Негасимое пламя

XVI. Неодолимое

– Неплохо, юноша, – похвалила Лидия, пряча благосклонную улыбку. Нечего расслабляться, упражнения ещё не закончены. – Теперь радиус десять, угол сто двадцать. Считайте.

Яр сосредоточенно кивнул и прикрыл глаза. Любой другой на его месте уже давно бы вымотался, замёрз и послал к лешему настырную менторшу. В преддверии нового года на столичный регион напали трескучие морозы; с одной стороны, из-за этого приходилось тратить силы, чтобы согреться, с другой – холода и непролазный снег вкупе со значительным расстоянием от кольцевой гарантировали отсутствие ненужных наблюдателей. У Лидии нет права учить Яра пространственной магии, но чему тут учить, если он и так всё умеет? Это всё так, шлифовка навыков. И практикум по аналитической геометрии. Никто ведь не запрещал преподавать юному дарованию математику.

Исчезать и появляться Яр умел превосходно – без потери ориентации в пространстве и неловких шмяканий на задницу после материализации, чем грешили иной раз даже весьма опытные маги. А вот с расчётами что-то пошло не так: ученик промахнулся от намеченной точки метра на три, хоть и выдержал направление. Лидия не без изящества переместилась следом за ним и укоризненно покачала головой. Яр сердито отряхнул джинсы от налипшего снега. Наверняка зол, как упырь, хоть и не смеет показывать.

– Если бы мы практиковались в городе, вы влетели бы в стену, машину или фонарный столб, – сообщила Лидия. – Точность, Ярослав. Сил у вас хватит допрыгнуть до соседней области, но что толку, если по прибытии вы размажетесь о какую-нибудь берёзку? И ведь мы ещё не добавляли третью координату…

Ученик смахнул волосы со взмокшего лба и ядовито спросил:

– У вас только академики сдают на пространственную магию?

– Нет, – Лидия позволила себе улыбнуться. – На четвёртую категорию требуется уметь перемещаться в знакомые места и на сигнал от маячка. Большинство этим и довольствуется… Но ведь мы с вами не будем застревать в развитии, верно?

– Мы лучше где-нибудь посреди сугроба застрянем, – сварливо прокомментировал Яр.

Он порядком устал, пусть и не признаётся из упрямства. Тяжело дышит, раскраснелся, хотя румянец почти невидим на смугловатой коже. Несмотря на пронизывающий ветер, давно снял куртку и расстегнул ворот рубашки. Почему-то тревожно, что простудится. Он-то! Чушь какая…

– Если вас смущают сугробы, – Лидия картинно повела ладонью над снежными наносами, сметая мелкую холодную пыль простенькой стихийной магией, – вы всегда можете воспользоваться своими выдающимися способностями. Или сообщить мне, что устали и хотите домой.

Вспыхнул как спичка. Худо-бедно приучился не демонстрировать обуревающие его чувства, а вот сохранять трезвый рассудок и холодную голову – и близко нет. Жаль; он ведь знает, почему это важно.

– Дальше куда?

– Сейчас решим. Давайте-ка три метра к северу, пять к западу.

Задумался. Лидия, согревая озябшие пальцы, зажгла между большим и указательным яркую золотую искру и заставила крохотный огонёк танцевать в воздухе у самых кромок ногтей. Яр наблюдал с тщательно скрываемой завистью. Столь тонкое искусство всё ещё ему недоступно; так оно и останется, если юный волхв не научится идеально себя контролировать.

Он снова порядком промахнулся. Лидия без труда прикинула дистанцию и демонстративно переместилась точно по заданным координатам, оказавшись в паре метров от взъерошенного ученика.

– Сосредоточьтесь, юноша, – потребовала она, наблюдая, как Яр пробирается к ней через сугробы. – Что вам помешало на сей раз?

– Я был уверен, что север там, – он указал куда-то вправо. Лидия проследила за его жестом.

– Что вас заставило так думать?

Досадливо дёрнул плечом. Должно быть, поторопился, не проверил первую пришедшую в голову мысль.

– Здесь всё равно не понять.

– Правда? – Лидия сочувственно покачала головой и небрежно кивнула на усыпанное серебристыми огнями небо. – Взгляните: Полярная звезда к вашим услугам.

Яр хмуро покосился на небосвод, словно бы задрапированный тяжёлым чёрным бархатом.

– Я плохо знаю ваши звёзды.

– Они почти те же самые, что и по другую сторону границы, – Лидия вскинула руку, соединяя невидимой линией Большую и Малую Медведиц. – Смотрите: звездочёты Ястры располагают здесь Воина, и вот его главная звезда – Ариново Око. У нас она зовётся Полярной. Или, если хотите, есть более яркая, Ан-Ирисси, Веретено. Вон там, в созвездии, которое вы называете Пряхой…

Когда-то она горела наивной идеей кропотливо зарисовать положения ярчайших звёзд по другую сторону разлома и попробовать высчитать разницу в возрасте двух сопряжённых миров. Умела грезить о великих открытиях. Со временем эти мечты сошли на нет; их заместили сперва пустые надежды на то, что всё вернётся на круги своя, а затем – не менее пустые сиюминутные желания. Теперь не осталось и этого.

– Всё равно, – Яр задумчиво оглядел небосвод. – Что-то не так. По-другому, чем… чем я помню.

– Безусловно, различия есть. Более того, они есть даже в ночь одинокой звезды, хотя мы и не видим их невооружённым глазом.

– Что значит – ночь одинокой звезды?

Лидия вопросительно вскинула брови.

– Я полагала, вы знаете. Так называют время, когда можно преодолеть границу между мирами, даже не обладая даром. В эти часы рядом с разломом звёздное небо видно достаточно чётко, поскольку его картины по обе стороны почти совпадают. Явление крайне редкое: я за свою жизнь не застала ни одной такой ночи…

– Как это работает?

Свешникова, раздумывая, склонила голову к плечу. Теорию множественных миров сдают на четвёртую категорию. Закон, однако, позабыл запретить излагать её выходцам из этих самых миров, да и про отдельные занимательные рукописи он совершенно не в курсе.

– Есть теория, что разлом имеет природу скорее временную, чем пространственную, – осторожно сказала Лидия. В памяти на миг воскрес призрак отцовского кабинета: шкафы с фанерными полками, прогибающимися под тяжестью книг, старомодный стол с зелёным сукном, разложенные под настольной лампой черновики статей, ещё не ставшие совершенно секретными… – То, что мы называем мирами, всего лишь разные временные потоки, а разлом – проекция точки их сопряжения. Гравитационная аномалия, как предполагал… один учёный, – Лидия печально улыбнулась. Успел бы отец закончить расчёты, не отвлекайся он на бесконечную череду учеников? – Чем ближе к точке, тем сильнее и хаотичнее искажения в течении времени. Живые и неживые существа из-за них весьма неуютно себя чувствуют. Сам шаг из одного потока в другой – убийственно энергозатратное дело.

– А мы можем позволить себе маленькую смерть, – сумрачно заметил Яр.

– Да, мы выдерживаем шаг через границу. Хотя ощущения, надо сказать, не из приятных, – хмыкнула Лидия. Было время, когда она очертя голову носилась через границу и ничуть не тяготилась дурным самочувствием. – Но в ночь одинокой звезды разлом успокаивается. В непосредственной близости от него потоки времени приблизительно выравниваются в скорости, и пока это длится, перейти из одного в другой не составляет труда.

Яр напряжённо хмурился, осмысляя услышанное. Стоит предложить ему университетский учебник физики или теория относительности слишком сложна для пятнадцатилетнего юноши, пусть даже весьма неглупого? Без этого нет смысла показывать разрозненные отцовские заметки: ничего не поймёт, кроме искусно переложенных на русский язык древних иастейских поэм…

– Почему так происходит? – наконец спросил Яр.

Лидии нравилась в нём эта черта – заглядывать вглубь вместо того, чтобы скользить по поверхности. В сочетании с поистине бараньим упрямством она сделала бы из него превосходного исследователя – в другие времена, в другом мире. Свешникова сдержала горький вздох.

– Пока никто не знает, – и не узнает, если Управа продолжит перекраивать Магсвод под устав святой инквизиции! – Всё, что у нас есть – старые свидетельства и недоказанные гипотезы. Взгляните, – Лидия указала на распластавшегося над горизонтом Дракона, – вот эта звезда – иастейцы зовут её Ас-Сарри, Небесный Пламень – описана как самый яркий объект, видимый вблизи разлома в такие моменты. Это и есть одинокая звезда – звезда одиноких.

Порыв ветра сопроводил её слова протяжным воем. Яр, запрокинув голову, неотрывно смотрел на небо. То ли так падал скудный лунный свет, то ли дело было в нездешних его чертах, но Лидии он показался вдруг старше своих лет. Она не задавалась прежде вопросом, чем заняты его сверстники; навряд ли курсом высшей математики или неисследованными дебрями теоретической магии. Что уж там, саму мадам Свешникову в его годы больше всего интересовало, умеет ли целоваться один подающий надежды отцовский ученик.

– Вы сказали – разные потоки времени, – медленно, не глядя на наставницу, проговорил Яр. – Какова разница?

– В прогрессе общественных систем? Весьма очевидная…

– Нет, – резко оборвал её ученик. Бросив смотреть на звёзды, он обернулся к Лидии; отражение луны в его глазах казалось бледным пламенем. – Если потоки выравниваются только в ночь одинокой звезды, значит, по разные стороны черты время идёт по-разному. Насколько?

Свешникова прикусила язык. Не стоило вообще заговаривать на эту тему! Почти шесть лет всё шло ни шатко ни валко, и вот она сама, собственными руками…

– Я полагала, вы знаете, – беспомощно и оттого зло повторила она. Разумеется, лгала. Знай он на самом деле, не задержался бы здесь ни одной лишней минуты. Может быть, вовсе отказался бы переходить черту. – Там время идёт несколько быстрее. В среднем… если аппроксимировать… примерно… чуть меньше, чем в пять раз.

Яр изменился в лице. Все эти годы он украдкой считал дни, проведённые в чужом мире; прикинуть, сколько времени прошло там, ему не составит труда. Разумеется, рано или поздно он узнал бы, но лучше бы позже, через несколько лет, когда это уже не имело бы значения… Но ведь это не может не иметь значения! Да, ей всё равно, что происходит по другую сторону границы, но ведь не ему же! Как ему может быть всё равно? Почему она ни на миг об этом не задумывалась?

– Мне надо вернуться, – спокойно сказал Яр.

Однажды он это уже говорил. Лидия хорошо помнила: он едва не плакал, злился на неё и на весь мир, сам не знал толком, что ему делать и зачем. Сейчас голос его был холоден, и оставалось только гадать, что за буря бушует в его душе.

– Юноша… Яр, – проговорила Лидия как можно мягче. Чёрт, как чудовищно она перед ним виновата! И во лжи, и в преждевременной правде. – Это опрометчивое решение. Оно не принесёт вам ничего, кроме проблем…

– Проблем! – презрительно бросил Яр. – При чём тут проблемы? У меня долг есть, а я…

Он горько сжал губы. Леший, ему нет и шестнадцати, он ведь попросту не понимает…

– По ту сторону прошло больше двадцати лет, – негромко, чтобы заставить ученика прислушаться, проговорила Лидия. – Может статься, ваши долги раздавать уже некому.

Яр разом помрачнел, и она, к своему ужасу, поняла, что избрала неверный аргумент. Она ошибалась чёрт знает сколько времени, воображая, что хорошо его изучила. Примеряла на него личину здешнего обитателя – вроде рассудительного Авилова или себя самой, сбежавшей однажды от трудностей в уютное болотце рутины. А меж тем Яр не был созданием благополучного мира, приучившего обывателей ставить во главу угла собственное удобство. Леший побери, его воспитывал Драган! И этого человека она пыталась разубедить обещаниями невзгод и печалей?

– Послушайте, – Лидия нарочито зябко повела плечами и искренне обрадовалась, заметив промелькнувшее на лице ученика беспокойство. – Помните, мы как-то говорили о том, что в нашей жизни нет ничего постоянного, кроме клятв? Волхвы всегда путешествовали между мирами и всегда находили себе занятие по обе стороны границы. Здесь вы нужны ничуть не меньше, чем там. Может быть, даже больше…

– Неправда, – решительно отрезал Яр. – Здесь у вас есть ваши службы… Надзор, безопасность. А там есть только мы.

– Тот мир изменился, – возразила Свешникова. – Никто не знает, в какую сторону.

– Нежить из него никуда не делась.

Лидия невесело усмехнулась. Что правда, то правда. Нежить пропадёт с лица земли только вместе с живыми, а атомную бомбу по ту сторону вряд ли успели изобрести.

– Наша работа не ограничивается истреблением нежити, – напомнила она. – Вы можете принести намного больше пользы, если…

– Вы сейчас не об Ильгоде беспокоитесь, – убийственно откровенно отрезал Яр.

– Я беспокоюсь о вас, – честно ответила Лидия. – Раз уж так сложилось, что я за вас отвечаю…

– Так не отвечайте, – он требовательно протянул ей левую руку. – Я верну вам клятву.

Свешникова покачала головой и отступила на шаг.

– Не спешите отказываться от дарованного, – она печально улыбнулась. Дорого досталась ей эта простая истина. – И вообще не торопитесь с суждениями. Гнев и страх – дурные советчики. Давайте вернёмся в Москву и поговорим на свежую голову…

– Я и так много времени потерял.

– Днём больше, днём меньше, – упрямо возразила Лидия. – Вы ведь всё равно не отправитесь в путь с пустыми руками. Это было бы верхом безрассудства.

Яр поморщился, словно она ткнула его булавкой. Обвинение в безрассудстве для него самое болезненное – и самое справедливое. Если гордость возьмёт верх, если проснётся здравый смысл, если мальчик совладает с собственным пламенным нравом… то, может статься, решение его не изменится. У него есть выбор. Он очень, очень хорошо это знает.

– Поедемте, – мягко попросила Лидия. – До разлома всё равно лучше добираться на машине. Вы ведь помните о том, что применять магию вблизи границы опасно?

Яр, помедлив, кивнул. Вот и славно… Есть хотя бы несколько часов, чтобы его убедить. Не дать сделать ошибку, но и не отнимать свободу воли. Не погасить молодое пламя, но и не превратить его в едва тлеющую искру, как случилось с доброй половиной здешних волхвов…

Её никогда всерьёз не заботила судьба разрозненных княжеств и великих империй по ту сторону границы. Ей давно уже стало плевать на собственный мир, утративший будущее, на суетливых минусов, делающих вид, что правят окружающим их хаосом. Чёрт возьми, даже московское сообщество с известных времён почти перестало её волновать! Но к ученику она разучилась быть равнодушной. Отчего-то чертовски важно было знать, что он жив и здоров, что при нём и его быстрый ум, и решительный нрав, и редкой силы могущество. Должно быть, в миг, когда она со всей ясностью поняла, что самой ей ничего уже не сделать с разрастающимся гибельным беспорядком, её прощальный долг Драгану превратился в надежду. В мальчишке из захолустной ильгодской деревни было что-то, чего Лидия не находила в холёных московских волхвах, в напыщенных магах из многовековых династий, в беспокойных исследователях и в суетливых практикантах. Что-то, что Ар-Ассан называл негасимым пламенем.

Ей ни в коем случае не хотелось его погубить.

***

Большую часть неприметного тряпичного рюкзака занимали книги. Бумажные, завёрнутые в целлофан и надёжно упрятанные под всяким хламом, полезным, но не представляющим никакого интереса. В потайном кармане лежало золото – не колдовское, самое обычное, с едва заметными следами плавления там, где прежде стояли пробы. Яр не хотел его брать, пусть даже здесь оно ценилось намного меньше. Будь его воля, он вообще не брал бы ничего, кроме книг.

– Этот разлом крайне неудобен, – обманчиво буднично рассуждала Лидия Николаевна. На губах её застыла фальшивая улыбка. – Мало того, что далеко добираться, так ещё и кругом живут минусы! Не представляю, как они себя здесь чувствуют…

– Мы жили рядом с разломом, – отстранённо сказал Яр. – Нежити было много, а так – ничего необычного.

Лидия Николаевна прекратила улыбаться.

– Если не ошибаюсь, именно прогулка к разлому коренным образом изменила вашу жизнь, – негромко проговорила она.

Яр усмехнулся в ответ.

– Дважды.

Наставница – она всё ещё оставалась его наставницей – остановилась меж деревьев, похожих на лишённые плоти почерневшие костяные остовы. Невесомые белые хлопья безмолвно опадали на землю, одетую в снежный саван. Сейчас середина зимы, мёртвое, ничейное время. Даже буянившая недавно нежить сидит по своим норам и лишний раз не выходит на свет, лунный ли, солнечный.

Но это – здесь.

– Я не пойду дальше, – глухо сказала Лидия Николаевна. – Надеюсь, вы простите мне малодушие.

Кто он, чтобы её прощать? Яр почтительно склонил перед нею голову. Пусть наставница и мнила иным его путь, она слишком многое ему даровала, чтобы не испытывать к ней благодарности. Она и впрямь великая волшебница; в Ильгоде о ней сложили бы песню, а может, и не одну. В прежней Ильгоде.

– Спасибо вам, – искренне сказал Яр и растерянно смолк. Слова потерялись, истаяли, как снежинки на разгорячённой коже.

– Отблагодарите меня несколько более весомо, юноша, – Лидия Николаевна тепло улыбнулась. – Храните в памяти мои уроки, не продавайте дёшево свою жизнь… и заглядывайте ко мне. В любое время. Престарелые тётушки любят поить гостей чаем и слушать удивительные истории.

– Вы не похожи на престарелую тётушку, – Яр невольно улыбнулся. Она иногда выпрашивала похвалу вот так, исподволь, и всякий раз потаённо радовалась, когда он следовал правилам этой игры. Впрочем, нельзя сказать, что он не был с ней честен. – Я приду. Когда закончатся книги.

Наставница насмешливо хмыкнула.

– Вы могли бы притвориться, что имеете в виду со временем по мне соскучиться. Впрочем, к чёрту. Помните: в этом мире есть место, где вам всегда будут рады.

Всегда будут рады… Ему мечталось когда-то, что его станут встречать с ликованием и почестями везде, куда бы он ни пришёл. Так, как встречали Драгана. Этого не будет, теперь всё по-другому… Лидия Николаевна неподвижно стояла между деревьев, глядя ему вслед – точь-в-точь так же, как когда-то старик Белогородский. Яр уходил на две сотни дней, а прожил здесь почти шесть лет, и долгих, и торопливых, наполненных диковинным и неведомым – таким, какого не было ни в Ильгоде, ни в целом мире по ту сторону границы. Может статься, и в родных землях найдётся место здешним чудесам, ведь для них совсем не нужны чары…

Неприметный древесный ствол дрогнул и раздвоился в бледном лунном свете. Долговязый лесовик заступил Яру дорогу; он пошатывался на длинных ломких ногах и беспокойно скрёб правый бок, весь поросший лишайником. Глаза у неживого были сторожкие.

– Нельзя сюда, – воровато оглядывась, сообщил лесовик. – Не след. Не ходи.

– Я здесь по праву, – возразил Яр. – Хочу уйти через черту.

– Куды тут уйдёшь-то! – лесовик в ужасе замахал лапами-ветками. – Погибель там, как есть погибель! Не ходи, парень, жив останешься!

Яр возмущённо фыркнул.

– Кто только тебя стражем поставил? Волхва от ведьмака отличить не можешь!

Неживой озадаченно поскрёб в затылке.

– Да леший наш и поставил, – простодушно признался он. – Говорит, стеречь надо, чтоб никто не ходил. А ты что ж, парень, взаправду из волхвов будешь?

Вместо ответа Яр зажёг над ладонью искристое волшебное пламя. Лесовик отпрянул, заворожённо уставился на огонь; должно, давно не видал. Никакой он не страж. Так, пугало для грибников…

– Вот диво-то, – потрясённо проговорил лесовик. – Врут, сталбыть, что перевелась ваша порода?

– Стало быть, врут.

– Да-а-а, вот уж не угадаешь, какие чудеса в свете бывают, – философски заметил лесовик и почтительно отступил в глубокий снег. – Ступай, волхв. Лёгкой тебе дороги.

Это он зря: лёгкой дорога не будет. Как и прежде, разлом тянул к себе, будоражил стучащую в висках кровь. Так и хотелось сорваться с места, бегом броситься к холодной черте. Яр задрал голову, разглядывая ночное небо сквозь сетку оголённых ветвей. В морозной вышине реяли бледные призраки звёзд, сразу зимних и летних; одни неподвижно сверкали среди непроглядной черноты, другие скользили сквозь предрассветный сумрак. По ту сторону разгорается ранняя заря. По ту сторону минуло два десятка лет…

В миг, когда всё вокруг умерло, ему показалось, что в его власти обуздать струящееся мимо время. Словно могло быть так, чтобы у древней межи его ждал одинокий мальчишка, напуганный встречей с грозным стражем границы. Что он тогда сказал бы? Предостерёг? Поощрил?.. Он сам не понимал толком, сколько в его доле горя, а сколько – счастья. А сколько было бы, откажись он идти с Драганом? Как теперь узнать?

Повеяло теплом. Яр зажмурился, замер на несколько мгновений, прогоняя подступившую к горлу дурноту. К этому можно привыкнуть, как можно привыкнуть к боли или к изнурительному труду. Пахло нарождающимся летом: молодой листвой, влажной, напоённой вешними водами землёй, свежей утренней росой. Где-то впереди, поодаль от разлома, на разные голоса пели птицы. Стараясь ступать бесшумно, Яр сделал несколько осторожных шагов прочь от холодной черты. Вот могучие старые вязы, вот разросшаяся крушина; вот полянка, посреди которой торчит выломанный бурей пень. Заворожённый ожившим сном, Яр приблизился к торчащей из земли коряге. Того и гляди примерещится безутешно плачущая девчонка, а с нею и стерегущая границу тень…

Внутри подгнившей коры не было ничего. Время, влага и жучки выели всё, что осталось от сломанного когда-то дерева, и оставили лишь бесплодную пустоту. Страж не появится: его дело – встречать тех, кто идёт к границе, а не от неё. «Почто пришёл, волхв?..» И правда, почто?

Яр сбросил с плеч куртку и убрал в рюкзак. Его одежда и без того лишь отдалённо напоминает здешнюю, а мягкая, искусно выделанная кожа подавно не по карману одинокому молодому страннику. Из юной зелени выглянули сероватые шесты изгороди, похожие на торчащие из земли когти. Цветные ленты, расписанные заклинаниями, едва шевелились на слабом ветру. Яр пригляделся: они поблекли и истрепались, начертанные на ткани буквы расплылись от дождевой влаги. Бессильно трепетали истончившиеся синеватые ниточки чар. Тот, кто сплетал их, пытался уберечь живых от обитающей в лесу нежити и от напастей, которыми грозила холодная черта. Неведомый колдун не знал, что сама близость разлома сводит на нет все его труды. Яр зачем-то тронул кончик одной из лент; ткань в его пальцах рассыпалась на волокна. Мелкая сухая пыль растворилась в прохладном воздухе.

Он и торопился, и медлил одновременно. Выбравшись к кромке Гиблого леса, Яр пошёл вдоль неё, не рискуя выйти в поля. Солнце поднималось всё выше, но в диких лугах близ опасной чащи никого было не видать. Люди, как и прежде, обходят эти места десятой дорогой… Или попросту больше не живут поблизости. Яр отогнал эту мысль.

Лес мало-помалу кончился. Здесь было уже достаточно далеко от разлома, чтобы магия присмирела и вновь стала послушной, однако Яр не спешил прибегать к пространственным чарам. Он не слишком верил полустёртым воспоминаниям и страшился поджидающей его неизвестности. Лидия Николаевна назвала его решение безрассудным – теперь он запоздало понимал, почему. Но бежать назад, в сытый и благополучный мир по ту сторону границы, под крыло к всеведущей наставнице было бы трусостью. Дома он нужнее – значит, его место здесь.

По старой дороге, ведущей мимо окрестных деревень к Вихоре, неторопливо ползла телега. Она шла от города; меж бортов громоздился укрытый рогожей груз, на передке сидел молодой паренёк, ровесник Яру или, может, немногим старше. Что он скажет, если поведать ему о том, как волокущую возок кудлатую лошадку заменить огнём и металлом? Наверное, осенит себя обережным знаком и прогонит краснобая прочь. Яр огляделся, оценивая расстояние от леса: не хотелось выглядеть для возницы выходцем с того света, хотя, леший побери, так оно и было! Поправив на всякий случай рюкзак, он решительно зашагал через луг наперерез телеге.

– Добрый человек! – собственный голос показался ему чересчур громким. Возница, услыхав, выпрямился и подозрительно сощурился на незнакомца. – Куда… куда путь держишь?

Чтобы убедить паренька, что перед ним не нежить, Яр очертил в воздухе полузабытый священный знак. Он знал теперь, что это всего лишь суеверие: тени или полуднице ничего не стоит сотворить такой же, если хватит мозгов. Но здесь, должно, до сих пор верят, что неживым недоступно всё осенённое божьим именем. Судя по тому, как расслабился возница, так оно и есть.

– Так вестимо, куда, – отозвался парень, выбирая вожжи. На Яра он глядел с любопытством, но недоверчиво и пасмурно, точно ждал подлости. – По той дороге впереди только Заречье.

Яр тайком перевёл дух. Значит, Заречье цело. Значит, что-то сталось с Бродами и Медвяным.

– И мне туда, – осторожно сказал он.

Возница тут же напрягся.

– А ты чьих будешь?

Правду говорить нельзя. И из-за клятвы, и потому, что она покажется парнишке очевидной ложью. Он наверняка всех деревенских наперечёт знает, а Яр ему даже на вид чужой. В родных-то краях…

– Я из Вихоры, – наугад попробовал Яр. Вихора – большой город на перекрестье торговых путей, там всегда было полно чужеземного люда… – Давно в здешних местах не бывал, иду вот… Без дурного в уме, на языке и на сердце. Не подвезёшь ли?

– А что тебе в Заречье надобно? – упрямо спросил возница.

Яр без труда поймал его взгляд.

– Ничего, мир повидать. Не бойся меня. Я никого не обижу.

Возница бестолково моргнул, задумался на несколько мгновений и подвинулся на козлах.

– Ну залезай, раз такое дело…

Он ревниво проследил, как Яр легко взобрался на повозку, и прикрикнул на ледащую лошадёнку. Та устало фыркнула, тяжело прянула с места; копыта мерно застучали по сухой укатанной дороге. Мимо медленно потянулись луга, укрытые невесомой утренней дымкой.

– По имени-то тебя как? – спросил возница.

– Яр. А тебя?

– Молчан, – парень пожевал губами, хмуря выгоревшие на солнце брови. – Я в Вихоре знаю Яра Рудознатца и Яра Хромого, а ты – ни тот, ни другой.

– Я в Вихоре почти не бываю, – осторожно сказал Яр. – Странствую. Давно уже.

– Вон как, – значительно протянул Молчан. – А я всё думаю, чего ты не по-нашему говоришь как-то…

Яр прикусил язык. Сколько он привыкал по ту сторону к тамошнему стремительному говору – и не заметил, как привык.

– А чего странствуешь-то? – полюбопытствовал Молчан. – Не из соколов ли будешь?

Это ещё кто такие?.. Яр покачал головой: лучше не рисковать быть пойманным на незнании чего-нибудь важного. А он, похоже, очень многого не знал.

– Странствую так просто, – солгал он и прибавил уже честнее: – Место себе ищу.

– Да и что ж ты тогда сюда-то идёшь? – Молчан изумлённо поднял брови. – Ежли в Вихоре не сиделось, так и шёл бы в Гориславль. А тут что – тоска одна…

Гориславль. Раньше такого места в Ильгоде не было. Должно, построили взамен сожжённого Белогорода…

– Или в Веннебур, – продолжал Молчан почти мечтательно. Наверное, сам хотел повидать свет. – У поморян, говорят, хорошо нынче, а своих они привечают. Ты ж из них будешь?

– Только по матери.

– А-а-а, вон чего… Я вот и по отцу, и по матери здешний, – сообщил Молчан. То ли хвалился, то ли жаловался, а может, и то, и другое сразу. – Вишь, вожу из города всякий скарб, а в город – снедь на продажу, как пора подходит. Отец раньше сам возил, а нынче весной как разбила его костяная хвороба, так с постели-то и не встаёт – вот мне приходится.

Яр рассеянно пошевелил пальцами, будто для заклятия. Костяная хвороба, то есть почти любая болезнь, от которой ломит кости и ноют суставы, наверняка запросто поддаётся исцелению через волшбу – если, конечно, тело не бунтует само против себя; тогда передавать жизненную силу бесполезно и даже вредно. Биологии Лидия Николаевна уделяла меньше внимания, чем физике, но то, что она сочла нужным рассказать, Яр запомнил. Он мог бы помочь Молчанову отцу: если не излечить, то хотя бы облегчить боль через ментальные чары. В былые времена его бы об этом попросили.

– Какие в Заречье дела? – спросил Яр, глядя в сторону. Набирающее силу солнце вызолотило молодые травы, залило округу слепящим светом – так, что слезились глаза.

– Вестимо, какие, – Молчан лениво шевельнул вожжами, понукая лошадку. – Живём помаленьку. Рожь сеем, репу сажаем. Храмовые говорят, Вельгоровой милостью будет в нынешнее лето добрый урожай.

Храмовые. Никогда прежде в Ильгоде храмов не было – только капища. Это у южных соседей водился обычай строить богам обители… А луга меж тем так и тянулись вдоль дороги, неизменные, вечно живые. Что бы ни творилось у людей, каждой новой весной поднимают головы дикие травы, тянется к солнцу ржаной колос, раскрывают синие венчики васильки. Так было, так будет, даже когда в старых деревнях никого не останется…

– Вон, гляди, – Молчан кивнул в сторону пригорка над рекой, увенчанного частоколом из тёсаных брёвен. – Уж почти и приехали.

Яр и сам видел. Само собой, это был уже не тот частокол, на который он когда-то, в позапрошлой жизни, забирался поглазеть на волхва. Новый – именно что новый: брёвна ещё даже потемнеть не успели – был шире и выше, с хищно заострёнными зубцами. Ворота, которые прежде днём всегда держали открытыми, теперь стояли наглухо запертыми. Яр беспокойно поправил на плече лямку рюкзака. На душе было пасмурно.

– Хо-о-орь! – завопил во всю глотку Молчан. – Открывай, пёсий хвост!

– Кто таков будешь? – глухо спросили из-за частокола. Яр невольно поморщился: окажись на их месте какая-нибудь серьёзная нежить, незадачливый страж ворот был бы обречён.

– То я, Молчан! Открывай давай, да поживее!

По ту сторону частокола сердито закряхтели. Дерево скребнуло о дерево; должно, на железный засов не хватило денег. Молчан ждал, праздно поигрывая вожжами. Левая створка ворот нехотя поползла навстречу. Человек, толкавший её, был стар и сед, но Яр его не знал. Вообще никого по имени Хорь он в Заречье не застал. Завидев Молчанова попутчика, привратник замер и подозрительно сощурился.

– А ты ещё кто?

Яр торопливо коснулся левой рукой лба, губ и груди. Этот жест, когда-то привычный и естественный, слегка успокоил старика.

– Я гость, добрый человек. Зла с собой не несу. По имени меня – Яр, – а как по прозванию и по ремеслу, пусть лучше не знает. Леший побери, хоть кому-то здесь можно сказать правду?

– Ты, дед, зря зенки-то не лупи, – насмешливо бросил Молчан. – Хошь в каждом встречном-поперечном крамольца выглядывать – так и иди в храмовые! А ежли тут сиднем сидеть взялся, то давай ворота открывай, покуда я на жаре не спёкся.

Хорь молча склонил голову и побрёл ко второй створке. Он заметно припадал на левую ногу и двигался дёргано, будто каждое сокращение мышц причиняло ему боль. Яр спрыгнул в высушенную солнцем пыль, в несколько шагов опередил старика и, взявшись за тяжёлую бревенчатую воротину, что было сил потянул на себя. Хорь глядел на него сумрачно, Молчан – недоумённо.

– Проезжай, – бросил Яр попутчику, отряхивая ладони. – Теперь пролезешь.

Молчан покорно тряхнул вожжами. Возок неохотно тронулся с места и принялся протискиваться между раскрытых створок. Хорь угрюмо наблюдал. Будет ли малодушием оставить всё как есть и просто пойти следом за телегой? Старик хоть и мучается, но далеко не при смерти, а выдавать себя было бы опрометчиво. Лидия Николаевна без колебаний велела бы ученику не нарываться на неприятности, а вот Драган… Что сказал бы Драган?

– Погоди, – Яр осторожно придержал привратника за плечо. – Дай я помогу.

– Чего ты руки марать будешь? – огрызнулся старик. – Иди. Чай, заждались уж тебя… гость.

Изловчившись, Яр поймал его сухую ладонь, перепачканную смолой. Совсем ненадолго: не в его силах выправить неправильно сросшиеся кости, но он хотя бы может на время прогнать боль и старческий холод из усталых жил. Пока Хорь не опомнился, Яр заглянул ему в выцветшие глаза и коротко приказал:

– Забудь, что я сделал.

Мгновение-другое старик стоял недвижно, точно боролся с собой, а потом вновь смиренно склонил голову. Растерянно побрёл к врытой в землю колоде, на которой, должно, проводил часы бдения при воротах. Яр осторожно закрыл обе створки и устроил в пазах тяжёлый засов. Кажется, обошлось на первый раз. Сколько ещё придётся действовать вот так – тайком, воровато озираясь по сторонам?

– Ну, куда тебе теперь? К старосте, что ли? – нетерпеливо спросил Молчан, оглянувшись через плечо.

Яр махнул ему – поезжай, мол.

– Дальше сам разберусь.

– Так нынче, почитай, по домам-то никого нету, в поле все…

– Я дождусь. Благодарствую за помощь, добрый человек.

Если бы не наложенные на него чары, Молчан нипочём не выпустил бы чужака из виду. Нечестно было отбирать у парня выбор. Ментальная магия – самая недобрая часть волшебного дара; она роднит волхвов со злейшим врагом и будто холодной чертой отделяет от людей, беззащитных перед внушением. Мир, в котором приходится выбирать между своей жизнью и чужой свободой, серьёзно болен, и одним лишь прикосновением волшбы его не вылечить.

Яр не спеша зашагал вдоль единственной улицы. Она стала длиннее, чем он помнил, и дома вдоль неё стояли незнакомые. Новые. Занятые домашней работой женщины и бездельничающие дети провожали пришлого любопытными взглядами, но приветствовать не спешили. Стариков, за исключением оставшегося у ворот Хоря, совсем не было видно. Из-за поворота выступил величавой громадой бывший кузнецов дом; здесь, конечно, давно уже живут другие люди, но ни тёмные бревенчатые стены, ни искусную резьбу на ставнях время не тронуло. Будто вот-вот выйдет на высокое крыльцо тётка Любава, упрёт руки в бока и крикнет на Пройду, чтобы на двор к ней не смел ходить…

А напротив богатого дома лежало пепелище.

Бугристые обугленные остовы слепо целились в безоблачное небо, словно чёрные стрелы. Покосившийся забор, тоже кое-где тронутый пламенем, кренился внутрь брошенного двора; груда горелых брёвен громоздилась там, где когда-то стояла старая рига. От отцовской избы остался один лишь пепел, сквозь который прорастали молодые летние травы. Выстроенный по соседству новенький сруб словно бы сторонился отмеченного огнём места. Гарью не пахло; должно, со времён пожара минула уже не одна зима. Яр оперся ладонью о подгнивший комель, державший на себе остатки забора. Раскалённый ветер хлестнул его по щеке. Где-то в полях за частоколом оглушительно стрекотали кузнечики.

– Что тебе надобно, добрый человек?

Яр рывком обернулся, будто застигнутый за чем-то постыдным. Невысокая женщина, одетая в простое платье из небелёного льна, глядела на него без страха и без тепла. Смуглое лицо её, всё ещё сохранявшее остатки былой красоты, было иссечено морщинами и отмечено болезненной худобой. Ей не следовало бы первой заговаривать с мужчиной, да ещё с чужаком. Что её заставило?

– Ничего дурного, – через силу выговорил Яр. – Здесь… здесь жила когда-то моя родня. Думал… найду кого-нибудь.

– То какая же родня? Уж не Волк ли?

– И Волк тоже.

Женщина схватилась за сероватый от грязи передник, скомкала грубую ткань в сухих ладонях.

– А ты кто ж ему будешь – сын али племянник? Я, вишь, сестрой прихожусь.

– Я… – Яр замялся. Слова рассыпались мелкой пылью, растаяли, как последний вешний лёд. – Зима, ты ли?

– Я и есть.

Не верилось. Яр её помнил светлокосой девчушкой, а теперь стояла перед ним незнакомая женщина, много недоброго в жизни повидавшая. Вроде бы и знал, что так будет, но одно дело знать, а совсем иное – увидеть воочию. Он молчал; сказать ему было нечего.

– Пойдём-кось лучше ко мне в дом, – Зима быстро огляделась, будто опасалась чужих глаз. – Поговорим ладком… Скажешь мне про Волка. Поди, высоко нынче сидит в Гориславле-то…

– Пойдём, – ровным голосом отозвался Яр. Отступил на шаг, бросил прощальный взгляд на то, что осталось от родного дома. – Только про Волка я ничего не знаю.

– Вот как, – Зима сощурила на него светлые глаза. Теперь она сама говорить посредь улицы не хотела. – Вот как… Ну, идём, идём, с дальней дороги-то отдохнуть надобно.

Своим она называла добротный дом на дальнем от ворот конце деревни. Его поставили позже, чем Яр ушёл с волхвом из Заречья; должно, как раз к Зиминой свадьбе. Здесь новых изб было мало – наверное, пожары отчего-то сюда не добрались. Зима распахнула калитку, первой вошла на двор; Яр шагнул следом. У птичника носились, пугая нерасторопных кур, двое белоголовых мальчишек, похожих, как две капли воды. Зимины внуки. Леший побери, она ведь даже не старше Свешниковой…

– А ну уймитесь, неслухи! – звонко прикрикнула Зима, очень знакомо уперев руки в бока. – Вот ведь наказание! Всё отцу скажу – то-то всыплет вам!

Мальчишки тут же бросили гонять тощих птиц и, завидев незнакомца, как по приказу уставились на него. Глаза у обоих были карие, внимательные, с лукаво приподнятыми уголками – такие же, какие Яр привык видеть в зеркале.

– Бабушка, то кто?

– Гость, – строго сказала Зима и погрозила пальцем: – Вы мне бросьте курей донимать! Ещё станете безобразить – до Вельгоровой ночки со двора не пущу!

В доме она вынула из печи чугунок с пустой овощной похлёбкой, отрезала два ломтя ноздреватого серого хлеба. Села против Яра, прерывисто выдохнула. Спросила глухо:

– Ну, сказывай: жив он? Ушёл, что ли, от тех… От храмовых? В дальние страны подался?

Яр горько усмехнулся.

– В очень дальние.

– И где ж теперь?

– Здесь. Перед тобой сидит.

Зима беззвучно раскрыла рот, неверяще покачала головой. Немудрено. Это он чудес навидался столько, что вряд ли теперь чему-то всерьёз удивится. Яр осторожно шевельнул пальцами, сплетая чары тишины. Вдруг кто-нибудь услышит их разговор, вдруг это навредит Зиме и её семейству…

– Правду, значит, говорят, – едва слышно прошептала она, глядя Яру в лицо, – что, дескать, волхвы не стареют…

– Стареют в свой срок, – Яр покачал головой. – Я не старше, чем ты видишь. Там, где я жил, за один день проходит пять здешних.

Мысль эта обожгла его с новой силой. Что бы ни говорила наставница, не было у него права отсиживаться за холодной чертой, пока родной дом занимался пламенем от вражеских стрел, – как теперь нет права зваться волхвом Зарецким. А раз так, то всё было зря…

– Боги милостивые, – Зима очертила перед собой священный знак, то ли благословляя брата, то ли заслоняясь от него. – А мы-то уж думали… Ни весточки от тебя, ни словечка… Драган, говорили, погиб…

– Это правда, – с трудом выговорил Яр. – А весточку никак было не подать. Я ведь почти не знаю, как здесь теперь.

– А то сам не видишь, – сестра улыбнулась печально. – Худо. Хуже, чем было. У нас тут весь окрестный люд собрался, кто после великой войны уцелел. Теснимся вот, но пока, богам хвала, не голодаем ещё. Вишь, почти всё отстроили, что степняки пожгли…

– Расскажи, что было, – попросил Яр, избегая смотреть ей в лицо.

Зима вздохнула, сцепила перевитые венами натруженные пальцы. Видать, выпало на её долю много тяжкого труда. Не того, что в радость, но того, что с горя.

– Ну а что ж было… Вот как меня замуж выдали, тогда же Волка в княжеское воинство и забрали, – заговорила Зима. – С тех пор два раза до нас весточку посылал: единожды – из-под Белогорода, единожды – из Гориславля. Уж Забавушка без него горевала… В то лето, как ей до́лжно было в Медвяное замуж уходить, к нам сюда и пришли. Сперва наречённый её погиб, а потом… Потом и в Заречье красного петуха пустили. До нашего конца, вишь, не дошло, хвала Заступнику, да всё одно мы сюда нескоро ещё вернулись. По лесам прятались, там, куда степнякам их боги ходить не велят. Вот и вышло, что уцелели одни только бабы да дети малые…

Она дрожащей рукой заправила под платок выбившиеся седые прядки. Яр молчал. Ему не представить, каково оно – скрываться от чужаков близ холодной черты, в вечном страхе, который меркнет перед страхом ещё бо́льшим, воплощённым и близким. Видеть, как горит вдали родная деревня, ставшая в одночасье погребальным костром. На что Драган сберёг ему жизнь, если самому ему беречь стало нечего?

– Потом уж, как улеглось, – продолжала Зима, – я к себе взяла Ладмирову вдову с малым сыном. Оно вдвоём-то полегче… Да и куда ей было податься? Сам видал, что с домом-то стало. Думали – всё, погибель, отвернулись от нас боги, ан нет. Холода как-то перебыли, а там уж пошло потихоньку… С Дарёной, с невесткой-то, сыновей вот подняли, уж и внуки, вишь, подрастают.

– А Забава?

– А Забава с нами не вернулась, – Зима вновь сложила пальцы в обережный знак. – Пошла к Великой Матери в услужение. Живёт отшельницей в заповедной роще. Я, вишь, хожу к ней в праздный день, повидать да проведать… Она тебе рада будет. Ить всё горевала…

Яр заставил себя усмехнуться. Может, и ему теперь одна дорога – в лесные отшельники, вот только смысла в такой участи никакого. Если в чаще отсиживаться, так зачем вовсе было возвращаться?

– Мне говорили, – осторожно сказал он, внимательно наблюдая за сестрой, – что в Ильгоде нынче волхвы не в чести. Правда ли?

Наставница ведь могла и выдумать. Однако Зима медленно, будто нехотя, кивнула.

– Правда. Всё Стридарово племя враги повывели. Больно уж много крови степнякам ваш брат испортил… Вместо вас теперь соколы с неживыми воюют.

– Кто это?

– Те, кто раньше к чародеям и к волхвам в ученики уходил. У нас здесь есть один, в Рябинах живёт. Пока, боги милостивы, справляется, не трогают нас неживые. Много их развелось, – Зима снова вздохнула. – Мы в дальние поля из-за них ходить перестали.

– Значит, найдётся мне работа.

– Боги с тобой! Побереги себя, – на сей раз Зима его осенила священным знаком. – Ежли кто вдруг прознает, так несдобровать тебе. А те поля перепахивать всё одно рук нету…

Голос её увял. Сквозь чары тишины слышно стало, как заливисто хохочут на дворе мальчишки-близнецы. Можно ли сделать так, чтоб им вольготно жилось на родной земле? Мало прогнать нежить из полей – надо ещё вопреки природе заставить оскудевшие почвы обильно плодоносить. Наставница рассказывала о том, как в их мире боролись с голодом; в её словах всё было просто и понятно, но как это применить здесь и сейчас – невозможно представить. Почему так? Разве Ильгода хуже?

– А где ж ты сам-то был? – нарушила молчание Зима. – Какие такие есть места, что дни там идут так долго?

– Совсем другие, чем здесь, – честно ответил Яр. – Ты представить себе не можешь, насколько.

– И что ж там, хорошо ли?

– Пожалуй, что хорошо.

– Так лучше и ступай туда, – Зима неуверенно улыбнулась. – Али не можешь теперь?

– Могу. Не хочу.

– Отчего же?

Яр на миг прикрыл глаза. Как тут объяснить, если он сам толком не понимает?

– Потому что место моё – здесь, – негромко сказал он.

Зима покачала головой.

– Место там, где жить в радость. Теперь ведь всё по-другому. Старые зароки прахом пошли, так чего ж их держаться? Здесь тебе только землю пахать да богов молить, чтоб урожай даровали, а разве для того тебя волхв учил?

Яр не ответил. Права Зима или нет? Кому хорошо станет, если он так и похоронит свой дар в серой бесплодной земле? А если не так, то на что он годится? Как переступить через пропасть, очертания которой лишь теперь стали выступать из тумана неведения? Долгих десять лет думал он, что дорога его окончится здесь, в Заречье, между холодной чертой и шумной многолюдной Вихорой. Что в северных краях всегда найдётся ему и работа, и кров, и доброе слово от благодарных соседей. Что отлучаться он станет лишь ненадолго, ради того, чтоб ответить на далёкий зов, а дом его будет здесь, рядом с отцовским, и все дороги будут заканчиваться у родного порога.

Теперь стало ясно: путь только начался, и будет он долгим и непростым.