Негасимое пламя

XL. Последствия

Часовая стрелка подобралась вплотную к шести вечера. В почте теснились письма, занимавший половину кабинета роскошный стол был сплошь устелен бумагами, из-за приоткрытой створки шкафа выглядывала коробка с добытыми упрямством и хитростью архивными бумагами. Всё это за год с небольшим мало-помалу превратилось из ужаса в рутину. Верховский отчасти понимал теперь, почему здесь так легко терялись дела. Помнится, благородное желание заставить подчинённых отрабатывать каждое обращение поутихло в первые же месяцы: из начальственного логова масштабы бедствия видны намного лучше, чем из каморки оперативников. Этот нескончаемый поток надо черпать в сорок рук, а люди – его люди – нуждаются в отдыхе. И сам он, как ни странно, тоже.

Верховский заставил себя погасить мониторы, поднялся из обманчиво-мягкого кресла и набросил на плечи пиджак. Сентябрь в этом году сухой и ласковый; ночи всё ещё тёплые – ни утром, ни поздно вечером не тянет достать из шкафа пальто. Упражняясь в пространственной магии, Верховский заставил дверь бесшумно приоткрыться. Несложный трюк, не требующий серьёзных познаний в физике; не чета тому, с которого началось когда-то знакомство Ногтя с сообществом. Прояви Лидия чуть больше благосклонности, может, и он сам уже умел бы виртуозно спорить с инерцией… Однако вышло так, как вышло. Длинная извилистая тропка, приведшая бывшего бродягу в начальственное кресло, и без того сложена чужими прихотями и чужим могуществом. Верховскому не по душе пришлась эта мысль; несмотря на всю её простоту, прежде она не вставала перед ним в такой неприглядной ясности.

– Громовержец! Хватит по бумажкам носом возить! – донёсся из отдела скучающий голос Липатова. Похоже, Денис решил лишний раз испортить всем настроение. – Покажи приёмчик, а?

Громов залепетал в ответ что-то трудно различимое. Остальные, само собой, молчали: молодёжь у Супермена ходит по струнке, Субботин выше обыденных дрязг, а Витька до последнего будет надеяться на полюбовное разрешение ссоры. Как всегда.

– Ну чё ты мямлишь, ей-богу! – послышался короткий сухой треск, как от мощного электрического разряда. Денис принялся демонстрировать приёмчики сам. – Ты аж целой пятой категории маг! Покажи класс!

Верховский прикрыл глаза и принялся считать до десяти, унимая раздражение. Как на сей раз прищучить распоясавшегося Супермена? Как бы его вообще призвать к порядку? Хотя бы на недельку?

– Я-я-я-я занят, – проблеял Громов. – Уже шесть, а работы полно…

– Что ж ты так плохо работаешь? Умные люди посчитали – трудовой день должен быть с девяти до шести, с перерывом на обед. Укладываться должен!

– Денис Григорьевич, мешаете, – вмешался ещё один голос. Верховский досадливо поморщился: мало было одной занозы в заднице – теперь их две, и обе всегда рады нарваться на ссору.

– А ты не отвлекайся, читай, читай! Бумаги в отделе много…

Липатов вдруг поперхнулся гоготом и смолк на полуслове, будто звук выключили. Верховский решительно толкнул дверь. Только магической дуэли ему тут не хватало.

– Зарецкий! – громыхнул Витька, поднимаясь из-за стола. Липатов метал глазами молнии и сосредоточенно скрёб пальцами по горлу – снимал чары немоты.

– Что – Зарецкий? – проворчал стажёр, нахально глядя снизу вверх на подошедшего Щукина. – У меня тут случай сложный, сосредоточиться не могу.

– Это ж не повод заклятиями кидаться!

– Я думал, Денис Григорьевич сможет отразить. Он же боевой маг.

– Замечание, Зарецкий. И впредь никаких потасовок у меня в отделе, – вмешался наконец Верховский, наскоро рассудив, кто в чём неправ. Липатов, почти сладивший с чарами, злорадно ухмыльнулся. Зря. – Денис, завтра начнёшь день с тренировки. Что за дела? В следующий раз проклятие пропустишь?

– Да кто б знал, что щенок кусается, – сипло выплюнул Супермен, испепеляя взглядом невозмутимого стажёра. Вернее, Стажёра: более затейливого прозвища новичок у Липатова не заслужил. – Сидит себе, фигнёй страдает… Я думал, он вообще минус.

– Александр Михайлович, я тоже завтра утром на тренировку хочу, – невинно заявил Зарецкий, глядя на начальника кристально честными глазами. Вот наказание…

– Сходишь вечером, – отрезал Верховский. – Витя, проконтролируй. Обоих.

Щукин обвёл притихший отдел тяжёлым взглядом и побрёл к себе за стол – с явным намерением работать дальше. Верховский неслышно вздохнул. Да сколько же можно!

– Шесть вечера, – повысив голос, сообщил он. Контролёры, как по команде, дружно вскинули головы. – Пора по домам. Особенно тем, у кого завтра тяжёлый день.

– Так дела же ещё, – попытался было возразить Старов и тут же примолк под пристальным начальственным взглядом.

– Они кому-то грозят немедленной смертью?

– Н-нет…

– Вот и прекрасно. Отдыхаем, коллеги. Мы нужны родине бодрыми и полными сил.

Он проследил, чтобы все, включая Щукина, вымелись с рабочих мест, и вышел из кабинета последним. Подождал немного, чтобы пропустить коллег вперёд. Устал от них. Даже с Щукиным говорить не хочется. Однако до блаженного спокойствия было ещё далеко: в вестибюле Верховского нагнал Терехов.

– Вы сегодня рано, – заметил главный безопасник. Смотрел он, как всегда, с хитроватым прищуром, словно в чём-то подозревал собеседника.

– Прививаю культуру труда и отдыха, – отозвался Верховский, растянув губы в неискренней улыбке. – Подаю пример коллективу.

– И как коллектив? Следует?

– У него нет выбора.

– Ошибаетесь, Александр Михайлович, выбор есть всегда, – веско произнёс Терехов. Он почти не повышал голоса в вечернем гаме; поток стремящихся на свободу служащих по широкой дуге огибал двух беседующих начальников. В такие мгновения Верховский сполна чувствовал на собственной шкуре нелестную репутацию своего отдела. – Вы это поймёте со временем. Знаете, чем мы от вас отличаемся?

Бывший безопасник вежливо приподнял брови, безмолвно отвечая бывшему контролёру.

– Безопасность – структура иерархическая, – сообщил очевидное Терехов. – Примерно как полиция или какие-нибудь пехотные войска. Есть приказ – надо делать… Не мне вам объяснять, – он лукаво усмехнулся, разом напомнив о всех прежних неприятных разговорах. – А контроль больше похож на диверсионную группу. Каждый сам себе боевая единица, сам себе аналитический центр и – если надо – сам себе командир. Поэтому у нас больше ценится дисциплина, а у вас – умение соображать.

Это он точно сказал про диверсионную группу. Сам-то, интересно, чем был занят в свою бытность таким… диверсантом?

– Вы хорошо знаете внутреннюю кухню, – дипломатично сказал Верховский, просто чтобы не молчать под испытующим взглядом.

– Конечно. Я когда-то надеялся занять ваше нынешнее место, – без обиняков сообщил Терехов. – В безопасности непросто служить с общегражданской присягой. А вам, насколько мне известно, тоже не заменили клятвы при переводе?

Верховский промолчал. Это было правдой. По недосмотру ли внутренней управской бюрократии, по тайному ли указанию Авилова – его присяга осталась прежней, дозволяющей много больше, чем строгая гражданская. Не то чтобы он намерен был кого-нибудь калечить или убивать, однако нет-нет да думалось, что в его лице уважаемый Кирилл Александрович приобрёл себе личного телохранителя. На всякий пожарный случай.

– Да-а-а… У всего есть последствия, – туманно изрёк Терехов, толкая дверь. Бледное осеннее солнце остро сверкнуло на генеральских звёздах. – Вы на машине?

– Положение обязывает.

– Понимаю, – бывший шеф многозначительно кивнул. – А я на служебной. Не моё это, знаете, баранку крутить…

На прощание он крепко пожал Верховскому руку. Думать о том, с чего вдруг Терехов взялся его поучать, совершенно не хотелось, но было необходимо. Если простого оперативника возня в высших эшелонах касалась мало, то начальник магконтроля по определению был неотъемлемой её частью. Приходилось изворачиваться, искать в чужих словах и делах потайные смыслы, стараться не давать окружающим лишней пищи для размышлений – а заодно носить личину могущественного преуспевающего человека. Проводив взглядом отъезжающий от крыльца служебный чёрный седан, Верховский сбежал по гранитным ступеням и зашагал к парковке.

Рядом с его возрастным паркетником стояла небольшая белая легковушка. Очень знакомая, пусть и с другими номерами. Можно поклясться – та самая, что когда-то увезла юного уголовника, без преуменьшений, в совершенно другой мир. Верховский отпер собственную машину, уселся в водительское кресло и прикрыл глаза, пытаясь по накрепко усвоенной привычке разобраться в нахлынувших чувствах. Два года тому назад, узнав из газет о смерти своей благодетельницы, он, к собственному изумлению, не обнаружил себя на краю пропасти, как когда-то давно, оказавшись один на один с едва знакомым сообществом. На сей раз хватало и новых забот, и новых радостей простого обывательского житья-бытья. Того самого, путь к которому открыла ему Лидия. Сейчас, на исходе четвёртого десятка, он прекрасно понимал, каким балбесом был что в двадцать, что в двадцать шесть – да почти до полных тридцати, когда худо-бедно научился разбираться в людях. Лидия была подобна огню маяка, дарующему свет, указывающему путь во мраке, но слишком яркому, чтобы пытаться приблизиться. Верховский задолжал ей неизмеримо много, целую жизнь; вернуть не вышло, да и какой монетой он стал бы расплачиваться? Этот груз, наверное, так и будет лежать на совести до гробовой доски. Ничего не попишешь.

Тем сильнее раздражал заносчивый племянничек Лидии. Дерзкий, строптивый, не блещущий никакими особыми талантами, решительных тётушкиных манер он успел-таки нахвататься, чем и изводил теперь весь контроль с начальником во главе. Верховский нет-нет да раздумывал, получится ли выгнать наглеца, не подняв шума: с полезными связями у мальчишки должен быть полный порядок. Некоторым попросту везёт родиться в правильной семье – и широкая ковровая дорожка так и стелется под ноги баловням судьбы, минуя любые неурядицы.

Верховский вздохнул и осторожно тронул машину с места, присоединяясь к тесному потоку уезжающих. Белая легковушка глядела потухшими фарами в его правое зеркало. Золотая молодёжь ведь любит баснословно дорогие машины; какого лешего Зарецкий не купит себе какого-нибудь монстра ценою в чью-то безбедную жизнь и не оставит в покое старенькую иномарку Лидии?.. Или нет, вот что важно: какого лешего он до сих пор не уехал? Завтрашний день стоит начать с вопроса, почему господин стажёр считает допустимым игнорировать прямые указания начальства. А заодно – с тщательного инспектирования защитных контуров в кабинете. До сих пор Верховский полагался на стандартные чары, общие для всего здания. Не приходило в голову, что внутри Управы могут понадобиться дополнительные меры.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Марина, выглянувшая из кухни на скрежет ключа в замке.

– Как раз-таки ничего, – весело ответил Верховский, сбрасывая ботинки вместе с остатками дурного настроения. – Неотложных дел нет, а важные все не переделаешь.

Лицо жены разом посветлело, и она вновь скрылась в кухне, из которой доносилось радостное повизгивание довольной жизнью дочери. Идиллия. Скажи ему кто восемнадцать лет тому назад… Наверное, тогда ни одна ведьма не углядела бы в раскладах будущего столь ничтожные вероятности. Потому закон и смотрит косо на любые гадания. Самоисполняющиеся пророчества – опасная штука; Марине раньше частенько приходилось это повторять.

– Как дела? – поинтересовался Верховский, окунаясь в душистое кухонное тепло. Попытался потрепать дочь по коротким мягким локонам; та увернулась: всё её внимание занимала пёстрая книжка с картинками. – Кое-кто совсем отвык от моего присутствия.

– Ну, Саш, – Марина, не отвлекаясь от кулинарного колдовства, абсолютно серьёзно задумалась над формулировками. Из-за этой её привычки тщательно взвешивать слова поссориться с ней было физически невозможно. – Мы, конечно, обе будем очень рады, если у тебя появится больше свободного времени. Но я понимаю, что для тебя значит работа и сколько сил на неё уходит. Никто не в обиде.

– Если бы не Витька, я бы и вовсе там ночевал, – невесело пошутил Верховский. – Неправильно это. Надо налаживать производственный процесс.

– Налаживай поскорее. Я по тебе скучаю.

Марина улыбнулась вроде бы спокойно, но в её голосе слышалась едва уловимая досада. На мужа-трудоголика или на что-то иное? Верховский рассеянно ослабил узел галстука и ещё раз оглядел тесновато-уютную кухню. На столе, вне досягаемости для Настиных шаловливых ручонок, лежал аккуратно надрезанный конверт с эмблемой Управы. На имя Марины Алексеевны Шиловой. Менять фамилию супруга наотрез отказалась из-за внушительного количества научных публикаций, выпущенных под прежним именем; Верховский, помнится, какое-то время беспокоился на этот счёт, а потом сообразил, что дело не стоит выеденного яйца, и с тех пор вспоминал про подобные мелочи только по необходимости – или при случае, как вот сейчас.

– Что тебе такое прислали? – полюбопытствовал он, из уважения не притрагиваясь к конверту без дозволения. Если жена сама не сказала сразу, значит, там что-то неприятное.

Как и следовало ожидать, Марина невесело вздохнула и без удовольствия покосилась на письмо. Отложила нож, которым чистила яблоко для Насти, вытерла руки о кухонное полотенце. Медлила.

– Уведомление, – наигранно равнодушно сказала она наконец. – О снятии персональной ответственности. Я больше не смогу работать в исследовательском отделе.

– Какого лешего? – вырвалось у Верховского. Настя любознательно уставилась на отца и немедленно сделала попытку повторить услышанное. Марина погрозила ей пальцем и послала мужу укоризненный взгляд. – Простите, дамы… Посмотреть можно?

– Смотри, конечно.

Верховский вытряхнул из конверта сложенный втрое печатный лист. Бумага простая, не гербовая; короткое послание обрамлено внушительной шапкой с регалиями отдела обеспечения безопасности сверху и гроздью синих печатей – снизу. «Уведомляем Вас, что по результатам проведённой проверки принято решение… о несоответствии… навыков, знаний и личных качеств… обновлённым требованиям, а также… Сообщаем об освобождении… от персональной ответственности, однако считаем необходимым напомнить… о сохранности служебных и государственных тайн, доверенных Вам. В соответствии с законодательством Управление готово предоставить… любую другую подходящую по компетенциям должность в случае… С наилучшими пожеланиями, старший инспектор группы предотвращения магических противоправных деяний Чудинова Марина Юрьевна». Верховский озадаченно перевернул послание, словно надеялся на обратной стороне найти какое-то достойное объяснение. Во-первых, изложенной в сообщении ерунде. Во-вторых, тому, как Сирена очутилась в чужой группе, да ещё и на должности инспектора.

– Это за что? – спросил он, не слишком рассчитывая получить вразумительный ответ. Могли у научников поменяться правила секретности? Или, может, супруге руководителя магконтроля не позволено приближаться к научным тайнам? Что изменилось?

– Понятия не имею, – Марина нервно улыбнулась. – Комментариев не было.

– Я выясню.

– Не надо, – резко сказала жена и тут же прибавила спокойнее, будто в оправдание: – Не хочу… ну… кривотолков. Что не своё место занимаю.

– Не своё?

– Сам понимаешь. Начнутся всякие разговоры, ещё предъявят тебе что-нибудь… Ты же теперь на виду у всей Управы…

– Тебя нельзя увольнять, пока ты в отпуске, – Верховский ещё раз пробежал взглядом текст послания. – Мы всего лишь поступим по закону.

– Они и не увольняют. Предлагают должность взамен, – напомнила Марина. – Так можно делать, если затронуты положения о секретности. Не бери в голову, Саш, правда. Я найду, чем себя занять.

– Нисколько не сомневаюсь, – Верховский задумчиво отложил бумагу. – Тебе же нравилась работа…

– Она мне до сих пор нравится, – на сей раз Марина улыбнулась искренне. – На Управе свет клином не сошёлся. Вообще говоря, я себе присмотрела подработку… Так, чтобы не скучать, пока Настасья спит. Взгляни.

Она протянула мужу телефон с развёрнутым на экране описанием вакансии. О конторе с громким названием «Технологии будущего» Верховский ничего не помнил; должно быть, процедуры регистрации она проходила ещё до его появления в отделе контроля. А регистрация точно есть: в требованиях скромно указана «сертификация по форме МС-IIIА-08», то есть наличие управского удостоверения современного образца. Анализ экспериментальных данных, разработка методик, документирование в соответствии со стандартами… Видимо, небольшая исследовательская пристройка к какому-нибудь гиганту колдовской фармакологии или артефактного рынка: мелкие частники себе такого позволить не могут.

– Они разрешают работать из дома, – сообщила Марина, словно опасалась, что муж не одобрит начинания. – Даже какие-то серьёзные деньги платят. Но я не из-за денег, – поспешно прибавила она. – Я так, чтобы навыки не заржавели. А там посмотрим, может, опять что-нибудь изменится…

– Изменится, – задумчиво повторил Верховский. Притихшая Настя с интересом наблюдала за родителями. – Ты не устанешь?

– Нет. Это же всего четыре часа в день.

– Это целых четыре часа в день, – поправил Верховский. Спохватился, что взял совершенно рабочий тон, каким обычно приводил в чувство зарвавшихся подчинённых, и поспешил сгладить резкие слова улыбкой. – Я тебе ничего запрещать не собираюсь. Хочешь – подрабатывай, только рассчитывай силы. Я-то ещё нескоро в нормальный график войду… Если вообще войду.

– Стремись к этому, – менторским тоном заявила Марина и рассмеялась. – Завтра «Технологии будущего» ждёт внеочередная проверка?

– Как ты догадалась? – Верховский вскинул брови в притворном изумлении. – Не переживай. Я стараюсь быть справедливым.

– Вот будет неловко, если «Технологии» закроются из-за меня!

– Ни в коем случае не из-за тебя.

Марина наградила его поцелуем в щёку и вернулась к недочищенному яблоку. Верховский задумчиво поправил воротник рубашки. Ему прежде не приходило в голову, что при должной сноровке он вполне в силах прекратить существование целой фирмы – по одной лишь прихоти. Законы позволяют. Он теперь очень хорошо знает законы…

Как и то, что они иной раз весьма отдалённо согласуются с совестью.

***

Мишень нахально маячила на противоположном конце зала. Размеченная чёрными линиями круглая алюминиевая болванка повидала на своём веку мало хорошего: её покрывали не оттёртые до конца пятна копоти, в одном месте металл был продырявлен насквозь, остаточный фон ощущался даже за пятнадцать метров. Топтавшийся рядом Старов косился на мишень с опаской, будто она могла атаковать первой, и нет-нет да оглядывался на галереи тира, откуда то и дело доносился грохот выстрелов. Побаивался, что и его заставят взять в руки оружие.

– Я раньше тоже нормативы сдавал, – поделился Виктор Сергеевич, проследив за направлением Мишкиного взгляда. – Даже и неплохо. Но, честно-то говоря, неохота больше за огнестрел браться. Это всякий раз думаешь: вдруг кого прибьёшь ненароком?

– А вам доводилось? – спросил Яр. Старов встрепенулся и укоризненно уставился на коллегу: подобные вопросы не укладывались в его понимание вежливости.

Щукин, однако, отнёсся спокойно.

– Нет. В людей не стрелял никогда, а нежить на пульки только злится ещё больше. Санёк… Александр Михайлович может порассказать, – Виктор Сергеевич оборвал себя на полуслове: вспомнил, что пришёл сюда муштровать стажёров, а не байки травить. – Ну-ка давайте на позицию. Сначала Миша, потом Ярик. По пять пристрелочных, а дальше будем угол менять.

Старов, бледнея и потея под грузом ответственности, шагнул к черте и вскинул руки. Его трудно осуждать за хромающие навыки: парня вытащили из обывателей и теперь наскоро учили методом погружения. Из пяти раз трижды Михаил промахнулся мимо болванки и дважды попал куда-то в края дальних кругов. Расстроился, отступил.

– Я вообще стрелы-то не очень, – смущённо сообщил он. – Наставник говорил – надо на реверс делать упор, раз спектр подходит.

– Надо всё уметь, но не всё делать, – назидательно изрёк Щукин и покровительственно потрепал Старова по плечу. – Молодец. Новички обычно совсем мимо мажут.

– А Денис Григорьевич утром сколько выбил? – не удержавшись, поинтересовался Яр, заняв место у черты.

Виктор Сергеевич моментально помрачнел.

– До всего ж тебе дело есть! Восемь из десяти на зачётных сериях, чтоб ты знал.

Стало быть, у Драгана в учениках дважды остался бы без кормёжки. За первые полгода учёбы Яру крепко надоело ходить голодным, и подвешенные к сосновым ветвям кульки со снедью он приловчился сбивать из любого положения, хоть лёжа, хоть на бегу. Пять пристрелочных один за другим разбились точно о центр мишени. Вдруг Щукин впечатлится и отправит-таки стажёра на мало-мальски серьёзное задание?

– Ишь ты! Хорошо работешь, – Виктор Сергеевич уважительно прищёлкнул языком. – Ну-ка, молодёжь, не стрелять – пойду фон посмотрю.

Старов проводил его унылым взглядом.

– А ты учился, что ли, специально? – спросил он похоронным голосом, словно опасался насмешки или порицания.

– Вроде того, – Яр скрестил руки на груди, нарочито внимательно наблюдая за осматривающим мишень Щукиным.

– А сколько лет?

– Да почти всю жизнь, – Яр усмехнулся: лицо Старова недоумённо вытянулось, обретя донельзя глупый вид. – Не переживай, меткость с опытом приходит.

– Лучше б она вообще не пригодилось, – буркнул коллега. – Когда ни с кем воевать не нужно, это значит, всё хорошо. Всё правильно делаем.

– На всякий случай всё равно уметь надо.

Старов понуро кивнул. Вернулся Щукин, внимательно оглядел обоих подопечных, словно размышлял, что теперь с ними делать. Озадаченно поскрёб в затылке.

– Ну, значит, так… У тебя, Миш, сильно уж разные получились выстрелы. Надо дозировать магию-то, – укоризненно сказал он Старову. – Сейчас одну зачётную серию сделаешь, чтоб контрольная точка была, и будем с тобой учиться. У Ярика всё хорошо, – Виктор Сергеевич повернулся к младшему стажёру, гордый, будто лично его воспитал. – Давай две зачётные, а потом того – пару кругов по залу, подтянуться, отжаться… Что обычно делаешь?

– Ничего, – настала очередь Яра смущаться под укоризненным взглядом Виктора Сергеевича. Он привык рассчитывать на волшбу, с лихвой восполнявшую недостаток физической силы, и уже давно забросил упражнения. Примерно с тех пор, как последний тренер пытался его убить. – Теперь, видимо, начну.

– Эх ты! Хоть зарядку-то надо по утрам! – проворчал Щукин. – Давай-ка мы тут время по вечерам займём на пару месяцев. Я тебе покажу, чего и как. И Мишку вон заодно по магической части подтянем, – Виктор Сергеевич подмигнул воспрявшему духом Старову. – Ну, на позицию! Время дорого…

Спустя час, выползая из душевой, Яр готов был в нарушение всех мыслимых запретов проклясть и себя, и Щукина, и заодно Липатова, из-за которого напросился сдуру на это наказание. Велик был соблазн избавиться от слабости и мышечной боли, прибегнув к дару; останавливали в равной мере страх вызвать подозрения и мрачное чувство свершившейся мести самому себе. Старов, ворошивший щербатой гребёнкой короткие русые волосы, держался не в пример лучше. Завидев Яра, он любезно посторонился у зеркала и изобразил улыбку.

– Руки болят, – пожаловался он и осторожно похлопал ладонью по предплечью. – Знаешь, что мне Виктор Сергеевич сказал? Бутылку воды брать и вот так держать по три минуты.

Старов попытался изобразить, как именно, но бессильно уронил руку, поморщился и потёр плечо. Вид у него был растерянный: видать, давно позабыл, что это такое – боль после упражнений. Яр вздохнул и, не заботясь оглянуться на зеркало, завязал на затылке мокрые волосы.

– У тебя не здесь болит, – он провёл пальцем по собственному предплечью и затем постучал по виску, – а вот тут. Так что лучше не просто бутылку держи, а какие-нибудь чары через неё пропускай.

– Спасибо за совет, – Мишка навьючил на плечо сумку, снова поморщился и обернулся к Яру: – Тебя подождать?

– Не, не надо. Я сегодня со сдвигом на два часа, пойду трудиться.

– А-а-а… Ну, тогда до понедельника!

– До понедельника.

В кабинете обретался одинокий Субботин. В ответ на сдержанное «добрый вечер» он наградил Яра холодным взглядом и вернулся к какой-то бумажной возне. На столе ждал педантично составленный куратором список дел на неделю; вычеркнуто было почти всё, кроме пары строк в самом низу. В числе оставшихся значилась злосчастная опись вещдоков, которую Яр откладывал, как только мог. Дело было почти бесконечное и настолько же нудное, насколько опасное: залежи в хранилище копились леший знает с каких времён, содержимое контейнеров за прошедшие годы могло обратиться в пыль, а могло сохранить колдовской потенциал и нацепить на незадачливого ревизора какое-нибудь прилипчивое проклятие. Из последних сил оттягивая неизбежное, Яр за кружкой чая рассортировал оставленные Громовым несрочные прошения. Субботин, кажется, вовсе не обращал на него внимания. Что он тут забыл в поздний час? Даже начальство уже разбежалось…

– Борис Андреевич, я в хранилище, – зачем-то предупредил Яр, забирая со стола ноутбук. Допотопный тамошний компьютер соображал едва ли не медленнее, чем вымотанный беготнёй стажёр. – Кабинет не запирайте, пожалуйста.

Субботин смерил его долгим взглядом, прежде чем сухо ответить:

– Хорошо.

В подвале, как всегда, было прохладно и пустынно. Миновав скучающего вахтёра, Яр отпер дверь отведённого магконтролю хранилища прикосновением к магическому замку и без удовольствия оглядел лабиринт металлических стеллажей. Часть помещения уже охвачена неумолимым порядком; там почти нет пыли и паутины, а контейнеры заново подписаны и пронумерованы. Яр отыскал на едва тёплом радиаторе высохшую с прошлого раза тряпку, включил ноутбук во внутреннюю сеть и водрузил на стол ящик, терпеливо дожидавшийся своей очереди. На дощатом боку значился год, которому вообще-то должно было соответствовать содержимое, но человеческая лень, как это здесь частенько бывало, победила строгие регламенты: датировки на плотно набитых в ящик футлярах хаотично разнились. Самые ранние, что Яр тут встречал, относились к тысяча девятьсот девяносто седьмому году. Тогда, видимо, бардака было намного больше, чем сейчас: защитные чары на некоторых контейнерах были наложены кое-как, а где-то и вовсе отсутствовали. Недолго промучившись выбором из двух зол, Яр тайком от камер вскрывал такие при помощи телекинеза. По-хорошему надо было пожаловаться Верховскому, но чёрта с два начальник стал бы к нему прислушиваться. А если бы и стал, ещё вкатил бы, чего доброго, Громову выговор за нецелевое использование стажёра.

Первые два футляра благополучно отправились в ящик для утилизации: дела по ним были давным-давно закрыты. Третий, датированный девяносто девятым годом, пришлось открывать. Из-под крышки вырвалось в воздух облачко коричневатой пыли; Яр отстранился и тихо выругался, прикрывая губы и нос рукавом рубашки. Некстати напомнила о себе мышечная боль, и он, не задумываясь, прогнал её коротким импульсом силы. Хоть бы написали, черти, что внутри что-то сыпучее! Выждав для порядка с полминуты, Яр прижал к лицу край воротника и вновь осторожно склонился над контейнером. Собственно, кроме горстки пыли, там ничего и не было. Мелкий буровато-коричневый прах, какой остаётся от умертвий после того, как вся пробуждённая некромантом энергия покидает материю. Воровато оглянувшись на камеру, Яр сощурился в попытке разглядеть остаточные чары. Тщетно: всё давным-давно выветрилось. Кто-нибудь другой, вроде Липатова, наверняка принял бы содержимое контейнера за очень мелкий песок, но Яр на продукты деятельности Семариных ведьмаков насмотрелся вдоволь. Значит, и здесь когда-то, не так уж давно, умели такое устраивать…

Яр вернул крышку на место и потянулся к ноутбуку. С маркировкой вещдоков всё не так печально, как с их хранением; должно быть, за ней тщательно следили уже в те годы. В очередной раз скормив системе свой табельный номер и пароль, Яр в недоумении уставился на воспрещающую надпись в половину экрана. Ему и прежде встречались здесь дела, требующие уровень допуска выше шестого, но так, чтобы закрыли даже заголовок, было впервые. Стало быть, что-то ужасно важное. Или… неприглядное. Надо рассказать Громову; может статься, дело до сих пор не закрыто. Яр подновил полувыцветшую надпись на футляре и отнёс его на стеллаж, куда складывал девяносто девятый год. Поставил отдельно от остальных. Если выяснится, что дело давно в архиве, а правонарушитель благополучно связан клятвами и занят вырезанием по дереву, содержимое контейнера попросту уйдёт на утилизацию. А контейнер хороший: из прочной нержавеющей стали, с добросовестно нанесёнными орнаментами, в изгибы которых уложены аккуратно выполненные чары. Таких за девяностые годы мало, абы что в них не клали…

Следом за загадочным футляром пошёл всякий хлам. Скомканные купюры, запаянная ампула с лекарством, расчёска с застрявшими между зубцов волосами, полудохлая колдовская цепочка, даже основательно погрызенный карандаш. И дела им под стать: скучные имущественные споры, жалобы одарённых друг на друга, нечистые на руку кустари… Большинство закрыто с пометками «передано в отдел правопорядка» или «отсутствует состав преступления». Отложив для утилизации последний контейнер – в нём бережно хранилась якобы проклятая злонамеренной ведьмой вставная челюсть – Яр отправился к стеллажу за следующей порцией барахла. На глаза попался обмотанный непрозрачным полиэтиленом ящик, помеченный датой шестилетней давности. На поверку – тяжёлый, как стажёрская доля. Яр не стал тащить его к столу, ограничившись тем, что выволок с полки и отодвинул от стеллажа. Наученный горьким опытом, уткнулся носом в воротник, прежде чем разматывать плёнку. Предосторожности оказались лишними: ящик был доверху полон металлических опилок, тускло поблёскивающих в свете люминесцентных ламп. Судя по всему, паршивенький серебряный сплав, из какого клепают дешёвые амулеты. Яр недоверчиво оглядел ящик, надеясь найти хоть какие-то пояснения; заметил выцветшую клейкую бумажку, на которой размашистым почерком значилось: «Боря, унеси эту труху на свалку и отпиши грёбаным безопасникам, что тут нет ни лешего». Почти наверняка липатовские каракули. Вот уж чьей экспертизе доверять следует в последнюю очередь.

Яр протянул руку к насыпанным горкой опилкам. Кожу едва ощутимо покалывало холодом. Не то чтоб совсем ни лешего, но где-то около того. Склонившись ниже, так, чтобы не видели камеры, Яр заставил крупный металлический обрезок приподняться над кучей и вгляделся в окутывающее его бледно-синее сияние. Едва заметное. Если бы не струящаяся по жилам пламенная сила, ни за что бы не почуять. Не чары, но эхо их, не то развеянных, не то нерождённых. Не понять, что они из себя представляли. Вряд ли произойдёт что-то значимое, если коснуться тонкой блестящей стружки, но совать руку в груду опилок точно не стоит. Подумав, Яр осторожно поворошил металлическую пыль тупым концом карандаша. На дереве остались едва заметные следы гниения. Совсем чуть-чуть; если не приглядываться, то и не различишь…

Дело, по которому проходил этот ящик, не было секретным. Его давно закрыли; хозяева конторы, гнавшей колдовской контрафакт, лишились имущества и права пользоваться даром, цеха и торговые точки были распроданы каким-то толстосумам. Опилки надо отправить на утилизацию с пометкой об опасности… Бумажку с предупреждением Яр к ящику прицепил, но сам подозрительный вещдок вернул на стеллаж. Стоит показать его Щукину, прежде чем уничтожать. Это ведь даже не прах умертвий, а действующие чары, пусть и очень слабые. Вернувшись за стол, Яр присмотрелся к пострадавшему карандашу. Синеватые пятна остаточного фона ярко выделялись на лаково блестящих гранях. Это, без сомнения, увидит даже Липатов, если соизволит напрячь зрение…

Но холодные отблески виднелись не только на карандаше.

Яр осторожно склонился над отложенным для уничтожения хламом. Почти всё было мертво – либо никогда не носило на себе следов чар, либо давно их растеряло. Небольшой пластиковый контейнер, сквозь полупрозрачные стенки которого пробивалось бледное свечение, лежал на самом дне. Пять лет тому назад, какая-то рядовая имущественная волокита, леший знает зачем переданная в контроль. Может, нежить была замешана или обстоятельства вступления в наследство вызывали вопросы… Яр подцепил крышку канцелярским ножом и замер в недоумении. Тому, что он видел, не было места в здешнем мире, но зрение определённо его не обманывало.

Мертвенный синеватый свет исходил от прозрачной жидкости, плескавшейся внутри нетронутой ампулы.