Негасимое пламя

XXXIII. Вечность

Первым, что он увидел, открыв глаза, было прелестное девичье личико, с которого стремительно исчезало сонное умиротворение. Зрелище это стало за полгода привычным, но до сих пор не утратило уютного очарования. Заглушив будильник, Яр не без удовольствия поцеловал мягкие тёплые губы и ласково погладил Катю по щеке.

– Поспи ещё. Я сегодня по делам.

– Сегодня же воскресенье, – укоризненно пробормотала девушка, наблюдая за ним из-под одеяла.

– Ага, я помню. Я не по работе.

– А куда?

Яр вздохнул и отвернулся, изображая, будто поглощён поиском носков в недрах шкафа.

– Навещу родственницу, – осторожно сказал он наконец. – Давно обещал, надо бы.

– У тебя тут в Москве родня есть? – изумлённо спросила Катя. – А чего тогда на съёмной живёшь?

– Сам так захотел, – честно ответил Яр. В голосе девушки явственно слышалось недоверие. Узнай она, что Свешникова вдобавок богата, что бы сказала?

Катя села на диване, завернувшись в одеяло. Уставила на него недоверчивый взгляд.

– Нифига себе новости… Я думала, погуляем сегодня.

Яр порылся в памяти, соображая, не успел ли пообещать ей нечто подобное. Безуспешно.

– Я ненадолго. Вернусь через пару часов, – примирительно сказал он, стараясь не давать воли раздражению. – Успеем вечером погулять.

– Ну ладно, – тоскливо протянула Катя и вдруг лукаво улыбнулась: – Тогда поцелуй меня на прощание.

Оба они знали, чем это закончится. Вот уж в чём она безоговорочно хороша… Ей неизменно удавалось заставить его забыться; чувство счастливой пустоты в мыслях влекло его к ней сильнее, чем красота или лёгкий нрав. Наверное, это было неправильно.

– Люблю тебя, – шепнула Катя, откидываясь на подушки.

Яр, как всегда, молча поцеловал её в ответ.

Февраль в этом году выдался тёплым, и улицы вместо сугробов тонули в слякоти. Когда обстоятельства требовали спешки, Яр добирался до метро на автобусе, но безмятежное воскресное утро располагало к неторопливой пешей прогулке. С тех пор, как под одной крышей с ним поселилась Катя, Яр не раз ловил себя на смутной тоске по былому уединению. Как-то по-дурацки выходит: рядом с людьми трудно, без людей плохо. Наверное, поэтому Лидия Николаевна держит домового. Мокрая от талого снега улица тянулась мимо павильончиков под аляповатыми вывесками, и этот бестолково длинный кусок пространства, обычно доставлявший неудобства, сегодня казался почти приятным.

Сознания вдруг коснулась острая тревога – неожиданная, полузабытая за долгие годы. Яр застыл на месте. Зов застал его врасплох, и он уловил лишь расплывчатое направление – куда-то на запад. Но во всём этом мире лишь один человек знает его подлинное имя…

– …Встал поперёк дороги! Отойди, не видишь, тут люди!

Яр механически шагнул в сторону. Согбенная старушка гневно зыркнула на него и заковыляла дальше вдоль улицы. Да, тут люди… Перемахнув через кучу смёрзшегося грязного снега, Яр нырнул в тесную щель между павильонами. Здесь его могли заметить разве что бездомные коты. Прикрыв глаза, он сосредоточился на хорошо знакомой квартире. В лицо пахнуло теплом и едва ощутимым горьковатым ароматом духов. Здесь ничего не изменилось… Яр метнулся к приоткрытой двери в хозяйскую спальню. Откуда-то из угла горестно охнул Прохор – должно быть, переживал за испачканные ковры.

Женщина, болезненно скорчившаяся на неразобранной постели, разительно отличалась от оставшегося в памяти образа – разве что безупречно элегантная одежда напоминала о прежней Свешниковой. Она ждала гостя; она не могла не принарядиться… Яр рухнул на колени рядом с кроватью, сжал в обеих руках сухую бледную ладонь бывшей наставницы. Лидия Николаевна вряд ли понимала, что он здесь; она так и продолжала шептать бескровными губами его имя, словно в лихорадочном забытьи.

– Прохор, – не оглядываясь, позвал Яр. Тени на стенах едва заметно шелохнулись: домовой придвинулся ближе. – Что случилось?

– Всё хворь проклятая, – едва слышно прошелестел Прохор. – Хозяюшка-то храбрилась – мол, одолею, одолею… А оно вон как…

– Понял. Помолчи.

Ни черта он не понял. Какая ещё хворь? Лидия Николаевна – искуснейшая волшебница, разве могла она довести себя до такого?.. Яр сощурился, силясь разглядеть чёрные нити проклятия, и ничего не нашёл. Что ещё может быть? Истощение? Какая-нибудь отрава?..

– Прекратите, юноша, – хрупкое запястье отчётливо дрогнуло в его ладонях. – Прекратите, я сказала… И больше так не делайте…

Яр отпустил руку бывшей наставницы. Глаза на её измождённом лице казались колючими зимними звёздами.

– Что вы?..

– Скорую вызовите, – слабым голосом велела Свешникова. – Вы… в состоянии… сладить… с телефоном?

Яр не сразу понял, что от него требуется. Потом, усилием воли вырвав себя из оцепенения, торопливо вытащил из кармана телефон. Кое-как назвал адрес, почти ничего путного не сумел сказать о симптомах. Лидия Николаевна неподвижно лежала с закрытыми глазами и хранила молчание. Яр не рисковал больше к ней прикасаться: в голову запоздало прокралась мысль о том, что её хворь – из тех, что волшбой не вылечить. Иначе наставница не велела бы прекратить. Иначе справилась бы сама.

До самого приезда врачей он неподвижно просидел на полу, опершись спиной о жёсткий деревянный каркас кровати. Прохор, заслышав мелодичную трель звонка, мигом скрылся за мороком, но – Яр был уверен – из комнаты не ушёл. Задержавшись на миг у входной двери, Яр щёлкнул пальцами, запирая все двери, кроме той, что вела в спальню, и только потом отодвинул щеколду.

– Сюда? – деловито осведомилась невысокая молодая женщина, целеустремлённо шагая через прихожую. Её ботинки оставляли на светлых плитах грязные следы. – Молодой человек, пациентка в сознании?

– Не знаю, – механически ответил Яр. Дюжий фельдшер, нагруженный ярко-рыжими пластиковыми чемоданами, протопал мимо него в спальню вслед за врачом. – Была только что… Недавно.

– Что-нибудь уже давали?

Да, порцию жизненной силы. Яр покачал головой, наблюдая, как медики проворно достают незнакомые приборы. Он совершенно не представлял, что делать дальше.

– Хроники какие-нибудь? Болела чем-то в последнее время?

– Нет. Не знаю, – Яр до боли закусил губу, вымещая бессильную злость. Без малого год прошёл, а он разве что изредка звонил женщине, которой был обязан больше чем жизнью. По голосу в трубке разве различишь опасные признаки? – Я… давно её не навещал.

– Кем приходится?

– Тёткой.

– Ага, – врач смерила его оценивающим взглядом и велела: – Выйдите пока. Я позову, если что-то понадобится.

Яр повиновался без тени сомнения, будто скованный ментальными чарами. Вышел в коридор, притворил за собой дверь, механически шагнул в залитую неярким зимним светом гостиную. На журнальном столике лежала заложенная тетрадным листком «Практическая астрономия в магии»; Яр подобрал её и бездумно сунул в книжный шкаф, за дверцу из непрозрачного матового стекла. Из соседней комнаты доносилась приглушённая возня, рокот негромких голосов, раздражающий писк медицинских приборов. В уютном обычно кресле совершенно невозможно было сидеть; Яр перебрался на диван, но и там оказалось не лучше, и он принялся мерить шагами просторную комнату.

Спустя несколько бесконечно долгих минут ему почудилось, будто к голосам врачей примешался ещё один, слабый, но упоительно знакомый. Яр выскочил в коридор, но вовремя притормозил: незачем мешать медикам. Фельдшер вышел к нему целую вечность спустя. Утомлённый сменой детина сочувственно оглядел Яра и прогудел басом:

– Пойдёмте документики позаполняем. Куда тут можно?

Яр молча вернулся в гостиную. Фельдшер с видимым удобством устроился в кресле, разложил на опустевшем журнальном столике слегка помятые бланки. Дешёвенькая шариковая ручка деловито заскребла по тонкой бумаге.

– Ваше имя?

– Яр… Ярослав Зарецкий.

– Да не переживайте вы так, – фельдшер на пару мгновений оторвал взгляд от документов. – Госпитализируем вашу тётушку, процедурки поделаем, всё нормально будет. Телефончик продиктуете?

Он кропотливо записал рядок наползающих друг на друга цифр. Разобрать корявый почерк было невозможно; Яр быстро сдался и перестал щуриться на сероватый лист. Всё равно диагноз ничего ему не скажет. Медицинской наукой он пренебрегал: чтобы под завязку загрузить мозги, хватало и инженерной. Вопросы фельдшера вгоняли его всё глубже в жгучий стыд. Он не знал, чем занимала своё время Лидия Николаевна, давно ли начались симптомы, где паспорт пациентки и её полис… Устав от невразумительных ответов, медик спросил напрямик:

– Вы вообще как, часто с тётушкой виделись?

– Нет, – проронил Яр, глядя мимо широкого раскрасневшегося лица. – Живу далеко.

– Во Владивостоке, что ли?

– В Новокосино.

– Тогда не далеко, – укоризненно заметил фельдшер. – Могли бы и повнимательнее… Стариков навещать надо, они без этого тоскуют.

Стариков. Сколько лет Лидии Николаевне?.. Яр не то что не знал – и не задумывался никогда. Он рассеянно смотрел, как измазанное чернилами жало ручки скользит, спотыкаясь, по шероховатой бумаге, и молчал, потому что вопросы у фельдшера кончились. Отвлекшись от своего занятия, медик деловито посоветовал:

– Вы б того – сумочку пациентке собрали. Пижамку, тапочки, документы…

Яр вновь послушался. Заметив его в дверях, врач обернулась и вопросительно вскинула брови.

– Молодой человек, вы что-то хотели?

– Сумку собрать.

– Без надобности, – прошелестела Лидия Николаевна. Её лицо, прежде не лишённое строгой красоты, казалось теперь жёлтой восковой маской. – Всё… собрано. Возьмите в шкафу… на второй полке.

Вот как. Всё собрано. Всё собрано… Медики деловито возились, разворачивая носилки. Яр мог бы и сам отнести наставницу к машине, даже не прибегая к дару – до того маленькой и хрупкой казалсь грозная прежде волшебница. Устроенная фельдшером суета промелькнула мимо разума, словно тяжёлая дрёма в жаркий день. Замершая мысль пришла в движение лишь в самом конце пути, у запертых стерильно-белых дверей палаты. Яр спросил пробегавшую мимо санитарку, когда его пустят внутрь, и получил приказ ждать. Ждать пришлось долго. Он то расхаживал взад-вперёд, то неподвижно стоял у стены, то замирал посреди коридора, прислушиваясь к бродячим отзвукам. Время бесцельно текло мимо из вечности в вечность.

– Заходите.

Яр порывисто шагнул было в палату, но тут же застыл у порога. А что, собственно, он собрался говорить? Просить прощения? Толку с того?

– Юноша? – окликнула Лидия Николаевна. Голос её был немногим громче царившей в комнате тишины. – Подойдите, пожалуйста. Если не торопитесь.

– Не тороплюсь.

Просторная палата растворялась в густом вечернем сумраке. Не пытаясь зажечь свет, Яр взял прислонённую к стене складную табуретку и устроился на почтительном расстоянии от постели. Наставнице вряд ли приятен сейчас его взгляд. И смотреть на неё, такую, отчего-то мучительно стыдно. Словно эта её нынешняя слабость – неприглядная тайна, раскрывшаяся перед ним случайно и не ко времени.

– Вам лучше?

– Как видите, – Лидия Николаевна усмехнулась. – Признаться, до недавнего времени состояние нашей медицины не слишком меня волновало.

– Я могу…

– Нет. Наши с вами методы лечения здесь не помогут, – отрезала наставница и прибавила мягче: – Прошу прощения, что подвергла вас опасности. Я, признаться, была несколько не в себе.

– Я должен был раньше… – начал было Яр и прервал сам себя. Зачем теперь попусту сотрясать воздух? – Что я могу сделать? Привезти что-нибудь?

– Подбодрите, пожалуйста, Прохора. Боюсь, он будет слишком глубоко переживать, – Лидия Николаевна слабо улыбнулась. – И раздобудьте мне что-нибудь почитать. Что-то жизнеутверждающее, но без оторванных от жизни прекрасностей… «Отверженные», пожалуй, подойдут.

С этой просьбой Яр не стал затягивать – с ней хотя бы всё было предельно ясно. Как только санитарка выставила его из палаты, он добрёл до ближайшего книжного и спросил искомое у первого попавшегося консультанта.

– Вам в подарок? – осведомился тот. Он был долговязый, худосочный и очень вежливый – парнишка-студент, вряд ли многим старше Яра.

– Можно и так сказать.

Парень мгновенно растворился между исполинских стеллажей. Вернулся он пару минут спустя, держа в руках великолепный том в тёмно-синей обложке, тиснёной золотом. Яр кивнул и полез было за бумажником, но вовремя сообразил взглянуть на ценник. Столько денег он при себе не носил.

– Извините, – сказал он продолжавшему улыбаться консультанту, – а нет… попроще?

– Есть карманное издание в мягкой обложке.

– Подойдёт. В какую цену?

Консультант просиял – хотя, казалось бы, куда уж больше – и принялся перебирать сложенные стопкой одинаковые пухлые томики. Яр безучастно наблюдал. Ну и чем он собрался помогать Лидии Николаевне, если его достатка едва хватает на дешёвенькую книжонку из серой бумаги?

Когда он наконец добрался до дома бывшей наставницы, город уже укрыла темнота, пронизанная яркими цепями колючих уличных огней. Прохор, почуяв знакомого человека, вынырнул из-под морока прямо посреди прихожей и торопливо засеменил навстречу Яру. В блестящих чёрных глазках отражалось искреннее беспокойство.

– Молодой хозяин пришёл! – возвестил домовой и смолк, не смея выспрашивать. Выдержка в нём была воспитана превосходная.

– Жива твоя хозяйка, – устало сказал Яр, сбрасывая ботинки. – Прогнозов пока нет. Ей придётся побыть в больнице.

Прохор горестно прижал лапы к щекам, покрытым густой тщательно расчёсанной шерстью. Яр опустился рядом с ним на колени, поскрёб домового за длинным ухом. Нежить придётся подкармливать, в одиночестве Прохор долго не протянет…

– Не переживай, вылечат, – успокаивающе сказал Яр, вкладывая в голос больше уверенности, чем имелось на самом деле. – Это у неё давно началось?

Прохор скорбно опустил уши.

– А вот, почитай, с полный годок уже, как у ней силушка на убыль пошла. А одной-то совсем худо стало… Прохор ить говорил, говорил, а всё без толку…

Яр до боли закусил губу. Год назад он ещё жил здесь, мог бы и понять…

– Молодой хозяин прикажет ужин сготовить?

– Нет, не надо, – Яр поднялся на ноги, оглядел тронутые сумраком стены разом опустевшей квартиры. Глянцевитая плитка на полу празднично блестела: всё, что наследили утром, Прохор уже ликвидировал. – Ты тут за порядком следи, ладно? Пыль вытирай, выбрасывай, что испортилось…

– Так само собой! – Прохор обиженно прянул ушами и тут же растерянно разинул рот: – А что ж, молодой хозяин разве не останется?

– Не останется, – проговорил Яр, избегая смотреть домовому в глаза. – Я так… Раз в пару дней заходить буду.

– А что ж так?

Яр неопределённо дёрнул плечом. Он и сам толком не мог понять, но находиться здесь дольше необходимого было выше его сил. Оставив Прохора недоумевать, он прошёлся по квартире. В кухне и в хозяйской спальне царил идеальный порядок, ничем не выдававший принадлежность Свешниковой к сообществу одарённых. Кабинет стоял нетронутым, как и в прежние времена: Лидия Николаевна избегала этой небольшой комнаты, всю мебель в которой составляли массивные деревянные шкафы и гигантский письменный стол, покрытый истёртым зелёным сукном. На пороге своего прежнего обиталища Яр замер в изумлении. Комната осталась точно такой же, как в день, когда он в последний раз переступил её порог. Лидия Николаевна не вернула её в прежний вид: никуда не делся купленный для ученика стол, по-прежнему висел над столом выцветший плакат с таблицей Менделеева, даже позабытый томик «Курса общей физики» аккуратно лежал на книжной полке. Наставница оставила Яру путь к отступлению. Или нет – она ждала, что он вернётся…

Коридор, отделённый от окон запертыми дверями комнат, окончательно погрузился во мрак. Яр заглянул напоследок в гостиную, и не зря: днём он не приметил оставшиеся на виду тетради, беспорядочно разбросанные по широкому подлокотнику дивана. Хорошо, что фельдшеру тоже было не до того… В самой пухлой и самой старой, едва державшейся внутри коричневой клеёнчатой обложки, остроконечными ильгодскими буквами были прилежно записаны незнакомые строки – не то песни, не то сказания. «Нехожеными дорогами скитался я от края мира до края, и было на пути моём и доброе, и худое…» Вложенный в это место разлинованный лист, пронзительно-белый против посеревших страниц, был весь исчёркан стремительным почерком Свешниковой; наставница пыталась уложить записанные слова в строгий ритм. «Путь мой лежит тонкой нитью средь терний и пламени, где-то добра я ищу, ну а где – одного милосердия…» Эти черновики Яр прежде не видел. Не видел он и первоисточника. Лидии Николаевне незачем было записывать слова по-ильгодски; не имел на то резона и иастеец Ар-Ассан… Яр погладил кончиками пальцев вдавленные в бумагу буквы и невольно усмехнулся, представив, как Драган справляется с шариковой ручкой. Старый волхв не прижился здесь – не смог или не пожелал. Случись по-иному, наставнице было бы теперь не так одиноко…

– Прохор, – негомко окликнул Яр. Домовой не замедлил явиться из ниоткуда и преданно уставиться на него снизу вверх. – Где это всё лежало?

– Так вот туточки.

Прохор указал на один из нижних ящиков гарнитура, но кидаться открывать не спешил. Яр сощурился и различил вокруг передней панели едва видимые нити охранных чар. Тронь её кто несведущий – содержимое ящика мигом обратилось бы в прах. Осторожно распутав тонкую магию, Яр потянул на себя изящную металлическую ручку. В этом нехитром тайнике лежало ещё несколько тетрадей и почти разгладившийся берестяной свиток. Начертанные на нём буквы один в один походили на те, которыми была записана иастейская песнь. «Малец нравом лих и умом недалёк покамест. Хитрости в нём сверх меры, но подлости нет ни капли. Научи всему, что, по-твоему, надобно, и в должный срок отпусти восвояси. За уговор же наш душою благодарствую: пусть он нам останется в добрую память о былых временах». Яр осторожно положил берёсту обратно в ящик, подвинул тетради так, чтобы скрыть её от прямого взгляда. Восстановил чары. Поднялся на ноги.

– Пойду, – нарочито ровным голосом сказал он домовому.

– Пущай молодой хозяин подождёт чуточку-минуточку! – тут же всполошился тот. – Прохор тут снеди всякой собрал… Ить пропадёт же, а молодому хозяину, небось, сгодится. А не сгодится, так он ещё кому отдаст…

– Не надо, – механически отказался Яр и тут же прикусил язык. Еда-то дома никогда не лишняя.

– Пущай молодой хозяин возьмёт, – настойчиво повторил Прохор, проворно семеня в прихожую.

Яр взял. Домой он вернулся глубоким вечером; из невидимых во мраке туч валил мокрый снег, и широкие дороги во всём городе замерли, беспомощно переливаясь алыми и рыжими огнями автомобильных фар. Катя хлопотала на кухне – пыталась соорудить что-то съедобное из скудных припасов. Она выглянула в коридор, потревоженная скрежетом ключа в замке; во всём её облике сквозил немой укор.

– А говорил – на пару часов…

– Обстоятельства, – скупо пояснил Яр, стряхивая с куртки налипший снег. – Там всё равно не погуляешь. Погода нелётная.

– Ну и где ты… А это что? – Катя недоумённо кивнула на собранный Прохором пакет со съестным.

– Гуманитарная помощь, – не глядя на неё, Яр протиснулся в крохотную ванную. Привычно бесстрастное лицо воззрилось на него из тусклого зеркала.

– Ярик, – Катя следом за ним скользнула в тесный закуток, рассчитанный на одного человека. Её тёплые ладони легли Яру на плечи; она всегда так делала, когда хотела доверия. – Что-то случилось?

– Не бери в голову.

Он плеснул себе в лицо холодной водой. Нет нужды посвящать девушку в свои печали, как бы ни хотелось выплеснуть через слова жгучую смесь растерянности, бессилия и чувства вины. У него и так предостаточно тайн, которые никогда не будут перед нею раскрыты; одним секретом больше – велика печаль…

Яр отвернулся от раковины – и мгновенно угодил в объятия. Катя молча прижалась к нему и замерла так, ничего не требуя, просто делясь теплом. Никуда не исчез ни снег за окнами, ни итог невесёлого дня, но отчего-то тяжкий холодный узел в груди слегка ослаб. Этой девочке по наитию доступно особое знание, сродни колдовству или, быть может, волшбе – в той части, которой наставница предостерегала касаться. Разве он вправе ожидать большего?

– Всё будет хорошо, – шепнула Катя, касаясь губами его щеки.

– Как пойдёт, – рассеянно отозвался Яр, перебирая в пальцах прядки её волос. – Как пойдёт…

Через пару дней он вновь очутился в чистой пустынной палате. Свешникова бодрилась; говорила она в прежней своей манере, твёрдо, звонко и слегка снисходительно, но лицо её так и не вернуло цвета, а кисти рук казались иссушёнными, будто от бесконечно тлеющего внутреннего жара. Яр равно боялся и предположить худшее, и обмануть себя.

– Прохор в добром здравии, но скучает, – сказал он, не зная, с чего начать разговор.

Лидия Николаевна хмыкнула и улыбнулась как-то незнакомо. Ласково.

– Бедняга. Он не привык долго быть один.

Яр рассеянно кивнул. На тумбочке рядом с кроватью, кроме книги, телефона и вазы с роскошным пёстрым букетом, лежала ещё газета, которую наставница отложила ради разговора с учеником. С фотографии на развороте холодно и надменно глядел немолодой лощёный красавец; жирные чёрные буквы жаловались: «Не так уж безупречен? Подробности громкого коррупционного дела в самом сердце Управы».

– Не боитесь?

Наставница смерила его насмешливым взглядом.

– Не переживайте, я успею её спрятать, если почувствую себя дурно. Расскажите лучше, как у вас дела.

– Да как, – Яр пожал плечами. – Как всегда. Учусь, работаю.

– Всё успеваете.

– Нет, но стараюсь.

Свешникова вопросительно подняла брови.

– У вас есть дама сердца?

Яр неопределённо покачал головой.

– Нет, я… То есть… Я бы так не сказал.

Свешникова молча кивнула и не стала развивать тему. Яр был ей за это благодарен.

– Вы, помнится, намеревались разобраться в нашем мироустройстве. Разобрались?

Он негромко рассмеялся в ответ.

– Только запутался ещё больше. Но былой восторг подрастерял.

– Значит, вам удалось поумнеть, – Лидия Николаевна благосклонно улыбнулась. – Хвалю. Это серьёзное достижение.

– Смеётесь, – полувопросительно буркнул Яр.

– Представьте, нет, – спокойно сказала Свешникова. – Всегда есть куда стремиться, но в умении учиться вам не откажешь. Только старайтесь извлекать уроки из чужих ошибок, а не делать собственные.

Яр хмуро кивнул. Лидия Николаевна не то соскучилась по чтению нотаций, не то делала вид, будто всё хорошо, будто беседу они ведут у неё на кухне за чашкой кофе. С интересом, неотличимым от подлинного, наставница выслушала пару ничего не значивших житейских историй. Яр принуждал себя говорить обо всём подряд, что только приходило в голову; не то чтобы ему нечего было сказать, но для важного не находилось слов. Лидия Николаевна, кажется, прекрасно это понимала и милосердно терпела. Впрочем, Яр не злоупотреблял её вниманием: как только истекли отмеренные на посещение полчаса, он попрощался с наставницей, пообещал заглянуть через пару дней и с тяжёлым сердцем вышел из палаты. Он сам не знал, кому больше нужны эти визиты.

На пахнущей хлоркой лестничной клетке он едва не столкнулся со стремительно шагавшим навстречу посетителем. Незнакомец, одетый в слишком лёгкое для ударивших морозов шерстяное пальто, свысока смерил Яра внимательным взглядом. Должно быть, ждал извинений.

– Прошу прощения, – буркнул Яр, нехотя отступая в сторону. Ботинки у встречного лаково блестели при свете ламп; месить приправленную солью снежную кашу, устилавшую тротуары близ станций метро, им явно не приходилось.

– Ничего страшного, – любезно проронил щёголь, растянув губы в прохладной улыбке. – Спешите?

– Да, – нагло огрызнулся Яр. Он решительно отодвинул незнакомца плечом и, не оборачиваясь, зашагал к лестнице. Может, вслед ему и смотрели, но его это не волновало.

***

Вместе с Авиловым в осточертевшие стены палаты ворвался свежий морозный дух, слегка приправленный вонью от благородных сигарет. Прежде чем начать разговор, главный московский волхв вежливо выпроводил медсестру и педантично избавился от пальто. Лидия подавила рвущийся из груди вздох. Вот уж без чьих визитов она с удовольствием обошлась бы, но другу детства втемяшилось в упрямую голову, что он обязан уделять хворой волшебнице малую толику вельможного внимания.

– Здравствуйте, господин депутат, – церемонно произнесла Свешникова, выпрямляя спину. – Чему обязана высочайшим визитом?

– Прекрати, – Кирилл улыбнулся, демонстрируя, что не обиделся на «господина депутата», и устроился на складном стуле на почтительном расстоянии от койки. – Как твои дела?

– Хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра, – Свешникова подчёркнуто недоумённо изогнула бровь. – Кирилл, прогноз не поменяется. Мне дают пару недель, не больше, и ты это уже вызнал.

– Разумеется, вызнал. Мне не всё равно, – Авилов прекратил изображать развесёлую неосведомлённость и стал чуть больше похож на человека. – Своему воспитаннику ты, разумеется, ничего не говоришь?

Лидия поджала губы. Везде-то народному избраннику требуется сунуть любознательный нос!

– К чему делиться бесполезной информацией?

– Думается мне, молодой человек не стремится оставаться в неведении, – осторожно сказал Кирилл. Свешникова молчала, не желая давать ему пищу для размышлений. – Мы столкнулись с ним в коридоре. Приметная личность.

– Не приближайся к нему, Авилов, – насмешливо хмыкнула Лидия. – Твоё прикосновение тлетворно.

Господин депутат развёл руками. Превосходно отработанный жест получился у него почти кинематографично.

– Он, твоими стараниями, часть сообщества, а забота о сообществе – моя обязанность.

– Заботься, пожалуйста, о тех, кто в этом действительно нуждается.

Авилов смолк и зарыскал взглядом по палате в поисках предмета для разговора. Заметил книгу на тумбочке, обеспокоенно нахмурился.

– Зачем ты забиваешь себе голову этим безысходным мраком?

– Ты никогда не умел читать, – заметила Лидия, сбавив тон. – Впрочем, можешь попотчевать меня информацией, которая тебе по вкусу. Что там в сообществе? Тебя ещё не вытряхнули из кресла?

– Это труднее, чем ты когда-либо смела надеяться, – Авилов мягко рассмеялся. – Всё в порядке. Тишь да гладь. Почти скучно.

– Стало быть, подобные статейки ты от тоски заказываешь? – Лидия кивнула на газету. Кирилл не изменился в лице, лишь чиркнул по заголовку рассеянным взглядом. Раздосадован, что эти новости до неё добрались. – Что за вольности ты позволяешь Потапову? На тебя не похоже.

– Я свято чту свободу слова.

– Вместо другой какой-нибудь свободы.

Он не стал отрицать. По крайней мере, он честен с ней – так же, как она честна с ним.

– Всё могло быть по-другому, – задумчиво проронил Кирилл, глядя мимо неё. – Как считаешь?

Лидия фыркнула.

– Конечно, могло. Ничто не предопределено.

– Где была точка невозврата? – в голосе Авилова наконец-таки прорезалось что-то настоящее. Тоска? Гнев? – В какой момент всё пошло не так?

Лидия помедлила несколько мгновений, прежде чем отвечать. Выбирала, утешить ли старого друга или стряхнуть с него невесть как сохранившиеся остатки иллюзий.

– Вам, господин депутат, с вашим блестящим образованием следовало бы знать, что точка – это абстракция, – проговорила она, улыбаясь. – Я так долго работала с магией вероятностей, что теперь едва уверена, что она вовсе существует – так сложны опутывающие всё на свете причинно-следственные связи. Копаться в прошлом нет смысла. Там уже ничего не изменится. Подумай лучше, что делать с будущим… С тем, что ещё осталось.

Кирилл вскинул голову. В его глазах остро блеснул азарт – или, кто знает, надежда?

– Значит ли это, что оно у меня есть?

– У нас. У людей, – сдержанно поправила Лидия. – Раз уж ты оказался у рычагов, постарайся, чтобы это самое будущее стало не слишком безрадостным.

Повисло молчание. О чём думал главный московский волхв, Лидия не имела понятия. Сама же она тихо радовалась, что ни она, ни Кирилл не располагают вечностью на претворение замыслов в жизнь. Им на смену должны прийти другие – и они придут. Своенравный мальчишка из захолустной ильгодской деревеньки. Трудолюбивый исследователь, отказывающийся поверить в невозможность чего угодно. Простой честный парень, сумевший простить неласково обошедшееся с ним общество… Это им нужно будущее. Это они нужны будущему.

– Мне пора, – чужим голосом проговорил Авилов, поднимаясь на ноги. – Я загляну ещё через пару дней.

– Не нужно, Кир, – мягко ответила Лидия. – Делай то, что должен. Я отсюда никуда не денусь.

Она, разумеется, бессовестно лгала. И он об этом прекрасно знал.

***

– Халтура.

На стол шлёпнулась слегка помятая стопка листов, ненадёжно сцепленных скрепкой. Яр отстранённо отметил собственное недоумение. В расчёте всё должно быть правильно. Он трижды перепроверил, как и всегда…

– Поправку на сопротивление воздуха кто за вас делать будет? – едко поинтересовался доцент. Он стремительно отлистал несколько страниц и постучал желтоватым ногтем по исчёрканной алым строчке. – Вот тут что вы написали?

– Ерунду, – признал Яр, скользя взглядом следом за шишковатым пальцем. Как он умудрился упустить?.. – Здесь надо было…

Он замолк в растерянности. Хорошо знакомые формулы вместе с объединяющим их принципом напрочь выветрились из головы. На ум не шло ровным счётом ничего, кроме того, что за окном аудитории плаксиво воет метель, а после пар ещё ехать на другой конец города.

– Из-за такого разгильдяйства потом че-пэ на производстве, – назидательно заметил доцент. – Вы не имеете права пренебрегать формой и размерами, это не материальная точка! Неуд, Зарецкий. Вам такие ошибки делать непростительно.

Яр молча кивнул. Любые ошибки непростительны. Забрав со стола работу, он вернулся на место; его провожал едва слышимый шепоток, неодобрительный или даже злорадный. Взгляд вновь зацепился за испорченный расчёт. Плохо. Нельзя терять ясность мысли, что бы ни было на душе – иначе невесть чего можно натворить, извиняя себя слабостью воли…

– Ты как? – осторожно спросила Катя, едва за её спиной захлопнулись двери проходной. – Домой или… поедешь?

– Поеду, – спокойным тоном ответил Яр. За прошедшие часы метель слегка поутихла; теперь с неба отвесно сыпались, точно перья из порванной подушки, крупные мягкие хлопья снега. – Не жди меня.

– Испеку что-нибудь, – неестественно жизнерадостно пообещала девушка. – Можно потом будет передать… Ну, в смысле, вечером попробуешь – скажешь, – скомканно закончила она. Катя избегала напрямую заговаривать о плохом, будто слова способны были как-то навредить.

Лидия Николаевна казалась собственным призраком. Она, разумеется, по-прежнему пыталась снисходительно улыбаться и не показывать дурного самочувствия, но получалось слишком фальшиво. Сил у неё с каждым днём оставалось всё меньше.

– Я не вовремя? – напрямик спросил Яр, остановившись в дверях.

– Нет, юноша, заходите. Я всегда вам рада.

Наставница покосилась в сторону пластикового ведра, служившего вазой сразу нескольким пышным букетам. Наверное, разочарована, что ученик, как всегда, без подарка. Она так много внимания уделяла принятым в обществе условностям – говорила, что их соблюдение важно, чтобы никто не заподозрил Яра в излишнем невежестве… И она любит внимание, пусть ни за что в том не призналась бы. В следующий раз он принесёт хоть какой-нибудь цветок – на что хватит свободных денег.

– Как ваше самочувствие? – Яр устроился на стуле, который никто не трудился складывать. В гостях у Лидии Николаевны недостатка не было.

– Оставляет желать лучшего, – сдержанно отозвалась наставница. – Давайте поговорим о чём-нибудь более предметном. Как продвигается учёба?

Яр усмехнулся.

– Весьма бодро.

– Вы всё ещё не разочаровались? Прикладная математика далековата от ваших целей.

– Я так не думаю, – искренне ответил Яр. Впрочем, если бы он считал по-иному, сейчас сказал бы то же самое. – Математика – это способ мыслить. И у нас в расписании уйма других вещей. От физики до истории.

– Старая школа, – Лидия Николаевна довольно улыбнулась, словно это не она помогала ему с выбором. – Цените, юноша: нынче модно штамповать узколобых идиотов. Вы бы знали, как тяжело с ними потом… работать…

Она тяжело и хрипло выдохнула, опустила веки. Яр молчал, давая ей время справиться с приступом боли. Не пытался предлагать помощь: знал, каким будет ответ.

– Я рада, что вы… не бросаете, – проговорила наконец Лидия Николаевна. Голос её звучал тихо, надтреснуто и убийственно серьёзно. – Это… вселяет надежду.

На что?.. Впрочем, не так уж и важно. Об этом они поговорят как-нибудь потом, когда можно будет не бояться ненароком задеть чувства наставницы.

– И впредь не бросайте, – потребовала Свешникова. – Не хотите в исследователи – и не надо, только не сходите с пути… Не забывайте, кто вы, Яр. Ни на секунду не забывайте.

Он молча кивнул. Зачем она об этом? Разве он может забыть, даже если вдруг захочет?.. Лицо наставницы исказила гримаса боли, которую волшебница не сумела сдержать. Яр, повинуясь порыву, накрыл ладонью её руку, безвольно лежавшую поверх одеяла. Пальцы у Лидии Николаевны были холодные и сухие. Он едва ли не впервые вовсе касался её – если не считать злосчастного дня полторы недели тому назад.

– Не надо… Не трать силы… Это только во вред…

– Да, я помню. Я просто держу.

Руку она не отняла. Несколько долгих мгновений лежала недвижно, нарушая тишину лишь тихим прерывистым дыханием. Затем с видимым усилием повернула голову – так, чтобы ученик не мог избегать её взгляда. Улыбнулась.

– Ты умница, Яр. Драган… если бы дожил… гордился бы. И я… горжусь.

Слова давались ей с трудом. Яр, не любивший пустых похвал, начал было складывать в уме колкий ответ – и бросил. Наставница первая же всё это опровергнет, когда выздоровеет. Если выздоровеет.

– Спасибо, – просто сказал он. – За всё. Спасибо. Благодарствую.

– Это мне впору… вас благодарить. Тебя и Драгана, – Лидия Николаевна устало опустила веки. Заговорила она, лишь снова открыв глаза. – В некоторый момент… я уверилась, что… нечистой смерти могу не опасаться. Пусть это и не то… что могло бы быть, – она едва заметно качнула головой, словно останавливая саму себя. – Простите старуху… молодой человек. Долгое безделье… настраивает на сентиментальный лад…

– Вам почитать? – предложил Яр, сглаживая повисшую в воздухе неловкость.

Лидия Николаевна покосилась на заложенную посередине книгу и качнула головой.

– Нет, не надо. Лучше… расскажите, как там. На улице. В мире. У вас.

Яр послушно заговорил. Любая ерунда, от ремонта в метро до прогноза погоды, живо, неподдельно интересовала Лидию Николаевну – она больше не пыталась этого скрыть. Время шло; наставница говорила всё реже и всё короче, но не желала, чтобы Яр уходил. Он замечал это по затаённой опаске в её взгляде, по молчаливому беспокойству всякий раз, когда он пытался убрать руку с её ладони. Когда истекло отведённое для посещения время, в палату с намерением выгнать засидевшегося гостя заглянула санитарка. Лидия Николаевна ничего не сказала, но Яр отчётливо понял: уходить нельзя. Не сейчас.

– Позвольте мне остаться, – мягко сказал он, поймав усталый взгляд женщины. – Ненадолго. Я вам не помешаю.

Санитарка рассеянно кивнула и удалилась. Лидия Николаевна укоризненно качнула головой.

– Вам не следует…

– Я знаю. Больше не повторится.

Он почти не нарушил это обещание – пришлось всего разок отогнать вернувшуюся через час санитарку. В темноте за окном монотонно гудела пробудившаяся вьюга; её тоскливый вой и негромкий Яров голос – вот и всё, что нарушало густеющую тишину. В какой-то миг наставница прикрыла глаза. Потом, спустя полчаса или около того, из её пальцев пропало болезненное напряжение. Яр осторожно дотронулся до тонкого запястья. Холод, ничего общего не имевший с последней зимней непогодой, сдавил виски и пополз под кожей, вдоль тока горячей крови. Как его ни жди, он всегда приходит внезапно.

В дверь палаты снова поскреблась санитарка, и на сей раз Яр не стал её прогонять.