Негасимое пламя

VIII. Холодная черта

Стылое вешнее поле стелилось до самой реки, почти до края пологого берега. Половодье уже сошло, оставило землю влажной и мягкой. Пашню селяне приберегли под пар. Чают на грядущее лето собрать добрый урожай, только вот, может статься, сеять уж будет некому. Милостивы боги; отведут ли идущую с востока беду?..

Драган мог бы не бить ноги по полям и луговинам. Тут ещё далеко до холодной черты; не ему, с его-то умением, бояться лукавой игры чар близ невидимой границы. Но идти легче, чем стоять и маяться ожиданием, чувствуя, как ноют от холода и натуги состарившиеся жилы. Сколько ни спорь с богами, а всё одно они правы: некогда первый волхв Ильгоды сделался дряхл и немощен, что перед хворями, что перед грядущим. Без малого лето тому назад он, может, сумел бы отвратить напасть, одним лишь словом положить конец не начавшейся ещё войне. Не стал. Упёрся в свои клятвы. Теперь что же? Погибла в огне изобильная Ястра, легли под копыта низкорослых степных лошадёнок земли вечной весны, а как просохнут после зимы дороги – такая же будет и судьба Ильгоды. Так говорил устами погибшего мальчишки, Ар-Иаста, добрый Драганов друг; был, как всегда, прозорлив и мудр. Рассказывали, что Ар-Ассан, уж на что старик, наравне с воинами стоял на городских стенах, искусной волшбой своей сделал столько, сколько сумеет не каждая дружина. За то и был растерзан посреди умытой кровью Белой площади, той самой, по которой гулял некогда с друзьями, глядя на высокие звёзды и слагая сладкозвучные песни. Агирлан, молодой вожак степняков, после той расправы велел своему воинству не щадить никого из ненавистного Стридарова племени…

Смерть Драганова чистой не будет, тут и к ведьме ходить не надобно. От вражьего клинка да с такой-то виной на душе – где же уберечься? Теперь только спасать, что можно ещё спасти. Волхв потянулся к серебряной цепочке – единственному оберегу, который довелось ему носить на своём веку. Она была тёплая, словно долго пролежала на солнце; давно уж так не случалось. Добрый знак. Раз так, то есть надежда, что зов его не канул в пустоту, не рассеялся у холодной черты. Сколько ждать? День, ночь, седьмицу – или, может, сколько ни жди, всё впустую? Драган что было сил сжал в пальцах крохотный камушек. Позабыла ли его Лидия? Если и нет, помнит она статного красавца, а встретит – согбенного седого старика. Давно миновали отпущенные им дни и ночи, но, может статься, осталась хоть тень былого, хоть добрая память… Испроси он помощи, она не откажет, но того мало. Надо, чтобы поняла.

Пашня сменилась диким лугом, а тот – лесом, прильнувшим к мелкой равнинной речушке. В сыром предвечернем сумраке голые ветви вязов казались закостеневшими грозовыми всполохами. Здесь старый волхв безошибочно чуял близость холодной черты. Ещё дюжина-другая шагов – и выйдет из укрытия страж, спросит, зачем пришёл незваный гость. Того не нужно; Драган твёрдо знал, что никогда больше не шагнёт через зыбкую грань. Не стоит оно того. Бесчестно будет. Встав у кряжистого мёртвого ствола, до половины сожжённого когда-то небесным огнём, волхв снова коснулся оправленного в серебро гладкого камушка и стал ждать.

Она явилась на закате. Почти не постаревшая, хоть для неё и должно было пройти никак не меньше десятка лет. Увидав его, замерла на месте; сперва не признала, потом опешила, хоть лицо её и не отразило горечи. Драган, усмехнувшись, шагнул ей навстречу.

– Здравствуй.

– Здравствуй, – улыбка вышла у неё печальной. Немудрено: для него память о былых временах сейчас воскресла, а для неё-то – умерла. – Ты… звал меня?

– Звал, – Драган спрятал под воротник серебряную цепочку. – А ты взяла да пришла.

Лидия склонила рыжекудрую голову. Хороша, как и прежде, только что-то погасло в прекрасных её глазах. Узнай она, что сталось с Ястрой, что бы сказала?

– Конечно, пришла, – Лидия всё улыбалась, и не понять было, взаправду или из притворства. – Как я могла не прийти, если чары… Если чары всё ещё работают?

– В другой раз уж не станут, – горько усмехнулся Драган. Лидия отвела взгляд; тоже, видать, не знала теперь наверняка, дотянется ли до неё колдовской зов. – Не печалься. Я не затем звал, чтоб душу тебе бередить, а затем, чтоб испросить уговора.

– Уговора?

– Да, – его позабавило, как она, раздумывая, хмурит брови. Понимает, о чём речь; в толк взять не может. – Надобно мальцу показать, что там на вашей стороне делается, чтобы впредь не страшился через черту шагать. Сам я уж стар, а иным, кроме тебя, не верю. Возьмёшься ли?

Лидия долго молчала – дольше, чем когда увидала его, нынешнего. Потом, глядя в сторону, спросила:

– Ты взял ученика? Давно?

– Да вот пятое лето на исходе.

– Что же такое он совершил?

– Свою жизнь едва не отдал за две чужие.

Драган тяжко вздохнул и принялся за рассказ. Надо, чтоб она знала. Чтобы поняла. Лидия слушала внимательно, знакомо склонив к плечу голову. Он ничего от неё не утаивал, кроме самого страшного – идущей с востока бури. Скажи он, что боги отвернулись от Ильгоды, что дни её сочтены, а с ними – и дни Драгановы, Лидия бы не согласилась. Она упрашивала бы старика уйти с нею за холодную черту, а когда не сумела бы – осталась бы здесь, чтобы встать с ним плечом к плечу в грядущей войне. Так нельзя. Надо, чтоб она жила.

– Да уж, выдающаяся личность, – пробормотала Лидия обманчиво-весело, выслушав его рассказ, и тут же вздохнула. – Драган, я… Я сама никогда не наставничала. Не умею. Не представляю, как. Даже с детьми из нашего мира, а тут…

– Так я и не прошу наставничать, – волхв усмехнулся краем рта. – Я, вишь, всему, что надо, его выучил, хоть тоже прежде никого к себе не брал. Только вот сам через черту уж не пойду. Прошу – много ли, мало – половину одного лета. Чтоб пообвык там у вас.

– Полгода, – повторила Лидия на свой лад. – Это почти два с половиной по-здешнему…

– Что, думаешь, не дождусь назад?

Она смутилась. Угадала, хоть вслух говорить и не хотела. За два долгих лета война, дадут боги, отгремит; что-то сменится, что-то останется, вот только Драгану начертано погибнуть в её огне. Всем суждено, кто служит Премудрому строгую свою службу. Лидия, конечно, думает про другое: что старика подкосит болезнь или тяжесть прожитых лет. Пусть так.

– Я… да, я сделаю, – она говорила быстро и скомканно, словно сама себя убеждала. – Всё, что смогу, сделаю. У нас, конечно, сейчас не так свободно, как раньше было… Но это неважно, наверное. Да, Драган, я смогу, – решительно сказала она наконец и храбро посмотрела ему в глаза. – Когда?

– Когда придёт срок, – волхв благодарно склонил перед нею голову. – Я дам тебе знать.

– Только… заранее, если сможешь, – она вымученно растянула губы в печальной улыбке. – Мне… мне ехать часа четыре. Время…

Время. Случайно оброненное слово испугало её, лишило голоса. Драган прежде тоже боялся, пока не понял: без толку. Всему свой срок, и на всё воля богов, и ничего с тем не поделать.

– У тебя его ещё вдоволь, – сказал волхв. – И для трудов, и для счастья.

– Для трудов – да, – тихо отозвалась Лидия.

Отзвуки печального её голоса так и звенели в ушах, даже когда сама она уже скрылась среди лесных теней. С тяжёлым сердцем уходил от холодной черты старый волхв. Нет, не будь всё так, как теперь стало, ни за что не потянулся бы он к заветному оберегу, не стал бы ранить душу ни себе, ни ей, и не решился бы на то, на что решился теперь. По-иному не обойти великого запрета, того, что неизбежно встанет однажды между учителем и учеником: не беречь своей жизни пуще чужой. Драган и жалел, и не жалел, что поспешил взять с мальца клятвы; с ними трудней, только потом уж некому станет.

Некому станет…

Медленно, припадая на хромую ногу, шёл старый волхв краем дремлющей пашни.

***

За оконцем давно уж смерклось. Яр и не заметил. Света от новорождённого вешнего солнца ещё не хватало, чтобы читать выцветшие от времени свитки, так что весь день приходилось, как зимой, жечь лучины. Теперь догорала последняя из тех, что он настрогал с утра; она подрагивала в кривых когтях светца, бросая на стены зыбкие отблески. Яр нехотя отодвинул «Научение о тварях живых и неживых», кропотливо записал на лежавшем тут же клочке берёсты, где окончил читать, и окликнул домового. Тот проворно вылез откуда-то из теней, отряхнул от сора мохнатое брюхо и повёл ушами: говори, мол, а я послушаю.

– Поленце принеси, – попросил Яр и указал на охваченную пламенем щепку. – Новых надо наделать.

– Небось, гость и без того свету добыть умеет, – недовольно проворчал домовой. Уж почти пять лет минуло, а он всё зовёт Драганова ученика гостем. – Ишь, взял в обычай – целый день лучинки изводить…

– Принеси, говорю! – повторил Яр и припугнул: – Не то скажу Драгану, что ты меня не слушаешься.

Домовой сердито крякнул и побрёл прочь. Вынув из светца догорающую щепку, Яр подержал её в пальцах, чувствуя, как жар подбирается к нему вдоль древесных жилок, и затушил тогда лишь, когда не смог терпеть дальше. Стало темно. Кожу жалила задержавшаяся боль; Яр без труда прогнал её. Потом раскрыл ладонь и зажёг во мраке ослепительную золотую искру. Тени истаяли, как лёд на полуденном солнце.

– Ладно у тебя выходит.

Волхв неслышно ступил на пёстрый иастейский ковёр. Взял у вернувшегося домового поленце, без ножа, одними лишь чарами, высек из сыроватого дерева длинную тонкую щепку и зажёг играючи. Яр погасил волшебное пламя. Старик без нужды его похвалил; стало быть, неспокойно на Драгановой душе.

– Всё над свитками сидишь? – ворчливо спросил волхв, устраивая лучину в большом светце. К Яру он стоял спиной. – Много ли вызнал?

– Немного, – честно ответил Яр. – Что здесь писано, ты мне уже рассказывал.

Драган хмыкнул.

– Так, может, бросишь? Чего время терять?

– Вдруг там ещё такое написано, чего я не знаю?

Старик вздохнул. Сбросил с плеч плащ – добротное хёккарское сукно набрякло влагой и жалко свисало из его рук – и всучил домовому. Тяжело опустился на лавку. Сапоги у него были перемазаны жирной чёрной грязью.

– Хочешь ли поглядеть, что за краем мира лежит?

– Не хочу, – Яр тоже уселся, но поодаль от наставника, у стола с неубранным свитком. – Ещё на мир не нагляделся.

– Врёшь.

– Не вру. И не боюсь. Вот волхвом стану – тогда уж…

Он смолк под насмешливым взглядом Драгана. Старый волхв, уж конечно, насквозь его видит, нарочно испытывает. За долгую зиму Яр не успел ещё свыкнуться с принесёнными клятвами. Сперва он засел за ненавистные прежде свитки, чтоб ненароком чего не натворить; потом, когда стал понимать, как мало знает, сам испугался своего невежества и принялся жадно читать всё, что нашлось у Драгана. Сделал только хуже. Оказалось, в мире столько всего, что за всю жизнь не охватить взглядом, не достигнуть мыслью; так на что уходить за холодную черту, за которой одни боги ведают, что творится?

– Вот и славно, раз не боишься, – задумчиво сказал волхв. – Стало быть, по моему слову сумеешь шагнуть.

– Может, и сумею, – буркнул Яр. – Да зачем?

– То мне видней. Поклянись-ка мне, что сделаешь, как я скажу.

Яр поневоле отпрянул. Клятву дать? Вот так запросто?

– Уж не пугайся. Разве я когда желал тебе зла? – Драган усмехнулся в усы. – Веление же моё такое: как придёт пора, ты холодную черту переступишь и за нею пробудешь две сотни дней, ни днём меньше, но, может статься, выйдет и больше. Там, на другой стороне, встретит тебя давняя моя знакомица. Во всём её слушайся и речам её внимай, потому как волхвицы мудрее я за всю жизнь свою не видал.

– А ты что же – не пойдёшь со мной?

– Не пойду, – волхв качнул седой головой. Будто бы печально – а может, то просто помстилось. – Мне Ильгоду покинуть не можно. Кому ж тогда о людях её радеть?

Яр отвёл взгляд, чтоб наставник не увидал в нём страха. Одному через холодную черту! То как же? Для чего?

– Что ж ты? Духу не хватает?

– Хватает, – запальчиво возразил Яр. – Клясться не хочу.

– Отчего?

– А вдруг передумаю до тех пор? Ты, может, через долгие лета скажешь, что пора пришла.

– Не через долгие, – проговорил волхв. – Клятва для того и нужна, чтоб не передумал. Да ещё – чтоб к запретам привыкал скорее. Давай-ка руку.

Своё слово старик сдержал. Месяц едва успел нарасти до половины, когда Драган, выглянув поутру в окно, положил перед учеником туго стянутый ниткой свиток берёсты и сказал:

– Пойдём, малец. Пора клятву исполнять.

Яр вскочил из-за стола. Сердце заколотилось разом так, что, кажется, слыхать по всем Ясновым лесам. Он-то думал – лето пройдёт, да, может, и не одно, а тут вдруг…

– Как же?.. – неловко проронил он и сам на себя рассердился за испуг. – Почему теперь? Случилось что?

– Ты слыхал, что говорю? Пойдём, покуда клятва твоя спит. Долго станешь отказываться – выйдет, будто ослушаться решил.

Волхв не дал ни набрать про запас вещей, ни подумать, что надобно сделать напоследок. Две сотни дней – то немало! Как тут всё будет, когда придёт пора возвращаться? Забудется недочитанный свиток – с собою Драган не дал его взять. Минуют лето и осень, настанет и войдёт в силу зима. Снова станут малы в плечах старые рубашки. А ещё что – одним богам ведомо… Послушно ступая следом за наставником, Яр украдкой оглядел перемотанную ниткой берёсту. Драган наказал отдать её неведомой волхвице, а самому носа не совать. Что ж там? Приветное слово? Про него что? Хоть подглядеть бы на внутренней стороне, да не видать ничего…

То был другой край мира – не тот, что близ Заречья. Лес вокруг стоял незнакомый, тёмный, хоть и вовсю горело в небе раннее утро. Драган шагал размеренно, говорил важные, мудрые слова; Яр едва слушал. Он давно уж отвык мёрзнуть, а сейчас с трудом удавалось не дрожать. Черта лежала впереди; зов её звенел в ушах громче прежнего, манил и влёк, как неживые своими чарами влекут живых на погибель. Но против неживых-то волшба надёжно оберегает…

Изгородь встала перед ними из ниоткуда, словно вот-вот прорезалась из-под земли. Ветер зло трепал обережные ленты. Всё так, да не так: чужие места, ранняя весна вместо середины лета, даже сами жерди как будто другие – ниже, тоньше, белее. Драган остановился, не заступая за межу. Яр растерянно на него оглянулся.

– Дальше сам пойдёшь, – строго велел волхв. – Наказа моего не позабыл?

– Не позабыл, – Яр качнул головой. – Что там будет?

– Сперва страж, а потом и черта.

– А за ней?

– А за ней – сам увидишь. Ступай, малец. Боги тебе в помощь.

– Боги тебе в помощь, – повторил Яр едва слышно.

Две сотни дней! В краю, где всё чужое, невесть какое… Слышат ли тамошние боги людские молитвы? Смогут ли, захотят ли его уберечь? Волхв хмурит седые брови; надо идти. Яр шагнул к изгороди, зачем-то тронул гладкий бок столба. Тёплый, как человечья плоть.

Страж явился тут же, у самой межи. Плакальщик, могильный сиделец. Длинный, тощий, с глазами колкими и синими, как заморские драгоценные камни; сам весь белый, одни только щёки чёрные от пролитых когда-то лукавых слёз. Оглядел Яра равнодушно, разомкнул бледные губы:

– Почто пришёл?

Нельзя его бояться. Ничего дурного он не сделает. Яр здесь по праву, а как говорить, Драган его научил. Оглянуться бы, да потом не хватит духу повернуться обратно…

– Уйти через черту, – громко, как сумел, сказал он. – Не держу ни зла на душе, ни оружья в руках. Как долг свой исполню, вернусь тою же дорогой.

Плакальщик молчал. Глядел на него, будто искал обмана. Такие, говорил Драган, умеют чуять что волхва, что чародея, что простого человека; кого надо, отвести назад за межу, кого надо – пустить дальше. Вдруг не признает? Скажет – уходи, не след тебе… Плохо тогда: от клятвы ведь не избавишься…

– Ступай, – шепнул ветер в ветвях. Плакальщик растаял, как не было; только трава осталась примятой.

Шаг, шаг, ещё шаг… Невесомый звон отдавался в груди, вторила ему стучащая в висках кровь. Сорваться бы на бег, дать волю тянущему жилы томлению! Из одного лишь упрямства Яр шёл медленно, слушая собственные тихие шаги. Ледяное дыхание зимы холодило ему лицо. Вот уж скоро… Совсем рядом… Может, шаг ещё или два…

Хлестнула по ушам оглушительная тишина, и ничего не стало. Душная чернота, пустая, хищная, разом выпила все силы. В ней нечем дышать, нечего видеть, не на что опереться и некуда ступить. Нет даже боли, хоть Драган и говорил, что она будет. Теперь Яр знал: за холодной чертой притаилась смерть.

Только старик учил: у волхва две погибели.

Вспыхнуло в груди выжженное было дыхание. По широко раскрытым глазам ударил свет – словно бы целое солнце зажглось совсем рядом, раскалённое, беспощадное. Яр зажмурился и упрямо стиснул зубы. Он-то думал, что приучился терпеть боль, а теперь хотелось хныкать, как несмышлёнышу… Прижав к лицу ладони, он укрылся от жгучего света, спрятал стыдные слёзы. Пройдёт. Другие-то ходят через черту, и ничего…

Яр сам не знал, сколько простоял так, дожидаясь, пока прекратит волноваться земля под ногами, пока глаза перестанут бояться света. Здесь – где бы то ни было – лежал вокруг предвечерний сумрак; должно, путь через черту, показавшийся не длиннее мгновения, занял на деле без малого день. Лес вокруг одет молодой листвой; шелестит в ветвях случайный ветерок. Кругом прохладно и безмолвно. Холодную черту обходят десятой дорогой и живые, и неживые; лишь тех, кто может её пересечь, манит её зловещая близость. Яр оглянулся через плечо; ничего не увидал, кроме такого же, как везде, леса.

Не надо здесь долго стоять.

Он пошёл прочь, держась так, чтобы черта всегда оставалась у него за спиной. Яр не понимал, идёт ли на юг или на север, к человечьему жилью или вдаль от него – одно верно: он уходил от края мира. Наверно, силы стали к нему возвращаться: вновь что-то тоскливо потянуло назад, к черте. Яр упрямо шагал дальше. Уж давно должна была быть межа, а её всё нет. Стали слышны обыкновенные лесные шорохи; чаща оживала, редела, наливалась тёплым закатным светом. На древесных стволах кое-где виднелись яркие цветные пятна – должно, метки, как у охотников, только больно уж заметные. Яр выбрал алые и шёл вдоль них едва различимой тропой.

Торопливые лёгкие шаги он услыхал издали. Тот, кто шёл через лес, не таился; навряд ли охотится. Яр на всякий лихой случай отступил за широкий ребристый ствол – дерево было точь-в-точь как вяз, только кто его тут знает – и опасливо выглянул, щурясь на обманчивый сумрак. У него сейчас и сил-то не хватит что-нибудь сделать… А близ холодной черты и вовсе поди удержи в узде своенравные чары! Одними губами прошептал он короткую молитву к Премудрому. Вдруг услышит в чужом краю?

Из-за деревьев показалась невысокая женщина с волосами рыжими, как пламя, и Яр сразу понял: она – та, про которую говорил Драган. Одежда на ней была мужская; всем известно, что в штаны да рубаху рядятся только те женщины, которых Премудрый наделил даром – чтоб сподручней было мерить шагами дороги и на неживых охотиться. Выходить из своего укрытия Яр не спешил. Побаивался.

– Эй, – громко позвала волхвица – туда, где остался край мира. Голос у неё был звонкий, властный. – Есть кто? Ау!

Яр не ответил. Она что-то злое сказала себе под нос и устало отбросила со лба огненные пряди. Должно, очень спешила.

– Чёртовы пробки… Эй! Я здесь! Мальчик, иди сюда!..

Она остановилась среди деревьев, принялась озираться. Волосы у неё были убраны не в косу, а в тугой узел на затылке, будто она хотела их спрятать. Странная. Но Драган наказывал её слушаться… Решившись, Яр осторожно выступил из-за дерева. Женщина резко обернулась на шорох. Лицо у неё было будто бы молодое, но никак не верилось, что ей мало лет. Должно, какая-нибудь особая волшба не даёт ей стариться.

– Вот чёрт… Напугал! – она притворно улыбнулась и опять смахнула со лба волосы. Яр никак не мог понять по её лицу, что у неё на душе. – Иди сюда, не бойся. Леший побери, как ты ухитрился так далеко уйти от разлома?

Не хотелось ей отвечать. Странные слова волхвицы Яр понимал с трудом; выговор у неё был твёрже и быстрее, чем он привык. Придвинувшись ещё на шаг, чтоб не приходилось кричать, он свёл руки за спиной – смотри, мол, не собираюсь на тебя нападать – и осторожно спросил:

– Как тебя по имени, мудрая?

Она опешила, будто не ждала таких слов, но ответила, потому что не могла иначе.

– Лидия. Меня зовут Лидия Николаевна Свешникова. Запомни, пожалуйста.

Диковинное имя. В Ильгоде таких не бывает. Надо ей ответить, как подобает, раз уж выспросил имя, а с ним и право позвать в трудный миг.

– Меня по имени – Яр, – сказал он. – Как волхвом стану, буду зваться Зарецким.

– Очень приятно, – зачем-то сказала волхвица по имени Лидия. Наморщила лоб, словно что-то припоминала, и спросила: – Выходит, ты родился весной?

Яр кивнул. Вестимо, весной. В другое время другие имена дают.

– Понятно… – Лидия вдруг встрепенулась, будто пытаясь согреться посреди зимнего холода. – Пойдём-ка отсюда. Тут не самое лучшее место для беседы, так что поговорим в машине, хорошо?

Яр не понял и половины её стремительных слов, но ведь Драган велел во всём ей повиноваться, пусть и не брал в том клятвы. Лидия шла через лес осторожно, то и дело оглядываясь, будто волновалась, что с Яром что-нибудь случится. Холодная черта осталась уже далеко позади, а с нею вместе – и схлынувшая боль. Пробуя силы, Яр зажёг в ладони крохотный язычок пламени; чары подчинились неохотно, то ли из-за слабости, то ли мешала близость края мира. Лидия, приметив волшебный огонь, нахмурила прямые яркие брови.

– Что ещё ты умеешь?

– Да много чего, – гордо сказал Яр. – Приказывать умею. Лечить. Шагать через чары… правда, всего на десяток вёрст за раз, – виновато признал он. Драган всё ворчал на ученика за то, что он ленится. – Про неживых знаю, какие они бывают, как против них бороться. Про князей ильгодских и про страны ближние и дальние… Не про ваши, – подумав, прибавил Яр. Про мир за чертой волхв совсем ничего ему не рассказывал.

– А клятвы уже выучил? – спросила Лидия. Она не смотрела на него – вглядывалась в редеющую чащу.

Яр вздохнул и признался негромко:

– Я их принёс.

Волхвица остановилась. Цепко его оглядела, нахмурилась недоверчиво.

– Сколько тебе лет?

– Нынешней весной стало десять.

Она качнула головой, но ничего не сказала. Яр так и не понял, хорошо ли то, дурно ли. Лес окончился диким полем, заросшим высокими травами; белая пена мелких медвяно пахнущих цветов волновалась от ветерка, будто барашки на озёрной глади. Точь-в-точь такие луговины стелились по-над Браем с северной стороны; не знаешь – не отличишь. Пока шли, день совсем угас; над головой в безоблачном небе теперь тускло горели чужие звёзды. Яр таких не знал.

– Пойдём-пойдём, – поторопила его Лидия. – Нам ещё ехать и ехать…

– Куда?

– Ко мне домой. Не смотри на меня так, ты с таким пространственным прыжком не справишься. А здесь вообще нельзя применять чары, тебе не говорили?

– Говорили.

А вот верхом ездить не учили. У отца верховых лошадей не было, а Драгану они и не надобились – хватало чар. Уж навряд ли гордая волхвица путешествует на какой-нибудь телеге… Яр решил покуда помалкивать. В поле было так же безлюдно, как и в лесу; видать, здесь тоже все боятся селиться близко к краю мира. Пахло молодой травой, сухой землёй и ещё чем-то, неуловимым, незнакомым. Лидия помогла Яру выбраться на странную колею, очень широкую и плоскую; пока он раздумывал, что за чудо-телега могла бы такую проделать, среди трав показалось что-то большое и белое, чему он не знал названия. Огромными чёрными колёсами оно стояло точнёхонько в пыльных земляных полосах. Стоило Лидии подойти, как на блестящей громаде вспыхнули ослепительные огни – как звёзды, только стократ ярче.

– То что такое?

Лидия накрепко задумалась, прежде чем отвечать.

– Машина. Как повозка, только без лошади. Садись, не бойся.

– Как она сделана? – Яр, решившись, осторожно коснулся холодного гладкого бока диковинной повозки. На пальцах осталась мелкая пыль. – Чарами?

– Нет, не чарами, – Лидия тяжко вздохнула, словно вопрос его был неимоверно сложным. – Я тебе объясню потом, если захочешь. И, знаешь… Это, наверное, невозможно, но я бы тебе посоветовала поменьше удивляться. Иначе быстро устанешь это делать.

– А я не удивляюсь, – обиженно буркнул Яр. – Я знать хочу, как она везёт. Ежли лошадей нет и чар тоже нет.

– Не припомню, чтобы Драган просил учить тебя физике, – непонятно проворчала Лидия себе под нос и прибавила громче: – В нашем мире очень многое по-другому, чем у вас.

– А волхвы всё одно есть.

– Есть, только… – она замялась, решительно тряхнула головой. – Я потом тебе объясню. Поехали, иначе до утра не доберёмся.

Изнутри повозка-машина была очень тёмная и странно, тяжело пахла. Лидия перетянула Яру грудь блестящим чёрным ремнём – сказала, что так нужно, чтоб не случилось плохого. Прежде чем разбудить чудо-повозку ото сна, она вынула из-под ворота рубашки оберег на серебряной цепочке и коротко сжала в пальцах. Поглядела, как в ответ он загорается мягким синим светом, и вновь убрала. Яр не стал ничего у неё спрашивать: велела не удивляться, стало быть, опять пообещает только, что потом всё расскажет. Воздух вокруг наполнился тихим рокотом и едкой вонью; ярче вспыхнули где-то впереди холодные огни-звёзды, и мир за огромным прозрачным окном медленно стронулся с места.

– Знаешь ли, – Лидия заговорила, будто бы вовсе не с Яром, щурясь на стелющуюся впереди дорогу, – мы мало полагаемся на магию… на чары. Всё, что ты здесь увидишь, люди сделали с помощью сил природы и своего разума.

– То как?

– Как тебе объяснить… Вот придумали же когда-то, что можно запрячь лошадь в плуг – а у нас потом придумали, как запрячь огонь, или ветер, или воду, – она усмехнулась, мельком покосившись на Яра. – Поэтому чары нам теперь не очень нужны.

– У вас совсем нет чародеев?

– Есть. Но их очень немного, если сравнивать с ми… с теми, у кого нет дара, – Лидия на миг задумалась. – Одарённые у нас живут скрытно. В основном занимаются тем же, чем и обычные люди.

– А что же вы тогда с неживыми делаете?

– У нас их мало. Служба наздора вполне справляется.

Яр хотел было ещё что-нибудь спросить – а у него хватало теперь вопросов, – но тут машина выкатилась на другую дорогу, чёрную и блестящую, с прочерченными вдоль белыми полосами. Над нею реяли в вышине неподвижные жёлтые огни; длинные их цепи уходили вдаль, сколько хватало глаз. Лидия усмехнулась; по её велению машина грозно взревела и вдруг помчалась стремительно, обгоняя ветер. Яр зажмурился, пытаясь привыкнуть.

– Станет плохо – скажи, – услышал он спокойный голос волхвицы. – Мне говорят иногда, что я вожу, как сумасшедшая.

Плохо не было. Было… странно. И страшновато: как же он тут будет, если от чар проку нет, а того, от чего есть, он совсем не знает? Что же то за великий ум, который сумел поймать и развесить над дорогою звёздный свет, не прибегнув ни к волшбе, ни к чародейству, ни даже к колдовству? Отчего здесь так, а в Ильгоде – по-другому?

– Терпение, молодой человек, – строго сказала ему Лидия, когда он решился задать ей последний вопрос. – Мне придётся начать очень издалека, чтобы ответить. Давай-ка ты сначала мне расскажешь как следует, чему научил тебя Драган. Не только в волшбе, вообще.

Яр с трудом оторвал взгляд от мчащихся вдаль жёлтых звёзд и принялся говорить. Так было проще, чем пытаться самому что-нибудь здесь понять. Мудро всё-таки сделал Драган, что испросил помощи у Лидии; подумать страшно, что бы сталось, пойди Яр сюда в одиночку. И понятно, отчего старик-волхв не хотел рассказывать про здешний мир. Про него не расскажешь: слов таких нет. Не понять и не поверить, пока своими глазами не увидишь.

А у него всего две сотни дней, чтоб хоть чуть-чуть здесь разобраться.