Негасимое пламя

XXVII. С другой стороны

Свет прозаических лампочек, пропущенный сквозь сплошной занавес из хрустальных висюлек, дрожал на гладких боках фужера. Мурлыкал что-то умиротворяющее рояль, уставший за долгий вечер. Впущенный в зал робкий сквозняк едва колыхал душную взвесь зимних духов, сигарного дыма и лицемерия. Здешнее общество пытается походить на утончённую аристократию, но неизбежно остаётся самим собой – сборищем наглых мужчин и недалёких женщин. Они давно перестали быть интересными даже как предмет для насмешек. Не следовало сюда приходить. Худшего способа отвлечься просто не придумаешь.

Лидия поднесла фужер к губам – не столько ради шампанского, сколько для того, чтобы продемонстрировать окружающим нежелание вести беседу. Она смертельно устала улыбаться и любезничать. Так ли нужна теперь эта светская повинность, если она даже не может заполнить собой ставшие пустыми короткие зимние дни? Чтение или корпение над переводами принесли бы несравнимо больше удовольствия. Должно быть, так и подкрадывается старость.

– Вечер можно считать состоявшимся, – заметила, обращаясь сразу ко всем, полузнакомая красотка, слегка засахарившаяся от сладкой жизни. – Жаль, не нашлось минутки для поэзии. В стихах так много чарующей силы слова!

– Досадное упущение, – Маргарита Шевцова-Авилова, приблизившись, непринуждённо подхватила с подноса бокал отвратительной сангрии и изогнула в холодной улыбке ярко-алые губы. – Но, Лара, неужели вы знаете, где сейчас найти по-настоящему хорошего поэта? Всё, что в последнее время попадает мне в руки, только навевает тоску.

Ещё бы – если искать пищу для размышлений исключительно в бульварных романах. Маргарита Анатольевна, благородно-бледная и облачённая в бело-голубой шёлк, могла бы, пожалуй, сойти за утончённую даму – если бы Лидия не знала, что корысти и глупости в Кирилловой супруге хватит на десяток самых отборных базарных хабалок. Женитьба на дочери важного управского чиновника здорово помогла Авилову взгромоздить задницу в депутатское кресло, а заодно окончательно лишила предприимчивого волхва призрачного права на личное счастье. Любопытно, он ей просто врёт или заставляет забывать о своих похождениях на стороне?

– «Московскому зеркалу» следовало бы возродить творческую колонку, – заметила ещё одна дама, в тёмно-зелёном платье напоминавшая укрытый брезентом стог сена. Ей, как и Маргарите Анатольевне, пришлась по душе отдающая кислятиной холодная сангрия. – Может быть, я бы даже что-нибудь туда послала, хи-хи…

– Вы можете лично сообщить свою идею господину Потапову, – мадам Авилова указала бокалом куда-то в сторону кресел, занятых утомлёнными гостями. – Жаль, что «Зеркало» сейчас посвящает себя совсем другим проблемам… Не правда ли, Лидия Николаевна?

Свешникова холодно улыбнулась.

– «Зеркало» посвящяет себя тому, за что платят его редактору.

– Тогда я хотела бы знать, кто платит за все эти клеветнические помои! – выплюнула Маргарита Анатольевна. Тяжёлые золотые серьги в её ушах укоризненно качнулись. – Но вы, наверное, довольны. Вам ведь тоже не по душе то, чем живёт наше общество…

Дамы неодобрительно ахнули вразнобой. Обитательницы этого стареющего курятника непременно впадают в ужас, завидев под самым клювом тень хищной птицы.

– Мне не по душе любая несправедливость, Маргарита Анатольевна, – ласково проговорила Лидия. – Жаль, что мы расходимся во мнениях.

– Тогда вам следовало бы посетить благотворительный вечер, – прокурорским тоном заявила Авилова. – Управа устраивала на Рождество, вы не знали?

– Благотворительность – это прекрасно! – томная Лара мечтательно закатила глаза. – Она даёт нам возможность искупить свои долги.

Дамы согласно закивали. Лидия не сочла нужным на это отвечать. Какие долги у этих престарелых упырих – супружеские недоимки?

– Вы склонны к благотворительности иного рода, не правда ли? – резко спросила Авилова. На бывшую мужнину любовницу она смотрела теперь откровенно враждебно. – К такой, чтобы приносила вам удовольствие?

Продолжая любезно улыбаться, Лидия склонила голову к плечу и задумчиво оглядела пышущую негодованием перезрелую тётку. Вся её злость зиждется на зыбкой гордости за никому не нужную мнимую праведность. Когда-то Лидия думала, что люди не понимают своей свободы; теперь знала, что они попросту не желают её видеть.

– Стремление к удовольствиям – естественное свойство здорового разума, – созерцательно заметила Свешникова. – Вопрос лишь в том, откуда их черпать. Я предпочитаю наблюдать за тем, как мои начинания дают всходы. А вы?

От необходимости отвечать мадам Авилову избавил нарисовавшийся поблизости Вяземский. Потрёпанный жизнью рыцарь извинился, выцепил из дамского кружка скучающую супругу и, глядя исключительно на Лидию, поведал, что у крыльца ожидают несколько такси для тех, кто желает покинуть блестящее собрание. Свешникова выждала для приличия, пока чета удалится в направлении гардероба, и, любезно попрощавшись, отправилась следом. Определённо, она стала уставать от людей. Пора уходить на покой. Уехать куда-нибудь в глушь, в карельские леса, любоваться девственной природой, неумело чистить озёрную рыбу, развлекать себя переводами с иастейского и сочинением мемуаров, которые никто никогда не прочтёт. Достойное занятие для престарелой волшебницы.

Набережную Москвы-реки заметал мелкий колючий снег. Он оседал на гранитном парапете, мешался с мёрзлой чёрной водой, мало-помалу вымывал из мира краски. Свет фонарей пугливо отступал перед зыбким морозным сумраком. Лидия зачем-то подняла воротник пальто. Она давно разучилась бояться холода; сама не знала, от чего пряталась.

– Лидочка, здравствуйте! – привычно окликнула консьержка. Вот уж кого не трогают годы. – Что там, метёт?

– Метёт, Любовь Ивановна, – Свешникова повела плечами, стряхивая снег на мокрую ковровую дорожку. – Такую ночь лучше провести под крышей.

Консьержка довольно улыбнулась и поплотнее запахнула на груди разрисованный розанами платок. Выходит она вовсе из своей стеклянной будки или, уподобившись домовому, навеки прикипела к старым стенам? Лидия мельком взглянула на часы, висевшие за старушкиной спиной: двадцать минут до полуночи. Сна ни в одном глазу. Пожалуй, ночь она станет коротать за каким-нибудь старинным воспитательным романом – в надежде, что скука наконец сомкнёт ей веки.

Выпущенный из лифта свет жёлтой полосой лёг на подъездную стену. Лидия шагнула на лестничную клетку и замерла: у её квартиры, прямо на пёстрых плитках пола, кто-то сидел. Воровато оглянувшись на соседские двери, Свешникова щёлкнула пальцами. Под потолком вспыхнули лампы; незваный гость, потревоженный резким светом, вскинул голову. С чудовищным опозданием, словно мысль разом замедлилась до скорости приливающей к вискам крови, Лидия изумилась тому, что узнала ученика.

– Какого лешего вы не зашли в квартиру? – нарочито ровным голосом проговорила она.

Яр сонно моргнул и неопределённо покачал головой. Мир остался на месте, не развеялся, как морок в свете волшебного пламени, не разлетелся мелкой снежной пылью. Ученик действительно сидел перед ней на далёкой от чистоты подъездной плитке, одетый в искусно расшитую, но безнадёжно испятнанную грязью рубашку и скроенные на ильгодский лад штаны. Может, дело было в этой нездешней одежде, а может, Лидия попросту слишком давно его не видела, но Яр казался ей почти незнакомцем. Не мальчик, но молодой мужчина. Сколько времени прошло для него там, за разломом? Никак не меньше… полугода?

– Не хотел… без приглашения, – хрипло ответил он и поднялся на ноги слитным, почти неуловимым движением. Лидия прежде не замечала за ним подобной пугающей грациозности. – Вдруг вы… заняты.

– Не говорите глупостей, – отрезала Свешникова и, не церемонясь, щелчком пальцев отомкнула дверной замок. – Вам не приходило на ум, что вы выглядите несколько маргинально?

Яр снова качнул головой. То, что Лидия приняла за седину в его волосах, было всего лишь белёсым налётом, какой бывает от морской соли. Леший побери, куда его занесло? Зачем? Что привело обратно?.. Наверняка Лидия знала только одно: её несказанно радует то, что он жив.

– В душ, немедленно, – распорядилась Свешникова непререкаемым тоном. – Пока не приведёте себя в человеческий вид, разговаривать мы не будем.

Ученик безропотно подчинился. Лидия сбросила с плеч мокрое от снега пальто и, пользуясь краткой отсрочкой, позволила себе шумно выдохнуть. Едва ли не впервые в жизни она не знала, что следует говорить. Уснувшее было сомнение с новой силой взялось терзать её беспокойный ум. Люди не меняются без веской причины. Стоило ли оно того? Не было ли проще… без этого?

Лидия сердито фыркнула на саму себя. Проще, может, и было бы. Но проще – не значит правильнее.

На шум в коридор выглянул Прохор. Его чуткие уши стояли торчком, как антенны, а глаза любознательно блестели в приглушённом свете люстры.

– Хозяйка прикажет накрывать на двоих?

– Прикажет, – Лидия вошла в кухню и на миг замерла, прежде чем щелчком пальцев задёрнуть шторы. Метель свирепо выла за окном, швыряя в стёкла пригоршни снега. – Мне только кофе, Прохор.

Домовой покладисто зашуршал пакетом с кофейным зерном. Лидия рухнула на ближайший стул и на несколько мгновений спрятала лицо в ладони, пытаясь водворить на место разбегающиеся мысли. По кухне поплыл запах жареного мяса: Прохор взялся разогревать ужин.

– Молодой хозяин вернулся, – осторожно предположил он.

– Наверное, – не зная, чем занять руки, Свешникова вынула серьги из ушей и взялась за застёжку золотой цепочки. – Может быть, просто заглянул на вечерок.

– Ох, душенька беспокойная, – заквохтал Прохор, качая лохматой головой.

Лидия воззрилась на него подозрительно: недоверчивый домовой редко переживал за хозяйских гостей, как бы долго они ни задерживались в непомерно просторном жилище мадам Свешниковой. Прохор бережно поставил на стол чашечку ароматной горечи, чуть разбавленной сливками, и снова отвернулся к плите. Лидия примерно догадывалась, что у него на уме.

Яр молча вошёл в кухню и уселся напротив наставницы, избегая смотреть ей в лицо. Старая футболка, кажется, стала ему тесновата в плечах. Нагруженную едой тарелку он проигнорировал; взгляд его рассеянно блуждал по сверкающей чистотой кухне, словно ученик не вполне верил, что вновь оказался здесь.

– Прохору следовало выдать вам бритву, – категорично заметила Лидия. Неровная щетина на впалых щеках придавала Яру диковатый вид. – Или вы вознамерились обзавестись окладистой бородой?

– Нет, – бесстрастно проронил ученик. Свешникова пытливо сощурилась: значит ли это, что с Ильгодой покончено? Хотя бы на время? – Вы знали. Что так будет.

– Вы переоцениваете мои аналитические способности, – фыркнула Лидия, поднося к губам чашку с кофе. Рука едва ощутимо дрожала. – Поведаете мне о своих приключениях? Заодно выясним, что я предвидела, а в чём вы оказались непредсказуемы.

Яр коротко перевёл дух и заговорил. Лидия слушала, время от времени вспоминая об остывающем кофе. Голос ученика, негромкий, лишённый красок, казался ей почти незнакомым. Яр действительно ошибся в оценке провидческого дара наставницы: она и предположить не могла, что он способен на подобное безрассудство. Наглец… Молодой самоуверенный наглец, взявшийся спорить с силами, которых даже не понимал. Надолго же ему хватило упрямства.

– Я не могу понять, – впервые за вечер голос Яра дрогнул. То, к чему он пытался подобрать слова, жгло его злее, чем волшебное пламя. – Неужели никак… Ничего нельзя сделать? Даже нам?

Лидия позволила себе глубоко вздохнуть. Что ж, она добилась своего, но это отчего-то совсем не радует.

– Скажите мне, что вы видели.

Яр несколько мгновений смотрел на неё недоумённо, а потом понял, что от него требуется. Свёл брови к переносице, заставляя себя соображать. Лицо его перестало казаться застывшим и отчуждённым; Лидия отметила про себя эту крохотную победу.

– Я видел… – ученик нервно закусил губу, словно перебивая этой маленькой болью другую, неизбывную. – Я видел, как мало осталось деревень. Я видел людей, у которых нет ничего, кроме тяжкого и пустого труда. Видел владык, которые не хозяева даже своему дому. Видел, как берут деньги за то, что мы прежде делали по призванию. Видел, как… как мало стоит человеческая жизнь.

И со своей чуть не распрощался. Лидию ни с того ни с сего захлестнуло иррациональное желание влепить дураку затрещину – а потом прижать к себе и реветь белугой, выпуская на волю всё, что скопилось в душе за полтора месяца. Вместо этого она лишь пошевелила ложечкой кофейную гущу, рассеянно наблюдая за игрой отблесков света в разводах коричневой жижи.

– Смотрите глубже, юноша, – сухо потребовала Лидия. – Ответьте на вопрос «почему».

– Я не знаю, – медленно проговорил Яр. Он явился к многомудрой наставнице за какой-нибудь простой разгадкой и не рассчитывал, что добывать ответы придётся самостоятельно. – Я думал, дело в завоевании, но это не так. Оно ведь тоже… случилось, потому что так сложилось. Потому что никто не смог противостоять. Или не захотел.

Лидия благосклонно ему улыбнулась.

– Завоевание – всего лишь следствие. А причину, юноша, вы знаете, хоть сами того ещё не поняли, – она не глядя протянула Прохору пустую чашку. Всё больше хотелось потребовать у домового принести коньяк и две рюмки. – Люди живут так, как им выгодно. В меру их собственного понимания, разумеется. Когда-то Ильгода водила ладьи от берегов Льдистого моря в Благоуханный залив и горя не знала, а теперь это стало никому не нужно. И Агирлану не просто так наскучило гулять взад-вперёд по Журавлиным степям: его выгнал мор, или голод, или воинственные соседи. Князю не с руки с ним враждовать, хоть и пришлось поступиться многим… Ничто не происходит только лишь по чьей-то прихоти, – мягко прибавила она, заметив, как помрачнел ученик.

– Не происходит, – зло согласился Яр. – Что нужно сделать, чтобы произошло?

Свешникова коротко рассмеялась.

– Нет, молодой человек, ваших выдающихся талантов не хватит, чтобы перекроить на ваш вкус хотя бы одну только Ильгоду, – она с удовольствием сказала бы примерно те же слова кое-кому другому. Чёрт возьми, как дальновиден был какой-то древний волхв, выдумавший запрет принимать мирскую власть! Привычные к ментальной магии идиоты, встав у мало-мальски серьёзного руля, способны испортить жизнь целым поколениям. – Если вы хотите сотворить что-нибудь стоящее, вам придётся взяться за философию. Изучить накопленный человечеством опыт, разобраться с теорией и посмотреть, как она находит применение на практике. Пока вы не станете досконально понимать, что вы делаете и зачем, вреда от вас будет больше, чем пользы.

Яр обжёг её пламенным взглядом, но ничего не сказал. Он достаточно умён, чтобы понять её правоту. Секунды растворялись в молчании под монотонный свист вьюги. Лидия с удивлением осознала, что понятия не имеет, как теперь поступит её ученик. Она не вправе его неволить. Однажды взвалив на его плечи бремя выбора, отнять ношу она не сумеет…

– Здесь учат этому? – резко спросил Яр. – Тому, о чём вы говорите?

– Да как – учат, слёзы одни, – Свешникова невесело усмехнулась. – Впрочем, мысль об университетском образовании здравая. Годик на подготовку у вас будет… Если решитесь, конечно.

– Решусь, – сумрачно пообещал ученик. Голос его звучал почти спокойно, но в тёмных глазах полыхало потаённое пламя. – До меня… кто-нибудь был?

– Не думаю, что кто-то из ваших соотечественников штурмовал здешние рассадники науки, – начала было Лидия и запоздало сообразила, что он спрашивает о другом. – Что до любителей влезть грязными лапами в своё и чужое мироустройство, то их всегда хватает. Хуже того: все в той или иной степени уверены, что цели их благие и созидательные… Не вставайте в их ряды, юноша. Вы годитесь на большее.

Яр недоверчиво хмыкнул. Лидия безотчётно подалась вперёд, будто могла дотянуться до него через длинный стол, потрепать по волосам, ободряюще встряхнуть за плечи.

– Вы нужны, Яр, – сказала она негромко и веско. Ученик рывком вскинул голову; слова попали точно в цель. – Не какому-нибудь провидению, которого нет. Вы нужны людям. Даже если они этого не понимают, даже если ведут себя, как последние свиньи, не бросайте их. Кроме нас, наделённых силой и способностью её приручить, некому встать между жизнью и нежизнью… Между порядком и гибельным хаосом. Не гасите своё пламя в болоте уныния.

– Какое там пламя, – презрительно процедил Яр, глядя в сторону.

– Мой давний друг когда-то написал об этом несколько весьма ёмких строк. Я вам как-нибудь покажу, – Лидия невольно улыбнулась. Шальной призрак воспоминания, полный тёплого пьянящего счастья, вспыхнул на миг и погас, напуганный завываниями зимнего ветра. – Поверьте мне, Драган не стал бы брать вас в обучение, не разгляди он в вас того, что делает волхва волхвом.

– Драган погиб, – тихо проговорил Яр. – А я смотрел в лицо хозяину его убийц. И ничего не сделал.

– Вам и не следовало ничего делать. Ваш долг перед Драганом состоит в ином…

– Вас послушать, так мне вовсе не нужно быть человеком! – Яр в сердцах хватил кулаком по столу. – Ничего не требовать… Всё прощать… Исполнять свой долг, как… как цепной пёс, только хуже! Пса-то хоть изредка спускают с цепи…

Лидия сощурилась, будто сквозь узкую щель между веками надеялась разглядеть то, что ускользало от открытого взгляда.

– Что вас гнетёт?

Прямой вопрос смутил Яра. Как и следовало ожидать, ученик не нашёлся, что ответить, но гнев на его лице сменился мрачной задумчивостью.

– Мне сказали, – медленно, через силу начал он, путаясь в словах и в чувствах, – что волхвы не способны любить. Я подумал – чушь, а потом… Эта девочка, пленница… И вы теперь говорите, что нам и не нужно…

– Я не говорила ничего подобного, – горячо возразила Лидия. – Неужели участь заложницы вас не тронула? Я ведь вижу, что это не так.

Яр отвёл взгляд. Он ещё слишком молод и скор на суждения, особенно в отношении вещей болезненных. Будь ученик опытнее, он раскусил бы задумку ушлого придворного, как раскусила её Лидия по одним лишь скупым фразам и неловким умолчаниям. Тогда, наверное, ему хватило бы ума не прикасаться к девчонке, пусть бы даже это грозило ей наказанием. Едва выглянувшим из дикости прихвостням Агирлана недоступна древняя премудрость. Советнику невдомёк, как редко рождаются люди, способные к волшбе; он решил, что довольно одной лишь крови – и почти наверняка просчитался бы. Но ещё хуже, если бы случайности вдруг сошлись, если бы на привязи у степного варвара и впрямь оказался одинокий, не связанный запретами, лишённый должного воспитания, ума и воли… Когда-нибудь, когда уляжется буря в мятежной душе ученика, наставница скажет ему, что случившийся исход был, пожалуй, самым предпочтительным. Но не сейчас.

– Лучшее, что люди могут испытывать друг к другу, это сострадание, – мягко проговорила Лидия. – Вам его не занимать. То, что вы сейчас сидите передо мной и говорите то, что говорите – прямое тому доказательство.

Яр молчал. Не верил. Плохо, очень плохо… Из печали такого рода вырастает иной раз то, что влечёт за собой нечистую смерть. Лидия вздохнула и поманила притихшего в углу домового.

– Прохор, будь добр, принеси шкатулку с артефактами.

Домовой настороженно повёл ушами, но перечить не посмел. Яр наблюдал за ним безучастно; такое отсутствие любопытства прежде не было ему свойственно. Лидия терпеливо дождалась, пока Прохор вернётся с невзрачного вида шкатулкой в лапах, и прикосновением отперла магический замок. Бережно вынула из бархатных гнёздышек две переплетённые между собой цепочки. Сапфиры – один первозданно целый, второй потемневший и изуродованный царапинами – остро блеснули отражённым светом.

– Взгляните, – потребовала Лидия. Тон её заставил Яра прекратить изучать кухонный пол и поднять голову. – Эти безделушки считаются самыми мощными маячками, реагирующими на тёплые чувства. Они могут послать зов, даже если носитель парного амулета испытывает к вам лишь лёгкую симпатию, но когда речь заходит о подлинной любви, зов этот способен преодолеть границу между мирами. Вот эту «звезду», – она тронула неповреждённую подвеску, – я не снимала много лет. Вторую носил Драган.

Яр нахмурился. Лидия с честью выдержала его испытующий взгляд. В шестнадцать лет неимоверно трудно поверить во что угодно, и прежде всего – в собственные силы. Но он справится, должен справиться…

– Дар не обрекает нас на одиночество, – слова теснились в просторной кухне, перекрывали завывания метели и стук снега в стекло. Лидия не повышала голоса. – Мы делаем это сами. Как и всё прочее в нашей жизни.

Воцарилось молчание. Настенные часы размеренно отсчитывали уходящие в прошлое секунды. Яр сидел неподвижно, погружённый в раздумья; теперь Лидия не смела ему мешать. Как бы ни было жаль гибнущего в нём мальчишку, любознательного и относительно беззаботного, но путешествие пошло ему на пользу. Роскошь легкомыслия – не для последнего волхва Ильгоды.

Очень может быть, что великого.