Негасимое пламя

LIX. Право на забвение

– Говорю под персональную ответственность, – мрачно и веско произнёс Ярослав. Он был бледен, но угрюмого взгляда не прятал. – Липатова больше нет. Я вынудил его нарушить клятву.

– Вот как, – отозвался Верховский, чтобы не молчать. За окнами логова утомлённый ветер проносил сквозь пятно искусственного света комковатые снежные хлопья. – Хорошего мало.

– Знаю, – Ярослав отвёл наконец взгляд. Он сидел, ссутулившись и упершись в колени чёрными от сажи локтями; перепачканные золой ладони накрепко сцепил и держал подальше от устилавших стол бумаг. Нервничал. Верховский и сам нервничал, но не показывать же перед подчинённым… – Миша сказал, Субботина взяли живым. Младшего.

Верховский, помедлив, кивнул.

– Верно.

– Можно мне с ним увидеться?

Зачем? Заработать ещё пару синяков для симметрии?.. Верховский волевым усилием отогнал нахлынувшее раздражение. Да, именно так – раздражение, и ничего больше. Слишком устал ужасаться за последние дни.

– Это вряд ли, – спокойным тоном сказал он. – Сейчас не то время, чтобы выпрашивать встречи в обход протокола.

Сказал – и сам себя выругал за лицемерие. Притихший, обвешанный клятвами Терехов перечить не посмеет, только нет никаких сил заниматься прихотью младшего офицера. Верховский битых три часа провёл, вытягивая крупицы сведений из вусмерть перепуганного Громова; ещё час ушёл на инструктаж для оперативников во главе с Ерёменко. Первая на памяти Верховского жертва «дурмана» от такого поворота дел напрочь растерялась, словно получила ещё одну боевую дозу; должно быть, до последнего распоряжения Терехов отдавал диаметрально противоположные приказы. На безопасников даже злиться толком не получалось. Сам таким был: куда сказали – туда побежал, а обо всём остальном уже подумали за него.

Надежды на парней всё равно мало: не успеют они за остаток ночи переловить контрабандистов и вытрясти из них имена заказчиков. Это не повод ничего не делать, но самое главное, самое опасное и непредсказуемое ускользает сквозь пальцы, как вязкая болотная жижа…

– Тогда хотя бы добейтесь для него пожизненного заключения, – Ярослав нарушил долгое молчание, и слова эти дались ему нелегко. Костяшки переплетённых пальцев побелели под чёрно-серой грязью. – Хватит уже смертей.

Верховский откинулся в кресле и на несколько мгновений прикрыл глаза. Неужто племянник Лидии дал-таки слабину?

– Михаил всё тебе рассказал?

– Да, – просто ответил Ярослав и умолк. Посчитал, что сказал достаточно.

Так оно и есть, леший побери. Чего ещё от него ждать? Это, в конце концов, его тётка выдернула дурно воспитанного профана из-под носа у управского правосудия. Только слишком уж разные тут ставки.

– И что я должен сказать следствию? – прохладно поинтересовался Верховский, старательно не пуская в голос упрёк.

– Что он попал под дурное влияние, – уверенно сказал Зарецкий. Подумал немного, словно решая, нуждаются ли его слова в пояснениях, и осторожно прибавил: – Я когда-то знал человека, до которого дело было только… ну, в общем-то, головорезу. Так вот, он не был жесток сам по себе. Просто не знал, что можно по-другому.

– Что с ним стало?

– Не знаю. Вряд ли что-то хорошее, – Ярослав снова взглянул в лицо начальнику, на сей раз – просительно. – Пожалуйста, попробуйте. Если не выйдет, я вас винить не буду.

Как великодушно!.. Верховский не жаждал ничьей крови, но – убедить судей смягчить приговор, когда так удачно складываются обвинения и все доказательства налицо? Разве что цистерну «дурмана» позаимствовать в «Технологиях будущего».

– Попробую, – с тяжёлым сердцем пообещал Верховский. – Но многого не жди.

– Понимаю. Спасибо, – Ярослав уважительно склонил голову. Странноватый жест для гордеца… Да он и не гордец. Нахал – это да, но не себялюбец и не спесивец. В отличие от покойного теперь Юрия Подлесного. – Новости обсудим сейчас или завтра с утра?

– Завтра с утра будет поздно, – Верховский, поддавшись порыву, положил перед подчинённым нарядный управский циркуляр. Со Старовым он этой нечаянной радостью не делился, отпустил парня на заслуженный безмятежный отдых. – Общественное собрание затребовало внеочередной созыв Магсовета. Восьмого числа, в двенадцать часов.

– Распустят? – проницательно предположил Зарецкий. Он не касался документа, опасаясь запачкать копотью гербовую бумагу, но цепким взглядом пробежал цветистый официальный текст.

– Не исключено.

Ярослав обеспокоенно свёл брови к переносице. Он, конечно, не наблюдал утренние метания Авилова по этому самому кабинету, но и без того нетрудно догадаться, чем пахнет дело. И хуже всего – вырисовывающийся впереди тупик. За какую ниточку ни ухватись, все обрываются, не успев толком свиться.

– Надо проверить членов собрания, – заявил Зарецкий. Он по-прежнему хмурился на бумагу, словно надеялся, что та сама выдаст стоящие за ней тайны. – Кому из них выгодно разогнать Магсовет?

– Не всё так просто, – Верховский с сожалением покачал головой и придвинул к подчинённому утренний выпуск «Зеркала». – Смотри. Эта статейка сегодня у всех на устах. Собрание не может не отреагировать, иначе разгонять будут уже его.

– Кто её написал?

– Поди пойми. Журналисты пишут под псевдонимами.

– Есть такое, – Зарецкий задумчиво перевернул страницу, оставив на сероватой бумаге густо-чёрный след. – Можно заберу?

– Бери. Этим нынче вся Управа завалена, – Верховский сдержал усталый вздох. – Расскажи, что удалось узнать, а потом домой. Не обсуждается, – он повысил тон, заметив, что подчинённый вознамерился спорить. – Если к утру что-нибудь прояснится, ты будешь нужен свежим и полным сил.

Ярослав выразительно хмыкнул, но вслух возражать не посмел. Без новых вводных двигаться ему некуда; волей-неволей придётся подчиниться. Верховский внимательно выслушал скупой на подробности рассказ младшего офицера – скорее из вежливости. Каких-то пару часов тому назад цены бы не было этим сведениям. Зарецкий и сам понял, что опоздал. Додумался он и до того, что Верховский предпочитал не озвучивать: это ведь его, Ярослава, дерзкая идея с вылазкой вылилась в итоге в повод к злосчастной статье, а выходка со снотворным котом превратилась на газетных страницах едва ли не в нападение высшей нежити. Запретить бы ему любые попытки явиться с повинной… Идея-то, может, и его, а дал на неё добро начальник. Начальнику и отвечать. Правда, начальником он после этого останется недолго.

Выпроводив наконец младшего офицера, Верховский пробудил ото сна умиротворённо гудящий компьютер. Леший его знает, будет ли ещё шанс, а Феликсу он сегодня крепко задолжал. Как минимум, жизнь Старова. Досье Владислава Журавлёва, числящегося пропавшим без вести, не успело ещё уйти в служебные архивы; со знакомой фотографии устало смотрел почти неузнаваемый, тощий и кудрявый юный Феликс. Фото, должно быть, осталось с первичной проверки – а на аттестацию парень уже не явился… Коснувшись кварцевого кристалла, предупреждающе блеснувшего рыжим светом, Верховский вписал в графу «дата смерти» далёкий февраль двухтысячного. Леший знает, почему именно эту дату. Будто бы так можно отменить всё то, что с тех пор натворил нелегал…

Зарецкий прав: хватит смертей. Эта, фальшивая, пусть таковой и останется.

Время подбиралось к полуночи. На столе высилась неряшливо сложенная стопка исписанных листов – следы попыток что-то сообразить. Всё, что мог, Верховский из них уже выжал. Ни Михаил, ни Ярослав не принесли ничего нового. Вызывающе красивый циркуляр насмешливо поблёскивал водяными знаками. С ним ничего нельзя сделать, он уже есть. Тлеющий фитиль не потушишь; можно разве что устроить встречный взрыв, не менее мощный, но управляемый… Дело за малым: определиться с направлением и раздобыть подходящую бомбу. Сущий пустяк.

Верховский погасил лампу и встал из-за стола. Даже если он не сделает ничего, завтрашний день мирным не будет. Сообщество уже расколото. Победит ли собрание или совет – неважно; всё равно останутся недовольные, чей гнев несложно раздуть и направить в нужное кому-нибудь русло. Зачинщики неминуемо объявятся, выдадут себя хотя бы тем, в какую сторону погонят разрушительную волну, но тогда уже станет слишком поздно. И чем их спугнуть? Предъявить обществу проколовшегося на преступных методах Терехова? Так это гвозь в крышку гроба для Авилова, на чью бы мельницу ни лил воду нечистоплотный начальник магической безопасности. Вообще всё это: тайные рассадники некромантии, методы работы старого магконтроля, цветущая пышным цветом контрабанда, оборотень Подлесный, сам Верховский с его неприглядной биографией – запросто может стать оружием, обращённым против нынешнего негласного властителя. Одна газетная статейка, и всё пойдёт прахом.

И что – плохо это будет или хорошо?

Сколько лет прошло, а ничего не изменилось. Кто-то сводит счёты чужими руками.

Верховский прикрыл глаза, сосредоточиваясь на пространственном прыжке. Он едва помнил, когда в последний раз садился за руль, и тайком тосковал по дням, когда не приходилось беречь каждую секунду. Настя, наверное, успела за эту неделю позабыть, как выглядит отец. Она, конечно, уже спит в такой поздний час; хорошо бы и Марина тоже спала… Нет, чушь. Марине сегодня вряд ли доведётся отдохнуть, но так нужно.

«Неужели не боитесь за супругу?..»

Сволочь. Сам-то знает, что это значит – отвечать не только за себя?

Марина, как всегда, ждала. Она ждала каждый день всю эту безумную неделю, как бы ни уставала. Сегодняшний вечер не стал исключением. Марина как ни в чём не бывало предложила чаю, спокойно приняла отказ, уютно уселась на диван рядом с мужем. Фальшивое умиротворение безжалостно растворяло её неброскую красоту. Давненько Верховский не видел её по-настоящему счастливой.

– Вам с Настей надо уехать, – не терпящим возражений тоном сказал он, заставляя себя смотреть жене в лицо. – Не знаю, на какой срок. Пока всё не уляжется.

– Мы ещё никуда далеко не ездили, – напомнила Марина слегка растерянно. Не то чтобы она не ждала этих слов – Верховский всю неделю явственно видел, что ждала, – но они всё равно прозвучали для неё внезапно. – И… и я не вожу машину. И всё равно ночь на дворе…

– На поезде, – Верховский непреклонно покачал головой. – Или на самолёте. Хочешь к морю? Там сейчас теплее, чем тут.

– В никуда, – грустно сказала Марина.

– Ну, можешь и к родителям, – скрепя сердце предложил Верховский. Там прежде всего станут искать, если всерьёз понадобится. – Но только не прямо в дом. Куда-нибудь поблизости.

– Они ещё Настю не видели, – невпопад заметила Марина. Леший, ведь и правда… Всё как-то не было времени вырваться, толком познакомиться, разрешить накопившиеся недомолвки. Жена не жаловалась, а он не задумывался, что она соскучилась по родне.

«Она прошла такой непростой путь…»

Знают всё. Про неё, про него. А раз знают, то в первую очередь станут искать не у позабытых родственников…

– Нам всем так будет спокойнее, – увереннее, чем чувствовал, сказал Верховский. – Если всё сложится хорошо, я к вам приеду. На все выходные. Выключу телефон, и никакой работы, будем только гулять по городу и отдыхать все вместе…

– Врёшь бессовестно, – Марина вздохнула. – Зачем? Я же понимаю. Это я так – мысли вслух…

– Может, и не вру, – серьёзно возразил Верховский. Сочинённый второпях прожект стремительно захватывал мысли. Правда, почему нет? Навряд ли на этих выходных, тут Марина права, но вообще… Повинуясь порыву, он привлёк жену к себе, будто так обещания становились весомее. – Не вру, моя хорошая. Обязательно так сделаем.

Марина, помедлив, опустила голову ему на плечо. В проявлениях нежности она всегда была не по-женски сдержанна – и тем больше значили такие вот мгновения.

– Если бы речь шла только обо мне, я бы не поехала, – твёрдо заявила она.

– Знаю, – Верховский, не сдержавшись, усмехнулся. Если бы речь шла только о ней, ничего бы не изменилось.

– Береги себя, – очень тихо и очень серьёзно сказала Марина. Вскинула голову, требовательно взглянула ему в глаза. – Я буду думать, что всё хорошо, пока мне убедительно не докажут обратное.

– Безупречная логика, – похвалил Верховский, обнимая жену. – Как я только умудрился задурить тебе голову?

Марина нервно хихикнула. Стрелки на наручных часах распластались в почти прямую линию; их острые кончики болезненно кололи совесть, убеждая сорваться с места прямо сейчас. Но ведь пара минут спокойствия ничего не изменит. И полчаса не изменят, и, может быть, даже час… Леший его знает, что там завтра случится. Может быть, они видятся в последний раз. Мысль эта не испугала – напротив, придала решимости. Верховский отвлёкся на пару минут, чтобы проверить расписание поездов, а потом снова обнял любимую женщину. Не то чтобы без неё всё остальное было бы зря. В мире много важного; есть и такое, что невообразимо значимее личного счастья. Но без Марины было бы хуже. Намного хуже.

***

Закрыв за собой дверь отдела, Яр на миг замер, чтобы перевести дух. Выгорело. Под слоем сажи начальник не заметил чистую кожу без ожёгов и волдырей, под слоем уклончивой полуправды – наглую ложь. И славно, потому что Яр не поручился бы за себя, если бы пришлось накладывать чары. От одной мысли о том, чтобы вновь прибегнуть к дару внушения, с души воротило. Не теперь, спустя всего пару часов после того, как он необратимо лишил человека памяти.

Решение не было неправильным. Как и требовала наставница, он в точности знал, что и зачем делает, но легче от этого не становилось. Будь волхв-отступник опасен лишь сам по себе, дело обошлось бы нестойкими временными чарами, но он действовал не один. Слишком опасно было отпускать его на все четыре стороны, рискуя, что его отыщут и навязчиво напомнят о прошлом. Яр раз за разом повторял себе эти неумолимо логичные доводы, и всё равно вина царапалась в груди раскалёнными когтями. Пусть он не отнимал жизнь, но много ли это стоит, если человека – каким бы он ни был – уже нет и больше не будет?

Медленно, словно сквозь толщу холодной воды, Яр зашагал прочь от кабинета. Александр Михайлович велел отдыхать. Вряд ли рассчитывал, что подчинённый всерьёз послушается, однако на дельную мысль всё-таки натолкнул. Она тоже была небезупречная и половинчатая, но сулила хотя бы возможность успеха – а значит, была лучше пустого бездействия. И, что уж там, Яр тайком надеялся заодно отвлечься от разъедающей душу пустоты.

Дожидаясь лифта, он ещё раз изучил утащенную у Верховского газету – теперь внимательно, выслеживая между строк крупицы полезной информации. Завтра по негласной власти Кирилла Александровича нанесут открытый удар, но этого мало. Должно быть средство удержать завоёванное. Недозрелый «дурман» не подойдёт: слишком уж он уступает возможностям волхва, искушённого в своём ремесле. Однако есть кое-что другое… Старик Агирлан когда-то жаждал заполучить себе возможность влиять на чужие умы, но он и мечтать не мог о том, что здесь для всех привычно и знакомо: о слове, распространяющемся, как степной пожар, стремительно и неумолимо. Один небольшой текст – и вот уже Общественное собрание не может не вызвать Магсовет на поединок. Ещё парочка – и сообщество встанет на сторону победителя, не вникая в подробности…

Не зная подробностей.

Лифт неторопливо раскрыл створки, выплеснув белый свет в сумрак просторного зала. Яр бездумно нажал кнопку первого этажа, потянулся за телефоном, но набирать номер пока не стал. Итак, газеты – противовес могуществу Кирилла Александровича, и неважно, знают ли противники, в чём оно состоит. Но это всего лишь средство, а какова цель? Что новый владыка станет делать с отвоёванными браздами правления?

Наверное, отменит запреты, в тисках которых задыхается наука… Нет, не вся наука, а отдельные её отрасли. Вот, например, лабораторные исследования разновидностей магии смерти. Такое решение было бы шагом вперёд. Пока здешние учёные не возьмутся за этот капризный предмет, не видать лечебным корпусам мёртвой воды, а колдовским мастерским – амулетов, не требующих ни прикосновения, ни памяти о нём.

Только вот не создали в «Технологиях будущего» ни мёртвой воды, ни амулетов-аккумуляторов. Вместо них – «дурман» и смертоносная металлическая пыль.

А что станут делать получившие волю некроманты, не предскажет, наверное, даже сам неведомый зачинщик. Неминуемо настанет неопределённость. Хаос вместо косного и хрупкого, но порядка.

Яр не знал, чему отдать предпочтение.

Зато он был уверен: след ведёт в редакцию «Московского зеркала». К рядовому журналисту – тогда от исполнителя до заказчика одно-два рукопожатия, не больше – или к руководству – тогда дело, считай, в кармане. Верховский наверняка додумался до того же, но не решил, с какой стороны подступиться к газетчикам. Если бы знал, что у его офицера есть в коммуникациях полезные знакомства, наверняка сам распорядился бы аккуратно задать пару вопросов. Это ведь такой очевидный шаг.

– Рада тебя слышать, – голос звучал слегка сонно. Яр запоздало бросил взгляд на часы. В такое время звонят только по экстренным поводам, но у него именно такой. – Разочаруй меня: скажи, что ты по работе.

– Нет, – солгал он. Ища опоры, прислонился спиной к холодным мраморным плитам, составлявшим строгое убранство лифтового зала. Журналистка Света многозначительно хихикнула в трубку. – Наоборот, хочу отвлечься от дел.

Она ненадолго замолкла – должно быть, взвешивала и перестраивала планы. До сих пор не отказывалась ни разу. И теперь тоже не стала.

– Закрою кабинет и приеду, – кокетливо сообщила Света. Значит, работала допоздна. Неудивительно: наверняка вся редакция «Зеркала» уже несколько дней стоит на ушах.

– Спускайся на первый. Жду тебя здесь.

Он мог бы прямо там, у лифтов, приказать ей выложить всё, что знает, и отправить восвояси без воспоминаний о состоявшемся разговоре. Для дела большего не требовалось. Большего хотелось для себя. Яр дорого дал бы за то, чтобы упасть без сил и заснуть до утра, и знал наверняка: не сумеет. Пусть Света не станет говорить с ним ночь напролёт, не обнимет просто так, напоминая, что она рядом; чтобы дотянуть до рассвета, хватит и простой телесной близости. А там… там будет видно.

Сегодня она смотрела на него с каким-то особенным интересом, с потаённой хитрецой во взгляде. Колкий снег, сонно круживший в морозном воздухе, мало её беспокоил. Она с жадным любопытством разглядывала перепачканную пеплом футболку Яра – совсем не по погоде в крепкую февральскую стужу – и нет-нет да бросала осторожные вопросы, которые он упрямо оставлял без ответов. Света тоже не сказала ему ничего важного. Наверное, он спрашивал не о том или не так, как надо. В какой-то момент он бросил попытки и не возвращался к ним до тех пор, пока не схлынуло пережигающее нервы напряжение, а мысли не обрели вновь способность куда-то двигаться.

Часы показывали третий час ночи. Ещё оставалось время до утра.

– О чём думаешь? – промурлыкала Света, лениво приподняв голову с измятой подушки. Ей не нравилось, что он вовсе может о чём-то думать.

– О том, что будет завтра, – охотно откликнулся Яр. Удовлетворённо отметил интерес, мгновенно вспыхнувший в её глазах. – Мне кажется, не я один.

Девушка кокетливо хихикнула и небрежно качнула головой, заставив роскошные золотые локоны струиться по обнажённым плечам, будто ласковый солнечный свет. Прекрасна, как туманный морок, и так же переменчива. С ней не расслабишься, всё время нужно быть начеку…

– Конечно, не ты один, – Света мелодично хихикнула и дразняще коснулась его груди, словно хотела прислушаться к частым ударам сердца. – А хочешь, погадаю? Предупреждён – значит, вооружён… Вооружён и опасен…

Яр, не выдержав, тихо рассмеялся. Опасен? Он?

– Ты меня с кем-то путаешь.

– Нет, не путаю, – Света обвила его шею руками, тонкими и изящными, как плети полевого вьюнка. – Вы же всегда в гуще событий… На острие атаки… Это так будоражит – знать, что твой мужчина каждый день рискует жизнью…

Будоражит её. А в какое исступление приведёт сочинение некролога для газеты – подумать страшно. Дурак он был три года тому назад. Кате он был хотя бы дорог, а теперь за его жизнь переживает разве что Прохор.

– За гадание мне придётся тебя задержать, – скучным голосом напомнил Яр, недвусмысленно меняя тему. Света не перестала медово улыбаться, но руки поспешно убрала.

– А если я тебе так скажу, без гадания? – она обожгла его призывным взглядом из-под неестественно густых ресниц. Яр на несколько мгновений прикрыл глаза, усмиряя прокатившуюся по телу волну жара. – Хотите сделку, господин офицер? Вы мне – ответ на вопрос, я вам – главный заголовок завтрашнего выпуска… М-м-м?

Он позволил интересу отразиться на лице. Ну конечно, газеты уже готовы. Их верстают заранее под любой исход событий, но она сказала – «заголовок», не «заголовки»… Из этого следует что-то важное…

– Что за вопрос? – осторожно уточнил Яр, не желая ни отказываться, ни соглашаться. Рисковал. Вдруг она знает? Вдруг спросит его об имени?

Нет, не спросит. Если б знала, не ходила бы вокруг да около.

– Ты меня любишь? – прошептала Света убийственно серьёзно и как-то глупо. Что за чушь, они давно обо всём договорились…

– Нет, – слегка изумлённо ответил Яр. Зачем было тратить вопрос на такую ерунду?

Девушка откинулась на подушки и наигранно рассмеялась. Яр стремительно переставал её понимать. Она ведь сама говорила, что ей неинтересно связывать себя заботой и верностью. Лгала? Или он упустил миг, когда для неё что-то изменилось?

Нет, с чего бы? Сама только что сказала: ей бы нервы пощекотать. Любовь – это про другое. Наверное…

– Иди ты к лешему, – давясь смехом, выговорила Света. Она слегка повернула голову, чтобы он не видел её лица. – Завтра в газетах будет про крах Магсовета и роспуск Общественного собрания. Доволен?

– Только про это? Нет тиража на случай другого исхода?

Девушка молча помотала головой. Тяжёлые золотые локоны мягко блеснули в отсветах городских огней, сквозь окно проникавших в спальню. В чём он не прав? Яр мог бы придумать сотню подходящих ответов и не сумел бы найти среди них правильного. Света, наверное, тоже.

– У нас ещё заготовки есть, – бросила она весело и зло, словно нарочно стремясь побольнее его уязвить. – На несколько дней вперёд. Там только вставить описание происшествия и количество жертв. Выходных у тебя не будет, так что лови мгновение…

– Прекрати, – вырвалось само собой, помимо воли. Света тут же испуганно притихла. Чёрт возьми, неужели он правда способен внушать ужас, даже не прибегая к чарам?.. Яр заставил себя сбавить тон и заговорил мягче: – Свет, это очень важно. Откуда вы узнали?

– Я не работаю с… с источниками, – она подобрала скомканное одеяло, подтянула его к подбородку и наконец отвернулась от окна. На длинных ресницах блестела влага. – Слава… Прости, я лишнего наговорила. Забудем?

– Ты солгала? – Яр чуть ниже склонился к ней, так, чтобы смотреть прямо в глаза. – Отвечай правдиво. Ты просто хотела меня позлить или всё так и есть?

– Всё так и есть, – едва слышно прошелестело в ночной тиши. – Но и позлить… хотела.

Глупая девчонка. Красивая до умопомрачения, но, леший побери, совершенная дура! Она в самом деле не понимает, чем играет, и не хочет понимать. Она вовсе промолчала бы, если бы не желала подразнить его и себя заодно…

– Ещё вопрос, – нарочито холодно бросил Яр, снова сплетая невесомую цепочку чар внушения. Шагу не ступить без проклятого дара. Он едва успевает задуматься, прежде чем пустить в ход волшбу – так привык к вездесущей лжи. Это лучше, чем приказом взводить курок гражданской присяги. – Кто у вас пишет под псевдонимом «апологет»?

– Шеф, – послушно ответила Света. – Это анаграмма. «П.В.О., апологет» – значит «Олег Потапов».

– Ты уверена?

– Да. Я у него стажировалась, – побледневшие губы нервно дрогнули. – Он сам рассказал, только это… ну… секрет…

Яр, не сдержавшись, выругался сквозь зубы. Сбылось самое смелое его чаяние, только радости в этом никакой нет. Глава коммуникаций раньше всех пронюхал про надвигающийся хаос, рассчитал последствия на несколько дней вперёд – да так уверенно, что даже не стал готовить запасные варианты – и сам, лично, поднял шумиху, наверняка для того, чтобы в нужный момент выступить всеведущим пророком. Он умеет добывать сведения и в курсе всего, что творится в сообществе. Он может безо всякой волшбы заставить людей думать так, как ему нужно – и не одного-двух, а всех, кто верит печатному слову… И он состоит в Общественном собрании.

– Не ходи завтра на работу, – раздельно проговорил Яр. – Под любым предлогом. Если потом будут допытываться, скажи, что я приказал.

– У меня статья в печать…

– В другой раз напечатаешь.

– Слава… Не надо…

– Если узнают, что ты мне это всё рассказала, жалеть не станут, – Яр, пересилив себя, успокаивающе погладил девушку по влажной от слёз щеке. Легкомыслие – невеликая вина, для неё-то, никогда не стоявшей лицом к лицу со смертью. – Так что… уезжай куда-нибудь. Хотя бы в другой район Москвы. Подожди, пока прояснится.

Света коротко всхлипнула.

– Можно… можно я тут побуду? – её голос болезненно надломился, но в нём не было отчаяния. Разве что полная скрытого наслаждения жалость к себе. Раньше он не замечал в ней этой фальши. – Пожалуйста… До утра…

– Нет, – Яр на миг прикрыл глаза, сосредоточиваясь на сложном орнаменте чар. Это, как ни крути, для её же блага. Сделанного не отменишь, но есть хотя бы шанс сгладить последствия. – Я тебе надоел. Со мной скучно, правда?

Сколько раз он видел этот остекленелый взгляд… Мимолётно – у тех, кому случилось попасть под чары внушения, и однажды – долго, очень долго, теперь уже навсегда. Но сейчас так правильно. Ничего лучше он не сумеет для неё сделать. Медленно, словно сражаясь с собой, Света кивнула.

– Ты ничего мне про работу не говорила, – мягко продолжил Яр. Пухлые девичьи губы, ещё помнившие его поцелуи, беспомощно дрогнули – может быть, тщились прошептать его имя. – Просто оделась и ушла. Ничего особенного, рассказать-то нечего… Да?

– Да…

Хорошо. Ещё несколько фраз – и оба останутся друг для друга в прошлом. Яр рассеянно отвёл упавшую Свете на лоб золотистую прядку. Будет ли когда-нибудь так, что ему не захочется отпускать?

– Ты не станешь звонить шефу, чтобы предупредить, – веско сказал он. – Лучше вообще выключи телефон до завтрашнего вечера. Включишь, только если без этого будет никак, ладно?

– Ладно…

Жаль её. Безумно, до горького комка в горле жаль – как случайно погибшую саборанскую пленницу, как попавшуюся на пути голодной навьи московскую студентку. Если бы он оставил всё как есть, Света рисковала бы угодить в стремительно закручивающийся водоворот – и не суметь вынырнуть. Она и сейчас рискует, но куда меньше. Теперь она даже под присягой не сознается, что выдала Потапова, и останется жива и невредима, ведь она будет считать правдой внушённые воспоминания. Это её право – всё забыть и жить беззаботно, почти как прежде…

Входная дверь закрылась за ней с негромким, но безжалостно окончательным щелчком.

– Нешто обидел хозяин девоньку? – проворчал вынырнувший из ниоткуда Прохор. Чёртов домовой прямо-таки чуял, когда его хотели видеть меньше всего.

– Твоё какое дело? – буркнул Яр. Обогнув приземистую фигурку, он ворвался в полную тепла спальню и небрежным взмахом ладони заставил телефон перепорхнуть со стола к нему в руки. Ну, где может быть хитрый газетчик в ночь перед великим свершением?

– Какое-какое, – послышался от дверей надоедливый скрипучий голос. – Видала бы хозяйка – со стыда бы сгорела! Разве ж она такому учила?

– Помолчи минут десять, а?

– Я-то помолчу, а совесть молчать не станет!

– С ней как-нибудь разберусь! – рявкнул Яр. Палец застыл над кнопкой вызова. Не звонить же Верховскому, когда тут рядом завёл проповедь не в меру наглый домовой!

– Хозяин любви не ценит, – надрывно пожаловался Прохор. – Куда ж оно годится? Старый хозяин-то говаривал – людей, мол, любить нетрудно, а ты поди заслужи, чтоб тебя кто полюбил…

– Иди к себе в кладовку. Это приказ!

Не смея ослушаться, домовой развернулся и побрёл вон из комнаты. Мохнатыми ушами, широко расставленными в знак протеста, он по дороге цеплялся за стены и попадавшуюся на пути мебель. Взял моду обижаться. И из-за кого? Из-за женщины, которой плевать, жив Яр или нет… Или, леший знает, всё-таки не плевать, но до того ли сейчас! Времени и так исчезающе мало.

Выбросить из головы всю шелуху. Забыть хотя бы на сутки, пока всё не будет решено – в ту или в иную сторону. У него нет права этого не сделать.

Складывая в уме короткое ёмкое объяснение, Яр прижал к уху хнычущую гудками трубку.