Негасимое пламя

XXXII. Грош цена

Заведение, гордо поименованное магическим салоном, удручающе напоминало торговую контору. Таковой оно, в общем-то, и являлось, только продавали здесь сотрясание воздуха: сидевшая перед Верховским пышная дама с выбеленными кудрями занималась, если верить рекламе, всевозможными заговорами, порчами и гаданиями. Судя по нелепым и разномастным вкраплениям в офисный антураж, била ворожея крупным калибром по обширным площадям: картонные папки соседствовали в шкафах со страшненькими статуэтками экзотических божеств, настенный календарь, разрисованный легкомысленными цветочками, висел рядом с иконой в тяжёлом золотом окладе, на тумбочке испускала приторную вонь вяло тлеющая пирамидка. Сама ведунья, упакованная в деловой костюм, при каждом движении неуместно искрилась бликами от потолочных ламп, ярко освещавших пару килограммов нагруженного на неё золота. Ни к каким чарам всё это барахло отношения не имело. Можно ли сказать то же самое о хозяйке кабинета, ещё предстояло выяснить.

– На что гадаем? – деловито поинтересовалась дама. Её творческий псевдоним Верховский не счёл нужным запоминать, а по переданным контролем бумагам звали потенциальную арестантку Тамарой Сергеевной Величко, и сомнительной практикой она развлекалась уже около полугода.

– Ну, на судьбу, – Верховский изобразил волнение. Актёр из него аховый, но чего не сделаешь из служебной необходимости? – Чего будет, чего ждёт.

– Нет, мужчина, так не пойдёт, – категорично заявила кудесница. Голос её напоминал дребезг эмалированного тазика, который уронили на кафельный пол. – Конкретный вопрос нужен. Задавайте.

Пока Верховский изображал задумчивость, она проворно извлекла из ящика стола гадательный маятник – позолоченный конус, подвешенный на длинной грубой цепочке. Не слишком распространённая практика среди гадателей: обычно ведьмы предпочитают воск, или кофейную гущу, или – если совсем дёшево и сердито – бумажки с заранее заготовленными ответами. Леший её знает, может, и вправду минус… Если так, контроль отпишет ответ в полицию, и про тётку благополучно забудут. Продолжит брать по десять тысяч за паршивенькое эзотерическое представление.

– Давайте про работу, – выбрал наконец Верховский. В этом плане перспективы у него настолько железобетонные, что никаких гаданий не надо. – Повысят, нет?

Тамара Сергеевна молча кивнула и принялась наматывать цепь на мясистый кулак. Верховский, улучив мгновение, бросил взгляд на левое запястье. Крошечный голубой топаз на неприметной запонке лениво поблёскивал отражённым светом люминесцентных ламп. Эти штучки, подаренные Мариной пару месяцев тому назад, неплохо чуют смесь азарта и страха, которой обычно сопровождается всякого рода враньё. Сейчас нет времени тщательно калибровать артефакт, но гадалка вряд ли сильно отличается от среднего городского обитателя – с поправкой на персональный набор душевных болячек. Другое дело, что от привычного, ставшего рутиной обмана она вряд ли станет нервничать.

– Будет у вас всё, – ляпнула гадалка и тут же была зачислена в гипотетические бездари. – Давайте-ка календарик возьму… Вот, смотрите, где-то через годик-полтора.

– Долго, – оценил Верховский, пристально наблюдая за маятником. Ничего он в этой вычурной безделушке не чуял.

– Зато сразу высоко. Видите, как качается?

Верховский покивал с заинтригованным видом. Чарами по-прежнему не пахло. Дама либо всё-таки мошенничала, либо не считала нужным тратить силы на заурядного посетителя.

– Послушайте-ка, – Верховский проникновенно понизил голос и наклонился над столом. – А можно это дело… ну… подтолкнуть как-то? Чтоб уж наверняка?

Гадалка поджала губы, разом обретя свойство с жабой-альбиносом.

– Могу заговор сделать. Это двадцать тысяч стоит.

– А понадёжнее? Деньги-то есть у меня. Половину сейчас, половину потом, когда сработает. Не обижу.

– Ну… – Тамара Сергеевна сделала вид, что сомневается. А может, и впрямь побаивалась раскрывать карты, но иллюзорное шуршание купюр уже ласкало ей слух, мешая соображать. – Можно и понадёжнее, – сказала гадалка почти шёпотом. – Я вам амулетик сделаю. Вы его носите, не снимайте ни в коем случае…

Амулетик, значит. Топаз по-прежнему не светился: ведьма и впрямь собралась пустить в ход дар. Помахав для виду руками, она полезла куда-то под стол – судя по металлическому лязганью, у неё был там устроен небольшой сейф – и с почтительной осторожностью водрузила перед клиентом украшенную несуществующими письменами деревянную коробочку. Внутри обнаружился слабенький амулет на везение с клеймом «Московского цеха» на оборотной стороне. Прекрасно. Теперь тётка точно поедет в гости к магконтролю: принимать наказание и сдавать поставщиков.

– И чего это? – Верховский нагло потянулся к побрякушке. Ведьма испуганно выпучила глаза и поспешно отодвинула от него футляр. – Опасное, что ли?

– С судьбой заигрывать всегда опасно, – зловеще сообщила гадалка. Верховский едва удержался, чтобы не фыркнуть. – Не трогайте, пока не скажу.

Тамара Сергеевна ухватила со стола ювелирный пинцет и тщательно счистила оловянную пломбу с малозаметной чёрточки колдовского узора. Потом, бормоча себе под нос, аккуратно перечеркнула другую – видимо, служившую чем-то вроде защитной цепи. Верховский, изо всех сил напрягавший чутьё, ощутил слабый отголосок чар – будто сухой жар от раскалённого металла.

– А вы сами себе часто будущее предсказываете? – лениво поинтересовался Верховский, отбросив наигранно-простоватый тон. Рука в кармане сжала сигнальный амулет.

Ведьма смерила его тяжёлым непонимающим взглядом.

– Вам это зачем?

– Да так, любопытно, – Верховский откинулся на спинку стула. Обескураженный вид гадалки его веселил. Бывают в работе оперативника светлые минуты. – Предвидели или нет, что ночевать сегодня будете в изоляторе?

Он не без удовольствия предъявил удостоверение. Тамара Сергеевна цветом лица могла бы посрамить любую русалку; она сидела смирно, боясь шелохнуться, и обречённо слушала приказы. Все они так, мелкие мошенники: живут в непоколебимой уверенности, что их-то уж точно не заметут, а когда немыслимое случается, цепенеют от потрясения. Как это хроменькая машина управского правосудия сумела подкрасться исподтишка и ухватить за зад стёртыми челюстями?

Верховский проследил, чтобы рядовые на совесть упаковали ведьму, и следом за подручными вышел в сырой октябрьский сумрак. Круглоглазый бобик, потерянно взиравший на разъеденную неласковым климатом улицу, нетерпеливо тарахтел мотором; видно было, как сквозь лучи фар сыплется на асфальт мелкая морось. Погода мерзкая. Она почти круглый год мерзкая, за исключением пары летних месяцев. Верховский дождался, пока рядовые докурят, и отдал команду возвращаться в Управу. Жаль, контролёры уже разошлись по домам: не выйдет лично сообщить им, что этой ерундой они вообще-то должны заниматься сами.

Около девяти вечера, закончив оформлять ворожею в изолятор, Верховский нехотя поплёлся на свой этаж. Из-за двери оперативного отдела слышался развесёлый многоголосый гул: отмечали разом уход Харитонова в мирную жизнь и восшествие Щукина на его место. Не то чтоб Витька не заслужил высокого поста, но отчего-то на душе было гадко. Нет-нет да мелькала предательская мысль: «А я чем хуже?» Впрочем, привитая Мариной привычка тщательно следить за любой лезущей в голову ерундой быстро синтезировала подходящее лекарство. «Чем я лучше?» – спрашивал он себя и не находил достойного ответа. Это успокаивало – аккурат до следующего приступа обиды.

Дверь резко распахнулась навстречу, и Верховский нос к носу столкнулся с самим Витькой. Щукин, изрядно поддатый, мигом погрустнел; у этого и на трезвую-то голову всё всегда на лице написано. Совестно ему. Если бы спросили, сам не сказал бы, за что. Такое у человека душевное состояние: всегда совестно.

– Са-а-аня, – протянул Витька, не без труда ворочая языком. – Вернулся, что ль?

– Очевидно, да, – хмыкнул Верховский, отступая с дороги. Щукин, тем не менее, так и телепался в дверях, держась для верности за косяк. – Рапорт принимать будешь или как-нибудь потом?

Витька улыбнулся так искренне виновато, что раздражение мигом улетучилось, как выдыхаемые приятелем спиртовые пары.

– Да н-ну его… Пошли покурим, а?

– Я шестнадцать лет как не курю, – фыркнул Верховский, но, наткнувшись взглядом на несчастное Витькино лицо, утомлённо вздохнул. – Ладно уж, пошли. Подержу тебя за шкирку, чтоб через перила не вывалился.

Щукин никаких оценочных суждений в ответ не высказал, зато целеустремлённо побрёл в сторону балкона. Холодный ветер тянул из разбитого по соседству скверика острый запах мёртвой листвы; как только пьяненький Витька совладал с элементарной стихийной магией, в сыром воздухе разлилась вдобавок крепкая сигаретная вонь. Верховский поморщился: дым от дешёвого табака пах прошлым. Едкие миазмы накрепко связались в памяти с холодом, голодом и безнадёгой.

– Хорошо отметили? – бросил Верховский, стараясь не подпускать в голос яда.

– А-а-а, – Витька неопределённо махнул рукой, чуть не выронив тлеющую сигарету. – Да как всегда. Ты ничего не про… не пропустил.

– Я вижу.

– Да чё ты, Сань? – Щукин, страдая, уставил на приятеля слегка расфокусированный взгляд, одновременно виноватый и обвиняющий. – Это ж… того… тра-традиция. Так надо… И вообще, сам-то чего свадьбу зажал?

– Её и не было, – буркнул Верховский, отворачиваясь от молочно-белой струйки вонючего дыма. – Расписались и всё. Денег нет на празднества.

– Ну-у-у, это мы теперь исправим, – чересчур бодро пообещал Витька. – Тебе… это… давно пора. Звание, должность…

– Ерёменко в жизни не подпишет, – фыркнул Верховский. – Да ты и не трудись. Я по классификации Терехова всё-таки неудачник.

Щукин непонимающе крякнул и глубоко затянулся. Круглый оранжевый огонёк ярко вспыхнул в его пальцах.

– Не понял я, – честно сказал он и помотал встрёпанной головой. – Фигня это всё – удача, неудача… Вон оно, на шее висит, – он вытянул из-под расстёгнутого ворота цепочку амулета, – а хрен пойми, что от него… Есть толк, нету…

Верховский промолчал. Эти штучки хорошо берегут от опасных случайностей вроде оторвавшегося тромба, а последствия вредных привычек или нервных потрясений им не по зубам. Если человек твёрдо решил себя угробить, медицина бессильна. Даже магическая.

– Бросал бы ты, – укоризненно сказал Верховский, наблюдая, как Витька нетвёрдой рукой топит окурок в пепельнице, наполовину заполненной дождевой водой.

– Да я ж только когда выпью.

– И пить бы бросал. Ты теперь начальник, беречь себя надо.

Щукин невесело хмыкнул.

– Может, потому и повысили, что в поле уже не гожусь ни на что.

– Чушь, – отрезал Верховский. – Выше тебя категорией у нас никого нет.

– А выше тебя – потенциалом.

– На то он и потенциал, – Верховский оперся локтями о покрытое дождевой влагой металлическое ограждение. – Может, не реализуется никогда.

Особенно если расстраивать руководство – чем, собственно, он прямо сейчас и занимается. Щукин пригорюнился; подвыветрившийся алкогольный туман унёс с собой львиную долю его благодушного настроения.

– Фигня это всё, – настойчиво повторил он, непонятно что имея в виду.

Верховский не стал разбираться и просто кивнул.

***

За высокими окнами библиотеки царила непроглядная тьма. Дождевые струи пронизывали отражение огромного светлого зала, беспрепятственно проходили сквозь призрачные столы с разложенными на них книгами и чертежами, тщетно пытались намочить склонённые над тетрадями студенческие головы. Припозднившихся было немного: в дальнем углу трое первокурсников азартно шушукались над ворохом эскизов, под самым носом у библиотекарши долговязый паренёк что-то кропотливо переписывал из увесистого фолианта – вот, пожалуй, и все, кто нарушал пахнущее благородной пылью спокойствие. Почти.

– Вот здесь неверно, – Яр указал концом карандаша на горстку старательно выписанных математических символов. Его собственный торопливый почерк, сохранивший сходство с заострёнными ильгодскими буквами, смотрелся неказисто по соседству с ровными рядами округлых знаков. Неправильных. – Так нельзя. Не выполняется основное условие…

– А-а-а, – Катерина в притворном ужасе прижала к губам ладонь. Её ярко-розовые ногти шаловливо сверкнули в свете потолочных ламп. – Я поняла! Бли-и-ин, вот я дура, на такой фигне запоролась…

– Не дура, – терпеливо возразил Яр. Она ждала от него именно этого. – Внимательней в следующий раз, вот и всё.

– Ага, – Катя притянула к себе тетрадь и старательно зачеркнула всю неверную цепочку преобразований. – Подожди, я хочу сама.

– Пожалуйста.

Яр пожал плечами и отвернулся к собственным записям. По чести сказать, ему не слишком нравилось то, каким образом нарушилось сегодня привычное уединение. Читальные залы университетской библиотеки полюбились ему за тишину и простор, который можно было пересечь вдоль и поперёк, ни с кем не столкнувшись, и за обилие книг на любую тематику, от физики до социологии. А ещё – за огромные столы, на которых вольготно помещалось всё нужное для учёбы барахло. Не в пример крохотной квартирке, на съём которой худо-бедно хватало невеликого дохода. У библиотеки было всего два серьёзных недостатка: ограниченные часы работы и вероятность нарваться на кого-нибудь из сокурсников. Вот как сегодня.

– Готово, – торжествующим шёпотом объявила Катя, отодвигая тетрадь. – Теперь правильно?

– Теперь правильно, – согласился Яр, едва мазнув взглядом по короткой строке расчётов.

Миловидное девичье личико расцвело улыбкой.

– В понедельник точно пересдам. Спаси-и-ибо!

– Не за что.

И впрямь – не за что. Яр не стал бы тратить на неё время, не вздумай Катерина попросить его о помощи. Пользы от этих штудий никакой: забудет, как только сдаст, безо всякой ментальной магии. Зато не получивший должного внимания расчёт придётся теперь дописывать ночью, в который раз пожертвовав сном. Он, по крайней мере, может себе это позволить.

– Молодые люди, через пятнадцать минут закрываемся, – разнёсся над залом бесцветный голос библиотекарши.

Первокурсники в углу встрепенулись и суматошно зашуршали бумагами. Яр с сожалением закрыл ноутбук. Злиться на Катю не получалось; она, по крайней мере, не пыталась изобразить внезапно вспыхнувшие – аккурат накануне пересдачи – тёплые чувства. Из всех немногочисленных девушек курса только она, пожалуй, и держалась с ним неизменно приветливо, вне зависимости от наступления сессий и появления трудных дисциплин в расписании. Было ли это поводом считать её подругой? Наверное, нет, раз ему вовсе приходил в голову подобный вопрос.

– Ты домой, да?

– Да.

– Дождик на улице…

Яр кивнул, соглашаясь с этим наблюдением. Катерина желала, чтобы её под зонтом проводили до общежития, но попросить прямо отчего-то стеснялась. Призраки суетливых первокурсников мельтешили в сотканной из отражённого света иллюзии, никак не задевая осязаемый мир. Иной раз, когда накатывало меланхолическое настроение, Яру казалось, что, несмотря на все попытки привязаться к здешней реальности, сам он – такой же призрак, не способный оставить след в душах, к которым прикасается. Чужак. Лишний.

– Пойдём, провожу, – рассеянно проронил он. Пусть это будет очередной попыткой. Вдруг с ней повезёт? Вдруг даст трещину ледяная корка, примороженная промозглой саборанской зимой?

Первым шагнув под дождь, Яр позволил широкому чёрному куполу зонта вспорхнуть над головой и заслонить здание университета, очерченное тёплыми огнями на фоне непроглядно-тёмного неба. Прелестная спутница торопливо подбежала к нему; держалась она ближе, чем было необходимо, чтобы не промокнуть.

– Ты волшебник, – промурлыкала Катя, заставив его усмехнуться. – Я бы это в жизни не решила… Зачем нам столько математики?

– Куда ж без неё.

– А тебе правда нравится или ты так – ради стипендии?

– Нравится. Но и ради стипендии тоже, – признал Яр.

Ему поднадоело беспокоиться о цифрах на банковском счёте. По другую сторону границы он подолгу жил с пустыми карманами, но здесь безденежье бьёт больнее. В городском парке не поймаешь зайца на жаркое, а за постой не заплатишь работой вроде отлова досаждающей нежити. Дождь остервенело молотил в хлипкий тряпичный щит зонтика. Величавые дома, лишённые огней в матово блестящих окнах, равнодушно гляделись в лужи на умытом холодной влагой асфальте. Напрасно ждали несуществующих жильцов.

– Ой! – Катя опасно поскользнулась на мокрой тротуарной плитке и крепко ухватилась за руку Яра. Вышло почти правдоподобно. – Прости-прости… Здесь всегда так скользко!

– Ничего страшного. Держись.

Предложением она охотно воспользовалась. Пытается обеспечить себе дальнейшую помощь в учёбе – или впрямь разглядела в нём живого человека? Если вдруг так, то это… странно. До сих пор всё общение с однокурсниками сводилось лишь к тому, что Яр не мешал жить им, а они – ему. Это было почти удобно.

«Мы сами обрекаем себя на одиночество», – говорила Лидия Николаевна когда-то неимоверно давно. Нужно как-нибудь заглянуть к ней, соблюсти вежливость, поговорить по душам. Сказать, что не жалеет о решении пожить здешней жизнью. Поесть досыта.

– А мне, наверное, придётся у кого-нибудь ночевать, – вздохнула Катя, потупив взгляд. Шитая белыми нитками хитрость смущала её. – Соседка попросила… ну…

– Куда-нибудь деться на ночь, – подсказал Яр. Его спутница зарделась и крепче вцепилась ему в локоть. Завтра станет хвастаться подружкам, что задёшево заполучила себе безбедную учебную жизнь. Или нет?.. – Денься ко мне, если хочешь. Уступлю тебе диван.

– Ты один живёшь?

– Один.

– Это здорово, – вздохнула Катя. – Знаешь, как бесит, когда завтра зачёт, а соседи тусят до утра! Или еду твою едят…

– Могу себе представить.

– Ага… Ну, я за вещами забегу, подожди?

Яр послушно остался ждать. Мог бы он полюбить эту девушку? По-настоящему, без дураков. Или хотя бы глупо и безоглядно, как когда-то невообразимо давно – златовласую Зорицу. Эта связь тонкой нитью соединила бы его с чуждым миром, превратила бы из стороннего наблюдателя в участника здешней суетной жизни… Или нет. Но хотя бы попробовать?..

– Уютно тут у тебя, – вежливо сказала Катя, ступив в тесный тёмный коридор. – Ой, а животные есть? У меня аллергия на шерсть…

– Сначала были тараканы, но они не выдержали и переехали, – хмыкнул Яр, впервые за долгое время критически оглядывая царивший вокруг удобный бардак. Наставница сумела привить ученику любовь к порядку, но не к его наведению. Терпения хватало только на поддержание чистоты.

– У нас полно в общаге тараканов, – храбро сообщила Катя. – Травим, травим, а они всё лезут.

– Потому что у вас есть что съесть, – Яр пожал плечами и бросил на обшарпанную тумбочку мокрый зонт. – У меня с этим проблемы.

– У всех парней так, – Катя хихикнула и на цыпочках, словно боясь испачкаться, пробралась в ванную. – Тебя покормить?

– Меня не надо. Только если сама хочешь.

– Да нет, я в столовку ходила после пар…

Шагнув в единственную комнату на полминуты раньше гостьи, Яр мельком огляделся и коротким взмахом ладони заставил брошенное перед сном «Введение в магию вероятностей» ухнуть в щель между стеной и тумбочкой. Вот так оно всегда и будет, даже если он выберет в спутницы женщину из одарённых. Сплошная ложь. Во много, много, много слоёв.

– Ой, – Катя, не слишком натурально изобразив растерянность, окинула быстрым цепким взглядом скомканное одеяло на неразобранном диване, пустую кружку из-под кофе на краю письменного стола и черновики расчётов, с виду раскиданные в беспорядке, но на деле составлявшие строгую последовательность. – А тебе же тогда совсем негде спать…

На Яра гостья смотрела лукаво: ждала, подхватит ли он игру. Она выбрала; не под действием внушения, не под угрозой – разве, может быть, из корысти. У него тоже есть право на выбор. Нет ничего подлого в том, чтобы этим воспользоваться. Правда?..

– Никакого сна. Буду охранять твой покой и дописывать работу, – Яр кивнул на заваленный бумагами стол.

Катя кокетливо хихикнула и склонилась над черновиками, будто ненароком задев Яра плечом. Поглазела на наброски чертежей и формулы, упирающиеся обоими концами в края листа. Покачала головой.

– Ты умный, – промурлыкала она, призывно глядя на него из-под ресниц. – Мне кажется, понимать математику – это особый дар.

– Нет, – Яр, не удержавшись, негромко рассмеялся. – Тут точно никакого дара не нужно.

– Это ты так думаешь. Потому что у тебя он есть. А нам, простым смертным, ходить и ходить на пересдачи.

Всё-таки искренне она или ради выгоды?.. Яр мог бы одним прикосновением чар заставить её влюбиться без памяти, но что толку? Себя-то не зачаруешь. Да и не сумел бы он так серьёзно покуситься на чужую свободу воли… Девушка, в меру красивая, в меру неглупая, прятала от него лицо, делая вид, что полностью поглощена созерцанием расчётов. Ждала.

– Что ты туда так смотришь? Хочешь, ещё интегралами позанимаемся? – тихо смеясь, предложил Яр.

Он будто бы невзначай коснулся девичьего бедра, задержал руку на узком поясе джинсов. Катя не спешила отстраняться. Тёплая ладонь несмело легла Яру на плечо. Он привык разгадывать чужие помыслы, а теперь терялся: играет она или всё взаправду?

– Интегралами не хочу, – прошептала гостья, обжигая его жарким дыханием. – Давай… другим… займёмся…

Он отнюдь не возражал. Приятный туман в голове, струящееся по жилам пламя, пьянящее предвкушение – всё было на месте, не хватало только любви. Не беда. Может быть, она явится позже. Тонкие женские пальчики легко скользнули по его груди, вдоль пуговиц на рубашке, к потёртой пряжке ремня.

– Какой ты…

– Какой?

– Горячий, – она тихонько рассмеялась, прижимаясь к нему всем телом. – Ты не простыл?

– Нет. Абсолютно точно не простыл.

– А то такой дождь…

Дождь и дождь. Нудно стучит в стёкла, не совпадая с учащённым ритмом сердца. Катя охотно отвечала на поцелуи, откликалась на ласки. Что-то в её широко распахнутых глазах, в прерывистом дыхании, в затаённой робости соблазняло поверить в её искренность. Почему бы и нет? Он давно перестал верить в предназначение…

– Я тебя люблю, – прошептала она ему на ухо. Яр не видел её глаз. – Правда, люблю… С первого курса, если честно.

Он ничего не сказал, только крепче прижал её к себе. Ответить значит солгать. Но это сейчас; может быть, потом всё изменится. Не может быть правдой глупое поверье, будто волхвы не способны на любовь. Да и какой из него теперь волхв?..

«Скажу, когда смогу», – пообещал он себе. Совесть болезненно саднила.