Негасимое пламя

XXX. Вниз

На столе перед Харитоновым лежала пакостного вида бумага. Командиру она тоже не нравилась: честный вояка терпеть не мог чихвостить подчинённых, но ему, в отличие от Ерёменко, некуда было сбагрить эту обязанность. Приходилось выполнять.

– Жалуются тут на тебя, – пытаясь казаться грозным, сумрачно сообщил Харитонов. Сослуживцы притихли и навострили уши. – Говорят, ты контрольские сигналки без спросу трогаешь.

– Они для того и созданы, чтобы их кто-нибудь когда-нибудь потрогал, – огрызнулся в ответ Верховский. Скорее от досады, чем из искреннего возмущения: как ни крути, а у него не было ни формального предлога, ни вменяемого оправдания лезть в треклятую квартиру Журавлёва. – На кой чёрт контроль суёт распознающие сигналки по каким-то медвежьим углам?

– Не наше собачье дело, – вздохнул Харитонов. – Ты-то что там забыл?

– Да ничего, мимо шёл, – не моргнув глазом, соврал Верховский и прибавил для убедительности: – Приятель у меня там рядом живёт.

– Бывают же совпадения, – командир в притворном изумлении покачал головой. – Надейся теперь, что контроль в это поверит. Ещё одна такая бумажка, – он взял со стола присланную с двенадцатого этажа кляузу и брезгливо встряхнул её, словно буквы могли осыпаться с убористых машинописных строчек, как мелкие чёрные тараканы, – и карьеру тебе как пить дать зарубят. Если не уволят.

Месяц тому назад Верховский только пожал бы плечами. Работа-то хоть и любимая, но не единственно возможная, а размер жалования сверх необходимого минимума был ему безразличен. Раньше. Теперь волей-неволей приходилось задумываться.

– Больше не повторится. Буду обходить наблюдаемые объекты десятой дорогой, – пообещал он скрепя сердце.

Оба они – и командир, и подчинённый – понимали, что настолько сложные чары просто так никто на обывательские квартиры не вешает. Насолил контролю этот Журавлёв. Харитонову, небось, и самому интересно до чертей, но – не полезет. И Верховскому не позволит. Так и сгинет под ворохом календарных листов дурно пахнущая служебная тайна…

– Напиши объяснительную, – с тщательно скрываемым облегчением велел командир. Наверняка думал, что они станут долго мотать друг другу кишки, до хрипоты доказывая сомнительную правоту. – То-сё, мимо проходил, не знал, не видел, случайно вляпался…

– Сделаю, – буркнул Верховский, нехотя забирая жалобу. – Они сами никакую объяснительную написать не хотят, нет? Я им улики из «Самоцвета» ещё в декабре сдал. Где экспертиза?

– Где, где… – Харитонов утомлённо прикрыл глаза. – Сань, забей на «Самоцвет». Всё уже, нету его.

И «Ларца» тоже нету – распродали по каким-то загребущим рукам. Верховский хорошо помнил: какой-то шустрик – то ли Сапунов, то ли Сапранов – забегал после нового года, пытался выпытать подробности дела. Опасался связываться с бизнесом, замазанным в торговле нелегальщиной. В итоге прикупил на делёжке несколько розничных салонов и, наверное, остался доволен. А ящик с непонятной металлической пылью так и стоит, всеми забытый, где-то на контролёрской свалке вещдоков…

– Вот так мы с контрафактом боремся, – ядовито процедил Верховский. – Разворошили кубло, а что в итоге? Нет тела – нет дела…

– Ты это, остынь, – осадил его командир и опасливо покосился на греющих уши сослуживцев. – Наша забота – отловить и повязать, а дальше пусть башка болит у… у других.

– Так она не болит.

– Не наше собачье дело, – с расстановкой повторил Харитонов. – Если мы сами всё разбирать будем, некому станет всякую нечисть ловить.

– А сейчас мы её просто так ловим, безо всякого выхлопа. Заразу лечить надо, а не симптомы купировать, – проворчал Верховский, упрямо оставляя за собой последнее слово, и вернулся за стол. Ворчать он мог сколько угодно, это никого ни к чему не обязывало.

Зато до глубины честной души пробирало совестливого Витьку Щукина. Приятель долго маялся молча, дожидаясь, пока коллеги расползутся кто куда, а потом сказал как-то виновато, будто сам был причастен к появлению на свет контрольской кляузы:

– Сань, ты не переживай… Подумаешь, бумажку написали! Димка тебя не уволит, точно говорю.

– Я и не переживаю, – покривил душой Верховский. – Но не терпеть же молча.

– Ну да, не дело это, – Витька энергично закивал, осуждающе глядя на злосчастную жалобу. – Слушай, а… Ту историю-то так и не продвинули никуда?

«Той историей» у него называлось декабрьское приключение сослуживца. Для Щукина, как и для всех остальных в отделе, оно выглядело нахальным нападением нелегала – а значит, лишним поводом повозмущаться работой магконтроля, который вообще-то отвечает за отлов неучтённого одарённого населения. В сущности, всё так и обстоит, а подробности ребятам знать незачем. И так старожилы до сих пор косо смотрят из-за клейма профана.

– Не будут её двигать, – негромко сказал Верховский, глядя на полудописанную объяснительную. – Невыгодно. Это ж готовый глухарь, да ещё и… – он осёкся, вздохнул и закончил: – Ну, мой идиотизм. В отчёте некрасиво смотреться будет.

– А если этот тип кого-нибудь убьёт?

– Вот тогда и забегают.

Витька сник. Его пальцы нашарили в вороте рубашки давным-давно выданный медиками вероятностный амулет. Эта привычка к беспомощным и навязчивым движениям порядком раздражала Верховского, однако ругать Щукина вслух он ни за что бы не стал. В конце концов, если колдовская штуковина и впрямь поддерживает подорванные полудницей Витькины силы, пусть хоть дёргает её, хоть грызёт, хоть в кислоту макает – лишь бы продолжала работать.

А вот от кое-какой другой безделушки толку не было и нет. Слабосильный удачливый амулетик, утащенный из квартиры Журавлёва, так и валяется в ящике стола, запертый в футляре с персональным магическим замком. Хозяин побрякушки до сих пор молчит, а вместе с ним молчит и спрятанная за семью печатями истина. Может быть, уже никто никогда не узнает, что пережил Василий Рябов в управских подвалах. Не то чтобы это стало менее важным; скорее, ворох насущных забот совсем заслонил Феликса с его зыбкой правотой.

Да и не выйдет теперь, докопавшись-таки до правды, из принципа хлопнуть дверью.

– Ремонт-то твой как идёт? – наигранно бодро спросил Витька. – Ещё не замучился?

– Чего мучиться? – миролюбиво отозвался Верховский. Житейский трёп, прежде раздражавший его до зубовного скрежета, мало-помалу стал казаться неплохим способом отвлечь собеседника от неприятных тем. – Для себя же делаю.

– Ну-у-у, мороки много, – Щукин неуклюже хохотнул. – Я вот сам бы ни за что не взялся.

– Я бы, может, тоже не взялся, если бы платили побольше.

– Так тебе ж поднять должны были, – шумно и праведно изумился Витька. – За категорию-то!

Верховский поморщился. Ну вот, снова-здорово…

– Подняли, Вить, не переживай, – бесстрастно сказал он и раздражённым росчерком заверил объяснительную. – Пойду отнесу. Пусть подавятся.

Когда он вернулся, смена уже вновь катилась своим чередом: скучающие оперативники развлекались, чем могли. Двое совсем свеженьких новобранцев пристально изучали выданные Харитоновым артефактные патроны; остальные откровенно страдали ерундой, ковыряясь в телефонах и пугая мониторы зевками во всю пасть. Одна Сирена вовсю стучала по клавиатуре, не обращая внимания на мир вокруг. Как-то очень спокойно она восприняла прекращение нерабочих отношений, но с тех пор заговаривала с Верховским только по служебной надобности. Его это устраивало. Он сам не знал, можно ли назвать стыдом чувство, смутно и не слишком навязчиво проступавшее на задворках сознания при встрече с этой женщиной.

Спящих с открытыми глазами оперативников взбудоражил надрывный писк диспетчерского телефона. Все мигом навострили уши, предвкушая проблемы. Сирена внимательно выслушала взволнованно стрекочущую трубку и сухо сказала:

– На входе беспорядки, сработал сигнальный контур. Просят кого-нибудь на задержание и допрос.

– Сань, сходи, – незамедлительно решил Харитонов. Это, надо думать, подразумевалось как наказание за утренний разговор.

Верховский покорно встал из-за стола. Прежде чем выйти из кабинета, он рекрутировал в помощники одного из рядовых; новобранец, обрадованный и напуганный одновременно, порысил следом за старшим на первый этаж. В вестибюле царил деятельный хаос: под наблюдением чем-то опечаленных научников подсобные рабочие громоздили у стены старую технику, иногда упакованную в кое-как сколоченные ящики, иногда не завёрнутую даже в плёнку. Верховский автоматически поискал взглядом знакомую фигурку, не нашёл и утратил интерес к этой возне. Его волновала другая, у самых входных дверей.

Двое охранников с опаской косились на задержанного – мужичка средних лет, смирно сидевшего на потёртой банкетке. На вид лопух лопухом, но жизнь очень давно научила Ногтя не доверять внешности. Представившись привычной скороговоркой, Верховский вежливо поинтересовался, в чём дело. Рядовой взволнованно пыхтел рядом и не знал, куда приткнуть свои скромные таланты.

– Сигнальный контур сработал, – бесхитростно пояснил охранник и продемонстрировал полупрозрачный футляр для конфиската, кое-как перевязанный ленточкой с неактивной печатью. – Вот на эту фигню.

Задержанный растерянно улыбнулся – мол, вот ведь неувязочка, кто же знал, что так получится. Верховский забрал у охранника футляр с упомянутой фигнёй и строго глянул на её владельца – так, для порядка, чтоб не забывал, с кем имеет дело.

– Проводи в сто двенадцатую, – велел он рядовому. Тот с готовностью забренчал наручниками. Верховский повернулся к охранникам: – Кто проводил задержание, тоже попрошу.

Проследив, что все указания выполняются, Верховский замкнул печать – металлизированная бумага остро блеснула оранжевым – и спустил с футляра запутанные ленточные петли. Артефакт – явно не ширпотреб, что-то старое и вряд ли хорошо изученное – выполнен был в виде неброского колечка, успевшего к моменту зачарования потемнеть и покоробиться. Верховский осторожно поднёс к нему ладонь, улавливая отголоски токов в спокойном фоне. Как и следовало ожидать, наложенное леший знает когда колдовство не отличалось аккуратностью. Намешано всё подряд: чары удачи, защитные от слабой нежити, довольно ненадёжные сигнальные… Дремлющее проклятие, хитро связанное с памятью прикосновения. Должно быть, эту-то противоугонную систему и почуяли стационарные контуры. Такие штуки контроль вообще-то запрещает к обороту и свободному применению. Откуда обыватель её взял? Не в «Московском» же «цехе» подобное выкладывают на прилавки…

Помещения в коридорчике, опутанном защитными чарами и увешанном камерами, обитатели Управы звали между собой казематами. Надо думать, незаслуженно: здесь всё слишком на виду. Другое дело – помещения для предварительного заключения, упрятанные на нижние подвальные ярусы; если Феликс не врёт, то побывал он именно там… Но сейчас не до Феликса. Испуганному посетителю вполне хватило и здешних относительно дружелюбных стен: он сидел на жёстком деревянном стуле неестествеено прямо и затравленно озирался по сторонам, словно ему уже мерещилось небо в клеточку. Обыкновенный цивил, к которому впервые обратило строгий взор неумолимое правосудие. Прикрыв за собой бронированную дверь, Верховский без излишней спешки уселся за стол и взял из стопки чистый лист бумаги для пометок. Протокольный бланк уже лежал перед исполненным служебного рвения рядовым.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Говоров Алексей Владимирович, – с готовностью отозвался задержанный и тут же нервно перевёл дух. – Я колдун десятой категории. Кольцо от родственницы досталось, у меня документы есть.

– Регистрационный номер?

– Ой… Э-э-э… Девяносто девять, ноль восемь, пятьсот двадцать четыре. Да, кажется, так.

Девяносто девятый год… Самый излёт контрабандистской вольницы. Тогда, пожалуй, наивной даме ещё могли втридорога впарить из-под полы сомнительную кодовскую поделку. А вот почему её не изъяли при передаче по наследству?.. Верховский не без злорадства сделал пометку в записях. Безупречный повод пожаловаться на контролёров; никто не посмеет сказать, что он сводит личные счёты.

– Вы знакомы с историей артефакта?

– Нет, – Говоров конвульсивно дёрнул плечом. – Получил и получил… По завещанию, всё как положено.

– Родственница была не кровная?

Этот банальный вопрос застал задержанного врасплох. Прежде чем отвечать, он порыскал взглядом по крашеным стенам, словно надеялся на подсказку. Неужто сам приморил старушку ради наследства? Ушлые колдуны иной раз отчебучивали и не такое…

– Не кровная, – признал очевидное Говоров. – Тёща.

А перстенёк таскает он. Верховский задумчиво покосился на артефакт, прикрытый прозрачным пластиком футляра. Мог неведомый контролёр так опростоволоситься? Если всполошились не слишком чуткие защитные чары, худо-бедно образованный маг точно должен был обнаружить вредоносное колдовство. Хотя оно ведь скрытое: сам Верховский обнаружил проклятие только потому, что ожидал найти что-то такое. Но почему тогда сработали контуры?

– Что случилось на входе? – спросил Верховский у маявшегося около двери охранника.

Тот неприязненно дёрнул плечом.

– Ну как… Я детектором проверил, смотрю – красным моргает. Что, спрашиваю, при себе? Он говорит – нет ничего, – здесь Говорову достался подозрительный взгляд. – Ну, я детектор показываю – как, говорю, нету ничего, если вот, горит? А он мне – не знаю да не знаю… Я говорю – то-сё, сейчас безопасность вызову, разберёмся, и тут вдруг контур.

– Вы пытались отобрать артефакт?

– Да ни в жизнь! – праведно возмутился охранник. – Я ж инструкции знаю, за что попало не хватаюсь…

Верховский перевёл взгляд на задержанного. Тот как-то нехотя кивнул.

– Ничего не отбирали. Я сам в футляр положил, когда… потребовали.

Ну ещё бы. Небось, не хочется под следствие по второй статье… Нет, дело, пожалуй, не в проклятии. Вот если артефакт резко и очень мощно сработал по прямому назначению – тогда головоломка складывается, но за каким лешим обывателю понадобился могучий заряд удачи?

И – округлое жало шариковой ручки замерло над исписанным листом – как именно эта удача сработала?

– Вы по какому вопросу пришли? – напрямик спросил Верховский, пристально наблюдая за задержанным.

– В правопорядок, оформить недвижимость, – нервно сказал Говоров. – По наследству.

– Тоже от тёщи?

– Да, – задержанный опасливо взглянул на футляр. – Ничего особенного, небольшая дача. Там живёт домовой, поэтому наше ведомство разбирается… Очень долго они почему-то… – он запоздало сообразил, что честить служащих правопорядка в его положении недальновидно, и поперхнулся окончанием фразы.

– Понятно, – протянул Верховский, имея в виду не столько услышанное, сколько несказанное. – Что подтверждает ваши права?

Говоров недоумённо вскинул брови. Безопасности должно быть глубоко фиолетово на какие-то там дачи, пусть там хоть десять домовых обитает. Верховскому и было фиолетово; его волновало, от чего сработал контур и чем это теперь грозит.

– Э-э-э… вот, – незадачливый наследник завозился, выкладывая на стол бумаги из тонкой папки. – Завещание… Медицинское заключение… Документы о родстве…

Правопорядок, увидев такое обилие безупречно оформленных бумаг, придёт в полнейший восторг и немедленно примет решение в пользу подателя. Ну, может, не немедленно, но рано или поздно. На кой чёрт тут удача?

Если только удачей не будет отказ…

– С домом какие-то проблемы? – предположил Верховский. – Проклятия, сглазы, бродячая нежить какая-нибудь?

– Да нет. Обычный дом, жилой, в посёлке…

Обычный, да не обычный. Говоров явился требовать своё наследство, но ему со всей доступной мощью мешает его собственный артефакт. А мощь, судя по поведению контуров, потребовалась немалая – значит, вероятности удачного исхода стремятся к нулю. Что ж, шанс оказаться на допросе, заглянув в Управу по вполне законным делам, и впрямь ничтожен. Но ведь не желает же Говоров провала сам себе! Иначе отказался бы от наследства, да и дело с концом…

– Дом осматривали? Окрестности? Надзор с домовым беседовал?

– Бе-беседовал, – Говоров озадаченно заикнулся. До него, похоже, с запозданием стало доходить то же, до чего уже додумался его собеседник. – Вы… вы имеете в виду…

– Только надзор? Больше никто? – чуть повысив тон, уточнил Верховский.

Рядовой неуютно завозился на своём месте. Начинал понимать, к чему клонит старший товарищ.

– Д-да. Только надзор, – опасливо признался Говоров.

А должен был ещё и контроль. И колечко они отдали без вопросов… Нет уж, упырь дважды в одно место не кусает: тут не случайный промах, а намеренное нарушение. Либо редкостное головотяпство, но это почти наверняка исключено… Верховский взял у рядового бланк протокола и решительно написал: «Требуется повторная экспертиза». Как бы только бумага не попала ровно к тому же нечистому на руку эксперту…

– Как умирала покойная? – задумчиво спросил Верховский. Вдруг родственница норовит возвратиться к милому порогу в неживом виде, а Говоров подспудно этого опасается?

– Да как, – задержанный судорожно дёрнул сутулыми плечами. – Небось и сама не поняла. Альцгеймер был у тёщи, чем дальше – тем хуже… Не лечится всё-таки старость.

Альцгеймер. Безумие. Вполне возможный, кстати, путь к исполнению наложенного тенью проклятия. А бывает нежить с таким прижизненным диагнозом? Если да, то это кошмар похуже рехнувшейся от несчастной любви чахоточной дворянки. Говоров беспокойно перебирал свои бумажки; Верховский готов был поклясться, что ему не по себе – то есть ещё больше не по себе, чем должно бы быть. Может, в неживую тёщу он и не верит, но говорить о её смерти ему неприятно. Всё-таки – не сам ли примучил?..

Но тогда его удачей было бы не привлекать к себе внимания. Нет, не сходится…

Полчаса спустя, подписывая наконец протокол, Верховский невольно задумался: что, если он сам и есть привлечённая амулетом удача? В самом деле, кто, кроме разозлённого на контрольских дармоедов старшего лейтенанта, не наплевал бы на пустяковое дело… Но, наверное, потребуется ещё одно сравнимое по мощи срабатывание чар везения, чтобы доблестные офицеры не упрятали дело в бесконечно долгий ящик.

Очень уж неприятно получается: и сомнительный артефакт, и неспокойный дом… Даже если честно проворонили – ничего хорошего.

Под самый конец смены, когда самые ретивые уже нетерпеливо подпрыгивали на местах, прилипнув взглядами к минутной стрелке, в отдел вдруг влетел чем-то крепко разозлённый Ерёменко. Пока шеф топал мимо столов к своему кабинету, Верховский лениво гадал, что такое приключилось с начальником – ровно до момента, когда тот обернулся у самой двери и не уставил сумрачный взор прямиком на него.

– Зайди, – коротко велел майор и скрылся в кабинете.

Медленно, давая шефу время остыть, Верховский поднялся из-за стола и пересёк тесный отдел. Прежний боевой товарищ, а нынче кабинетный сиделец Ерёменко уже успел устроиться на рабочем месте; рыхлым животом он прижимал к столешнице форменный тёмно-зелёный галстук. На вошедшего подчинённого он зыркнул сердито и как-то устало – мол, утомил, одни проблемы от тебя. Лучше б вовсе ничего не делал, всем было бы удобнее.

– Ну? Что там стряслось днём у охраны? – неприветливо буркнул начальник, качнув коротко стриженой головой куда-то в сторону главного входа.

Верховский пожал плечами.

– Сложно сказать. Надо стопорить юристов и заново проводить экспертизу по этому красавцу. Пусть контроль почешется.

Ерёменко, ожидавший простого и понятного ответа вроде «скрутили хулигана» или «неисправный артефакт бабахнул», заметно помрачнел.

– Контроль, значит, пусть почешется, – пробормотал он себе под нос. – Рекордсмен ты у нас. Чтоб две жалобы в один день…

– Жалобы? – возмущённо переспросил Верховский. Это на что же вторая?

– Жалобы, жалобы, – раздражённо повторил Ерёменко. – И обе, надо ж, на превышение полномочий. Чего ты в этого гражданского вцепился, а? Не знал, что ли, что контролёры вонять будут? Ты им репутацию испортишь, они тебе – жизнь!

– Так если дело требует…

– Какое, к лешему, дело! – Ерёменко в сердцах хватил кулаком по серому пластику. Бутафорский письменный прибор, увенчанный фигуркой полуобнажённой Фемиды, пугливо подпрыгнул на самом краю стола. – Ты оперативник! Дело твоё – повязать и до обезьянника дотащить! А ты что?! По спецархивам шаришься! В злачные места какие-то лазаешь леший знает зачем! Сигналки контролёрские дёргаешь, чтоб им провалиться вместе со всей грёбаной Капотней!..

Вот оно что. Стало быть, случай с Говоровым – только предлог напомнить обо всей череде прегрешений. Гражданского, небось, быстренько отпустили на все четыре стороны вместе с контрабандным кольцом и заверенными документами на подозрительный дом. Репутацию ведь беречь надо…

– Дим, тебе самому-то не интересно разве, правильно ли мы вяжем и тащим? – не удержавшись, спросил Верховский. – Если на всё плевать, так леший знает, до чего мы докатимся…

– Не «Дима», а «майор Ерёменко»! – взревел начальник. От его неосторожного движения Фемида всё-таки рухнула на пол, прибавив к громовым раскатам командного голоса неубедительный глухой стук. – Мне твои выходки вот где уже, ясно?! Все работают и работают, одному тебе больше всех надо! А мне потом огребать! – он судорожно схватил со стола пламенеющую печатью бумажонку и гневно потряс ею, словно поруганным знаменем. – Чтоб никакой больше самодеятельности! Без моего указа никуда не рыпаться! Что хоть как-то со службой… хоть краешком, хоть намёком… не трогать под страхом увольнения! И к контролю на пушечный выстрел не приближайся, пока вести себя не научишься! А до тех пор – никакого повышения, ни в звании, ни в должности! Надоело мне от начальства выслушивать, сил никаких нет!..

Вот, значит, как. Вот, значит, как… Кроме этой мысли, ничего в голову не лезло, но и её одной было достаточно. Душная и тяжёлая, как кусок брезента, она должна была бы намертво потушить гневно тлеющее чувство долга, но отчего-то вышло наоборот. Верховский терпеливо дослушал стремительно теряющую связность тираду и упрямо наклонил голову, пряча чересчур красноречивый взгляд. Ещё в декабре он, не задумываясь, написал бы по собственному. Теперь работа ему оказалась нужнее, чем он – работе.

– Принято к исполнению, майор Ерёменко, – бесстрастно проговорил он и вышел из кабинета.