Негасимое пламя

XXXIV. Тонкая нить

– Хозяину принесть чего?

Яр скептически оглядел кучку сомнительных побрякушек, которые только что вытряхнул из полиэтиленового пакета, и покачал головой.

– Если только у тебя тут спирт случайно не водится.

Домовой обрадованно растопырил уши.

– Так конечно! Чуточку-минуточку, Прохор сей же час принесёт…

Он моментально ретировался – судя по всему, в гостиную, куда Яр старался лишний раз не заглядывать. Сегодня, конечно, придётся. Там дожидаются контролёра артефакты, общая стоимость которых дважды или трижды перекрыла бы всё остальное наследство. С другими, припрятанными в тайниках, вдесятеро более драгоценными и неизмеримо более опасными, надо как-то справляться без чужого участия. Распутывать охранные чары, стирать из них память о прежних владельцах, подчинять себе, а что не получится – выводить из строя. Всё это требовало идеальной сосредоточенности и изрядного умственного напряжения, так что Яр предпочёл коротать время за менее кропотливым занятием. По его приказу Прохор натащил со всего дома всякие украшения; львиная их доля никогда не соприкасалась с колдовством, но попадались и выдохшиеся, и даже активные артефакты. Это барахло следовало перебрать, очистить от патины и остаточных чар, а потом куда-нибудь определить. Можно было попросту сжечь его волшебным пламенем, но, пряча мысли от ползучей тягостной пустоты, Яр упрямо возился с каждой безделушкой.

– Вот! – Прохор показался в дверях с пыльной пузатой бутылью в лапах. На Яра он поглядывал подозрительно, хоть и без осуждения. – Пущай хозяин забирает. Ить оно только такое и проймёт…

– Этим – грязь оттирать? – Яр заставил тяжёлую бутылку выпорхнуть из объятий домового и приземлиться на край стола. Он ни черта не понимал в надписях, украшавших вычурную этикетку. – Медицинский спирт есть? Или ацетон хотя бы?

Домовой сокрушённо помотал головой. Ну конечно, зачем волшебнице в доме медицинский спирт… Яр закусил губу, мимолётной болью отвлекая себя от опасных мыслей, и разочарованно ссыпал побрякушки обратно в пакет.

– Чёрт с ним, – сердито сказал он самому себе и вновь повернулся к Прохору: – Денься куда-нибудь, пожалуйста. Я в тайнике покопаюсь.

Домовой тут же испарился. Так непривычно, что он теперь беспрекословно повинуется… И что тайник в старом комоде больше не под запретом. Нелегальные артефакты хранились в хитро устроенной шкатулке, в скрытом ящичке, под защитой охранных чар и вдобавок тонкого механизма, тоже наполовину колдовского. Если открывать без знания, где-то между деревянными стенками лопнет стеклянная ампула с кислотой. Это вряд ли испортит артефакты, но наверняка навредит незадачливому взломщику. Совсем не в духе наставницы такие штучки… Должно быть, шкатулка ей досталась в наследство или в подарок. Может, уже вместе с артефактами.

Яр аккуратно отпер тайник, натянул на руку перчатку и наугад выбрал невзрачный кристаллик кварца, оправленный не то в серебро, не то в белое золото. Всего-навсего тонко настроенный детектор наведённых чар. Искусной волшебнице он мог понадобиться разве что для коллекции. Однако хранится подвеска в тайнике, а значит, наложено на неё может быть всё, что угодно…

Яр прищурился, разглядывая разноцветные узоры давным-давно наведённого колдовства. Основная нить, серебристая, свивалась вдоль сложного орнамента на металлической оправе. Две другие, ярко-красные, либо усиливали чары, либо берегли артефакт от посторонних загребущих рук. И, разумеется, вещичка знала, чья она: среди колдовских хитросплетений скользили едва уловимые золотистые блики. Будь артефакт легализован, эти мелкие искры оказались бы встроены в особые защитные чары, как соль для шифра. К счастью, это недавнее изобретение; с наивными старенькими заклятиями намного проще. Яр осторожно тронул слабо светящиеся нити колдовства. Похоже, всё-таки безобидные. Кому придёт в голову всерьёз защищать даже самый точный детектор?

В коридоре виновато пискнул дверной звонок. Яр торопливо забросил подвеску обратно в тайник. Прежде чем открывать дверь, проверил, что все комнаты надёжно заперты и ниоткуда не торчат мохнатые Прохоровы уши. Домовой непонятно почему ужасно его раздражал.

– Добрый вечер, – сдержанно произнёс Яр, пропуская офицера в прихожую.

– Здравствуйте! – преувеличенно бодро отозвался тот. Ступив на придверный коврик, он тщательно вытер ботинки, слегка забрызганные грязью. – Ну и погодка, правда?

Погодка как погодка: мелкая весенняя морось, почти незаметная в вечерней темноте. Контролёр – невысокий мужичок в годах, так и лучившийся добродушием – пристроил на тумбе рыжеватый кожаный портфель, отдал Яру несуразный плащ полутора размерами больше нужного и по своему почину засеменил в сторону призывно распахнутых дверей гостиной. На полдороге вспомнил про портфель и вернулся.

– Соболезную вашей утрате, – с фальшивым сочувствием сообщил гость и поправил на носу очки с толстыми стёклами. – Вы… э-э-э…

– Ярослав Зарецкий, племянник умершей, – сухо напомнил Яр. – Могу взглянуть на ваше удостоверение?

– Да-да, конечно… Вот, пожалуйста. Старший офицер отдела контроля Валерий Васильевич Громов. Маг пятой категории.

Пятой. Как – по бумагам – сам Яр. Не могли найти кого-нибудь посерьёзнее? Этого и дурить как-то совестно… Повинуясь приглашающему жесту, Громов опустился в кресло, отомкнул застёжки портфеля и аккуратно извлёк на свет пачку пустых бланков. Беспомощно огляделся в поисках ручки. Яр выудил из кармана свою и протянул контролёру.

– Благодарю, благодарю! Будьте добры, пожалуйста, паспорт и удостоверение… Так-так, отлично… Ещё раз, по какой линии вы в родстве с покойной? Это важно!

Не спеша отвечать, Яр уселся на край дивана, напротив контролёра. Словно бы невзначай поймал взгляд Громова, будто ища сочувствия. Теперь осторожнее… Офицер может лишь казаться безобидным.

– По материнской, – спокойно солгал Яр и тут же, не давая сомнению шанса закрасться в седую контролёрскую голову, прибавил: – Не задумывайтесь, это несущественно.

Громов медленно кивнул и растерянно двинул челюстью, будто надеялся зубами поймать разбегающиеся мысли. Наблюдать за людьми, теряющими волю, невыносимо. Яр отвернулся на несколько кратких мгновений. Если вдруг настанут когда-нибудь счастливые времена и нужда хитрить и путать следы отпадёт за ненадобностью, он с радостью навеки откажется прибегать к дару внушения. Но ему ли мечтать о счастье?

– Да… э-э-э… давайте приступим, – жизнерадостно предложил Громов, стремительно обретая прежнюю бодрость. – Тем более работы много, ха-ха…

Это было правдой. Офицер добросовестно возился с каждой мелочью, шумно восторгался редкости или дороговизне очередной попавшей ему в руки побрякушки и нет-нет да порывался о чём-то задуматься. Приходилось следить. Хуже всего вышло с «путеводными звёздами». Вид покорёженного амулета поверг Громова в смятение: ему не доводилось прежде видеть артефакты, повреждённые волшебным пламенем.

– Что это с ней случилось? – недоумённо спросил контролёр, указывая на подвеску кончиком ручки, уже слегка покусанным.

– Не знаю, – Яр наигранно небрежно пожал плечами. – Наверное, зачаровали уже такой.

– Не может быть! Это очень, очень дорогая вещь, молодой человек. Их бракованными не делают…

– А её сделали, – с нажимом произнёс Яр, вновь заглядывая контролёру в лицо. – Какая разница? Это не имеет значения. Артефакт рабочий, чары полностью исправны.

– Откуда вы знаете?

Леший! Ему не положено видеть чары! Яр стремительно перебрал несколько пришедших в голову вариантов лжи и не нашёл ничего лучше, чем сказать правду. Почти.

– Тётка долго носила вторую, – скупо проронил он. – И… приводила в действие. Эти штуки точно работают.

Громов ещё несколько мгновений посверлил его вежливым взглядом, затем кивнул.

– Ну, хорошо… И всё же как жаль! Такая музейная редкость – и в таком состоянии…

Страшно захотелось надеть ему на голову его же портфель. Яр не без труда подавил этот порыв. Дело наследника – сидеть смирно, отвечать на вопросы и наблюдать, как контролёр на ощупь перестраивает защитные чары. Как случилось, что Яр вынужден трепетать перед этим ходячим недоразумением? Кто наделил невзрачного, подслеповатого, не слишком даровитого человечка правом казнить и миловать?

– Ну вот, – сказал наконец Громов, отложив последнюю бумагу, – всё в полном порядке. Поздравляю… То есть, конечно же, соболезную…

– Не трудитесь, – Яр, не удержавшись, поморщился. – От меня ещё что-то нужно?

– Э-э-э, нет. Полагаю, что нет, – офицер торопливо сгрёб свой портфель, словно бы заслоняясь им от собеседника. – Владейте, э-э-э, на здоровье и применяйте с умом… Да…

– Прекрасно, – Яр ненавязчиво проводил Громова до двери, понаблюдал, как тот заворачивается в чересчур просторный плащ, и напоследок ещё раз взглянул в блёклые глаза. – Сдадите бумаги в архив – и забудьте об этом визите. Ничего необычного вы здесь не увидели. Меня не запомнили. Обычный выезд, как все другие. Понятно?

– Да, – офицер дёрнул подбородком и слегка пошатнулся. Яр торопливо отвёл взгляд. – Ничего необычного. Да. Всего доброго.

– Всего доброго.

Яр задержался ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы привести в порядок колдовское барахло. Последними на тёмный бархат легли переплетённые цепочки «путеводных звёзд». Что, если отдать одну Кате? Ей даже не нужно знать всей правды, пусть считает «звёздочку» просто красивой безделицей… Только вот что он станет делать, когда его амулет не зажжётся от её прикосновения? Или – если наоборот?.. Нет, как бы ни было дорого любое знание, на этот счёт лучше оставаться в неведении. Яр решительно захлопнул крышку резного ларчика и вручил его подоспевшему Прохору.

– Спрячь по-свойски.

– Хозяин не заберёт?

– Нет. Мне весь этот хлам даром не нужен.

Прохор обиженно опустил уши, но Яру некогда было расшаркиваться с домашней нежитью. Погасив везде свет, он набросил на плечи куртку, слишком лёгкую для полудюжины градусов выше нуля, и запер за собой пустую роскошную квартиру. Принадлежавшую теперь ему. За каким лешим?

– Опять уходишь? – спросила консьержка, выглянув из своей уютной камеры. – Я уж думала, теперь-то тут жить останешься…

– Сделайте одолжение, придержите язык, – процедил Яр сквозь зубы.

Оставив старушку переваривать эту дерзость, он едва ли не бегом выскочил из подъезда и зашагал в сторону метро. На парковке у дома призрачно белела пожилая иномарка Лидии Николаевны, одинокая среди чёрных и серых машин. Яр волен был делать с ней что душе угодно: продать, чтоб не мозолила глаза, оставить тут гнить под бесконечными весенними дождями или, чем чёрт не шутит, научиться с ней управляться. Последнее казалось самым правильным, но от одной мысли взвалить на себя ещё и эту заботу становилось худо. Не сейчас. Может быть, потом, когда всё уляжется. Когда пропитавший салон запах духов перестанет царапать горло.

В поздний час люди заползали в метро редко и неохотно, словно опасались, что ночь поймает их где-то посреди тёмных подземных тоннелей и не выпустит до самого утра. Яр нарочито неспешно прошёлся вдоль пустынной платформы. Холодные металлические звёзды на белоснежных стенах матово отблёскивали в приглушённом свете массивных люстр. За минувшие годы Яр успел привыкнуть к их строгой и обыденно-торжественной красоте. Привыкнуть, но не стать здесь своим. Однако и по ту сторону границы его давным-давно никто не ждёт. Может быть, оставляя ученику всё своё имущество, Свешникова предполагала таким нехитрым образом привязать его к здешнему миру. Если так, то она просчиталась. Избавиться от полупуда разнокалиберных артефактов будет трудно, от квартиры с чрезмерно осведомлённым домовым – почти невозможно, но обо всём этом можно попросту позабыть. Заглядывать раз в пару недель, отбывая повинность; проверять сохранность тайников и подкармливать Прохора искорками жизненной силы – не более того. В конце концов, Лидия Николаевна сама просила не забывать и не бросать…

Устало грохоча на стыках рельсов, поезд подтащил к платформе неповоротливый хвост. Вагон был почти пуст: двое смирных пьянчужек поддерживали друг друга плечами, молодая женщина мерными движениями листала ленту новостей на экране телефона, мужчина в забрызганных грязью джинсах дремал, привалившись щекой к поручню. Яр встал у дверей, поодаль от всех. Поезд полз по тоннелю медленно и неохотно, словно громадный ленивый червяк. Посреди перегона он замер, испустив утомлённое шипение. Где-то в отдалении торопливо загромыхал по рельсам другой состав.

На миг Яру почудилось, что вдоль едва видимых в полумраке стен тоннеля скользнула человеческая тень, но сероватая дымка, приникшая снаружи к полустёртой надписи «Не прислоняться», не имела с людьми ничего общего. Нежить. Пу́галь, а по-здешнему – полтергейст. Совсем слабенький, почти безобидный – но он здесь обитает. Прячется где-то в тоннеле по тёмным щелям и, похоже, даже притерпелся к постоянному оглушительному грохоту металла о металл… Яр вскинул руку, но, опомнившись, тут же опустил. От полтергейста его отделяет закалённое стекло; эта мелкая нечисть не так страшна, чтобы из-за неё крушить вагон… и нарушать законы.

В Москве есть кому позаботиться о нежити.

Однако она здесь есть. Не только добродушная, вроде домовых, но и… вот такая.

Отчего-то это казалось донельзя странным.

Поезд натужно стронулся с места, и полтергейста смело со стекла могучим потоком воздуха. Люди в вагоне так ничего и не заметили.

Переходы между станциями уже закрылись. Поднявшись на поверхность чёрт-те где, Яр забрался в первый попавшийся ночной автобус, шедший из центра примерно в нужную сторону. Домой не хотелось. Люди – все разом – за последние недели безмерно его утомили. Стало понятно, от чего Драган бежал в лесную глушь, но в этом городе негде спрятаться. Он сам – словно единое живое существо, вечно неспящее, пронизанное лихорадочно пульсирующими венами автомобильных дорог, бдительно глядящее в ночь мириадами ярко освещённых окон. Здесь нет места уединению, но есть – одиночеству. Такому, какого Яр прежде не знал.

Он вышел в ночь на остановке в паре кварталов от дома. Вспомнив о ждущих чистки безделушках, свернул к круглосуточному магазинчику под тускло светящейся вывеской – из тех, что торгуют любой ерундой, нужной обитателям окрестных домов, от антимоли до яблок. Сонная продавщица едва оживилась при виде посетителя.

– Спирт есть у вас? – рассеянно спросил Яр, роясь в карманах в поисках наличных денег.

Продавщица неопределённо хмыкнула.

– После одиннадцати не продаём. Жвачку вот можешь взять за триста рублей. Бутылка в подарок.

Яр непонимающе уставился на витрину с пёстрыми коробками жевательной резинки, потом запоздало сообразил, в чём тут дело.

– Мне растворитель нужен, – устало пояснил он. – Любой, лишь бы не на воде.

– А-а-а, – протянула женщина, кажется, слегка разочарованно. – Ну вон для снятия лака есть. Пойдёт?

– Давайте. Лучше сразу пол-литра.

Продавщица снова хмыкнула, но послушно выставила на прилавок несколько бутылочек с розоватой жидкостью. Взяла протянутую купюру, придирчиво посмотрела на свет, принялась отсчитывать сдачу.

– Может, всё-таки возьмёшь чего выпить, а? – спросила она, как будто даже сочувственно. – Видок у тебя – краше в гроб кладут.

– В гроб пока рано, – сухо ответил Яр, убирая бутылочки в рюкзак.

Продавщица пожала плечами и разом утратила к нему интерес. Что здесь хорошо, так это возведённое в обычай равнодушие.

Умытые дождём тёмные дворы, стиснутые между одинаковыми высотками, можно было бы обойти по ярко освещённому проспекту, не затихающему ни днём, ни ночью. Не хотелось. Свернув с ровного тротуара, Яр окунулся в волглый городской сумрак. Обитатели теней его не пугали: страх – плод неведения, а он знал наверняка, что никого серьёзнее мелкого хулиганья здесь не встретит. Никогда не встречал.

– Слышь! На сигареты подкинь, а?

Яр мельком оглядел выступившего из тьмы типчика. Парень лет двадцати, высокий и тощий, нетерпеливо и пружинисто переступал с ноги на ногу – белоснежные подошвы дорогих кроссовок бессмысленно месили грязную жижу. Плечи зябко ссутулены, лица почти не видно под капюшоном, руки упрятаны в карманы кожаной куртки. Прятал он там явно не зажигалку.

– Курить вредно, – сообщил Яр, поправив на плече лямку рюкзака. – Придётся завязывать. У меня денег нет.

– Чё, совсем нету? – с намёком переспросил долговязый. Его правый локоть резко дёрнулся: ладонь в кармане прямо сейчас раздвигала складной ножик или влезала в какой-нибудь самодельный кастет. Здешняя публика не отличалась изобретательностью. – А то мож поищешь?

– Не-а, не буду, – лениво бросил Яр и, почти не сдвинувшись с места, перехватил за запястье метнувшуюся вперёд руку горе-грабителя. Сгрёб ошеломлённого парнишку за ворот и приподнял над землёй – так, чтобы подошвы кроссовок слегка оторвались от асфальта. Мышцы обожгла призванная на помощь сила. – Ну вот и надо оно тебе – из-за пачки сигарет срок мотать?

Долговязый конвульсивно дёрнулся. Металл глухо звякнул об асфальт: всё-таки ножик. Эта живая нечисть даже не разменивалась на угрозы – сразу накинулась всерьёз, пусть и неумело. Обычно сначала хоть перспективы обрисовывают.

– Говори правду, – потребовал Яр, заглядывая в глаза, лихорадочно блестящие под капюшоном. Он сам не знал, какое ему дело до этого незадачливого разбойника. – Зачем тебе деньги?

– На дозу, – сквозь зубы процедил парень и тут же содрогнулся всем телом: не ожидал от себя подобной откровенности. – Отпусти и иди в…

– Нет, в гости не хочу, – рассеянно проронил Яр, заново приглядываясь к собеседнику. Зрачки в воспалённых глазах были болезненно расширены; он поначалу списал это на темноту и действие ментальных чар. Пленник дрожал мелкой дрожью – навряд ли от холода. – Ну-ка не дёргайся. Рыпнешься – поломаю тебе что-нибудь, понял?

Отшвырнув носком ботинка жалобно звякнувший нож, он разжал пальцы. Долговязый, пошатнувшись, опустился на обе стопы, сделал неуклюжую попытку удрать во тьму. Яр поймал его за плечо и легонько встряхнул.

– Стой, говорю! В глаза мне смотри!

Парень послушно застыл; даже никаких чар не понадобилось. Яр вздохнул. На что ему сдался этот бедолага? Мало, что ли, по укромным закоулкам спальных районов таких вот любителей променять разум на мимолётную эйфорию? Да сколько бы ни было – какое до них дело волхву Зарецкому?

Стряхнув капюшон с лохматой парнишкиной головы, Яр безошибочно нашёл на тощей шее сонную артерию и с силой прижал к ней пальцы.

– Не-не-не убивай! – неестестевенно тонкий голос рассыпался равнодушным эхом среди дремлющих домов и тут же озадаченно смолк. Вылечить разладившийся организм одним прикосновением Яр не мог, но на время избавить мышцы от болезненного напряжения и слегка прочистить затуманенные мозги было в его силах. – А-а-а… Что ты…

– Родня у тебя есть?

– Ды-а-а…

– Значит, прямо сейчас пойдёшь к ним и всё расскажешь, – велел Яр, закрепляя приказ прикосновением ментальных чар. – Пусть везут тебя к врачам. И от лечения не отлынивай.

– Меня н-накажут…

– Накажут, само собой. Только сначала в чувство приведут, – вымещая раздражение, Яр ещё разок встряхнул страдальца за воротник добротной куртки. – Сам-то чем думал? Вот так вот лучше, что ли, чем в здравом уме?

Вопрос всерьёз озадачил парня.

– Так – не-е-ет… А после дозы – лучше… Чем всё это дерьмо…

Яр лишь недоумённо покачал головой. Он ни за что не согласился бы по доброй воле лишиться ясного сознания, а этому типу даже нравится. Зачем вовсе было вмешиваться? Он ведь ровным счётом ничего не знает о человеке, волю которого так запросто себе подчинил.

– Лечись, – упрямо повторил Яр и прибавил, уже не сопровождая слова внушением: – Занятие себе какое-нибудь найди, что ли… Умеешь что-нибудь?

Недоросль недоумённо хлопнул по-девичьи густыми ресницами.

– Умею?.. Да чё, как все…

– Значит, как минимум, читать, – зло процедил Яр. – Вот и почитай что-нибудь полезное. Уголовный кодекс, к примеру.

Отпустив сбитого с толку юного горожанина, он спрятал руки в карманы джинсов и зашагал прочь. Вспыхнувшая злость стала едва ли не первым чувством, которое всерьёз поколебало мертвенно-отстранённое спокойствие, установившееся в последние недели. Неужели жизнь, почти наверняка сытая и праздная, так невыносимо утомила этого без пяти минут уголовника?.. Ни с того ни с сего вспомнился Дранок, об участи которого Яр так ничего и не узнал. Тот тоже не ладил с собственным рассудком и вряд ли был от этого счастлив – иначе не искал бы с таким болезненным упрямством Власова одобрения. Но им обоим – что Дранку, что безымянному жителю московской окраины – путь освещали хотя бы ложные маяки.

Яр выбрался из уличной темноты в сыроватый полумрак подъезда и, проигнорировав лифт, пешком поднялся на девятый этаж. Катя не спала. Услышав возню в коридоре, она бесцветно буркнула приветствие откуда-то из комнаты. Через дверной проём сочился бледный подрагивающий свет от работающего телевизора.

– Доброй ночи, – сказал Яр в пустоту, сбрасывая ботинки.

Благостное одиночество кончилось.

Катя сидела на разобранном диване, закутавшись в одеяло, и наблюдала за выдуманными людьми по ту сторону экрана. Яру меньше всего хотелось сейчас говорить с ней, но он и без того в последние недели больше походил на угрюмую лесную нежить, чем на человека. Усевшись рядом и осторожно обняв девушку за плечи, он привычно поискал в душе хоть искорку тепла. Сам не понял, нашёл или нет.

– Чего ты? – Катя отстранилась, выскальзывая из его рук. – В холодильнике ещё макароны остались, иди поешь.

– Не хочу, – Яр отодвинулся и поймал себя на том, что испытывает скорее облегчение, чем разочарование. – Ты спать собираешься? Я ещё по работе повозиться хотел…

– Ну и возись по своей работе, кто ж тебе мешает?

Злится. Он снова слишком глубоко увяз в собственных мыслях, позабыв о её печалях. Когда подобная догадка посетила Яра впервые, он всерьёз испугался; теперь привык. Не пытаясь дотронуться до девушки, он осторожно спросил:

– Что-то случилось?

– Ничего, – проронила Катя. Голос её звенел от плохо скрытой обиды. – Ничего нового.

– Я опять поздно пришёл, – наугад повинился Яр. По молчанию не сумел понять, попал или промахнулся. – Не переживай. Я же говорил: ничего тут со мной не случится…

– Я и не переживаю, – отрезала Катя, сердито развернувшись к нему. – Я уже, знаешь, привыкла, что ты шляешься ночами чёрт-те где, а потом сидишь до утра за компом. Видимо, тебе так нравится.

Яр растерянно покачал головой. Не переживает… Она за него не переживает. А ведь говорила когда-то – не так давно – что всерьёз его любит. Когда в последний раз?..

Он-то так и не сказал ей ни разу. Но ему хотя бы было не всё равно.

– Чего ты хочешь? – напрямик спросил Яр. Он мог бы заставить её говорить правду. Эта мысль не давала ему покоя.

Катя лишь обиженно фыркнула в ответ. То ли не желала отвечать, то ли не могла подобрать нужных слов.

– Устала? – предположил Яр. Он с отстранённым удивлением отметил, что действительно не понимает человека, с которым добрых полгода прожил под одной крышей. К слову, протекающей в особо дождливые вечера. – Может, ляжешь спать?

– Да, лягу, – Катя сердито отшвырнула ногой диванную подушку. – Как всегда, просто лягу спать! Мне ведь пофигу, где ты пропадаешь по ночам!

– Кать, я же говорил… Дела, наследство… – против ожидания слова болезненно сдавили горло. Чёрт возьми, он-то думал, что уже свыкся!

– Что там за наследство такое? Замок в Ницце?

– Нет.

– А что тогда? Может, расскажешь? – едко спросила Катя. Старый диван протяжно скрипнул, когда она решительно отодвинулась в дальний угол. – В планы свои посвятишь? А то я тут вообще не знаю, что завтра будет!

Яр тоже не знал. Не задумывался. Перестал в какой-то неуловимый момент. Это было ошибкой.

– Дай мне время, – малодушно попросил он. Почти без надежды.

– Сколько тебе нужно? – резко осведомилась Катя. – Ты уже месяц на себя не похож! Давай ещё скажи, что это из-за той бабки, на которую тебе до сих пор плевать было…

– Не плевать! – огрызнулся Яр прежде, чем успел подумать. Спохватился и прикусил язык, но было уже поздно: Катя смотрела на него с откровенным презрением.

– Ну да, не плевать! То-то ты про неё ни слова не говорил, пока не… – она запнулась и нервно облизнула губы, будто слова их обжигали.

– Там… долгая история, – уклончиво ответил Яр и нервно усмехнулся. Вот было бы шуму, если бы Катя в самом деле узнала правду… – Как-нибудь в другой раз расскажу, хорошо?

– Врёшь, – безжалостно отрезала девушка. – Ты без конца мне врёшь. И не говоришь ничего. Я про тебя только и знаю, что имя и адрес… Что ты смеёшься?!

– Ничего, просто…

– Что, она тоже заметила? – ядовито спросила Катя. – Эта? К которой ты горевать ходишь?

– Да нет у меня никого! – рявкнул Яр. Не успевший толком утихнуть гнев поднимался в душе физически ощутимой жаркой волной. – Вот делать мне нечего, кроме как… Я езжу за квартирой присмотреть, ясно тебе?

– Так, может, я с тобой съезжу? Помогу, все дела?

– Нет.

– Я почему-то так и думала. Врёшь как дышишь, Зарецкий…

– Да, Кать, вру! – он в ярости вскочил на ноги. Внутри крепко стиснутых кулаков было горячо, как от волшебного пламени. – Не приходило тебе в голову, что это зачем-то нужно?

– Ты что, беглый преступник? Тогда что там у тебя за великие тайны?

Повисло тягостное молчание. Яр слышал собственное прерывистое дыхание и – где-то на краю сознания – лишённое смысла бормотание телевизора. Катя смотрела на него недоверчиво, почти враждебно. Одно лёгкое прикосновение чар могло бы всё решить. И упрочить липкие путы лжи, из которых ему не вырваться до конца дней своих. Что, впредь так и просить раз в пару дней забыть о подозрениях? Цедить внушение в терапевтических дозах – как наркотик, подменяющий неудобные чувства лживой безмятежностью?

– Я когда-нибудь расскажу, – проговорил Яр, стараясь, чтобы голос звучал искренне. – Если не всё, то… самое важное. Дай мне время, ладно? Я… может быть, подумаю, как… Определюсь, что делать дальше.

– Долго определяться будешь? Лет до сорока успеешь?

Яр болезненным усилием воли прогнал вспыхнувшее раздражение. Её трудно винить. Она не знает того, что известно ему; ей не понять…

А если бы знала – поняла бы?

– Постараюсь уложиться до осени, – он натянуто улыбнулся. Приблизился, бережно коснулся девичьей щеки. Катя не стала отстраняться. – Я всё устрою. Ладно?

– Можешь хотя бы сказать, что ты там собрался устраивать? – девушка устало прикрыла глаза и потянулась к его ладони, будто ищущий ласки зверёк. Она не против прямо сейчас прекратить скандалить, но на деле ничего не решено. И не может быть решено. – Я, знаешь… хочу представлять, что меня ждёт.

Разлука. Такая же неизбежная, как дожди по весне. Рано или поздно ему придётся вновь уйти через границу – если не из собственного желания, то по зову долга. А ей даже нельзя будет знать, что на самом деле случилось.

Яру впервые пришло в голову, что связавшая их хрупкая нить не так дорога ему, как казалось до этой ночи.