездыханную?

– Да нет, отыскали в относительно добром здравии. Ручку только где-то поранила, – Андрей вновь украдкой сверился с компасом. – Несколько дней отлёживалась здесь, в доме. На беду, непогода разыгралась, а тут в дожди опасно: сам понимаешь, болота… Застряли в деревне и местные, и братнин посыльный, который за мадам приехал. Барышня понемногу оклемалась. Тихая стала, покорная. К огню только садиться перестала.

– А потом порешила всю деревню?

Андрей мрачно кивнул.

– Первой сиделку нашли. Потом кухарку и посыльного. Тут уж забили тревогу, а деться-то некуда: распутица, из деревни не выехать, за помощью поди кого отправь… Одного какого-то шустрика снарядили бежать на своих двоих – он потом это всё уряднику и рассказывал. Остальных никого в живых не осталось. Местные, кто из здешних деревень перебрался, до сих пор, как в лесу неспокойно, говорят, мол, графиня буянит.

– Весело, – хмыкнул Верховский. – А по отчётам что? Водится кто-нибудь… кровожадный?

– Леший его пойми, – Андрей зло сплюнул в нетронутый снег. – За весь двадцатый век никого такого не видели. Так, болотники, туманницы…

– Тоже солидно.

– Ага. Ещё и шестое число сегодня…

Они ненадолго умолкли. Верховский мельком глянул на экран телефона: связь не ловила, оставалось надеяться на рацию и сигнальные амулеты. Дежурную группу оперативников раскидали для усиления к наздорским патрулям; когда лезешь в логово к нежити, да ещё и в день повышенной активности, лишние руки не помешают. Напарник прав: хуже всего приходится тем, кого отправили на болота. В заброшенных деревнях, по крайней мере, почва не норовит уйти из-под ног. Андрей – бывалый спец, да и у Верховского скопился солидный опыт по части утихомиривания нежити; начальство, наслышанное о новогоднем переполохе, рассудило, что их сил хватит, чтобы обойти небольшой участок. Скорее всего, не ошиблось. Лес выглядел покинутым: ни звука, ни движения, разве что изредка падали с веток тяжёлые снеговые шапки. Нежить не любит безлюдные места, ей голодно в подобных медвежьих углах…

– Работёнка, – пожаловался Андрей, отряхивая снег с высоких резиновых сапог. – У всех выходные, а мы тут гуляем… Так ещё и дрянь всякую про нас в «Зеркале» пишут. Мол, не соответствуем, не выполняем… Совсем там Потапов перестал смотреть, чего в тираж выпускает?

– Всегда будут недовольные, – сдержанно заметил Верховский.

– Будут. А мы терпи, – проворчал надзорщик. – Аккуратней, тут овражки. Вон, видишь, где каменюки торчат?

Каменюки ещё хранили на себе следы резьбы – ровные края, строгие узоры, кое-где обведённые плесенью. Надгробия. Рыжевато-белое здание старой церкви высилось за чёрной паутиной ветвей безмолвной давящей громадой. Кирпичные своды, покрытые облезлой извёсткой, не внушали доверия, но обойти их стороной патрульные не могли. Нежить равнодушна к человеческим верованиям; в действующие храмы, понятно, не суётся – слишком много внутри огня, а вот в заброшенных гнездится с удовольствием. Если в округе есть кого жрать, конечно же. На этот счёт Верховский серьёзно сомневался. Ну кому сюда надо, кроме редких туристов, истосковавшихся по острым ощущениям? И сотрудников надзора, само собой, но это добыча непростая.

– Малолетних идиотов недавно отсюда выволакивали, – вполголоса поделился Андрей. – Повадились… Стены все изрисовали. Хорошо хоть ума хватило костёр зажечь.

– Чего их сюда носит?

– А леший их пойми… Вот в десятом году спокойное было лето: торфяники горели, никто из цивилов сюда не совался, нежить всю как ветром сдуло. В питомник.

Верховский только хмыкнул в ответ. У надзора свои понятия о спокойном лете.

– Ты, Андрюха, давай технику безопасности соблюдай, – ворчливо напомнил он, проверяя, хорошо ли лежит в кобуре табельное. – Чего тут осматривать надо?

– Сань, сами руины и колокольню, – спохватился надзорщик. – Ты иди в башню, смотри только, чтоб на башку чего-нибудь не свалилось. Купол я уж сам…

Верховский проверил, работает ли сигнальный амулет – после случая с Феликсом никакое количество предосторожностей не казалось ему паранойей – и свернул к безголовой кирпичной башне. Зиявший в стене проём кто-то – может быть, всё те же надзорщики – перетянул красно-белой лентой, уже успевшей выцвести. Ушедший направо Андрюха, настороженно озираясь, нырнул в красноватую пустоту под ржавым скелетом полукруглого козырька; должно быть, там располагался главный вход. Верховский смахнул наметённый ветром снег, упёрся ладонями в шероховатый кирпич и, подтянувшись, забрался на относительно надёжный кусок кладки. Изнутри облгоданная временем башня походила на исполинский дымоход, в котором зачем-то кое-где прорезали окна. Потолка у колокольни, как и следовало ожидать, не было. В щели между обломками досок, сложившимися в неровную колючую звезду, медленно падали мелкие снежные хлопья. Стены здесь стояли чистыми: видимо, любители выражать творческую натуру при помощи баллончика с краской побаивались забираться в аварийное строение.

У подножия башни по кладке стремительно скользнул клочок сумрака. Верховский сначала зажёг в ладони пламя, а потом сообразил, что это всего лишь Андрюхина тень: он видел отсюда, как луч фонарика очерчивает тёмные закоулки соседнего с колокольней тесного закутка. Здесь, похоже, никого нет. Как бы ни любила нежить всё, во что вложен человеческий труд, ей не по душе годами куковать в лесной чаще в надежде залучить к себе случайного туриста или заплутавшего грибника. Верховский для порядка выудил из кармана амулет-детектор. Кварц едва заметно светился голубоватым светом. Всё в норме, аномалий в фоне нет. Стандартное гиблое место в лесной глуши.

– Сань, – недоумённо окликнул Андрей, – ты что там делаешь?

– Андрюх, ничего, – Верховский озадаченно вгляделся в полумрак за пустым проёмом. С занятой им высоты в свете чужого фонаря виднелись только исписанные граффити сводчатые стены. – Детектор проверил просто.

По утоптанной земле глухо прокатились торопливые шаги. Из темноты показался надзорщик; он прикрыл ладонью глаза от серого дневного света и уставился на напарника, как на привидение. Оглянулся. Снова высунул нос в разрушенную колокольню.

– Старший лейтенант Верховский? Это ты?

Верховский кивнул, на всякий случай показал жестами: «верно», «на боевом посту», «готов». Андрей открыл было рот, но вдруг в ужасе отшатнулся от проёма. Оскальзываясь на мёрзлой земле, надзорщик отбежал на пару шагов, присел на корточки и прикрыл голову руками. Верховский рывком задрал голову, ожидая увидеть сыплющиеся сверху обломки, однако всё по-прежнему было тихо. Он снова сжал кулак, готовясь, чуть что, высвободить силовой заряд.

Внутренность башни подёрнулась дымкой, словно порыв ветра взметнул укрывавший землю снег. Чёрный зев проёма дрогнул, будто кадр на некачественной плёнке, и пропал. На его месте виднелась теперь только покрытая белёсой штукатуркой кирпичная стена. Верховский с трудом сдержал просившееся на язык крепкое словцо. Торопливо нырнул под ленту, спрыгнул внутрь колокольни, повернулся так, чтобы стоять лицом к затянутому зыбким туманом проходу. Тесные стены устремились ввысь, на глазах светлея и зализывая нанесённые временем раны. Под ногами стелился теперь дощатый пол, а в центре проступавшей из небытия комнаты вилась вокруг столба узкая винтовая лестница. Верховский прикрыл глаза, не позволяя мороку себя обмануть. Этому учила его Лидия. Когда зрение лжёт, надо добывать информацию иными способами…

Шаг. Шаг. Если напрячь слух, можно различить, как снег похрустывает под подошвами. Протянутая вслепую рука наткнулась на щербатую кирпичную кладку, нашла её край. В лицо веет слабым сквозняком. Запнувшись о порожек, Верховский пробрался в затхлую пустоту за невидимым проёмом. Что дальше? Орать Андрюхино имя? Нежить, конечно, не получит над ним власти, но голос немедленно выдаст его местоположение. Хотя, леший побери, если эта дрянь умеет наводить морок, то с чутьём на магов у неё всё в порядке… Верховский осторожно огляделся из-под опущенных век, стараясь не менять положения тела. Вокруг соткалась чистенькая тесная каморка, освещённая призрачными свечами в напольных подсвечниках. За высокими распахнутыми дверями виднелся горящий золотом иконостас. Белую штукатурку на стенах украшали невнятные цветные пятна – то ли у нежити не хватило терпения на росписи, то ли она их попросту не помнила.

– Андрей, скажи что-нибудь, если слышишь! – наугад позвал Верховский, намеренно отводя взгляд к запертым входным дверям. На краях поля зрения морок смазывался, как картинка от сбоящего проектора; если напарник шелохнётся под слоем ненастоящей реальности, наверняка получится заметить… – Андрюха! Первый пароль – «Москва Казанская», отзовись!

Тишина. Андрей то ли не слышит, то ли не верит… Нет, не верить он не может: не зря всю дорогу они зубрили кодовые фразы. Верховский изо всех сил напрягал слух, надеясь получить в ответ отзыв «шесть тридцать», – тщетно. Нежить тоже не спешит показываться. Не лезет на рожон или… или ей уже не надо? Ну нет, Андрей опытный, он не стал бы вопить почём зря, отдавая себя в лапы голодной твари. Держась за шершавую влажную стену, скрытую видением гладкой штукатурки, Верховский медленно обошёл комнатушку. Ничего, кроме битого кирпича на сырой земле. За мороком входной двери – знакомая, ничуть не изменившаяся лесная глушь. Значит, чары только внутри здания… Значит, нежить здесь. И её пленник – тоже.

Верховский торопливо, насколько это было возможно, пересёк комнатку и шагнул в просторный зал, залитый светом от неподвижного свечного пламени. То есть, конечно, в открытые всем ветрам руины, среди которых, помнится, даже торчали хилые молодые деревца. Иллюзорный храм был заполнен людьми, лишёнными лиц; может быть, за одной из неподвижных фигур нежить прячет парализованного страхом надзорщика. Щёку ужалило мимолётное холодное прикосновение. В настоящем мире идёт снег… Верховский без особой надежды скользнул взглядом по фальшивым прихожанам. Мужик в праздничной белой рубахе, женщина в полинялом чёрном платье, высокая девушка в нелепо-роскошном наряде, мальчик в лохмотьях… У всех молитвенно сложены руки, все головы одинаково склонены, словно один и тот же человек отразился в бесконечной череде кривых зеркал, коверкающих его подлинный облик.

Но с зеркалами что-то не так.

Верховский искоса вгляделся в богато разодетую девушку. Забранное складками платье, шёлковый платок, смиренный взгляд в пол, руки затянуты в белоснежные перчатки. На ладонях по четыре пальца. Свистнула в воздухе огненная стрела; молодая прихожанка развеялась чёрным дымом за миг до того, как заклятие достигло цели. Мир вокруг болезненно дрогнул. Верховский попятился, нашаривая в кармане сигнальный амулет. Тень! С тенью ему не справиться, даже если Андрей найдётся…

Натолкнувшись спиной на тонкий ствол, Верховский без промедления поджёг деревце. Языки занимающегося пламени нет-нет да прорывались сквозь морок; жар от огня – хороший ориентир, может быть, Андрей почувствует и сообразит, что к чему… Верховский без особой надежды швырнул несколько заклятий в тёмный сгусток, стремительно мечущийся под иллюзорными сводами. Нежить отчего-то его побаивается, но не настолько, чтобы пытаться сбежать.

– Уходи, – шёпот гулко раздался среди руин, смешался с потрескиванием дерева в разгорающемся огне. – Ты не нужен. Оставь его и уходи.

Нашла дурака. Сколько потребуется коллегам, чтобы сюда добраться?.. Всяко больше, чем ему – чтобы сдохнуть. К лешему панику, надо думать! Тень тут засела вопреки всем разумным соображениям; её не видели, по меньшей мере, лет пятьдесят – именно на столько простирается документированная история наблюдений. Что-то её тут держит. Если бы не морок, соображать было бы легче…

– Уходи, – настойчиво повторила нежить.

Как только, так сразу, милая… Верховский огляделся по сторонам, лихорадочно ища озарения. Может, морок – это и неплохо. Может, морок – это ему на руку… Вокруг – чужая память, осколки личности той, что после гибели обернулась смертельно опасной тварью. Графиня, сумасшедшая московская барышня, не пережившая расставания с возлюбленным… Что не даёт ей забыть себя? Не люди – людей давно нет. Не иконы и не подсвечники – они кажутся плоскими и смазанными, неважная деталь антуража. Хорошо видна золочёная решётка алтаря и резные двери за ней; их тень отлично запомнила. Долго, видать, смотрела. Может, молилась о чём-нибудь, а может, чёрт знает, тайком тут обвенчалась со своим красавцем… Спотыкаясь о валяющиеся на земле кирпичи, Верховский бросился через длинный зал. По ушам хлестнул бесплотный панический крик.

– Оставь!.. Оставь, не смей!..

Значит, правильно. Значит, есть там что-то, что пережило десятилетия разрухи и до сих пор осталось целым… Всё тело пронзила ноющая боль: нежить решила-таки отбиваться, хоть и делала это явно неумело. Она всё ещё мнит себя человеком, она не научилась быть тенью… Хорошо…

– Да будь ты проклят! – заверещала тварь откуда-то из-под потолка – то есть из-под давно обвалившейся крыши. – Чтоб тебе потерять и силы, и рассудок… Чтоб умереть на пороге своего торжества… Чтоб счастью твоему не сбыться, а сотворённому тобой пойти прахом…

Руки наткнулись на холодные четырёхгранные прутья. Решётка! Неведомо как не утащенная на металлолом за годы запустения, почти невредимая… Впрочем, неудивительно, если здесь обитает такая жуть. Не обращая внимания на горестные стоны нежити, Верховский все силы, какие только у него оставались, вложил в несложное, но мощное заклятие. Металл мгновенно разогрелся, обжигая ладони. Решётка медленно таяла где-то там, за гранью фальшивой реальности, и вместе с ней таял морок. Верховский отступил на несколько шагов, вновь зажигая над ладонью пламя. Нежить бросится на него, как только поймёт, что к чему. Или нет – удар окажется достаточно сокрушительным, чтобы надёжно её отвлечь…

Проглянуло сквозь мираж полыхающее деревце. Чёрная тень со стоном метнулась в серое небо, навстречу лениво сыплющимся снежинкам. Морок стремительно распадался. Верховский увидел лужицу расплавленного металла, проплавившую наст до самой земли. Исчезли со стен иконы и росписи, лишились стёкол оконные проёмы. Вернулось запустение, такое понятное, такое настоящее…

И лишь когда сгусток тьмы растворился в низко нависающих тучах, Верховский понял, что натворил.

– Андрей! – окликнул он, тяжело дыша. – Андрюха! Второй пароль – «прогноз погоды», отзовись!

– «Проливные дожди», – послышалось откуда-то из-за спины.

Верховский рывком обернулся, в два торопливых шага преодолел расстояние до широкой кирпичной арки. Надзорщик неподвижно сидел на мёрзлой земле под купольным сводом. Вид у него был измученный.

– Андрей, – Верховский склонился над напарником, забросил себе на плечи его безвольно свисающую руку, – я напортачил. Я ужас как напортачил. Я тень отвязал.

Надзорщик поднял на него мутный взгляд. Губы его болезненно дрогнули.

– Вызывай… всех, – с трудом проговорил он. – Скажи… Че-эс. Пусть… ловят…

Да, пусть ловят аморфную тварь. Обозлённую, растерянную, стремительно утрачивающую последние человеческие черты. Выругавшись сквозь зубы, Верховский потянулся за рацией.

***

– Да-а-а, уважаемый, знатно вас приложили…

Дюжий эскулап задумчиво поскрёб окладистую бороду. По правде говоря, он больше походил на бывалого санитара жёлтого дома, чем на специалиста по проклятиям. Озадаченно хмуря кустистые брови, он пошевелил в воздухе пальцами, словно перебирал невидимые струны. Верховский бесстрастно наблюдал за медицинским светилом и чуть-чуть жалел, что ему не хватает умений видеть налипшие на тело чары.

– Вы запомнили формулировку? – тягучим басом осведомился врачеватель.

– Не особо, – сухо признался Верховский. – Что-то про безумие.

– Вот уж нам чего не хватало. Свихнувшихся оперативников.

Медик взял со стола детектор чар, на пробу постучал пальцем по его кончику – щуп мгновенно осветился нейтральным серебристым сиянием – и протянул Верховскому. На прикосновение пациента штуковина отреагировала бурно: ярко-рыжие сполохи мешались с непроницаемой чернотой. Вряд ли это хороший симптом.

– Вас нежить должна бояться, – зачем-то заметил врач. – Такой выраженно-тёплый спектр…

– Я знал одну полудницу, которую забыли проинформировать на этот счёт, – огрызнулся Верховский. Нежить его и вправду не слишком любит – так и люди тоже. За редким исключением.

Богатырь в белом халате тяжко вздохнул.

– У нас те, кто способен справиться с полудницей, кресла в кабинетах просиживают, – проворчал он, сосредоточенно водя детектором перед лицом пациента. – А мы потом вас штопай… Тень ведь до вас не добралась?

– Держалась на отдалении.

– Ну вот… Истощения и близко нет, зато есть проклятие неясного свойства, – медик утомлённо вздохнул. – Речь шла только о безумии? Ни о чём другом?

– Да было что-то… Чего там обычно желают – счастья, здоровья, – Верховский мрачно усмехнулся. – Снять-то можно?

– Попробуем, – щуп воинственно, как рапира, взвился над головой оперативника. – Старайтесь не шевелиться.

Врач не слишком преуспел. Полчаса интенсивных манипуляций с чарами, весьма болезненных для пациента, привели лишь к тому, что смолисто-чёрный цвет на острие детектора сменился невнятно-серым. Бородач, явно вымотанный усилиями, плюхнулся на надсадно скрипнувший стул и вытер взмокшие ладони полой халата.

– Я слегка ослабил вероятности, – деловито сообщил он. – Где-то с девяноста процентов до семидесяти-восьмидесяти. Выпишу вам направление на неделю вперёд, постараемся сбить хотя бы до сорока.

– Это если я не поеду чердаком между сеансами.

– Ну, уважаемый, тут вам придётся полагаться на собственный здравый рассудок, – медик придвинул к себе блокнот и принялся торопливо в нём строчить. – Проклятия, связанные с ментальным здоровьем, как ни странно, прогноз имеют лучше, чем большинство серьёзных сглазов. Это потому, что здесь, кроме физиологии, замешана ещё и психика… Старайтесь избегать стрессов, контролируйте своё состояние. Если чувствуете, что не справляетесь с эмоциями – вот рекомендации…

Верховский недоверчиво хмыкнул, но лист взял. Дыхательные техники, несложные физические упражнения, советы отвлечься на что-то монотонное, вроде подсчёта умозрительных овец… Отличное занятие в непосредственной близости от какого-нибудь асоциального элемента. Или начальства. Неизвестно ещё, что хуже.

– Спасибо, – он сунул бумажку в карман и нехотя поднялся с кушетки.

Ему ещё предстояло тащиться в Управу и писать малоприятный рапорт. Медик бы не одобрил, но кто б его спрашивал… С одной стороны, Андрея Верховский, безусловно, выручил. С другой – кто его знает, что теперь натворит отпущенная на волю сбрендившая графиня… Умеет нежить всерьёз сходить с ума? Где-то в надзорских брошюрах писали – без особой, впрочем, уверенности – что состояние рассудка умирающего влияет на перспективы возможного посмертия. Но тогда всю нежить, за исключением той, что никогда живой не бывала, можно в полном составе записывать в пациенты психиатрического отделения. А она ведь не психованная. Непредсказуемая, чуждая человеку, хаотическая по природе своей, но никак не сумасшедшая. Просто резоны у неё свои, особые…

В кабинете скучал Витька. Его на нежить не взяли, оставили прикрывать тылы; Щукин, само собой, злился, но изо всех сил старался этого не показывать. Коллегу он приветствовал почти радостно, однако, осознав, что Верховский явился один и в дурном расположении духа, мигом посерьёзнел.

– А где все?

– В питомнике, – Верховский рухнул на стул и с неожиданным ожесточением придвинул к себе клавиатуру. – Водворяют, кого наловили.

– А ты?

– А меня прокляли.

Щукин сделал страшные глаза.

– Серьёзно? Чем?

– Идиотизмом, – огрызнулся Верховский. – Прямо при рождении. Вить, что лучше: труп или тень на свободе?

– Ну, – Щукин честно задумался, – наверное, труп хуже. Потому что это уже точно труп, а тень ещё неизвестно, натворит ли чего…

– А если она потом перебьёт половину Подмосковья?

– Тогда тень хуже. Но ведь не факт, что перебьёт.

– Так и запишем, – буркнул Верховский себе под нос.

Витька ещё немного помаялся тяжкими размышлениями и осторожно спросил:

– Тебя тень, что ли, прокляла?

– Угу. Сказала, чтоб я сбрендил. И ещё по мелочи.

– Нифига себе, – Щукин озадаченно поскрёб затылок. – Ну… Проклятие – это же вероятности, правда? То есть, может, и не сбудется…

– Медик примерно так же сказал. Либо сбудется, либо нет.

Странное дело: почему-то, несмотря на упрямые попытки сохранять невозмутимый вид, Верховский на деле всерьёз беспокоился из-за проклятия. Он привык думать, что жизнь его не имеет никакой особенной ценности – в первую очередь, для него самого. Однако с тех пор, когда это было действительно так, слишком многое успело измениться. Знать бы ещё, что именно… Отвлекшись на несколько мгновений от рапорта, Верховский прижал ладони к лицу и с силой потёр переносицу. Угнездившаяся во лбу зудящая боль от этого, кажется, только усилилась.

Отдельская дверь весело хлопнула. В кабинет влетела Сирена, напомаженная и пахнущая целым парфюмерным магазином. Верховский с трудом сдержал вздох: в последний раз он виделся с ней ещё до нового года, и уж на этот счёт прекрасно понимал, что изменилось за прошедшие дни. С Сиреной непременно нужно поговорить начистоту, но… не сейчас. Леший побери, им ведь ещё чёрт-те сколько работать вместе…

– Мальчики, как дела? – с придыханием пропела Сирена. Ярко обведённые глазки метнули в сторону Верховского чересчур красноречивый взгляд.

– Да ничего, Марин, потихоньку, – неискренне протянул Витька.

Верховский против воли поморщился. Имя принадлежало не ей. Она – Сирена, громкая, яркая, надоедливая, и не более того. Это не отменяет того, что он повёл себя с ней, как форменная скотина. Именно что скотина: великовозрастный телёнок, впервые обнаруживший, что в мире есть что-то кроме привычного стойла… Может, тень и сулила ему безумие, но пока в наличии только не ко времени пробудившийся рассудок – неудобный, язвительный, беспощадный. И назад уже никак. Жребий брошен.

Он с трудом дождался окончания смены. Несмотря на усталость, свернул с привычного маршрута; ветхий подземный поезд, грохоча сочленениями, поволок его на самый верх карты метро, в хорошо знакомые, хоть и порядком подзабытые места. Упрятанная в рюкзак книжка, против обыкновения, ничуть не манила нырнуть в выдуманный мир. Верховский бездумно смотрел, как мимо окон ползут в никуда серые жилы кабелей, и рассеянно поглаживал в кармане сгиб сложенного вчетверо блокнотного листа. Он не выпускал бумажку из пальцев, пока шёл от метро к автобусной остановке, трясся в тесной вечерней толкучке и месил подошвами слякоть на тротуарах, протянутых вдоль сонных многоэтажек. Чёрные асфальтовые линии улочек походили на следы, оставленные в грязном снегу ползучим чудовищем. Та, что вела Верховского, вплотную подходила к очерченному далёкими городскими огнями озеру сумрака, но боязливо изгибалась и уходила в сторону, обратно к свету и шуму.

Старый пустырь никуда не делся, словно неведомый морок укрывал его от взгляда городских властей. Разве что трубы подновили: в грязно-бурых отсветах электрического зарева они горделиво поблёскивали новенькой оцинкованной сталью. Верховский медленно двинулся вдоль серебряной змеи. Похоже, его проклятие начало сбываться ещё до того, как было наложено: затея с самого начала казалась не столько безнадёжной, сколько безрассудной. Впрочем, со своими-то возможностями он не мог придумать ничего лучше.

Место он узнал. Не сумел бы сказать, по каким именно приметам; может быть, просто по тому, как идеально вписались бы в этот клочок пространства давно потухший костёр, хромоногое полусгнившее кресло и нахохлившиеся от холода фигуры одетых в обноски бродяг. Амулет-детектор слабо осветился красным; похоже, Феликс всё же ждал, что прежний знакомец сюда заявится. Приблизившись к трубе, Верховский вынул из кармана лист бумаги и аккуратно заткнул под металлическую обшивку – снизу, над самой кромкой слежавшегося снега, туда, где бродяги когда-то прятали добытые неправедным трудом купюры. В записке было всего несколько слов: «Хочу тебя выслушать. Выбери время и место. Оперуполномоченный Ноготь». Соорудив собственную сигнальную цепочку поверх чужой, он отступил на несколько шагов и задержался на минуту-другую, прежде чем уйти. На месте Феликса он выждал бы для надёжности пару часов, прежде чем мчаться проверять сработавшие чары.

Но рано или поздно непременно явился бы.