Негасимое пламя

LIII. По сходной цене

Солнечные лучи, сквозившие между пластинок полуоткрытых жалюзи, любознательно трогали выложенные в ряд копии документов: протоколы задержания и обыска, предъявленные обвинения, рапорт командира отряда оперативников. Вместе с Верховским на бумаги глазела видеокамера: вчера, пока хозяин кабинета пытался совладать с разрастающейся неразберихой, два флегматичных техника приладили в углу новёхонький приборчик. По соседству с этим чудом прогресса было одновременно и спокойнее, и тревожнее. И без всевидящего стеклянного ока начальнику отдела контроля казалось, что он непрестанно находится на мушке. Верховский скользил взглядом по многократно перечитанному тексту и пытался понять, состоялся ли выстрел.

Следствие дало санкцию на арест Валерия Громова.

Судя по выпискам, дело вяло варилось в котелке управского правосудия с самой осени и в одночасье дозрело вчерашним вечером. Будь Верховский во вполне здравом рассудке, нашёл бы, что возразить явившемуся к нему посланцу из безопасности, но вышло как вышло: он лишь молча забрал бумаги. А теперь, после перехваченных субботним утром четырёх часов сна, на относительно свежую голову понял, что правда, в общем-то, на стороне следствия. Правда, но справедливость ли?

Преступная халатность, повлекшая гибель человека. Громов удостоверил передачу артефакта, убившего Маргариту Авилову. Копия экспертного заключения – вот она, приложена к обвинениям; подпись и печать на месте. Был ли обманут только контролёр, или проводивший сделку торговец тоже не знал, что продаёт опасную контрабанду? Верховский отчётливо помнил смертоносную безделушку; пробудись в нём талант художника, уверенно изобразил бы каждый изгиб серебряной проволоки, каждую грань крупных прозрачных изумрудов. Помнил и единодушное согласие всех прибывших на место экспертов: причина смерти – именно эта злосчастная побрякушка. Громов действительно виноват. Верховский сам должен был его наказать, но это почему-то напрочь вылетело из головы…

Неужто стало понемногу сбываться старое проклятие? Он медленно, но верно выживает из ума?

Верховский раздражённо щёлкнул пальцами, окружая себя чарами тишины, и потянулся к телефону. Пока трубка растерянно нашаривала сеть, хозяин кабинета вытряхнул из подставки карандаши и ручки и при помощи телекинеза нахлобучил чёрный пластиковый стакан на миниатюрное тельце камеры. Пока олухи на пульте охраны обратят внимание, пока соберутся отрядить кого-то на проверку… Леший, тут убьют – и никто не заметит. Как цивилы вообще умудряются чувствовать себя в безопасности?

– Слушаю, – сухо сказал динамик.

– Загляни ко мне в кабинет на пару минут. Сейчас.

Ярослав явился незамедлительно. Сощурился на чары тишины, одобрительно кивнул и без приглашения уселся напротив начальника. Быстро он оправился… Или, скорее, не оправился, а точно так же, как сам Верховский, загнал чувства куда подальше. Сейчас время действовать, а печалиться можно будет потом.

– Вы в сентябре ездили с Валерием Васильевичем на сделку по продаже артефакта, – без предисловий сказал Верховский. – Помнишь такое?

– Конечно.

– Что делал Валерий Васильевич? Как инспектировал артефакт?

Зарецкий небрежно пожал плечами. Если он и удивился неожиданным расспросам, то виду не подавал.

– Как положено. Осмотрел, чары прощупал. Там дело-то ясное было.

Вот как… Что ж ты молчал до сих пор, болезный, если дело ясное? Куратора прикрывал?

– Ты видел, как он заполнял протокол? – Верховский зашёл с другой стороны. Вряд ли кто-то подделал или подменил бумагу, но вдруг… – Какие-нибудь сложности с этим были?

– Нет. Обычный протокол, никаких сложностей.

– А, скажем, не показалось ли тебе, что Валерий Васильевич как-то связан с одной из сторон сделки? Может быть, он нервничал, как-то странно себя вёл?

Ярослав скрестил руки на груди. Разговор окончательно ему разонравился.

– Что-то случилось? – напрямик спросил он, чиркнув взглядом по разложенным на столе бумагам.

– Случилось. Не сейчас, – Верховский, решившись, придвинул к подчинённому копию протокола задержания. – Этот артефакт стал причиной смерти новой хозяйки. Следствие предъявило Валерию Васильевичу обвинения.

– Не может быть, – вырвалось у Зарецкого. Он жадно схватился за бумагу, стремительно пробежал её взглядом и отложил на стол. – Это бред, Александр Михайлович. Там был обыкновенный приворотный амулет, очень изношенный. Таким убить можно, только если, не знаю, задушить цепочкой…

– Примерно такое же заключение сделал Валерий Васильевич.

Ярослав упрямо покачал головой.

– Я сам осматривал артефакт. Так сложилось, что попросили, – пояснил он в ответ на недоумённый взгляд начальника. – Абсолютно безобидная мелочь. Я даже… м-м-м… понаблюдал его в действии – всё строго по спецификации, – Ярослав постучал ногтем по копии описания артефакта. – Если он где-нибудь в вещдоках валяется, можете сами посмотреть.

– Если и валяется, то не у нас, – задумчиво пробормотал Верховский. Стоит ли верить на слово неопытному стажёру? С другой стороны, в его выучке по магической части сомневаться не приходится… И действительно, а где в этом ворохе бумаг протокол артефактологической экспертизы? – Кто-то из нас явно сходит с ума: я, ты или следствие. Или все сразу. Я очень хорошо помню этот вечер. Маргарита Авилова совершенно точно была мертва. Врачи и надзор подтвердили причину…

Леший побери, а что вообще там делал надзор? Их вотчина – всё, что так или иначе касается тайны сообщества, а не дела самих магов… Неужто подозревали вмешательство нежити? В висках закололо – должно быть, снова напоминали о себе последние потрясения вкупе с недосыпом. В истории с задержанием Громова исчезающе мало смысла. До боли мало…

– Чтобы эту ерунду состряпать, не нужно полгода, – Зарецкий сунул под нос начальнику набивший оскомину список обвинений. – Это писали вчера, в большой спешке. Я думаю, Громов наказан.

– За то, что не выполнил некие требования? – тяжело проронил Верховский. Громоздкие казённые фразы скользили мимо взгляда. Вот опечатка, вот не хватает запятой, вот лишний пробел… Секретари следственного отдела обычно более старательны. – Но какой смысл тогда его закрывать? Под арестом он тем более ничего не сделает.

– Может, уже и не нужно, – Ярослав свёл брови к переносице. – Может, он должен был как-то вывести из игры Виктора Сергеевича…

– Или тебя.

– Или меня, – легко согласился Зарецкий. – Александр Михайлович, мне надо поговорить с одним человеком. Обещаю, никто лишний об этом не узнает. Если вы поможете…

– Что за человек? – перебил Верховский. Его не покидало малоприятное ощущение, что воспитанник Лидии Свешниковой попросту вьёт из него верёвки.

– Бывший научник, Сергей Наумов.

Знакомая фамилия. Мир тесен, а сообщество ещё теснее. Воображаемая мушка превратилась в холодок металла, щекочущий кожу на затылке. Сперва Витька, а теперь всё это затронет ещё и Марину? Немыслимо… Убрать бы её вместе с Настей подальше отсюда, на край света, в безопасную гавань – если допустить, что таковая вообще существует. Леший побери, это ведь его работа – превратить в безопасную гавань кишащий всякой поганью город! Верховский, не удержавшись, прижал пальцы к пульсирующим тупой болью вискам.

– Посмотрю, что можно сделать, – пообещал он и потянулся к папке, отложенной на дальний край стола. За это самоуправство ещё придётся объясняться с патроном, но недовольство Авилова – самая мелкая из всех нынешних бед. – Подпиши, пока ты тут.

Зарецкий наскоро перебрал бумаги и, прежде чем взяться за ручку, педантично уточнил:

– Срочный?

– Разумеется. Мне некогда было выбивать для тебя преференции, – фыркнул Верховский, наблюдая, как свежеиспечённый младший офицер подписывает вчерашней датой страницы трудового договора.

– И ещё вы оставляете себе возможность от меня избавиться, – убийственно честно заметил Ярослав. – Ну ладно, вы действительно рискуете. Я понимаю.

Нахал. Верховский оставил этот выпад без ответа. Проследив, как подчинённый прячет новенькое удостоверение под обложку заурядного студенческого билета, он недвусмысленно постучал ногтем по циферблату наручных часов.

– Давай обратно домой, – скомандовал начальник. – Как выясню что-нибудь полезное про Наумова, свяжусь с тобой.

Зарецкий безропотно поднялся.

– Мы с вами ещё должны поговорить, – напомнил он. – Я теперь понимаю, почему вчера не было времени, но…

– Как только, так сразу, Ярослав, – слегка раздражённо пообещал Верховский. – Постарайся в следующий раз принести больше ответов, чем вопросов.

– На ваши вопросы я ответил, – резонно заметил Зарецкий и нагло прибавил: – А вы на мои – нет.

Не дожидаясь отповеди, он исчез. Своевольный зверёныш. Чтобы с ним совладать, надо быть Витькой. Но Витьки нет, а Верховскому никогда им не стать. Терехов говорил о самостоятельных боевых единицах; что ж, этой единице не занимать ни боевитости, ни самостоятельности. Лишь бы хватило ума вовремя остановиться.

Но Зарецкому хватило. Он вообще ведёт себя на удивление здраво – в отличие от начальника, сомневающегося в собственных воспоминаниях.

Не откладывая дела в долгий ящик, Верховский настрочил для следствия запрос на предоставление доступа к уликам и заодно – на артефактологическую экспертизу. Нужно непременно добиться личного разговора с Громовым. Как ни странно, в управских застенках ему сейчас безопаснее всего. В конце концов, в подвалах уже давно не сводят пленников с ума…

А сводили?

В висках снова предупреждающе закололо, и Верховский отбросил опасную мысль. Прямо сейчас есть дело поважнее. Закончив с бумажной вознёй, он освободил камеру от заглушки – хоть и велико было искушение оставить и посмотреть, через сколько дней всполошится охрана – и прикрыл глаза, сосредоточиваясь на знакомой до последнего уголка квартире. Первом в его жизни обиталище, в котором ему было по-настоящему спокойно – до сих пор.

– Саша? – полушёпотом окликнула Марина. Она выглядывала из комнаты; глаза щурились за тускло поблёскивающими стёклами очков – читала или… делала что-то по работе. – Я думала, ты надолго…

– Обстоятельства изменились, – туманно пояснил Верховский, сбрасывая ботинки. – Найди минутку поговорить. Это крайне важно.

– Конечно, – она прикрыла за собой дверь и следом за мужем прошла в тесную кухню. – Тебе сварить кофе?

– Сам потом сделаю, – отмахнулся начальник магконтроля, усаживаясь за стол напротив жены. – Марин, меня интересует твой коллега Наумов. Что можешь сказать про него?

Она недоумённо вскинула брови.

– Не думаю, что он замешан в чём-то противозаконном, – сразу уловив, откуда ветер дует, заявила Марина. – Он настоящий учёный, а настоящий учёный – всегда гуманист.

– Твоего гуманиста могут использовать втёмную, – вздохнул Верховский. Ему хотелось, чтобы подчинённый ошибся с догадкой, но ведь не запрещать же проверять испятнаные кровью ниточки… – Чем он у вас занят?

Марина слегка замялась. Недобрый знак.

– Я не знаю тонкостей, – осторожно сказала она. – Серёжа пару раз подправлял мои методики, потому что они не совсем… м-м-м… подходят для его экспериментов. Что-то с агрегатными состояниями носителей чар, над ними много кто работал.

– А зачем это «Технологиям»? – сумрачно спросил Верховский. – Никто ведь не станет тратиться на исследования просто ради интереса, верно?

– Верно, – слегка обескураженно согласилась Марина. Невесёлая усмешка сама собой изогнула губы: научники иной раз бывают рассеянны до наивности. – Но не обязательно же использовать Серёжины наработки со злым умыслом!

– А это уже мы будем выяснять, – пообещал Верховский. – Ты что-нибудь личное знаешь про Наумова? Живёт по месту регистрации? С кем? Где бывает, чем занят, кроме работы?

– Зачем тебе? Просто вызови для дачи показаний…

– Не могу, – он вздохнул и на несколько мгновений прижал пальцы к вискам. – Не могу, Марин. Если спугну зачинщиков, второго шанса не будет.

Она надолго умолкла. Опустила подбородок на переплетённые пальцы, устремила на мужа тревожный взгляд.

– Саш… Почему вы опять взялись за учёных?

«Опять»?.. Накатившая волной головная боль смыла насторожившую его мысль, но требовательный взгляд жены волей-неволей заставлял сосредоточиться.

– Поясни, – осторожно попросил Верховский. Ему определённо следовало знать, каким будет ответ, но он почему-то забыл, будто давний школьный урок. Будто смазавшиеся с годами подробности бездомной жизни.

Марина сняла очки – словно убрала последнюю преграду. Опустила руки на стол, как если бы её запястья сковывали наручники.

– Ну, это вроде как общеизвестно, – негромко, но твёрдо сказала Марина. – Коллеги рассказывали. Когда расформировывали старые секретные институты, кое-кого перевели в исследовательский отдел Управы, а остальные…

– Что – остальные?

– Не знаю, – голос Марины дрогнул и упал почти до шёпота. – Ох, леший побери… Саш, мы всё ещё говорим как гражданские или это уже допрос?

– Как гражданские. Как муж и жена, – веско ответил Верховский. При этих словах Марина слабо улыбнулась; захотелось немедленно прекратить разговор и обнять её, чтобы больше не видеть тревоги на её лице. Но, чёрт возьми, он-то не гражданский… – Я и не имею права никого допрашивать по этому делу. Это вообще не дело. Но разобраться очень нужно… Не представляешь, насколько.

Ради Витьки. И ради себя самого, чтобы встали на свои места правые и виноватые, справедливость и лукавство. Марина должна понять. Если не поймёт она, то больше и некому.

– Понимаю, – тихо проронила она. Её пальцы, украшенные только тоненьким обручальным колечком, механически схватились за дужку очков. – Про здешние дела я не очень в курсе, так, коллеги рассказывали… Начальница. Лидия Николаевна не стеснялась в выражениях, – Марина неуверенно хихикнула, видимо, припомнив какой-то особенно удачный пассаж. Что ж, Свешникова и впрямь не лезла за словом в карман. – Она явно знала больше, но кто я тогда была такая, чтобы со мной откровенничать… Смысл в том, что тут тоже люди исчезали без следа. Вроде как уехал куда-то к дальней родне, а спросишь родню – они про него ни слухом ни духом, вот такие были случаи. Так поступали с одинокими, про кого некому беспокоиться… Среди учёных таких немало.

Не только среди учёных. У Витьки в Москве не было никого, кроме сослуживцев. Может это быть совпадением?..

– Ты сказала – «тоже», – заметил Верховский. – Где-то ещё было нечто подобное?

Марина кивнула.

– Папа рассказывал. У него был тогда коллега, молодой парень, перспективный… Все знали, что он для московского начальства что-то на объекте исследует, – она задумчиво взглянула на мужа. – Может, это как-то связано? Раньше ведь с аномалиями активно работали, хоть и секретно, а сейчас так только, съездить посмотреть, и то месяц с бумагами промучаешься…

– Нет, не связано, – покачал головой Верховский и сам себе удивился: откуда такая убеждённость? Он, в конце концов, вообще ничего не знает о научных работах вблизи фоновых аномалий. – Что стало с парнем?

– Думали, погиб в очередную вылазку к объекту, – Марина тяжело вздохнула. – Там… немудрено. Сам помнишь.

– И ты потом полезла по его следам.

– Я-то по другому поводу. Не смотри на меня так, – она снова бледно улыбнулась. – У тебя тоже опасная профессия, я же молчу. И вообще… Папа сказал, потом, когда рабочее место этого парня разбирали, нашли бумажку-напоминалку – знаешь, такие клейкие, на монитор обычно вешают…

– Ну.

– На ней была дата, около тех дней, когда он пропал, и пометка: «поезд в Москву». Так что, наверное, не аномалия тут виновата… Если тебе надо, я у папы уточню, как его звали. Поищешь следы в архивах.

– Пригодится, – Верховский задумчиво кивнул и спросил напрямик: – Коллеги полагают, что этого беднягу примучил московский магконтроль, и теперь ты переживаешь, что будет новая волна… исчезновений?

– Да, – просто ответила Марина. – Ты сказал про «использовать втёмную», и я вот подумала… А твоими руками могут так действовать? Спустить указ на расследование, а состав преступления как-то сфабриковать…

– Подбросить ампулу с непонятной магической субстанцией, – Верховский усмехнулся. Если бы Наумова хотели подставить, всё выглядело бы очевиднее. – Это не указ, Мариш. Но я возьму на заметку мысль о том, что нас пытаются на кого-то натравить.

– Хорошо, – серьёзно сказала Марина. – Только людей выбирай как следует. Наумов, насколько мне известно, живёт где-то в Котельниках, вроде бы до сих пор там. Родня у него в дальнем Подмосковье, он к ним иногда ездит на выходные. Ну, по крайней мере, ездил, пока работал в Управе… Не знаю, как у него сейчас с личной жизнью, но раньше был весь в науке.

– Идеальная кандидатура, – понимающе кивнул Верховский. – Я попрошу офицера, чтобы не перегибал палку. Впрочем, он и так достаточно благоразумен.

– Ты меня обнадёжил.

– Да. А тебе следует уволиться из этой шарашки от греха подальше.

– Зачем? – искренне изумилась Марина. – Если они ни при чём, то какой смысл? А если замешаны, то я могу попробовать что-нибудь о них разузнать…

– Нет уж, – Верховский покачал головой. – Только не ты.

Пусть этим занимаются те, кто должен. Осталось полтора дня – огрызок выходных, чтобы побеседовать с Наумовым, покопаться в архивах, потянуть за наметившиеся ниточки. Начать действовать.

И позвонить наконец старому служаке Семёну Васильевичу.

***

Из-за разномастных, не мытых с осени оконных стёкол балконы казались щербатыми. Ранний зимний вечер бросал рыжеватые фонарные отсветы на грязно-серые стены, расчерченные неряшливыми цементными швами. Морозным субботним днём горожане предпочитают сидеть дома, но в нужном окне – темнота. Хозяина нет дома. Он наверняка скоро явится; ему некуда отлучаться, кроме как за какой-нибудь снедью в ближайший супермаркет. Если не врёт присланное Верховским досье, Наумов – обыкновенный городской одиночка, с трудом переживающий скучные выходные.

Яр поправил намотанный на шею шерстяной шарф. В неброской старой куртке, с полускрытым за складками материи лицом и упрятанными под шапку волосами он сам себя с трудом узнавал в случайных отражениях. Этот нехитрый маскарад никого не обманул бы, если бы за затворником следили целенаправленно, но Яр был уверен: по его следу никто не идёт. Наложенные на квартиру сигнальные чары хранят безмолвие, а значит, легенда о больнице всё ещё держится. Главное – не нарваться по пути на кого-то знакомого.

Обманув домофон коротким импульсом магии, Яр проскользнул в пахнущий кошками подъезд. Зашагал вверх по лестнице, то и дело щурясь в поисках притаившихся чар. Сжатый в кармане кулак комкал полуоформленное парализующее заклятие. В подъезде, однако, всё было чисто. Перед видавшей виды дверью, отделявшей от внешнего мира обиталище светила магической науки, Яр остановился в раздумьях. Ему никто не приказывал обыскивать квартиру Наумова. Он здесь как частное лицо, на свой страх и риск. Оглядевшись по сторонам, Яр стянул с рук перчатки, прикосновением высушил мокрые от снега подошвы ботинок и аккуратным пространственным прыжком преодолел запертую дверь. Он позаботится о том, чтобы не оставить лишних следов – ни на потемневшем от времени паркете, ни в памяти хозяина.

Единственная комнатка, тесная и захламлённая. Беспорядок того рода, к какому склонны равнодушные к быту люди. Слой пыли на притулившихся у продавленного дивана гантелях, зато едва ли не лабораторная стерильность на рабочем столе. Несколько старых монографий, залистанных до заломов на корешках. Помеченный яркой закладкой «Левиафан» – точно такое же издание, как то, что стоит на книжной полке у самого Яра. Малоприятное сходство, но вполне объяснимое: в конце концов, Наумов тоже чему-то учился у Лидии Николаевны…

На столе – слегка облезлый ювелирный футляр. На выцветшем бархате поверх полустёршегося вензеля красуется ярко-жёлтая клейкая бумажка с коротким распоряжением: «Передать С.Н. лично в руки». Не прикасаясь к футляру, Яр заставил крышку распахнуться и тихонько выругался сквозь зубы. На мягкой подложке лежал амулет-детектор – обвитый серебристой проволокой кусочек кварца. Очень знакомый.

В ящиках стола в беспорядке громоздился всевозможный канцелярский хлам, не представлявший никакого интереса. Яр не слишком много внимания уделил поиску тайников: явится хозяин – сам всё расскажет. Крохотная квартирка, вроде той, в какой сам он жил до смерти наставницы, выглядела до обидного заурядно. Не скажешь, что здесь обитает надежда мировой магической науки. Осмотрев для порядка скромную кухню, Яр запихнул куртку в рюкзак и устроился в продавленном кресле – ждать.

Терпение вскоре было вознаграждено: из прихожей послышался скрежет ключа в замочной скважине. Зайдя в квартиру, Наумов – а больше некому – долго шелестел целлофановыми пакетами, натужно кряхтел и вздыхал. Ему не так уж много лет, а пыхтит, как глубокий старик. Если бы не муштра, устроенная Виктором Сергеевичем и мало-помалу вошедшая в привычку, Яр имел бы все шансы превратиться в такого же увальня… Матерчатые тапочки зашаркали на кухню; стало быть, Наумов и впрямь запасался провизией. Яр неслышно поднялся из кресла. Вряд ли Сергей опасен… Вернее, вряд ли опасен осознанно. Ни в рукопашной, ни в магической схватке колдун волхву не соперник.

– Здравствуйте, Сергей, – негромко окликнул Яр, встав в дверях тускло освещённой кухни. Учёный при звуке его голоса потешно подскочил на месте и рывком обернулся; растерянная улыбка медленно вползла на его круглое лицо. Он подозревал, что должен узнать незваного гостя, но никак не мог нашарить в памяти нужный образ. Яр не сдержал усмешки. – Извините за вторжение. Мне нужно поговорить, ничего больше.

Что-то в этих словах – наверное, привитая наставницей манера здешней речи – соединило оборванные нити в обширной исследовательской памяти. Наумов расслабился, неловко хохотнул и пятернёй встрепал на затылке короткие светлые волосы.

– А-а-а… Ярослав, верно? Ученик Лидии Свешниковой? – получив кивок в ответ, учёный окончательно успокоился. Имя бывшей начальницы вызывало у него безграничное доверие. Удивительно, сколько людей её помнят, и помнят вот так, почтительно и светло – как в былые времена хранили в Ильгоде предания о великих волхвах. – В-вы меня слегка напугали, честно говоря… Даже не знаю… Вы будете чай?

– Воздержусь, – хмыкнул Яр. Вот ещё, пить чай в гостях у ведьмака, прячущего за пазухой невесть какой камень! – Я ненадолго. Задам пару вопросов… А вы ответите правдиво и полно, ничего не утаивая и ничему не удивляясь.

Висков коснулось холодное дуновение нежизни. Яр и прежде знал, что дар внушения принадлежит к опасной, чуждой живому стороне волшбы, но теперь всякий раз чувствовал это так же явно, как опаляющий кожу жар золотистого пламени. Наумов беспомощно моргнул; ему не хватало силы воли противиться ментальным чарам. Колдун. Кабинетный сиделец. Умная голова, которой всё равно, к чьей пользе используют её могущество. Яр не мог на него злиться – разве что… жалеть?

– Да, конечно, – заторможенно проговорил учёный. Он бездумно опустился на трёхногую табуретку, напрочь позабыв о загромоздивших стол пакетах с продуктами. – Спрашивайте… Я всё расскажу.

Яр уселся напротив Наумова, передвинув табурет так, чтобы преградить учёному путь к бегству. Сергей не шелохнулся. Не похоже, чтобы он чувствовал за собой какую-нибудь вину.

– Чем вы занимаетесь на работе? – спросил Яр на пробу. С этим типом вряд ли придётся играть в словесные игры; он бы и безо всякого внушения всё выложил…

– Ну как, – Сергей слегка растерялся. Ожидал, должно быть, что беседа затронет какие-нибудь аспекты теоретической магии. – Провожу эксперименты, пишу статьи… Обычная работа научного сотрудника. Вы, может быть, знаете…

– Может быть, знаю, – прервал Яр. – Какой предмет вы исследуете?

Наумов глянул на собеседника покровительственно – как смотрят университетские профессора на первокурсника, робко спросившего, можно ли делить на ноль.

– Э-э-э… Прошу прощения, а насколько глубоко вы знакомы с теорией передаточных сред?

– Общей или специальной?

– О, – Сергей слегка сконфузился, но в то же время, кажется, обрадовался. Не ожидал, что визитёр окажется достойным собеседником. – Ну, в моём случае речь всё-таки о специальной. Работаю с объектами размером порядка миллиметров, не больше. Очень простая идея: приблизить колдовство к микромиру. А то вычислительная техника уже кажется более загадочной, чем наши с вами способности, хе-хе…

– Дилетантская точка зрения, – не удержался Яр. Этот ведьмак и магии-то толком не видел, не то что волшбы. Попробовал бы объяснить природу того, чего не сумел постичь даже Николай Свешников…

– Это я так, шутки ради, – Наумов ещё разок ненатурально хихикнул и тут же вздохнул. – Мне всегда хотелось, знаете ли, подарить новые возможности нашей медицине. Вы видели показатели смертности в конце прошлого века? Это же ужас! Сейчас, конечно, значительно меньше, но не потому, что методы лечения куда-то шагнули, а просто законы стали строже и соблюдают их лучше…

– Вы, помнится, исследовали свойства чар в магфоне.

– Да, было дело, – учёный просиял. Ему подлинное удовольствие доставлял факт, что его кто-то слушает, да ещё и деятельно, да ещё и по доброй воле. – Потом я пошёл по пути обобщения для разных передаточных сред, и, честное слово, там просто непаханое поле! Знаете, мы добились мощных результатов с жидкостями, сейчас ждём патент… Один влиятельный бизнесмен, владелец фармакомпании, сказал, что с удовольствием возьмёт нашу технологию в производство, представляете?

– О ком речь?

– Э-э-э, – на лице Наумова отразилось мимолётное страдание. Подкреплённый ментальными чарами приказ вошёл в противоречие с его собственными убеждениями – и победил. – Дмитрий Оленин, может быть, слышали о таком…

– Может быть, слышал, – буркнул Яр. Надо будет спросить у Старова. – А что за результаты?

Наумов прямо-таки просиял. На допросе у безопасников, интересно, так же будет радоваться?

– Это наша общая заслуга, всего коллектива. Я лишь вовремя подключился к делу, чтобы увидеть триумф, – гордо заявил Сергей. Коллектив, значит. Стало быть, грядут массовые аресты. – Так бывает иногда: работаешь над одним, но попутно создаёшь другое, не менее удивительное… Коллеги экспериментировали с целебными чарами, чтобы воссоздать легендарную мёртвую воду – ну, то есть использовать свойства магии нежизни, чтобы сращивать повреждённые ткани. Как в сказках говорится: мёртвая вода – чтобы закрылись раны, живая вода – чтобы пробудился витязь…

Ну-ну. Кое-кому следует научиться не воспринимать сказки слишком буквально. Магию нежизни в носитель не загнать, здесь справится только некромантия. Живая же вода невозможна в принципе. Лидия Николаевна на пальцах объяснила это ученику, едва-едва взявшемуся за школьный курс физики. Наумову недостаёт некоторых представлений о мире, чтобы это понять.

– Но воспроизвести именно заживляющие свойства нам до сих пор не удалось, – вздохнув, признал учёный. Неудивительно: вряд ли хоть у кого-то в их исследовательской команде нашлись необходимые навыки. – Зато на базе некоторых, э-э-э, субстанций мои коллеги научились создавать почти полноценные носители чар! Нестабильные, само собой, и очень сложные в производстве, но тем не менее… Грубо говоря, воздействие накладывается в пограничных состояниях вещества, когда структура ещё достаточно прочна, чтобы удержать чары, но при этом достаточно подвижна, чтобы можно было предсказать смещения и допуски после перехода носителя в жидкую форму. Понимаете? Это как крошечные льдинки, которые в нужный момент достаточно разморозить – и ещё несколько секунд наведённые на них чары будут действовать. Как замороженные песни.

Наумов лучезарно улыбнулся, словно ожидал от собеседника одобрения удачной шутки. Яр слишком мало знал об этом мире, чтобы понять, в чём соль.

– И вы нашли своему изобретению применение в медицине?

– Можно сказать и так. Видите ли, – Наумов слегка замялся, но налившиеся светом чары внушения заставили его продолжить речь. – Н-да… Видите ли, оказалось, что определённого вида колдовство вкупе с некоторыми веществами-носителями даёт, м-м-м, кумулятивный эффект. Малые дозы не вызывают ничего, кроме кратковременной дезориентации, но если сделать приём курсовым, то препарат оказывает на пациента примерно такое же воздействие, как ментальная магия нежити. Удивительное открытие! Я, к сожалению, не с самого начала включился в работу, зато мне довелось потрудиться над вычислением конкретных дозировок…

– Конкретных дозировок для чего?

Наумов взглянул на Яра, как на несмышлёныша.

– Для позитивного эффекта, конечно же! Никому ведь не нужно полное разрушение разума пациента, а вот управляемая коррекция болезненных воспоминаний… Представьте, мы сможем лечить душевные раны! Это, конечно, очень сложно, нужна ювелирная точность… Ещё не все гипотезы доказаны, но за нами будущее!

Учёный так и лучился гордостью, не подозревая, что от немедленной расправы его спасает только самообладание собеседника. Да ещё то, что и без Наумова там собрался целый коллектив таких вот любознательных, по которым плачут подвальные казематы. Не все гипотезы, видите ли, доказаны! Две задокументированные смерти только в центральной больнице, а сколько их на самом деле? Знает, наверное, только та нечисть, которая дала этим, леший побери, исследователям дозволение испытывать свою жижу на людях…

– Каким образом, – голос сорвался, пришлось начинать заново, – каким образом вы проводили эксперименты?

– Только на добровольцах, – быстро сказал Наумов. Начал чуять неладное, чёртов живодёр… – Бывает… бывает так, что люди соглашаются на любую терапию, даже экспериментальную… Мы бы никогда не стали испытывать препарат втайне от пациентов!

– Как благородно, – процедил Яр. Наведываясь к Лидии Николаевне, этот фанатик науки ради науки нет-нет да выспрашивал что-нибудь эдакое, о тонкостях воздействия нежити на человека, о разнице в наложении на носитель колдовства и магии, о способности тех или иных материалов накапливать энергию про запас… – И что, теперь вы ещё и металлические стружки научились зачаровывать?

– Это один из вариантов, да, – Наумов усердно закивал. – Более стабильный носитель. Такой можно было бы использовать для доставки медицинских чар к очагу воспаления. Но здесь исследования затруднены, всё же пациенты с немагическими заболеваниями предпочитают обыкновенные больницы…

– Не приходило в твою умную голову, что кто-нибудь может умереть от этих ваших исследований? – рявкнул Яр, прерывая сбивчивый стрёкот. Наумов должен будет забыть об их разговоре, и это злило больше всего.

– Цена прогресса, – горе-учёный вяло развёл руками. Он вжал голову в плечи и ссутулился – испугался чужой ярости. Не слишком глубоко испугался; уверен, что ему ничего не будет. И ведь в самом деле не будет, по крайней мере, пока. – Наука требует жертв. Она больше, чем любой из людей, даже самый великий, и она останется, когда нас уже не будет. Несколько обречённых – не такая уж большая плата…

– Заткнись, – Яр прикрыл глаза, чтобы хоть на несколько мгновений вычеркнуть из мира благостно улыбающуюся рожу живого упыря. Счастливый себялюбец… Чего он стоит без миллионов людей, которых считает мелкой разменной монетой? – Заткнись, пока я не лишил тебя разума. Да ты ведь и так его лишён…

Наумов пролепетал что-то недоумённое. Яр не вслушивался. Он поймал гадюку за хвост и должен вытащить её из норы, чтобы раз и навсегда обломать ядовитые клыки. Для этого нужна информация – та, за которой он пришёл, не чая услышать ничего настолько важного. А значит, послезавтра Наумов как ни в чём не бывало пойдёт на работу, изобретать лекарство от всех болезней и по ходу дела травить подопытных. Сам не зная, зачем, перед уходом сунет в портфель чертежи внутренних помещений и распечатки кодов от внутренних замков. По рассеянности забудет папку в метро. Вернётся в свою не тронутую уютом квартирку пить чай с печеньем и почитывать философские труды. Блаженное неведение продлится, пока Наумова не положит мордой в пол нагрянувшая опергруппа. Или, чёрт знает, лично младший офицер Зарецкий. Так будет справедливо.

– Что за вещество вы используете для своей… мёртвой воды? – почти спокойно спросил Яр.

Наумов вновь замялся.

– Э-э-э… Я не знаю формулы, мне предоставляют уже готовый… состав… Какое-то органическое соединение…

– Психотропное?

– Ну… С этим связан тот самый эффект…

Яр встал и пинком отправил табуретку под стол. Всё, достаточно. Дальше злиться нельзя.

– Когда-нибудь я пойму ваш чёртов спятивший мир, – бросил он в пространство. Что ещё нужно вызнать, прежде чем улыбчивый экспериментатор всё забудет?.. – У тебя там на столе амулет-детектор. Он принадлежит мне. Где ты его взял?

Несмотря на прямой запрет, Наумов искренне изумился. Яр видел, как лопается нитка в узоре чар. Слишком неожиданным вышло заявление.

– Мне его привезли. Купили по моему заказу, он доставлен из-за рубежа и абсолютно законно растаможен, – убеждённо сказал учёный и в знак подтверждения закивал самому себе. – Очень дорого стоил, я месяц его выбивал…

– Где документы?

– Т-там же, в столе… В верхнем ящике… Я бы никогда…

Не врёт. Не позволяют активные, налитые светом чары. Или сам обманут, или амулет и вправду не тот. Яр на несколько минут выбросил артефакт из головы, полностью сосредоточившись на внушении. Едва ли не впервые совесть не грызла его за посягательство на чужую свободу воли. Верховский с чужих слов назвал этого типа гуманистом – но гуманист порвал бы в клочья договор с лабораторией, которая исподтишка проверяет разработки на людях. Наставница иной раз говаривала насмешливо, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Но никакого ада нет. Наказывать надо здесь и сейчас.

В верхнем ящике стола и впрямь лежали аккуратно упакованные в файл сопроводительные бумаги к артефакту. Выполненное от руки описание на незнакомом языке с неплохой зарисовкой, таможенные документы, заверенная контролем бумага на какое-то совершенно незнакомое имя. Липатов уволок амулет неполных двое суток тому назад; за это время он не успел бы состряпать даже фальшивку, а поблёскивающая лиловым печать – вполне себе подлинная, и затейливая подпись Громова тоже не выглядит подложной. Эти ли документы злополучным вечером требовал от Валерия Васильевича двуличный коллега?.. Нет, не сходится: вряд ли кто-то знал, что у Яра вовсе есть такая побрякушка, а даже если и знал, то не мог предсказать, что именно в ту ночь он прихватит её с собой. Тогда речь шла не о документах, а о самом артефакте? Вполне может быть… Стоила штучка баснословных денег, и это её ещё, скорее всего, выгодно купили. Вон с каким придыханием Наумов говорил про колдовскую стекляшку… Это она ценная, патент на чудодейственную жижу ценный, контакт с владельцем фармакологического цеха ценный – но никак не жизни безымянного парня и пожилой тётки.

Воистину, с иной совестью сторговаться весьма несложно.