Негасимое пламя

VI. Счастливец

Лучинки были все одинаковые – наструганные из одного поленца, неровные, щепастые. Драган взял одну, разломил напополам; Яр попытался её запомнить. Толстенькая, с длинным острым заусенцем… Поди различи среди дюжины таких же! Волхв, посмеиваясь, собрал все лучинки вместе, покатал между ладонями, зажал в кулаке и протянул ученику.

– Ну, выбирай.

Яр честно наморщил лоб, складывая в уме сложные чары. Все прочие, даже самые искусные, он давно навострился видеть, а такие даже на ощупь почуять не мог. Должно, они вплетаются прямиком в полотно судеб, которое беспрестанно ткёт неподкупная Рагела. Волхв хитро щурился; всегда он так: не поймёшь, то ли разгадал уловку, то ли задумал свою. Яр протянул руку и уже почти схватился за одну из щепок, как вдруг приметил на ней тонкий заусенец. Та, что ли? Тогда другую тащить надо… Яр не глядя выбрал лучинку – и вытянул короткую.

– Эх ты, волхв Зарецкий, – Драган с притворным сожалением покачал головой. Он всякий раз так насмешничал, когда Яр зарывался. – Хитрить берёшься – так хоть до конца доводи… Ну-ка, давай ещё разок.

Он опять сунул ученику под нос пучок лучинок. Все целые – одна только сломанная; чтобы вытащить длинную, много удачи не нужно. Яр сам не знал, были то чары или молитва Пряхе, так отличались они что от волшбы, что от обыкновенного чародейства. Он наугад схватил торчавшую сбоку лучинку; волхв ослабил хватку – оказалась длинная.

– То-то же, – старик забрал у ученика добычу, отвернулся. Послышался треск ломаемых щепок. – Вот, теперь посложней станет. А ну…

Яр оглядел палочки, торчащие из Драганова кулака. Лето-другое тому назад ему казалось, что не бывает ничего труднее, чем перешагивать силою чар через далёкие вёрсты. Дурак тогда был. Сколько лучинок Драган сломал? Сколько их всего было? Как тут угадаешь? И впрямь нечего придумать, кроме молитвы.

– Целая нужна, – вслух сказал он сам себе и богине заодно. И опять потянулся за жребием.

– Вот то – дело, – волхв усмехнулся довольно. В пальцах у ученика оказалась длинная щепка. – А ну, ещё, для верности…

Яр угадал. И ещё раз, и ещё, а потом вдруг ошибся. Держал в руках обломанную лучинку и думал, что сделал не так.

– Значит, не судьба, – спокойно сказал Драган и забрал у ученика щепку. – Не всякий раз выходит, как тебе надо. Ну-ка, давай теперь вот так – одна целая, а прочие все ломаные…

Из дюжины раз дважды Яр всё равно вытащил короткую. Старик сказал, так правильно, всё равно хорошо выходит. Потом он отложил лучинки и взял новые; не показал, сколько сломал, и не сказал ничего. С первого раза у Яра ничего не вышло – попалась короткая. И со второго не вышло, и с третьего. Видать, заигрался с удачей, прогневил богиню; он так и сказал наставнику.

– Нет, неверно, – старик покачал головой и раскрыл ладонь. Все до одной щепки были обломанные. – Видишь? Когда уж никак нельзя, чтоб сложилось по-твоему, так и не сложится, сколько чар ни плети.

Яр обиженно насупился.

– Так я ж не знал!

– И никогда знать не будешь. Думай всякий раз трижды по трижды, прежде чем чары удачи в ход пускать, – сурово сказал Драган. Видать, лицо у ученика стало такое несчастное, что старик сжалился и убрал в сторону треклятые щепки. – Ладно уж. Запреты мне назови, и будет с тебя.

Яр сдержал вздох и легко вызвал в памяти набившие оскомину запреты. Дня не проходило, чтоб волхв не спросил с него слов клятвы. Тут уж помирать станешь – не забудешь.

– Не отнимать жизнь человечью, – заговорил он, глядя в глаза наставнику. Так надо было – будто он и впрямь приносил обет. – Не чинить дурного человечьему разуму и телу через свой дар. Не беречь свою жизнь пуще чужой. Не принимать мирской власти. Не отказывать в помощи. Не брать платы за помощь. Не прибегать к дару ради корысти. Не вступать в людские войны. Не называться чужим именем. Всё, все девять…

– Верно говоришь, – похвалил волхв. – Что, погулять неймётся?

Яр смолчал. Неймётся, само собой, так не сознаваться же! Чего доброго, скажешь – а старик посадит писать строчки, или считать, или подсунет скучный свиток про каких-нибудь князей, про которых ученик слыхом не слыхивал. Волхву всё одно, что в своей глуши сидеть, что в Белогороде…

– Беги уж, – посмеиваясь, сказал Драган. – Ко мне нынче гость. Как устанешь, сам возьми поесть да умыться.

Подумаешь, невидаль! Нынче к волхву что ни день, то новый гость. Как прослышали, что Драган из Ясновых лесов выбрался в Белогород, так каждый вечер кто-нибудь на пороге; хозяйка уж с ног сбилась всех их потчевать. Сам-то волхв есть привык нечасто и скромно – никакой радости не видел в застольях. Стянув по пути кусок вчерашнего пирога, Яр выскочил во двор и знакомым путём побежал прочь от блестящих на солнце стен белокаменного детинца. Внутри них стояли величавые княжеские палаты, богатые дома воевод, надворных чародеев и самого престольного волхва; ученику Драгана Белогородского разрешалось здесь ходить, но всё одно было ему чуждо на мощёных булыжником улицах. Всякий раз, как выпадал случай, Яр сбегал в посады, в Нижний город или на Купецкую сторону. Там никто его не знал, люд ходил пёстрый, разный; среди бревенчатых домиков спокойней было, чем меж громадных каменных стен.

Нынче вздумалось свернуть к высокому берегу Брая: вдоль ручья, одного из многих, и в сторону Сенного торжища. Драган говорил, когда-то здесь и впрямь продавали одно только сено, но с тех пор торжок разросся, дотянулся одним краем до Бронницкой слободы, другим – почти до самой реки, и теперь весь стольный город здесь собирался побродить меж рядов и поглазеть на диковинки со всего божьего света. Так вышло, что впервые Яр попал сюда всего-то лето тому назад, уже навидавшись чудес в долгих странствиях; не будь так, он бы, наверно, глазам своим не поверил, что бывают такие люди и такие вещи. Незаметный для всех, пробирался он меж пёстрых лавок, когда поглядывая на разложенное там добро, когда во все глаза рассматривая мимохожих. Вот купец из южных стран завернулся в тяжёлую вышитую накидку – в здешнее ласковое лето ему всё одно отчего-то холодно. Вот суровый лицом поморянин медленно шагает вдоль рядов, оглаживая ладонью костяную рукоять длинного ножа. Вот горожанка, уперев руки в бока, шумно торгуется с красномордым лавочником… Здесь, на берегах изобильного Брая, горяче́е и солнце, и нравы; подумать нельзя, чтоб в родных северных краях баба на мужика посмела так подымать голос. Ильгода большая, разная. В Вихоре одно, в Черне другое; только боги едины надо всей землёй, от Журавлиных степей и до Льдистого моря.

Мимо прошёл невысокий смуглый человек, такой диковинный, что и скажешь не вдруг: одет по-белогородски, в расшитую алой нитью рубаху и широкие порты, а вот плоским круглым лицом и куцей бородкой как есть южный степняк – таких по берегам Брая мало, почти вовсе нет. Яр от нечего делать увязался за ним следом. Чего ему надо? Как он говорит? Уж, наверно, не так, как белогородцы, и не так, как сам Яр. Чужак дошёл до лавчонки, с которой здешний колдун продавал всяческие обереги, и принялся глазеть на дорогие, серебряные. Потом вытащил из ножен короткий кривой клинок, поддел им шейную гривну и спросил высоким гортанным голосом:

– Сколько возьмёшь?

Колдун, радушно улыбаясь, пригляделся к вещице.

– За ту – золотой, добрый господин. Диво как хороша! Надень только – и всё у тебя сладится, ровно сама Пряха постелет дороженьку…

Золотой за такую – слишком много. Яр не приучился ещё видеть тонкие чары удачи, но всё одно искусного в обереге было мало. Плохонькое серебро, сплошь исчерченное корявыми значками, едва отблёскивало в солнечном свете, да и сработал колдун неряшливо, без старания. Чужак, однако, спорить не стал; вынул из кошеля новёхонький княжеский золотой и положил перед торговцем. Тот потешно вытаращился, потом спохватился, вложил безделицу в смуглую ладонь, торопливо бормоча особые слова. Яр, заскучав, принялся разглядывать лежащие на краю прилавка дешёвые обереги. Желтоватые, грубые, как суровая нитка, чары намотаны были на медные кругляшки без выдумки, незатейливо; такие разве только от стылой хворобы и помогут. Драган, покуда бродил вдоль Медвежьего берега, выучил Яра и снежную лихорадку лечить, и раны закрывать – что там та стылая хвороба! И для чего только люду те поделки, когда всего-то и трудов – волхва позвать?..

Кто-то грубо пихнул его в бок, и тут же ловкая рука, обёрнутая тряпицей, сгребла с прилавка горсть оберегов. Воришка, маленький, худющий, припустил прочь во все лопатки, ловко пробираясь через людное торжище. Яр бросился следом. Так просто, из неуёмной прыти; будь там взрослый – может, и подумал бы ещё. Он мог пустить в ход чары, мигом стреножить мальчишку, но так бы было нечестно. И без того выходило ладно; уж бегать-то Драганов ученик умел, а сил в нём было побольше, чем в тщедушном беглеце. У самого мясного ряда Яр нагнал воришку; ухватил за плечо, задев ненароком жиденькую рыжеватую косицу, толкнул прочь с хожей дороги.

– А ну, отдавай, чего взял!

– Пусти! – заголосил в ответ беглец. – Пусти, пёсий хвост, не то… не то…

Яр, изловшившись, глянул ему в злые глаза и снова велел отдать. Оборванец повиновался; он был босой, чумазый и очень тощий, в изношенной рубахе не по росту, подпоясанной куском верёвки. Драган говаривал, что добрые люди воровством не промышляют – незачем им... Вдоль ряда уже шагала подоспевшая стража. Яр ссыпал обереги в карман и с укоризной сказал своему пленнику:

– На что они тебе? Они ведь колдовские. Тебе их ни продать, ни на себя надеть…

Воришка только плюнул ему под ноги. Стражники под горячую руку едва не схватили и Яра тоже, но Драганово имя, как частенько бывало за минувшие лета, мигом выручило от беды. Один копейщик даже проводил Яра к колдуновой лавке; не верил, должно, что обереги вернутся к хозяину. Колдун, завидев возвращённую пропажу, так и рассыпался в льстивых словах. Пересчитав и разложив поделки, он взял одну, плетёную из медной нити, и протянул через прилавок.

– На-ка, возьми. Возьми-возьми, мне не жалко!

– На что мне?

– На счастливую долю. В благодарность. Не бывает такого, чтоб старый Завид доброе дело без награды оставил!

Яр, поразмыслив, взял. Нехорошей ворожбы на обереге не было; она всегда сразу видна: чёрная, вязкая, как дёготь, тронуть противно. Должно, и впрямь одни только чары удачи вплетены в извивы рыжеватой блестящей проволоки. Как они работают? С чародейством-то понятно и с волшбою тоже, а колдовство – вот уж загадка… Драган про него не слишком много рассказывал; может, думал, что не нужно, а может, и сам не знал. Яр упрятал оберег под ворот рубашки, чтоб слишком много на него не смотрели, и пошёл куда глаза глядят.

Долго ли, скоро ли, а торжище ему наскучило. Вечер застал его на пустынном берегу Брая; свесив ноги с песчаной кручи, Яр сидел на краю обрыва и без страха глядел, как далеко-далеко на западе солнце клонится к речным водам, блестящим и текучим, как расплавленное серебро. Мимо проплывали ладьи – спешили к белогородским пристаням, устроенным в десятке вёрст ниже по течению, там, где обрывы переходили в пологие берега. Вот было бы славно уплыть в далёкие южные страны, поглядеть, как Брай впадает в Рассветное море… Или, может, вовсе уйти туда, куда не добраться ни одной ладье. Драган бывал по другую сторону края мира, однако не желал ничего рассказывать. Всё твердил, что место их – здесь, а раз так, то и ходить туда нечего. Но он-то старый, ему странствия за долг, а не в радость. Вот и в родной свой Белогород выбирается, только когда сам престольный волхв повелит…

Яр оглянулся на высокие белокаменные стены, выкрашенные закатным солнцем в багрянец и золото. Пора уже и домой. Он сумел бы шагнуть сквозь чары, но дело то трудное, а спешить всё одно некуда. Вдоль берега рукой подать до Рыбацкой слободки, потом в посад, а там и Вышний город совсем рядом… Бедные, но чистенькие домики кое-где пыхтели дымовыми трубами. Яр усердно обходил лужи, оставленные в тележных колеях недавним дождём; то босиком можно бегать по колено в грязи, а башмаков жалко. Дорогие они, башмаки-то.

– Ну уж! Терпи теперь, что ж я сделаю?

Приглушённый, а всё одно звонкий голосок донёсся из кривого проулка, стиснутого меж бревенчатых заборов. Яр замер, не спеша заглядывать за угол, и навострил уши.

– Знаю, что болит! Так и у меня теперь болит, ишь как отходили-то… Терпи, авось заживёт.

Кто-то тихо захныкал в ответ. Кто б там ни был, а ему плохо, больно. Драган каждый день твердит, что людям надо помогать, даже и без просьбы, иначе нету толка в священных запретах… Яр, решившись, свернул в проулок. Юркая невысокая тень сторожко вскинулась ему навстречу. Мелькнула в вечерних сумерках рыжеватая косица. Давешний воришка Яра тоже узнал, заступил ему дорогу, сжал кулаки.

– Чего тебе тут? Пошёл вон!

Яр поспешно вскинул руку, коснулся лба, губ и груди.

– Тише ты. Я помочь пришёл.

– Зря без стражников сунулся, – зло сказал рыжий. – Тут-то спасать тебя некому!

Двигался он как-то неровно, припадая на левую ногу. Что ж с ним сотворили?.. Такого Яр не хотел. За что было бить мальчишку, когда ушёл он несолоно хлебавши? Драганов ученик виновато склонил голову. Как же так вышло? Что он сделал не по совести?

– Прости мне. Не знал я, – через силу выговорил он, и отчего-то на душе разом стало чуть-чуть легче. – Дай помогу, я лечить умею…

За спиной рыжего снова кто-то тоненько запищал. Оборванец на миг обернулся, потом вновь недоверчиво глянул на Яра.

– Взаправду, что ли, у волхва учеником?

– Взаправду. Гляди.

Такое он раньше всего выучился делать. Волшебное пламя взвилось в ладонях легко и послушно, разбрызгивая тёплый свет. Рыжий разинул было рот, потом спохватился и захлопнул. Подумав, отступил в сторону.

– Мне не надо. Ей вот помоги… Ежли умеешь…

В тесном глухом закутке жалась к тёсаным брёвнам светлокосая девчушка, вся чумазая, под стать заступнику, и зарёванная вдобавок. Тощие ручонки, которыми она заслоняла лицо – одни только испуганные глаза и видать – сплошь покрыты были синяками и поджившими кровоподтёками, как от розги. Яр прежде и сам получал частенько за шкоду, но по рукам, особенно по ладоням, отцу и в голову не пришло бы лупить… И сестёр никогда не пороли, что бы те ни натворили. Опустившись на колени в подсохшую грязь, Яр бережно, как учил Драган, коснулся девчонкина предплечья – там, где обнажённую кожу не рассекали едва зажившие рубцы. Опасное дело – свою силу отдавать; вовремя не опомнишься – так и сам не заметишь, как помрёшь… Знакомая боль его не испугала – давно привык. Девчушка всхлипывала всё реже, уже не глядела так дико, ладони убрала от худого заострённого личика.

А ведь похожа… Всё одно что прежние долги отдавать…

– Вот, – Яр убрал руку, когда почуял, что ещё чуть-чуть – и сам упадёт без сил. – Теперь всяко меньше болеть станет… Кто ж тебя так? Стража?

– Добрый господин, – презрительно бросил рыжий. Девчушка молчала, только всхлипывала растерянно. – Провинилась, ишь. Краюху стащила.

– А ты, стало быть, для того обереги крал? Чтоб вылечить? – зачем-то спросил Яр. И так понятно, но отчего-то хочется ответа, чтоб уж точно поверить. Мальчишка сердито дёрнул головой, и стало совсем совестно. – Так краденые бы и не помогли. Надо, чтоб по доброй воле отданы были…

– То всё ваша премудрость, – фыркнул рыжий и вдруг протянул серую от уличной пыли ладонь: – Благодарствую, ученик волхва. Знай теперь, что Войко-Лис тебе друг.

– Меня по имени – Яр. Ты, когда вдруг что, зови, я услышу, – Драганов ученик сжал его руку в своей и, подумав, прибавил: – А хочешь, так пойдём со мной. Волхв поймёт, не откажет…

Войко-Лис невесело усмехнулся.

– Куда ж нам – в Вышний город, что ли? Кто пустит-то? Нет уж, тут мы живём, тут и останемся. Тут наше место.

А его, Яра, место было в поле пахарем – когда б не прихоть волхва. Но Драган его за дар в ученики взял, а всех подряд привечать не спешил, хоть и в помощи никогда и никому не отказывал. Вот и выходит, что не всем можно в Вышний город… Нехорошо, наверное, но уж как есть…

Крепко задумавшись, Яр не заметил, как добрался до дома, и лишь войдя в горницу вспомнил, что Драган предупреждал о госте. Он был тут, сидел у стола – ладный станом, безбородый, с золотистой кожей и нездешними раскосыми глазами, в мудрёно скроенной рубахе из ткани текучей и блестящей, какой не водится даже и в стольном Белогороде. Драган взглянул на ученика с укоризною, но без злости; иной раз думалось, что он и вовсе злиться не умел. Яр виновато склонил голову.

– Боги в помощь, добрый человек.

– Живи и здравствуй, юный, – сказал гость певуче и гортанно. Тонкие губы его изогнулись в приветливой улыбке. – Ты ли ученик достойнейшего Драгана, друга моего друга, великого волхва Северных земель?

Яр аж растерялся, такое услыхав. Наставник рассмеялся, на него глядя, и ответил вместо ученика:

– Он самый. Гляди, Ар-Иаст: вот подрастёт ещё чуток – и сам будет великий волхв Северных земель.

Человек по имени Ар-Иаст не стал вслед за Драганом посмеиваться; напротив, почтительно наклонил голову, будто решил, что старик говорит не в шутку. Он взял со стоявшего на столе золочёного блюда незнакомый яркий плод, рассёк его украшенным каменьями ножом и протянул Яру. Толстая кожура полна была блестящих алых зёрнышек. Драган едва заметно кивнул ученику – бери, мол, уважь.

– Ильгода славна своими чародеями, – сказал гость. Голос его отчего-то звучал печально. – Против многих бед она сумеет выстоять. Но ваш ксаар молод, он мало воевал…

– Горислав станет добрым князем, – прервал его Драган. – А покуда мужает, так Тихон ему подмогою. Ты с престольным-то видался уже?

– Нет, достойнейший, не видался, – Ар-Иаст улыбнулся. – Едва сошёл с ладьи, стал искать тебя, как наказал великий друг мой и твой. С почтенным Тихоном увижусь я, как и со всеми вами, когда молодой ксаар Горислав дозволит мне войти в его чертоги и говорить там о том, о чём изобильная Ястра просит многославную Ильгоду.

– Воля твоя, – медленно произнёс волхв. – Тихон и князь, может, другое скажут, а я своего держусь. Не наша то война. Не должно нам на неё подниматься.

– Почтенный Ар-Ассан знал, что ты станешь так говорить, достойнейший, – отозвался Ар-Иаст. – Он просил сказать тебе вот что…

Гость повёл речь на незнакомом языке. Слова его звучали, как диковинная песня; Яр невольно заслушался, хоть и не понимал ничего. Драгану, видать, ведом был тот чужой говор, потому как смотрел он на иноземца с каждым мигом мрачнее и мрачнее. Ар-Иаст уже умолк, а волхв всё не отвечал, лишь глядел недвижно в робкое пламя лучины. Яр украдкой вытер с пальцев липкий сок. Алые зёрнышки на вкус отдавали кровью.

– Что было, то быльём поросло, – наконец проговорил Драган. – Не зови его, добрый человек, не надо. Иди к престольному, иди к князю, а меня оставь.

– Ты сказал, я слышал, – негромко отозвался гость. Он поднялся из-за стола, в пояс поклонился Драгану, а потом вдруг обернулся к Яру и, прижав к груди узкую ладонь, произнёс торжественно и горько: – Пусть твои боги будут к тебе милостивы, юный волхв. Пусть не дадут они тебе увидать, как гибнут родные твои земли, как топчет белый камень босая пята дикаря-убийцы. Будь силён, ученик величайшего, и будь справедлив.

Драган недовольно хмыкнул в ответ на те речи, но ничего не сказал, пока Ар-Иаст не вышел вон из горницы. Яр, сбитый с толку, взобрался на лавку против волхва, вернул на золотое блюдо почти не тронутый плод, зачем-то поправил в светце догорающую щепку. Один конец у неё был неряшливо обломан.

– То кто был?

– Посланник из Ястры, – Драган глядел куда-то мимо ученика; в выцветших глазах его отражались бледные призраки пламени. – Слыхал я, он и сам чародей преизрядный.

– Чего хотел?

– Невозможного, – волхв строго сжал губы, нахмурился. – Нам не след в людских войнах участвовать. Наш бой – с неживыми.

– А у него какая война?

– Мало ли их повсюду, тех войн? – сварливо бросил Драган. – А ну, назови мне запреты.

– Уже ж называл сегодня…

Волхв так на него глянул, что мигом расхотелось спорить. Яр послушно повторял намертво врезавшиеся в память слова, а сам всё думал про гостя из Ястры. Почему он так сказал на прощание? Зачем наказал быть справедливым? Отчего Драгану пришлись не по нраву те речи? Поди пойми, когда на свете-то живёшь всего десятое лето…

Наутро волхв заставил ученика рассказывать про неживых: какого как отличить и чем забороть. Оба тяготились сегодня своей повинностью: Яру скучно было в который раз твердить давным-давно заученный урок, а Драган вовсе глядел мимо – должно, думал о вчерашнем госте, а может, о грядущем соборе. Уж без малого седьмицу они сидят в Белогороде, а князь всё никак не зовёт…

Старик едва ли не силой выпроводил Яра гулять, чуть только тот закончил говорить про болотников и плакальщиков. Наверно, ждал опять гостя. Яр бродил по закоулкам посадов до самого заката, а потом вернулся в Вышний город. Стражники его знали, прогонять не смели, да он и сам не лез, куда не надо. А хотелось; по изукрашенным стенам богатых палат легко можно было бы взобраться на покатые крыши, поглядеть оттуда на весь стольный город, неторопливый Брай и подступающие с севера леса…

– Эй, ты! – окликнул вдруг мальчишеский голос. Яр обернулся; то ему, кому ж ещё? – Где тут Чародеева сторона?

Яр сощурился, разглядывая меж редких прохожих крикуна, величаво вышагивающего вдоль улицы. Он был одет в пёстрый кафтанчик, расшитый серебряной тесьмой, и на груди носил целую гроздь оберегов; на ногах у него красовались мягкие сафьянные башмачки. Экий петух! Небось, княжичи – и те поскромней щеголяют!

– Оглох, что ли? Чародеева сторона, говорю, где?

– Мне наставник наказывал всяких дураков к дому не водить, – насмешливо бросил Яр.

Щёголь разом растерял всю надменность. Цепко оглядел простую Ярову рубашку, украшенную только лишь обережной вышивкой, добротные башмаки, годные топтать дальние дороги, но не шаркать по каменным полам. Где-то Яр видал уже белобрысого дуралея; отчего только не запомнил? Такого, пожалуй, забудешь…

– Пройда? – вдруг выдохнул мальчишка, щуря светлые глаза. – Ты ли?

Яр поневоле подался вперёд. Не будь Заречье так далёко от Белогорода, он первым признал бы в нелепом щёголе давнего своего друга. За минувшие лета Митар вытянулся, сделавшись на полголовы выше Яра, и выучился горделиво держать спину; в лице его появилось кичливое чванство. Вроде и он самый, а вроде уже и нет…

– Я, – Яр растерянно кивнул. Он и прежде-то Митару ровней не был, хоть о том и не думал, а теперь и вовсе… – Ты как здесь? Отец привёз?

– Наставник, – важно отвечал Митар. – Я нынче при наместном волхве в Тайраде!

– Вот как…

Драган ведь хотел его в ученики брать. Передумал отчего-то. Видать, всё одно запала Митару в душу мечта сделаться волхвом… Что Яру само в руки далось, за тем Митару пришлось ехать аж до далёкой Тайрады. Но кузнецов-то сын мог так сделать.

– Тоже тут по княжьему зову? – важно спросил Митар.

– Само собой. Когда б ещё Драган в Белогород выбрался… – Яр осёкся: больно жалостно глядел на него прежний друг. Да уж, разодетому в пух и прах Митару не пришлось бы по нраву житьё при беспокойном, нелюдимом, не любившем праздной неги волхве. – Так что ж, отвести тебя на Чародееву сторону?

– А ты хорошо Вышний город знаешь?

– Как-то знаю.

– Так, может, покажешь? – Митар вдруг улыбнулся весело, как в былые времена, и вмиг сделался похож на себя прежнего. – Я-то, по чести говорить, тут впервой.

– Чего б не показать? – Яр улыбнулся тоже. Словно бы ослаб в груди тугой узел. – Не отставай только.

Проулки Вышнего города, прямые и узкие, почти сплошь мощёные камнем и деревом, знакомо стелились под ноги. Митар рассказывал, как матушка его, наслушавшись Лискиных предсказаний, уломала кузнеца сняться с места – искать сыну лучшей доли. Как перебрались они в Тайраду, потому что наместный в Вихоре был из поморян, а их тётка Любава на дух не переносила; как добивались, чтоб Митара взяли в ученичество; как жилось им в восточных землях, которые всего-то десяток лет как стали ильгодскими. Выходило, что побогаче, чем в Заречье, но и погрустнее, потому как люд там совсем другой, говорит странно, обычаи отправляет диковинные и богов зовёт чужими именами. Митар, однако, был доволен.

– Вот клятвы свои принесу, – гордо говорил он, – и сделаюсь тоже где-нибудь наместным. Нынче, знаешь, крепость Исвирь взяли!

– Знаю, – буркнул Яр. Они с Драганом месяц назад в тех краях побывали. – Охота тебе в наместные? Сиди, скучай, князю пиши грамоты… Разве только престольному тоскливей.

Митар пытливо на него сощурился.

– А ты ж куда метишь?

– Домой вернусь, – твёрдо ответил Яр. – Как обещал. Живых от неживых защищать.

– Что ж там делать, у края света?

Яр смолчал. Он думал, и не раз, что, поселившись невдалеке от холодной черты, сумеет однажды набраться храбрости и шагнуть за неё. Может, тогда перестанет сниться далёкий тот день, когда Рагела-судьба взяла да подсунула ему надломленную лучинку. Давно уж прошли дни, когда от тех снов он просыпался больным и слабым – или вовсе не просыпался, покуда Драган не будил; сами же видения до сих пор никуда не делись, а жгучая холодная боль, с которой всякий раз била в грудь чужая смерть, стала теперь только сильней. Яр ко многому притерпелся; к такому – не мог.

– Гляди-ка, – Митар, вытянув шею, глянул за угол. – То что ж, сторожевая башня?

– Старая, – Яр тоже задрал голову. Одним богам ведомо, отчего почерневшую от времени и влаги бревенчатую вышку до сих пор не срыли; может, чем-то дорога была княжьему роду. – С неё все посады видно и пристань на Брае. Хочешь, залезем?

– Темнеет уже…

– Испугался – так и скажи!

Митар покраснел скулами, оправил расшитые тесьмой рукава и – кто б сомневался! – упрямо зашагал к башенке. Яр на неё уже не единожды забирался, но всё днём. Сейчас, в густеющих сумерках, пристани было не видать, зато выступали из теней бледные каменные стены и ярко светились внизу, в долине, сторожевые огни. В здешних краях мало нежити; может, место такое благодатное, а может, княжьи чародеи всю погань повывели. Меньше её разве что в священных рощах…

– Народу-то много, – сказал Митар, смотревший прямо вниз, на затихающие к ночи улочки Вышнего города.

– Ага, – Яр без любопытства глянул туда же. – Там, к западу – Посольская сторона, у них всегда беспокойно…

Сказал – и запнулся. Улочкой ниже шёл меж величавых каменных домов давешний чужак, которого Яр видал вчера на торжище. Лица впотьмах не разглядеть, а рубашка – его, и медная кожа тоже, и короткие чёрные кудри. Вот дела! Разве можно простым людям в Вышний город? А ежли он не простой, так чего на Сенной торг ходил? Тут на Чародеевой стороне любой колдун хоть что продаст, было бы золото…

– А ну, – Яр ухватился за ветхие перекладины лестницы, – пойду-ка погляжу кой-что… Ты тут меня дождись, а?

– Вот ещё, – Митар сердито фыркнул и полез за ним следом. – Что там такое?

– Степняк, – спрыгнув наземь, Яр отряхнул руки и первым юркнул в ближайший проулок. – Чего ему тут делать? От них при князе посланника нету.

– Какие от них посланники? Они дикие, – Митар, чуть слышно пыхтя от натуги, нагнал его. – У нас их много в Тайраде…

Яр сердито на него шикнул. Они шли теперь по той же улице, что и чужак, только подальше; как и он, держались теней. Кто проходил мимо, на них едва глядел; в Вышнем городе люд живёт важный, до снующих туда-сюда мальчишек никому дела нет. Степняк свернул за угол, потом ещё раз и ещё; видать, путал следы, потому как улицей вышло бы быстрее. Затеял что-то, как пить дать!

За очередным поворотом спрятался глухой тупик, со всех сторон сдавленный стенами без окон. Яр остановился, осторожно выглянул из-за угла, чтоб не заметили; приотставший Митар тоже высунул любопытный нос. Там, в закутке меж домов, в густых вечерних тенях прятался человек. На нём была неприметная тёмная рубаха, а голову покрывала косынка навроде тех, что побрайские рыбаки носят в жаркий день. Яр сперва его не узнал, а потом различил умные нездешние глаза и гладкое, лишённое бороды лицо. Чародей по имени Ар-Иаст робко шагнул навстречу степняку и тут же нерешительно замер.

– Да хранят тебя боги, добрый человек! Тебя ли я жду?

– Меня, – ответил ему чужак и тут же коротко, почти незаметно двинул рукой.

Яр едва успел заметить тусклый стальной отблеск, а через миг в висок словно ткнули ледяной иглой. Как в дурном сне, только стократ хуже, сдавил грудь могильный холод. Где-то рядом тихо ахнул Митар; ему тоже, верно, плохо… А ведь степняк и их убьёт запросто! Яр вслепую нашарил плечо друга, потянул назад. Удирать надо! Пусть глаза ничего не видят, пусть с каждым вдохом воздух, как ножом, режет горло – можно и на ощупь, только бы прочь отсюда… Тревожно раскалился под рубашкой дарёный медный оберег. Должно, Яр играл теперь с удачей, только вот на кону была не ломаная щепка, не Драганова похвала…

Тьму прорезали яркие огни. Приручённые, вились они над бронзовыми чашами, подвешенными на цепях вдоль длинной каменной стены. Яр помнил странный дом; здесь жили посланники какой-то из дальних южных стран. Стало быть, они на Посольской стороне, через весь Вышний город от Драганова обиталища. Митар испуганно цеплялся за Ярову руку, беспомощно крутил по сторонам всклокоченной головой. Быстро же он оправился, аж завидно… Далеко за спиной колыхнулись недобрые тени. Там ли он, убийца с плоским меднокожим лицом?

– К воротам, – хрипло выговорил Яр и натужно закашлялся. – К воротам, там стража…

Только вот стражи не было. Ворота стояли распахнутыми настежь, и на всей привратной площади не нашлось ни одной живой души. Яр оглянулся через плечо; длинная тень тянулась из-за поворота, стремительно выстилалась впереди невидимого ещё степняка. Раздумывать стало некогда. Ухватив Митара за скользкий златотканый рукав, Яр бросился вниз, через ворота – в посады. Он весь дрожал; не от страха – от постыдной слабости. Липкий пот холодил кожу, только оберег жёг пламенем – так сильно, что, того и гляди, расплавится…

Митар вдруг горестно охнул. Выскользнула из-под пальцев гладкая ткань. Яр остановился, едва не рухнув в грязь; Митар уже в ней барахтался, вымазав нарядные штаны и рубаху. Пришлось возвращаться.

– Вставай давай! – прошипел Яр, хватая друга за шиворот. Затрещали от натуги хлипкие нитки. – Вставай, догонит!

Митар заскулил, завозился, оскальзываясь на жирной слякоти, перемешанной с нечистотами. Он был тяжёлый; Яр едва не рухнул следом за ним. Опять обжёг шею оберег; должно, только что чужак сбился со следа, или споткнулся, или, милостива Пряха, даже нарвался на стражника…

Низенькая гибкая тень выскочила из-за соседнего дома. Мелькнула короткая огненная косица. Войко-Лис проворно подскочил к Яру, цепко ухватил Митара за руку и, кряхтя, потянул на себя. Вдвоём осилили: Митар поднялся наконец на ноги, хоть и стоял нетвёрдо. Не говоря ни слова, рыжий толкнул Яра локтем в бок, показал в сторону узенького проулка. Не болела бы так голова – сам бы смекнул там укрыться…

– Кто ж тут? – шёпотом спросил Войко, едва они убрались с широкой улицы. – Неживой, что ли?

– С неживым я бы сладил, – огрызнулся Яр в ответ.

Он первым ступил на мостик через какой-то городской ручей, на редкость полноводный. Войко-Лис замешкался, потому что Митар через воду идти не хотел – ровно как неживой. Яр метнулся было назад, как вдруг доски под ногами влажно хрустнули. Он едва успел отскочить; там, куда он чуть не ступил, зияла неровная дыра и гниловатая труха сыпалась в грязную стремнину. Медленно, словно бы нехотя, повалилась вниз державшая перила жердина. Сердито шелохнулись заросли на берегу ручья. Кто-то там засел, кто-то недобрый, способный заставить крепкое дерево сгнить в одночасье…

– Ты уходи! – крикнул Войко, придерживая за плечо Митара. – Мы другой дорогой пойдём. Иди-иди, не то поймают!

Он послушался, не задумавшись. Кровь громко билась в висках, заглушала мысли. Одно понятно: надо уходить, возвращаться в Вышний город, может, стражу звать, может, волхва… Отчего б его не позвать?.. А на что? Ни разу на Яровой памяти не обратил он свой дар против человека…

Он сам не знал, куда шёл. Куда получалось. Дважды или трижды разогревался на груди оберег. Когда становилось совсем худо, Яр прислонялся к забору или к стене и пережидал, пока отступит застилавшая глаза чернота. Немудрено, что где-то свернул не туда. Очутился у сторожевых огней; там рассказал дозорным чародеям, что с ним стряслось, и до рассвета остался при них греться у жаркого пламени. Утром же, не дождавшись тех, кто пошёл искать степняка в ночном городе, собрался с силами и через чары шагнул прямиком в дом, в котором жили нынче они с Драганом. Не промахнулся. Волхв, когда б увидал, похвалил бы…

Дом стоял пустым. Хозяйке, должно, рано ещё приходить, а вот сам Драган куда делся? Нехорошо… На улицу носу казать не хочется, а взаперти сидеть – только душу себе изводить. Яр высвистал домового, велел натаскать воды, смыл с себя уличную грязь. Потом от тоски принялся бродить по дому, не находя себе места. За тем его волхв и застал. В беспокойных раздумьях Яр не услыхал, как наставник вошёл и поднялся в горницу.

– Ну, – Драган встал на пороге, во весь рост выпрямился, едва опираясь на посох. Бледные глаза его недобро щурились. – Что ж ты мне можешь сказать такого, чтоб я тебя тотчас не прогнал поганой метлой?

Яр так и обмер. Прогнать? То как? За что?

– Я… я не успел, – ответил он, выискав в памяти, за что его бы следовало винить. – Он только подошёл – и сразу… Я и понял-то, что посланник умер, потому что больно стало…

Драган лицом изменился. Он долго молчал, глядел на ученика так пристально, что казалось – читает прямиком в самой душе, будто в грамоте. Потом спросил:

– Посланник? Какой?

– Тот, что приходил к тебе… Ар-Иаст. Чародей.

Волхву не по нраву пришлись его слова.

– Ты сам видал? Не лжёшь? Не ошибся?

– Нет, – Яр для пущей правоты замотал головой. – Я нож видал. Такой кривой нож, не как у нас делают… Посланник только заговорил, а тот сразу…

Драган ничего не говорил в ответ. Пришлось всё рассказать, как было – сколько теперь помнилось. Про погоню по ночным улицам, про оставленные без стражи ворота, про мост, про Войко-Лиса и про оберег. Медную безделицу волхв рассматривал пристально, будто чары на ней были на редкость мудрёные.

– Вот, стало быть, за что купил ты свою удачу, – проговорил он наконец, глядя мимо ученика. – За чужую жизнь. Мальца ведь убили.

– Митара?!

– Нет, другого. Митар успел своего наставника на помощь позвать. Тебе-то ума не хватило.

Яр молчал. Больно не было – должно, из-за того, что он не видал той смерти, но уж лучше бы опять раскалывалась голова и глодал изнутри беспощадный холод. Он и знал-то Войко-Лиса один только день, а успел ему задолжать так, что теперь вовек не расплатишься… Не послушался бы тогда, перебрался бы обратно через ручей или ещё хоть как помог… Не носил бы оберег, обернувший его удачу к чужой гибели… Неловкими пальцами Яр поспешно стащил с шеи колдовскую безделицу, отложил подальше от себя. Драган смотрел безмолвно.

– Я того не хотел, – тихо сказал Яр.

– Однако ж так стало, – безжалостно ответил волхв. – Твоё счастье, что обетов ты ещё не принёс.

И смолк опять. Он, должно, что-то хотел услышать от ученика; даже думать не хотелось, что именно. Мысли никак не уходили от Войко-Лиса, от короткого, несчастливого с ним знакомства. Не к добру Рагела свела их пути на Сенном торжище… Закусив до боли губу, вперив взгляд в щелястый пол, Яр с трудом выдавил:

– С ним девчонка была… Малая совсем… Найти надо…

– Найди, – волхв глядел так, словно насквозь его видел. – Найди, Яр Зарецкий. Горе тебе, ежли не найдёшь.

Яр вздрогнул. Никогда прежде старик не звал его так – именем, причитающимся вступившему в силу волхву. То что значит? Неужели впрямь теперь выгонит? Если так, то, уж конечно, будет прав…

– Как настанет зима, – заговорил вновь Драган; цепкий взгляд его не давал смалодушничать, отвернуться, закрыть глаза. – Как взойдёт на небо Стридаров месяц, принесёшь мне все девять клятв. Заучить ты их заучил, теперь же станешь блюсти. А ежли не хочешь, так давай сей же миг зарок не прибегать к дару до конца дней своих да ступай на все четыре стороны. Я слово сказал – теперь ты говори.

– Я принесу, – быстро ответил Яр. – И неживого у ручья изведу… И девчонку отыщу. Хочешь, поклянусь в том, мудрый?

– Не надо, – Драган медленно качнул головой. – Мне не жизнь твоя залогом нужна, а совесть.

Ручей отыскался, и мост через него – тоже, и с засевшим в тростниках баламутом справился Драганов ученик играючи, только вот со сгнившими досками ничего уж нельзя было сделать. А девчонку Яр не нашёл. Ни живую, ни мёртвую, словно и не было её никогда в закоулках Белогорода. Посады, стороны, Нижний город и Вышний – всё обошёл Яр, покуда Драган от рассвета до заката пропадал в княжеских палатах; толку с того, когда ни имени не знаешь, ни лица толком не помнишь…

Волхв ничего ему не сказал. Не прогнал; учил, как прежде, чародейской премудрости, только сверх того говорил за целый день едва ли дюжину слов. Гостей в доме больше не было: то ли сами не ходили, то ли Драган не звал. Не минуло и седьмицы, как старик велел возвращаться в глухие чащи Ясновых лесов; иной раз Яр бы поспорил, а теперь не хватало ни сил, ни слов.

Он не видал больше Митара. Знал только от наставника, что тот жив и здоров. Чтоб не бередить память, приходилось усердно читать старые скучные свитки, считать написанные Драганом числа, до изнеможения трудиться над сложными чарами, и всё одно не получалось. «Горе тебе, – гремело в ушах набатным колоколом, – горе тебе, ежли не найдёшь…»

Яр сам не понимал, на что волхв оставил его в учениках. Долго, до самой глубокой осени, до первых снегов, возвещавших близкую Стридарову пору. А потом, когда пришло назначенное время, вдруг понял ясно, как день.

Третий, самый трудный запрет теперь не преступить ему никогда.