Негасимое пламя

LV. Старые долги

– Жить будет? – спросил Верховский у выглянувшего в коридор медбрата. Надеялся на положительный ответ. Не хотел больше хоронить подчинённых.

– Ну, жить-то будет, – нехорошо хмуря брови, ответил медбрат. – Вот вспомнит ли себя – другой вопрос. Пока ни на что не реагирует.

– О природе отравления получилось что-нибудь понять?

Медик издал невнятный звук, обозначавший, надо думать, крайнюю степень растерянности.

– Пока анализ крови не сделаем, ничего сказать не можем. Вашу информацию учтём, не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь. Мне вредно, – Верховский мрачно усмехнулся. Третьи сутки подряд нестерпимо хотелось курить, но сама мысль о том, чтобы чем-то притуплять ясность ума, вызывала оторопь. – Как только придёт в себя, дайте мне знать.

Много лет назад он просил о том же самом какого-то другого санитара. Прежде чем отключиться под действием лечебных чар, Зарецкий нёс бессвязную околесицу, как-то несуразно растягивая слова и глядя в никуда широко распахнутыми глазами. Это не походило на сонное оцепенение, до самой гибели не отпускавшее несчастного Хмурого… Но и состав за прошедшие годы могли усовершенствовать. Образец «Дурман» на фотографии какого-то бланка был помечен как самый перспективный. Медики под клятву о неразлашении получили эти снимки, а заодно и намёк на то, что в больнице с подобным уже сталкивались.

Сейчас Верховский понимал тех, кто соблазнился бы эликсиром забвения. Он и сам был бы рад вычеркнуть из памяти болезненно-жёлтое, отрешённое лицо, лишь отдалённо напоминавшее прежнего Витьку Щукина. Или суметь проникнуться подлинным хладнокровием, чтобы безупречно изображать перед убийцей собственную неосведомлённость. Или хотя бы взять себя в руки и не дать слепой машине правосудия проглотить Громова. Зарецкий со своей деятельной горячностью очень много успел за минувшие дни… Выздоровеет – получит трёпку за неоправданный риск, но он умудрился за пару суток добыть информации больше, чем сам Верховский за несколько лет. Неправильно было ворошить «Технологии будущего» руками Субботина. Вовсе нельзя было пускать дело на самотёк…

Утро ещё и не думало заниматься. Домой не хотелось, да и долг не велел. На улице царил крепкий февральский морозец. Само собой, в спешке Верховский пренебрёг верхней одеждой и теперь упрямо брёл мимо сугробов, позволяя холодному сквозняку вдохнуть бодрость в гудящую голову. Есть ещё пара часов до того, как в «Технологиях» узнают о ночном визите. Вряд ли меньше: кот-баюн действует куда убойнее, чем любые сонные чары. Кот-баюн… Ну, Старов… Вот уж от кого не ждёшь подобных выходок…

В кабинете было тихо и пусто – слишком тихо и слишком пусто для благостного спокойствия. Старов, в панике позвонивший начальнику около получаса тому назад, до Управы ещё не добрался – а может, добрался, но не пожелал заглядывать в отдел после визита в виварий. Верховский подумывал его отругать: в конце концов, уравновешенный и неторопливый на мысль и дело Михаил должен был тормозить ретивого напарника на крутых поворотах, – однако отказался от этого намерения. Парни уже достаточно наказаны. Надо бы и на Старова натравить медиков, просто чтобы убедиться в его благополучии…

Верховский отложил с клавиатуры присланный минувшим днём отказ во встрече с Громовым и разбудил дремлющий компьютер. Он с трудом представлял, сколько осталось времени до того, как владельцы «Технологий» свяжут взлом с его отделом – а значит, поймут, что им сели на хвост. Он должен успеть раньше. Давая Зарецкому добро на нахальную вылазку, он недооценил риски, но посыпать голову пеплом можно и потом, а пока надо выжать максимум из того, что добыли его младшие офицеры…

Рецептуры, протоколы испытаний, тонкости процесса изготовления – всё это бесценные улики, но прямо сейчас важно другое. Вот полуистлевшая, присыпанная синевато-серебряной пылью рукописная заметка: «…отличный, несмотря на присущую нежити невосприимчивость…», «…самостоятельно преодолел около километра, но несколько раз упал…», «…сложно сказать, на чём он зациклился, надо подумать об искусственном создании сильного впечатления…», «…вышел из-под контроля, больше убивал, чем утолял голод…», «…в итоге не выдержал бурного протекания реакции, ткани очень быстро начали деградировать…», «…заметили и выслали наряд, но шеф сказал, что придумает, как обернуть это себе на пользу…» Дата – июнь позапрошлого года, сходится идеально. Верховский-то думал, в злополучном сквере поработало умертвие, но выходит ещё хуже: нежить, получившая дозу некромантского зелья. Если найдётся автор записки, правосудие без колебаний казнит его по первой статье. Зарецкий прав: какие бы благие цели ни приследовали эти экспериментаторы, в их опытах гибли люди. Но если сейчас впопыхах напортачить, то давать смертельную заведомо ложную клятву угрюмому сотруднику магбезопасности будет рядовой исполнитель. Надо добраться до зачинщиков.

И, кстати, о них. «Обернуть себе на пользу» – это наверняка о кляузе в «Московском зеркале». Верховский без труда отыскал её копию в открытом архиве. Очередной ушат помоев, один из многих, вылитых на Управу за последние годы. Обличитель – хозяин доброй трети московской колдовской фармакологии, приснопамятный Дмитрий Оленин; Ярослав упоминал о нём, докладывая о беседе с бывшим научником. Это он – загадочный «шеф»? Соблазнительная версия, но вряд ли верная. Слишком уж открыто подставился. Он либо внутри сговора, либо просто подвернулся под руку. Верховский поискал подпись автора статьи и нашёл, разумеется, только невразумительный псевдоним: «П.В.О., апологет». Искать человека по инициалам – гиблое дело даже в тесном сообществе, а они ведь тоже могут оказаться взятыми с потолка. Было бы хоть указано, чего он апологет, этот «П.В.О.»… К лешему. Сейчас только время зря уйдёт на эти поиски. Слишком мелкий кусочек головоломки.

Несколько подписанных соглашений на поставку «сырья». Надо думать, того самого, подходящего. Это не в юрисдикции Управы, но до полиции дело не доведут. Кому охота посвящать коллег-минусов в дурно пахнущие подробности? Те и так косо смотрят на потайное государство в государстве. И кражу подлежащих уничтожению лабораторных приборов следствие разве что пришьёт в самый конец обвинений, так, для порядка. Леший, кто-то ведь уволок эти ящики прямиком из-под носа у научников! А те, небось, и рады: спасли из-под пресса обожаемую технику. И что с ними, с такими, делать? Увольнять с позором? Так они ведь из лучших побуждений…

Старая, пожелтевшая, хрупкая безо всяких чар бумага, ещё на машинке отпечатанная. Недлинный список фамилий. В углу от руки написано: «Вытащи мне всех, кого сможешь, пока их не упекли в подвалы!» Эта короткая пометка болезненно царапает память. Что-то связано со списком и с надписью, что-то малоприятное, но воспоминание словно бы упрятано за мутным бронированным стеклом – ни разглядеть, ни разбить преграду… Кого должны были упечь в подвалы? Зачем?.. Фамилии сплошь незнакомые: Лисицын, Третьяков, Панина, Балашова, Рябов… Верховский до боли сжал пальцами виски, отгоняя некстати накатившую мигрень. Что за леший? Неужто брезжущее озарение – его наивысший триумф, и проклятие потихоньку вступает в силу? Нет, чушь. Но что он помнил про Рябова? Помнил, помнил и забыл… Это было чудовищно важно – и вот так запросто выскользнуло из памяти? Разум, как разъярённый упырь, раз за разом бросался на непробиваемую преграду, тщетно силясь добраться до вожделенного воспоминания. Упырь злился. Стекло держалось.

Подвалы. Рябов. «Вытащи мне всех…» Вот именно: «вытащи мне всех», безотказная электронная память. Что забыл прихрамывающий извилинами начальник магконтроля, то помнят надёжно спрятанные в недрах Управы серверы. С верхних этажей не достучаться до защищённых служебных архивов, но есть, по крайней мере, база досье всех одарённых, кто хоть как-то отметился в столице за годы ведения учёта. А в ней есть Рябов. Маг-теоретик при одном из специальных институтов. Осуждён за… за нелегальное… наставничество… Не казнён, но… умер в самом конце тысячелетия… У него была квартира на юго-востоке Москвы – и ещё сосед… Сосед и ученик, Владислав Журавлёв, которого Верховский тщетно пытался изловить, пока начальство не запретило…

Леший! Как можно было забыть?

Поработать в «Технологиях будущего» – или их предшественниках – Рябову не довелось, он ненадолго пережил свой институт. Вот Журавлёв – тот мог… Хоть бы и в отместку за гибель наставника. И ещё – боль с новой силой вспыхнула в висках – был сумасшедший разоритель кладбищ, от которого так и не добились ничего внятного. Что, если этот тоже принадлежал к экспериментаторам?.. Верховский сердито тряхнул головой, пытаясь вернуть себе здравомыслие. Дед нёс такую ахинею… Проще предположить, что это на нём испытывали лишающую разума водичку. Не мёртвую, нет; имя «дурман» подходит зелью куда лучше. Леший побери, всё это можно было бы вскрыть уйму лет назад, свяжи сержант Верховский беспамятство Хмурого с кратковременным помешательством Ерёменко, так глупо получившего опасное ранение…

Или потом, годы спустя, когда в Управу заявился за наследством родственничек ведьмы, угробленной «экспериментальной терапией». С вероятностным артефактом явился, чтоб наверняка не вскрылись неудобные обстоятельства. Вся эта суета, нарушившая неторопливое вращение шестерней правосудия, стала для него колоссальной удачей. Вышел сухим из воды. Никто ничего не заподозрил. Сохраняя репутацию, управские чиновники наскоро закрыли вопрос наследства и сплавили материалы с глаз долой, в архивы, в хранилище вещдоков. А чрезмерно въедливому старшему лейтенанту велел не лезть не в своё дело разгневанный магконтроль. До чего счастливое стечение обстоятельств, леший твою шишигу через бревно по лесополосе…

Ладно же. Ладно. Ещё не поздно починить то, что не разрушено до основания. Допустим, Рябов. Допустим, какие-то его бывшие коллеги – те, которых успели «вытащить». Досье тут не помогут; на месте вызволителей Верховский немедленно сменил бы спасённым имена, документы и биографии, и на деле почти наверняка всё так и есть. Расспрашивать старожилов контроля? Так ведь одному лешему известно, сколько из них замешано в этой грязи…

Есть ещё Терехов. Он определённо застал те времена, и он человек Авилова. Но ведь он в своё время ставил палки в колёса своевольному подчинённому, да и тот памятный провал с камерами наблюдения… В этом гадюшнике совершенно некому доверять, кроме несведущего молодняка. Ну и как понять, кто из списка тихо умер в застенках, а кто благополучно здравствует? Кто способствовал мероприятию? Кто заказывал музыку? Кто вообще может толком рассказать, что там такое происходило?

А ведь кое-кто может…

Только отыскать его Верховский давным-давно отчаялся.

Медленно, будто во сне, он наклонился к нижнему ящику стола, в котором держал всякий дорогой сердцу хлам. Выудил оттуда запертый футлярчик. Отложил в сторону утащенный из квартиры Журавлёва амулет – полностью металлический, а значит, бесполезный для поиска – и с великой осторожностью извлёк на свет потрёпанную сторублёвую купюру. Она, само собой, перестала помнить прикосновение Феликса задолго до того, как Верховский освоил пространственную магию, но на ней всё ещё бурели пятна засохшей крови. Давным-давно старый недруг оставил это издевательское послание, чтобы побольнее уязвить наивного доброхота, и, конечно, достиг цели. Потом был запрет на самостоятельные изыскания по служебной части, а после, когда Верховский вновь получил свободу действий, эта история поблекла, стала неважной – вместе со всем прошлым. Слишком много внимания требовало настоящее…

Эту сотню он дал когда-то Типуну, спасая того от голодухи. Серия особая, та, купюрами из которой платят зарплату в Управе. Вот кровь… Кровь могла принадлежать не Типуну. И сам Типун мог успеть умереть за прошедшие шесть лет. В конце концов, Верховскому запросто могло не хватить умений для поиска по столь зыбкому ориентиру… Но Феликс ему нужен. Нужен с тех самых пор, как посеял в нём сомнение, как намекнул, что знает нечто важное о неприглядном прошлом сообщества. Был просто нужен, а сейчас стал необходим.

Здоровяк, помнится, очень хотел, чтобы система о нём забыла. Понятное желание для молодого, но чертовски сильного нелегала, угодившего в жернова сменяющихся эпох. Много их таких бродило по Москве в последние годы прошлого тысячелетия? А много выучилось до уровня высших категорий, за которые немногочисленные наставники заламывают страшные цены?.. Леший! Если верна пришедшая на ум догадка, то добраться до Феликса надо как можно скорее!

Верховский сжал купюру в кулаке. На больную голову магия давалась тяжело. Казалось, все усилия впустую: он без толку вливал силы в жадную пустоту, сквозь которую уже давно должна была протянуться направляющая нить. Но со своим-то потенциалом он мог позволить себе потратиться. Подобное к подобному, как учил придирчивый казённый наставник. Часть к целому. Всё равно что искать иголку в стоге сена, только с неодимовым магнитом в руках. И спустя полдюжины попыток что-то потянулось магниту навстречу. Едва уловимый отклик, немногим сильнее случайных шумов. Не далёкий, нет, но слишком неустойчивый, чтобы как следует за него ухватиться. Разброс в несколько кварталов на карте – жилая застройка где-то на северных столичных окраинах, а может, в ближайших областных городках. Там, на месте, станет понятнее. Но если жизнь чему-то и научила Верховского, так это не лезть в пасть к упырю, не позаботившись о прикрытии. Рука сама потянулась к телефону и тут же замерла.

Кому звонить?

Верного Витьки больше нет. Зарецкий со всеми своими талантами – на больничной койке, балансирует на грани безумия. Старов… Больно деликатное для него дело. Не дорос ещё так разочаровываться в системе. Громов под арестом, Субботин ходит как в воду опущенный из-за пойманного на горячем сыночка, Липатов сам почти наверняка замазан по самую макушку. Остаётся Чернов, но мальчик не боец – так, слёзы одни… Леший побери, и это – его команда! Люди, которые должны беречь трещащий по швам порядок в сообществе! Как он мог быть настолько недальновидным?

Верховский взялся за трубку. Если недоступны хвалёные самостоятельные боевые единицы, сойдёт и кто-то попроще, лишь бы умел обращаться с боевой магией. И с огнестрелом – так, на всякий случай… Гудки он слушал недолго; несмотря на время, не то позднее, не то раннее, Терехов будто бы дежурил у телефона и ждал звонка.

– Слушаю, – абсолютно бодрым голосом сказал начальник магбезопасности. Любопытно, на звонки от подчинённых он отвечает с такой же готовностью?

– Доброй ночи, – вежливо сказал Верховский. – Валентин Николаевич, мне нужен толковый оперативник на ближайшие несколько часов. Желательно не уставший от смены. Выделите, пожалуйста… В счёт долга.

– Заинтриговали, – слегка растерянно протянул собеседник. Уж, конечно, не от тугодумства; тянул время, перебирая варианты. – Что у вас за мероприятие? Что должен уметь сотрудник?

– Никаких особых требований.

– Вы на работе? – педантично уточнил Терехов. – У себя в кабинете?

– Да.

– Подождите десять минут.

Он, кажется, рад был, что так легко отделался от неприятного обязательства. Отпущенные десять минут Верховский провёл в лихорадочных сборах: отыскал в отдельских запасах брезентовую спецовку, которую офицеры брали иногда на выезды в особенно неприветливую глухомань, рассовал по карманам все мало-мальски полезные амулеты, бережно спрятал за пазуху драгоценную купюру. Подремать бы часок, восстановить силы… Покумекать над добытыми сведениями, связать смутные догадки в непротиворечивую цепочку, выложить на стол перед безопасниками – вот, мол, берите готовенькими, пока не разбежались. Но, допустим, Терехов ни с того ни с сего проникнется доверием к бывшему подчинённому, выделит отряд, раздраконит «Технологии будущего» – а сколько ещё контор останется? И сколько в них останется этих самых, которых «вытащили»?

Марина сказала бы, что он потакает проклятию.

– Ещё раз приветствую, – негромко сказал Терехов. Он собственной грузной персоной стоял посреди кабинета, полностью одетый для вылазки в морозную ночь. У пояса масляно поблёскивала гладко выделанная кожа: начальник магбезопасности прихватил с собой табельное оружие. – Не возражаете против моей компании?

– Против вашей? – глупо переспросил Верховский. – Зачем вам это?

– Выполняю служебный и гражданский долг, – бывший контролёр холодно улыбнулся. – Наш с вами личный приберегите для более спорных случаев. Посвятите в диспозицию?

Вот уж чего не хватало! Верховский бестолково застыл посреди кабинета, подыскивая возражение повежливее. Не говорить же, что сам начальник магбезопасности зачислен у него в подозреваемые!

– Ценю ваше предложение, – выдавил он наконец, – но оно слишком щедрое. Мне нужен простой исполнитель.

– Я умею подчиняться приказам, – Терехов усмехнулся, с любопытством разглядывая собеседника. – Давайте начистоту: вы тут затеваете нечто чертовски важное и в некоторой степени деликатное, а значит, я тоже должен позаботиться об успехе мероприятия. Мы всё-таки работаем на одного человека.

– Вы хотите убедиться, что я не натворю дел, – нахально уточнил Верховский.

– Это тоже, – спокойно признал Терехов. – Но вы ведь не собираетесь идти против закона.

– Мне нужно поговорить с человеком, который только этим и занят. Я бы не хотел эксцессов.

– Их не будет, – начальник магбезопасности сдвинул с левого запястья рукав куртки. – Раз уж мы равны в должностях, я дам вам маленькую служебную клятву. Будете распоряжаться мною, как обычным оперативником.

– С оговоркой.

– Конечно, с оговоркой. Теряем время, Александр Михайлович.

Ах, леший, какая забота! И ведь он прав, времени очень мало. Верховский слушал клятву вполуха, больше беспокоясь о том, что он станет делать на месте. Слишком зыбка цепочка предположений. И ничего другого в его распоряжении попросту нет… Он начал с самой окраины, с безлюдных в ночной час проулков жилой застройки. Приходилось тщательно дозировать силы, вливаемые то в поисковую магию, то в пространственные прыжки. Терехов следовал за ним неотступно. Его присутствие настораживало и успокаивало одновременно. Начальник магбезопасности, без сомнения, ценный союзник – если союзник. Мог он много лет подряд дурить Авилову голову?..

– Впечатляет, – тихо сказал Терехов, выдыхая белёсый пар. Взглядом он деловито обшаривал тёмную громаду заброшенной на полпути грандиозной стройки. Ставший ненужным дом бессмысленно пялился в ночь сотнями пустых окон-глазниц. – Тот, кого вы преследуете, не слишком привередлив.

– Помолчите, – прошипел Верховский и тут же виновато прикусил язык. Его приказам Терехов сейчас обязан подчиняться. – Отменяю. Но ведите себя потише, пожалуйста.

Терехов кивнул в ответ. Весь его вид выражал фальшивую безмятежность.

– Нам надо будет обойти все этажи?

– Нет. В подвале и на первом слишком холодно, на верхние слишком сложно забираться, – Верховский нервно потёр подбородок. – Я бы ставил на третий-четвёртый. В любом случае, не применяйте силу, кроме случаев угрозы жизни.

– И угрозы общественному порядку.

Да, леший побери, и общественному порядку тоже. Поднаторевший в казуистике бывший контролёр обеспечил-таки себе свободу действий. Сберегая порядком истощённые силы, Верховский пешком преодолел занесённую снегом строительную площадку, шагнул в пустой дверной проём ближайшего подъезда и поднялся на два пролёта по лишённой перил лестнице. Если его догадки верны, где-то здесь должны быть натянуты сигнальные чары. Тем лучше.

Сверху доносилось приглушённое потрескивание. Кто-то жёг костёр в укромной глубине этажа, поодаль от продуваемых зимним ветром оконных проёмов. Задержавшись на лестничной клетке, Верховский обернулся к спутнику и жестами приказал: «держись позади», «будь наготове», «без приказа не стрелять». Те, кто греется у потайного огня, почти наверняка безобидны. Там вряд ли найдётся хоть один одарённый. При помощи магии удобнее кошмарить минусов, чем себе подобных.

Верховский крадучись пробрался мимо пустой лифтовой шахты и замер перед узким коридорчиком, соединявшим бетонные коробки, так и не превращённые в квартиры. Треск пламени стал явственнее, но ни шорохов, ни голосов не было слышно. Скорее всего, обосновавшиеся здесь бродяги спят, оставив кого-то одного на стрёме. Скрепя сердце Верховский жестом велел Терехову прикрывать и шагнул навстречу неверным рыжеватым отблескам. Нарочно перестал таиться. Пусть его сочтут заблудившимся цивилом. Он и впрямь похож: кое-как одетый, встрёпанный, уставший после нескольких пространственных прыжков…

Человек у костра, разведённого в ржавом ведре, сторожко уставился на него блестящими глазами. Незнакомец. Немолодой и не слишком здоровый, он сидел у самого огня, кутаясь в грязно-розовое шерстяное одеяло, слишком маленькое для взрослого. Ещё двое бродяг спали тут же, закутавшись в такое же тряпьё. Один из них мог оказаться Типуном – а мог и не оказаться. Как бы то ни было, кровь одного из этих людей осталась на купюре, прошедшей через руки Феликса. Здесь должны о нём знать…

– Чего пришёл? – вполголоса поинтересовался часовой. Под своим одеялом он мог прятать что угодно, от заточки до серьёзного ствола.

– Ищу кое-кого, – так же тихо отозвался Верховский. Здесь не принято заниматься кропотливым установлением личности: слишком хорошо понятно, кто свой, кто чужой. – Звать Феликсом, лет сорока, сам немаленький… Знаешь такого?

Знает, можно было и не спрашивать. Услышав имя, мужик встревоженно подобрался и отпрянул назад – и от нежданного визитёра, и от весело пляшущего пламени. Поступался теплом ради мнимой безопасности. Рядом, словно почуяв его беспокойство, заворочались спящие.

– Зачем он тебе?

– Поговорить. Так знаешь, нет?..

– Уходи, – прервал его хриплый голос. Знакомый. В лицо Верховский вряд ли узнал бы Типуна: тот поседел, зарос до глаз нечёсанной бородой и приобрёл затравленный вид. – Уходи… Мы с вашими не знаемся. И ему так скажи, если встретишь…

– Привет, Типун, – мягко сказал Верховский. Приблизиться, впрочем, не рискнул. – Рад тебя видеть… в добром здравии.

Повисло молчание. Бродяги переглядывались; Типун был мрачен, его товарищи – всего лишь насторожены.

– Я ничего вам не сделаю, – Верховский успокаивающе поднял перед собой пустые ладони. Типун конвульсивно дёрнулся. Знает не понаслышке, что маг может сотворить из такой исходной позиции. – Мне нужен Феликс. Если можете помочь его найти…

– Давно пришёл? – перебил его Типун.

– Минут десять как.

– Всё тогда, – упавшим голосом проговорил бродяга. – На кой ляд тебя принесло, а? Ядрёна макарона… Один раз свезло, так решил наверняка – того?

– Нет. Надеюсь на более плодотворный разговор.

Двое незнакомых бродяг неотрывно наблюдали за странным гостем. Куда-то сгинули старые приятели… Может, Типун с ними и расплевался, но куда вероятнее другой, более прозаичный исход. Эти жизни по негласному прейскуранту ценятся ниже жизней добропорядочных цивилов.

– Как ты нашёл-то меня? – неприветливо спросил Типун, исподлобья глядя на бывшего товарища.

– Вот, – Верховский показал ему последнее послание Феликса. Судя по тому, как поморщился Типун, купюра навевала воспоминания. – А почему только сейчас – не спрашивай, не отвечу.

Он сделал несколько неторопливых шагов, по широкой дуге огибая костёр. Занимал удобную позицию для возможного поединка. Судя по поведению Типуна, догадка о сигнальных чарах верная, только почему так долго? Слишком незначительный повод, чтобы беспокоиться?

– Часто сюда наведывается? – нарочито небрежно поинтересовался Верховский. Вдали от огня сквозняк пробирал до костей, но всё равно бессилен был вытравить сырой запах плесени. – Что ему от вас надо?

– А тебе? – подал голос незнакомый бродяга, тот, что караулил костёр.

– Я же сказал, поговорить с Феликсом, – терпеливо повторил Верховский и, оценив царящие здесь настроения, прибавил: – А может, и повязать. Смотря что услышу.

– Он сюда редко ходит, – угрюмо буркнул Типун. – Когда там это… Своровать чего надо по мелочи, последить за кем…

– За кем?

– Да нам почём знать, кто они такие? Он свои дела делает, нам не докладывается.

С лестничной клетки донёсся невнятный шум. Он стих через пару мгновений и сменился шорохом тяжёлых шагов по цементной пыли. Спустя ещё десяток секунд Верховский разочарованно распустил почти готовое заклятие: в дверном проёме нарисовался Терехов. Перед собой, словно заслоняясь щитом, он волок бесчувственное тело, как следует опутанное хищно поблёскивающей сетью.

– Добрый вечер, уважаемые, – бросил он бродягам. – Александр Михайлович, я немного перестарался, но – вот. Мероприятие предлагаю считать успешным.

– Отклонено, – Верховский невесело усмехнулся. – Это не тот, кто мне нужен.

– Правда? – Терехов могучей рукой развернул к себе поджарого пленника, недоверчиво вгляделся в квадратное лицо – слишком молодое, чтобы принадлежать Феликсу. – Вот незадача. А так вовремя подъехал… Так целеустремлённо сюда шёл…

– Типун, ты его знаешь? – спросил Верховский, прерывая фальшивые сожаления безопасника. Леший бы его побрал! Явился демонстрировать магию запуганным бродягам…

– Нет, – проронил Типун. Взгляд его неотрывно скользил по переплетениям заклятия-сети. – Они разные… Каждый раз…

– Верните, где взяли, Валентин Николаевич, – сумрачно распорядился Верховский и тут же себя выругал за тугодумство. Если этот тип – неважно, минус он или одарённый – первым напал на Терехова, у буквоеда-безопасника есть формальный повод считать его нарушителем общественного порядка. И делать, что вздумается.

– А я бы допросил для начала, – демонстративно игнорируя приказ, сообщил Терехов. – Очная ставочка, опять же…

Не договорив, он вздрогнул всем телом, выпустил из рук пленника – тот тряпичной куклой осел на пол – и стремительно развернулся в темноту коридора. Верховский в три прыжка преодолел разделявшее их расстояние – и опоздал. Короткая рукопашная схватка решилась не в пользу застигнутого врасплох безопасника. Терехов отшатнулся и привалился к стене, размазывая по лицу кровь. Его противник отчего-то медлил довершать начатое, словно у него разом кончились силы – но нет, это было бы чересчур роскошным подарком. Почти не целясь, Верховский швырнул сеть в скользящий сквозь тени смутный силуэт. Тут же шагнул вправо, уходя от возможного ответа. Магия подчинялась неохотно, слишком медленно…

Его спасло то, что Терехова сочли более важной целью. Безопасник нелепо замер, затем медленно, как подрубленное дерево, рухнул на грязный бетон и остался лежать неподвижно – только кровь продолжала лениво вытекать из-под прижатых к лицу ладоней. Силовой волной – на большее не хватало ни сил, ни концентрации – Верховский оттолкнул противника к дальней стене и, импровизируя на ходу, заставил торчащий из бетона стальной прут обвить могучую шею здоровяка. Не туго, только чтобы обездвижить. Этот человек нужен живым.

– Какие люди, – хорохорясь, выплюнул Феликс. Голос его звучал сдавленно. – Так и думал, что ты тут ошиваешься…

– Опусти руки. Будешь дёргаться – убью, – просто предупредил Верховский. Имел право. И возможность тоже. Чтобы чуть крепче затянуть петлю, много сил не нужно.

– Грозный больно, – фыркнул Феликс, но руки послушно опустил. Ага, тоже не настроен драться… Боится за свою жизнь или всё-таки вымотался на ниве неправедных трудов?

Поднатужившись, Верховский вытянул из стены ещё два прута арматуры. Посыпалась цементная крошка. К ожерелью прибавились браслеты. Суметь бы всё это разогнуть обратно, когда придёт время… Если придёт…

– Твой подручный? – спросил Верховский, кивнув на пойманного Тереховым молодчика. Тянул время, пока накопятся силы для ещё одного заклятия.

– Ну.

– Он тебя позвал?

– Ну.

– И ты вот так запросто пришёл? Один?

Феликс усмехнулся.

– У меня, знаешь, талантливых-то немного. Вот, приходится самому…

– Как это – немного? – Верховский, сосредоточившись, сорвал наконец с коллеги плотные парализующие чары. Терехов судорожно, с присвистом, втянул пыльный воздух и неловко перевалился набок. Надо же, как легко сломался… Не доводилось прежде? – Что, ни один упырь лабораторный до четвёрки не дорос?

Феликс уставился на него недоверчиво. Поражается осведомлённости или… не видит смысла в намёке?

– С некромантией, говорю, балуетесь, а пространственные прыжки не осилили? – расшифровал Верховский. Была не была. Далеко эту тайну нелегал не унесёт при любом раскладе.

– В толк не возьму, к чему ты это всё, – Феликс весьма натурально смутился. – Какая ещё некромантия?

– Самая обыкновенная. Учитель твой, говорят, с ней работал.

В неверном свете, намешанном из отблесков костра и мутной уличной взвеси, видно было, как обрюзглое, постаревшее лицо здоровяка стремительно теряет краски.

– Я такое… никогда, – тихо и серьёзно сказал Феликс. – Он магом был и меня магии учил, вот и всё. А это… Нет, ни за что. Чтоб меня тоже… Нет. Это вы мне не пришьёте.

– Чтобы тебя тоже – что?

За спиной зашуршало. Бродяги сочли за благо убраться подальше от разборок, и правильно сделали. Найти бы их потом, успокоить… Может, что-нибудь для них сделать…

– А у этого вон спроси, – Феликс болезненно дёрнул головой и метнул полный презрения взгляд в сторону бесчувственного Терехова. – У дружка своего. Спроси-спроси, что они тогда с людьми делали… Может, ещё крепче службу свою полюбишь…

– Расскажи, – мягко попросил Верховский. Остановился в нескольких шагах от прикованного, как Прометей, Феликса, скрестил руки на груди. На подчинённых действовало, может, и нелегала проймёт? – Я правда не знаю. Что случилось с твоим учителем? С его сослуживцами?

– Мне какой резон тебе верить?

И правда. На этот случай готово было лукавое предложение. Не то чтобы лживое… Скорее, серьёзно рискующее не дожить до воплощения в жизнь.

– Слушай, – Верховский старался говорить небрежно, панибратски, словно они вновь сидели у костерка на продуваемом всеми ветрами пустыре, разделяя нехитрую трапезу и согреваясь одной на всех бутылкой сомнительного пойла. – Мне ни твой арест, ни твоя смерть не нужны. Мне нужны сведения. Поможешь мне с делом – а я, скажем, отправлю в архив досье на Владислава Журавлёва.

Недоверчиво прищуренные глаза жадно сверкнули. С одного выстрела – в яблочко. Какой же нелегал не мечтает о честном имени? Этот и не скрывал, так и озвучивал в прошлую их встречу…

– В твои годы профаном быть неприятно, но не смертельно, – заметил Верховский, доламывая волю Феликса, прогнувшуюся под непомерным грузом соблазна. – С криминалом, правда, придётся завязать… Но ты найдёшь себе занятие по душе. Я же нашёл.

– Ты ж говорил – не можешь… с досье…

– Я и не мог, – Верховский пожал плечами. – Думаешь, много полномочий у оперативников безопасности?

В ответ на угрюмое молчание он медленно, стараясь не пугать Феликса резкими жестами, вынул из кармана удостоверение. Пусть беглец верит в возможность спасения. Пусть чувствует осязаемую близость вожделенной выгоды…

– Поклянёмся, всё как следует, – заверил Верховский и слегка ослабил стальную петлю вокруг левого Феликсова запястья. Нелегал немедленно шевельнул ладонью, разгоняя кровоток. – Я успешно закрываю дело – ты получаешь доброе имя и путёвку в жизнь. По рукам?

Феликс нервно облизнул губы. Он колебался: не доверял начальнику московского магического контроля, но сомневался насчёт бродяги Ногтя. Верховский не торопил. Предложение почти честное. Весь подвох – в трудностях, без которых дело не обойдётся…

Если бы не затянувшееся молчание, он не услышал бы тихий щелчок предохранителя.

Терехов, кое-как приподнявшись на локте, свободной рукой судорожно сжимал табельный пистолет. Дуло чуть заметно подрагивало: последствия парализующих чар давали о себе знать. Готовая плюнуть свинцом круглая пустота смотрела вовсе не на нелегала.

Краем глаза Верховский уловил неловкое движение – Феликс испуганно пошевелился в своих кандалах. Мысль и тело объяло оцепенение. Целую вечность он смотрел в равнодушный металлический зрачок и не мог взять в толк, что произошло и что теперь делать. Слишком долго для выстрела. Снова щелчок, едва слышный, оглушительно громкий. Осечка. Случайная?..

– Не надо, – рассеянно сказал Верховский непонятно кому. Привычные к магии пальцы сами сложили короткую цепочку чар; пистолетная рукоять тяжело выскользнула из ослабевшей ладони Терехова. Жилы обожгло запоздалой болью. Слишком много упражнений за пару часов.

– Вот они, друзья твои, – бросил Феликс с весёлой горечью в голосе. Это он. Он сдвинул патрон в стволе и не позволил Терехову выстрелить. – Только спиной повернись…

Верховский ничего ему не ответил. Феликс вряд ли знал, что значит «друзья»; ему не так повезло в жизни… Заправив за ремень чужое табельное, Верховский приблизился к силившемуся подняться безопаснику и опустился рядом на колени – так, чтобы видеть залитое кровью лицо. Оба глаза целы, но красавцем Терехов уже не будет. Не то чтобы когда-нибудь был.

– Я нарушил персональную ответственность, – озвучил за безопасника Верховский. Тот ничего не сказал – только смотрел с холодным презрением. – Моя работа – устранять нелегалов, а не вступать с ними в сговор, правда?

Он не боялся удара в спину. Феликс не посмеет: слишком непростительным будет проступок, слишком серьёзные выгоды сулит сотрудничество. Будь иначе… Будь иначе, он позволил бы Терехову выстрелить. Леший знает, может, нелегал по-настоящему поверил бывшему приятелю только в миг, когда ненавистный безопасник взял того на мушку. Враг врага – не совсем друг, но возможный союзник.

– Так вот, – Верховский говорил не столько для Терехова, сколько для Феликса, который, без сомнений, ловил каждое слово, – со своей персональной ответственностью я разберусь сам. Вы мне сегодня говорили про спорные случаи. Давайте будем считать, что таковой наступил.

– Вы не понимаете, на что идёте, – хрипло проговорил Терехов. Слова он выталкивал из горла с трудом, будто захлёбывался ими, как тонущий – морской водой.

– Останемся каждый при своём мнении, – раздражённо бросил Верховский. Прежде не приходило в голову, как противен ему этот кабинетный сиделец, давно позабывший о работе в поле. Ни за что нельзя превращаться в такого же. – Итак, вы в счёт долга не станете вмешиваться в это дело. И никому о нём не расскажете. Уверяю вас: если не выгорит, я сам приду с повинной к… к нашему общему знакомому. И отвечать буду сам. Своей головой.

– Идите к лешему.

– Буду считать согласием, – Верховский брезгливо подал руку коллеге, помогая подняться. – Стыдно, Валентин Николаевич. У меня с такими чарами стажёры на собеседованиях справляются.

Он огляделся, заново собирая в уме картину происходящего. Пожалуй, и Феликс, и Терехов могли решить, что начальник магконтроля переступил грань безумия. Сам же Верховский, несмотря на усталость, давненько не чувствовал такой кристальной ясности в мыслях. Полезно иной раз оказаться под прицелом: мозги прочищает отменно…

– Сейчас, господа, мы все принесём друг другу необходимые клятвы, – он многозначительно коснулся рукояти пистолета. Не то чтобы полностью блефовал. – Затем Валентин Николаевич отправится на перевязку, а мы с Феликсом – в какое-нибудь более удобное для разговора место. Об этих людях, – он кивнул в сторону чахнущего без присмотра костра, – позаботятся мои сотрудники. О вопросах правоприменения поговорим как-нибудь в другой раз… В другой обстановке.

– Рискуете, – выплюнул Терехов.

– Каждый чёртов миг своей жизни, – согласился Верховский. – Работа у нас такая, Валентин Николаевич.

Безопасник промолчал. Наверное, потому, что прямо сейчас, в этот миг, в этих обстоятельствах прав был Верховский.

Когда-нибудь потом они обязательно разберутся.

***

– Ерунда какая-то. Разве бывает, чтоб так резко повысился потенциал?

– Я почём знаю? От этой дряни что угодно может быть. Неизвестная всё ж таки науке субстанция.

Голоса смешались в невнятный гул и бесследно растворились в пустоте. Разум вновь заполонило собой навязчивое видение: залитые солнцем луга, старое, не тронутое огнём Заречье, охотничья сумка у пояса. Не воспоминание, но обрывки каких-то давних наивных мечтаний. В них так соблазнительно тонуть, как в густом сладком меду, позабыв про неуютную, неприглядную реальность… В них нет ничего, кроме лжи и детской обиды на несбывшееся. Это не его мысли. Это вообще не мысли.

– Смотри-ка, а тут всё в норме. Может, того – укрепляющего вколоть?

– Я тебе вколю! И так проба фонит, как…

Видения лихорадочной чередой сменяют друг друга, словно в попытках подобрать ключ к его рассудку. Пёстрая толпа селян почтительно расступается, давая ему дорогу. Матушка улыбается и ласково треплет его по макушке. Златовласая красавица покорно изгибается в его объятиях. Владыка Агирлан униженно склоняется перед ним, дрожа дряхлым телом…

– Вам сюда нельзя!

– Не переживайте, я не помешаю. Вы, похоже, устали. Отдохните часок-другой…

Будь эти сны воспоминаниями, его подточенная «дурманом» воля могла бы сломаться. По счастью, в его прошлом нет ничего, что могло бы манить прочь от настоящего, а в выдумки больше не верится. Ему уже не грозит подступившее было забвение. Остаётся только набраться сил…

Блёклый дневной свет мешается с едким запахом спирта. Тихий монотонный писк повторяет удары сердца. Под спиной – жёсткая койка, вдоль лежащей поверх одеяла руки змеится тонкая трубка капельницы. Боли нет, но на душе неспокойно. Непривычно чувствовать себя… слабым. Сколько времени прошло? Насколько он опоздал? Яр напряг мышцы, пытаясь сесть в постели, но добился лишь того, что кардиограф запищал чаще и истошнее.

– Тише-тише, без резких движений, – дружески посоветовали откуда-то слева. Яр повернул голову, силясь разглядеть невидимого собеседника, но увидел только стеклянные шкафы с целебными зельями. Прямо как там. Воспоминание кольнуло остро, будто осколок ампулы. – Рановато ты проснулся. Ещё бы часиков пять, а лучше все десять… Чтобы наверняка.

Яр промолчал. Он не знал этого человека. Голос – негромкий, бархатистый, умело играющий интонациями – не внушал ему доверия. Тихо зашуршала ткань; незнакомец, словно праздно прогуливаясь, пересёк палату и взялся за оставленную кем-то бутылку минералки. Горделивая стать, проседь в коротко остриженных волосах, строгий светло-серый костюм… Где-то Яр его видел, но совершенно точно ни разу не говорил с ним. Впрочем, сейчас не стоит слишком доверять собственной памяти…

– Навёл ты шороху, Ярослав Владимирович, – незнакомец взял со стола стакан, придирчиво оглядел и до половины наполнил водой. – Или как привычнее? Яр, Ладмиров сын, волхв Зарецкий?

Он наконец обернулся. Светлые глаза лукаво щурились. Следовало бы испугаться или хотя бы удивиться… На то и расчёт. Яр слаб, а он силён. В его распоряжении – имя, и он знает, как им пользоваться. У него в руках то, что нужно Яру… Леший бы его побрал.

По-прежнему не говоря ни слова, Яр заставил стакан выскользнуть из холёных пальцев и не без труда поймал его свободной рукой. На кожу и на рыхлое одеяло упали брызги тёплой воды.

– Упрямец, – укоризненно сказал гость. Он молча пронаблюдал, как Яр, с трудом выпрямившись, жадно глотает солоноватую воду, а затем мановением руки передвинул к койке стул и уселся рядом, так, чтобы беспрепятственно смотреть в глаза собеседнику. Сверху вниз. – Восстановим справедливость. Моё имя – Кирилл. Кирилл Александрович, если тебе так удобнее, – он располагающе улыбнулся. – Я близко знал твою наставницу. Жаль, что с тобой мы знакомимся в таких обстоятельствах…

– Что вам нужно? – перебил Яр. Голос слушался с трудом. Хотелось ещё воды, но просить он ни за что бы не стал. Об этом ли престарелом красавце говорил Прохор? Вряд ли в Москве много волхвов по имени Кирилл Александрович, но никак не выходит представить, чтобы наставница уважала этого человека. Слишком много в нём холодного лукавства.

– Мне? Мне уже давно ничего не нужно, – гость утомлённо вздохнул. – К твоему сведению, я приглядываю за здешними волхвами. И за тобой в том числе, пока ты здесь. Так что нынешнее утро выдалось… беспокойным.

– Прошу прощения, – буркнул Яр без малейшего раскаяния.

Кирилл Александрович осуждающе покачал головой.

– Твоё счастье, что медики списали все странности на действие зелья, – созерцательно заметил он. Прозрачно намекал на своё участие. – Скажи на милость, зачем ты вообще в это влез? Неужели Лида не учила тебя осторожности?

Яр бездумно стряхнул с груди надоевшие датчики. Избавился от иголки. Ранка мгновенно затянулась, повинуясь едва заметному усилию воли.

– Вы ведь волхв, Кирилл Александрович, – нагло напомнил Яр. – Значит, должны меня понимать.

Гость мягко рассмеялся.

– Кто не был молод, тот не был глуп, – он слегка наклонился вперёд и понизил голос, будто намеревался доверить Яру драгоценную тайну: – Не обязательно следовать духу клятвы. Никто не принуждает тебя лезть на рожон ради абстрактных человеческих жизней.

– А вы хорошо умеете клятвы обходить, да? – Яр указал взглядом на ярко-алый значок, пламенеющий на серой ткани пиджака. – Или у вас тут не запрещено принимать мирскую власть?

Кирилл Александрович наигранно вскинул брови.

– У меня нет никакой власти. Я наёмный работник, – с честным до наивности видом сообщил он и тут же переменил тему: – Скажи на милость, как так вышло? Почему я посреди ночи случайно узнаю, что ты в больнице, и всё утро то чищу память врачам, то вместо них слежу здесь за кардиограммой? Ради чего ты поставил под угрозу свою жизнь и нашу тайну?

Отповедь не тронула в душе ни одной струны – ни гнева, ни стыда. «Случайно», «посреди ночи»… А ведь для всех посторонних Яр в больнице уже почти неделю. Качественно Кирилл Александрович приглядывает за подопечными. Или персонально за учеником Лидии Свешниковой?

– Вас послушать, так мне надо уехать подальше в глушь и до конца дней своих развлекать лесовиков телекинезом, – Яр насмешливо хмыкнул и выпрямился, опершись плечами на спинку кровати. С Кириллом Александровичем выгоднее дружить, чем ссориться, но, леший побери, как странно слышать от волхва подобные упрёки! – Я пытаюсь делать то, ради чего приносил клятвы. Защищать людей.

– От чего?

– От людей же, – Яр не без злорадства проследил, как напускная сердитость на лице Кирилла Александровича сменяется мрачной задумчивостью. – Я ведь не первый, на ком эту отраву испытывали.

– Отраву, – полувопросительно повторил гость.

– Да. Вы же не думали, что это меня нежить так?

– В твоём случае нежить сложно заподозрить, – рассеянно согласился Кирилл Александрович. – О какой отраве речь?

– А вы вряд ли поймёте, – нахально заявил Яр. – У вас некромантия запрещена.

Как будто неведение означает избавление. Лидия Николаевна часто повторяла, что самое верное оружие против страха – знание. Говорила ли она то же самое этому своему близкому знакомцу?

– Значит, мне очень повезло с твоей осведомлённостью, – Кирилл Александрович многозначительно усмехнулся. Следи, мол, за языком, я тебя в два счёта отправлю если не в могилу, то за решётку. – Я слышал, что кто-то пытается воспроизвести легендарную мёртвую воду, но, насколько хватает моих познаний, она действует совсем не так.

– Эффект другой, а принцип тот же, – пояснил Яр. С самим «дурманом» всё понятно; эта информация либо не повредит делу, либо… либо прекрасно известна Кириллу Александровичу. – Когда чары наводят на обычный состав для мёртвой воды, он становится просто энергетическим носителем, как батарейка. Достаточно напоить пациента, чтобы ускорить естественную регенерацию, – он намеренно говорил, будто по учебнику, принятыми здесь сухими и длинными словами. Лицо Кирилла Александровича оставалось непроницаемым, но Яр готов был поклясться, что прямо сейчас местный великий волхв торопливо перестраивает своё представление о собеседнике. – В «дурман» чары добавляют, чтобы усилить и ускорить действие его основного компонента. Без них эффект, я думаю, такой же, но очень растянутый во времени. А эта штука ломает волю почти мгновенно, – Яр безотчётно провёл ладонью по лицу, будто снимая паутину. – Внешне очень похоже на то, что делает высшая нежить или… или мы. Но это хуже.

– Почему?

– Потому что внушение – враждебно. Люди его чувствуют как что-то чужеродное. Его можно сбросить, – Яр замолк на пару мгновений, подбирая слова. – А тут… Всё добровольно. Туда очень хочется, в эти фантазии. Я видел здесь у вас людей, которые ради такого состояния убивать готовы… Теперь, наверное, даже могу понять, почему.

Он невесело усмехнулся. Теперь он и мечтания Наумова мог понять: сам ведь видел, как Драган притупляет чужую боль повелением забыть о страшном. Но Драган-то пользовался даром, мастерство владения которым волхвы оттачивали столетиями… На людях оттачивали, больше-то не на ком…

– Почему вы не выйдете из тени? – тихо спросил Яр, в упор глядя на собеседника. – Всё это было бы не нужно, если бы люди знали о нас.

Кирилл Александрович тяжко вздохнул. Вышло вполне искренне; должно быть, его нередко донимали этим вопросом.

– Порой спокойствие дороже прогресса, а порядок, какой бы он ни был, предпочтительнее хаоса, – сказал он. Тоже, наверное, далеко не впервые. – Ты слишком молод, чтобы с этим согласиться. Попробуй поверить: если бы на тебе лежала ответственность за чужие жизни…

– Она лежит.

– И это прискорбно, – с нажимом произнёс Кирилл Александрович. – Ты оказался в самом неподходящем месте, какое только можно придумать, причём по собственной воле. Я поверить не мог, когда узнал. Лида говорила, что тебе не чуждо здравомыслие.

Ещё недавно это могло бы сработать. Упершись ладонями в грубоватую ткань простыни, Яр уселся наконец так, чтобы не смотреть на собеседника снизу вверх. Кирилл Александрович немедленно скользнул взглядом по тонкой бледной полоске старого шрама, хорошо заметной на смуглой коже. След от знакомства с новыми ильгодскими порядками впечатлил его: великий волхв позволил лицу помрачнеть и укоризненно покачал головой, будто давным-давно зажившая рана подтверждала его слова.

– Я не собираюсь уходить. По крайней мере, пока я нужен, – бросил Яр. – Извините за доставленные неудобства.

– Неудобства! – Кирилл Александрович горестно вскинул брови. Ещё чуть-чуть, и Яр поверил бы, что ему не всё равно. – Если бы речь шла о моих неудобствах! Яр, хотя бы ради памяти наставницы – не ищи приключений на свою голову. Я не буду просить тебя покинуть Москву, хотя в небольшом городке тебе было бы проще, но – найди себе другое занятие. Лида ведь прочила тебе карьеру учёного, правда? Дала образование, рассказала об основах теоретической магии… Я могу устроить тебе место в отделе исследований. Даже, может быть, закрою глаза на какие-то чересчур смелые публикации. Только, пожалуйста, не подвергай опасности свою жизнь. Нас слишком мало, чтобы не дорожить каждым.

Как-то это не вяжется с запретами. Что ж, здесь умеют их обходить… Может, и на родине умели, а Драган со своей принципиальностью был исключением из правил.

– Допустим, я последую совету, – в фальшивой задумчивости протянул Яр, внимательно наблюдая за собеседником. Тот не изменился в лице; не слишком-то хорошо у него получалось изображать заботливого дядюшку. – Вместо меня кто-то займётся вот этим всем? «Дурманом», живодёрами из «Технологий»?

Кирилл Александрович вновь снисходительно улыбнулся.

– В двадцать лет больно это слышать, но незаменимых нет, – нравоучительно изрёк он. Яр едва не рассмеялся гостю в лицо. Да за кого его принимают? – Я предпочёл бы видеть на твоём месте кого-нибудь другого.

– Как вы определяете, кого приберечь, а кого пустить в расход?

– Это же очевидно, – ничуть не уязвлённый, Кирилл Александрович даже не повысил тона. – Нельзя рисковать теми, кто станет полезнее в будущем.

– До будущего далеко.

– Тогда займись пока чем-нибудь поспокойнее, – терпеливо повторил гость. Он рассеянно прошёлся пятернёй по гладко зачёсанным волосам, умудрившись не нарушить порядка в причёске, как будто играл с мороком. – Твоя уважаемая наставница, между прочим, не носилась по лесам в поисках нежити и не ловила нелегалов, но она чудовищно много сделала для сообщества.

– Я не хочу в исследовательский отдел.

– Речь не только и не столько о её работе, – Кирилл Александрович мельком взглянул на часы – намекал, что стараниями Яра разговор непростительно затягивается. – И даже не о наших с ней спорах, личных и публичных, хотя они уберегли меня от многих сомнительных решений… Лида здорово помогала мне в самые трудные времена, когда через границы бесконтрольно хлынула артефактная контрабанда. Знаешь, что это такое?.. Тогда, наверное, понимаешь, как трудно с ней бороться. Мои подчинённые с ног сбивались, выискивая нечистых на руку торговцев, а на эксцентричную коллекционершу те выходили сами. Пока Управа судачила, будто я покрываю полулегальные причуды старой знакомой, Лида прослеживала для меня цепочки поставок, добывала имена и адреса, правдами и неправдами выкупала всё, что не должно было попасть в свободное обращение. Достойное занятие, не правда ли?

– Я слишком мало понимаю в торговых делах, – Яр досадливо поморщился. Он ничего не знал о том, откуда взялась у наставницы коллекция артефактов. Почему она не рассказывала?.. – Могу только гоняться за нежитью и нелегалами. Так что придётся вам потерпеть меня в отделе контроля.

– Как ты умудрился туда попасть?

– Сподвиг один хороший человек, – Яр отвёл взгляд. Говорить о Щукине не хотелось. Не потому, что сам Яр был отчасти виновен в его смерти. Память о Викторе Сергеевиче слишком светлая для этого разговора, для этого собеседника…

– Ты об Александре Михайловиче?

– Нет. Он как раз был бы рад, если бы я написал по собственному, – сказал Яр и тут же засомневался в собственных словах. Да, безусловно, так было совсем недавно, но теперь?.. Леший побери, эти несколько дней будто бы прошли в каком-то мире, где время течёт ещё медленнее – так много успело за них измениться. – Кирилл Александрович, вы знаете волхва по имени Юрий?

Вопрос озадачил собеседника. Вполне может быть, что первый среди здешних волхвов не знаком со всеми подопечными; в конце концов, княжеский наместник не обязан помнить в лицо каждого хлебороба в своих землях. А вот Липатов наверняка знает всеобщего покровителя. Он сам говорил…

– Я знаю нескольких с таким именем, – Кирилл Александрович многозначительно выделил последнее слово. – Ты имеешь в виду кого-то конкретного?

Да, одного донельзя наглого отступника. В курсе ли Кирилл Александрович, что среди его драгоценных волхвов затесался хладнокровный убийца? Вернее – может ли быть не в курсе?..

– Я точнее не скажу, – мгновенно переменив решение, ответил Яр. Пусть сперва этот престольный волхв докажет, что ему можно верить. – Так, слышал что-то краем уха… Неважно.

Избегая очередной дуэли взглядов, он завладел початой бутылкой минералки и приник к пластиковому горлышку. Мог он выдать что-то важное неосторожным вопросом? Наверное, разве что насторожить Кирилла Александровича… Ну и поделом: Липатову несладко придётся, если им заинтересуется вдобавок самый могущественный здешний волхв. Вот будут на руках железные доказательства связи лже-контролёра с экспериментами над «дурманом» – тогда Яр с лёгким сердцем выложит всё Кириллу Александровичу. Тем более что доказательства эти наверняка на расстоянии вытянутой руки; всяко ближе, чем рассеянные по всей Москве незнакомцы…

– Ты краем уха что-то слышал о волхве по имени Юрий? – вкрадчиво уточнил Кирилл Александрович. – Где же?

Вот леший.

– Наставница с кем-то говорила.

– И ты вдруг вспомнил об этом сейчас?

Леший!

– Я только-только отошёл от боевой дозы «дурмана», – невинно напомнил Яр. – Вы не представляете, сколько всякой чуши мне привиделось за последние… сколько часов?

– Семь, – сухо ответил Кирилл Александрович. Не поверил. И… и, кажется, понял, о ком речь. Но почему тогда уходит от ответа? В отместку за обман? Из заботы о благополучии подопечного? – Я не тешу себя иллюзией, что ты останешься здесь до полного выздоровления. Более того, я вздохну с облегчением, когда медики отпустят тебя на волю. Но, пожалуйста, прислушайся к голосу разума и посиди тихо, пока твои коллеги всё решат, хорошо? А потом мы с тобой обсудим варианты. Я могу предложить стезю поинтереснее, чем работа контролёра…

– Я не ищу поинтереснее, – перебил Яр. От мысли о том, что этот влиятельный пиджак ровным счётом ничего не может с ним поделать, захлёстывал неуместный свирепый азарт. Хочет этого Кирилл Александрович или нет, но он – союзник, хотя бы потому, что тоже хочет как можно скорее пресечь творящееся беззаконие. Однако это вовсе не значит, что с ним обязательно любезничать. Яр не склонился перед владыкой Агирланом, а у того власти было не в пример больше. – Я делаю то, что должен. Меня так учили.

– Ты хватаешься за поводы считать себя нужным, – небрежно бросил Кирилл Александрович. Поднялся со стула, неспешно прошёлся по палате, спрятав руки в карманы. Словно намеренно давал Яру время справиться с нанесённым ударом. – Ничего постыдного, все люди так делают. Знал бы ты, как легко на этом играть…

Яр промолчал. В повисшей тишине беспомощно пищал громоздкий медицинский ящик; на его зов никто не спешил – должно быть, отправленные отдыхать врачи до поры до времени надёжно позабыли дорогу к палате. Явись сюда Липатов, с младшим офицером Зарецким уже было бы покончено. Чтобы убить, не обязательно обагрять руки кровью. Чтобы править, не обязательно зваться владыкой…

Леший! Это всё последствия «дурмана» или сам он, окончательно запутавшись в сомнениях, понемногу сходит с ума?

– Как видишь, я не желаю тобой манипулировать, – устало сказал Кирилл Александрович. Не обращая внимания на моргающий алым огоньком датчик дыма, он извлёк из кармана пачку сигарет, сунул одну в зубы и играючи поджёг прикосновением; собравшуюся было выть сирену поборник порядка заткнул щелчком пальцев. – Говорю честно, как есть. Цени, это немногим доступно.

Ох, какая честь оказана несмышлёной иномирной деревенщине! Яр прикрыл глаза, выискивая в ворохе взметнувшихся мыслей что-нибудь здравое. За этой показной откровенностью на деле ничего не стоит. Что значимого сказал здешний верховный волхв? Ткнул зарвавшегося мальчишку носом в одиночество, кое-как прикрытое надуманной суетой? Намекнул, что не стремится загребать жар руками ученика покойной соратницы? Так он битый час по-всякому пытается отогнать Яра подальше от дурно пахнущего дела. Может быть, пообещал Лидии Николаевне приглядеть за её учеником, но скорее верно другое: Яр своим вмешательством рушил какую-то сложную комбинацию, мешал сработать ловушке, которую Кирилл Александрович долго и кропотливо расставлял. Продуманный план надёжнее сшитой на живую нитку импровизации. Какой-никакой порядок лучше любого хаоса. Но что, если план полон просчётов, а порядок несправедлив?

Что, если стареющий волхв заигрался и обманул сам себя?

– Давно вы… не держите в руках никакой власти, Кирилл Александрович? – глядя в сторону, спросил Яр.

Ответ последовал не сразу. Слишком неожиданным вышел вопрос.

– Около двадцати лет, – задумчиво проговорил главный московский волхв. Запах тлеющего табака густел в воздухе, вытесняя летучий больничный дух. – Считай, всю твою жизнь.

– И всегда придерживались тех же взглядов? Ну, о порядке, о прогрессе… Что вы там говорили…

– В целом – да. Почему ты спрашиваешь?

– Да так, – Яр неуверенно повёл плечами, пробуя силы. Собственных немного, но на крайний случай всегда есть волшба. – Я вот думаю иногда, каким я был идиотом пять лет тому назад. Ещё через пять лет пойму, какой я идиот сейчас. А вы всю жизнь равномерно умны. Завидую.

Кирилл Александрович отнял от губ сигарету и изобразил кривоватую усмешку.

– Ты нахал, – бесстрастно сообщил он. – Но до мастерства наставницы тебе далеко. Поумерь пыл.

Яр не счёл нужным отвечать. Когда Прохор расточал похвалы старому хозяйскому другу, портрет выходил совсем другим. Безо всякого «дурмана» Яр вообразил себе если не всемогущего, то хотя бы мудрого человека, который сумел бы разрешить связавшиеся в плотный узел беды. Дурак. В богов верить перестал, а в великих людей – нет. Сразу надо было понять: не поможет ему Кирилл Александрович. Не по пути им. Слишком они разные.

Слишком легко местные волхвы пренебрегают клятвами.