Негасимое пламя

XXIII. Нечто новое

Архивариусы всегда напоминали Верховскому подземную нежить, которой он вдоволь навидался на посту младшего специалиста отдела надзора. Такие же бесцветные, привычные к тёмным замкнутым пространствам и злокозненные. Этот конкретный экземпляр вдобавок был крайне недоволен тем, что его заставили дежурить в новогоднюю ночь, в подвале, откуда ни поздравительных речей не услыхать, ни поглядеть на творящийся в тусклом столичном небе огненный хаос. Странное дело: обычно создания, обитающие во тьме, не любят громкий шум и яркий свет.

– Не положено никого пускать, – с плохо скрываемым садистским удовольствием заявил страж архива и поскрёб неровную козлиную бородку. – Сказано было – объект режимный! Или неси мне разрешение лично от Терехова, или в рабочий день приходи.

– Так Терехов уже вовсю бутерброды с икрой наворачивает!

– Ничего, прервётся, если уж дело такое важное.

– Оно не важное.

– Ну так и вали отсюда!

Верховский помянул про себя лешего и всех его болотных родственников. Заискивающе улыбнулся архивной немочи, оперся локтем на деревянную конторку и доверительно сообщил:

– Да я вот подумал – в будни тут от народа не продохнуть, а сейчас самое оно. Всё равно наверху сидеть скучно.

– Выпей, раз скучно. Праздник же.

– Нельзя на службе.

Архивариус смерил ночного визитёра задумчивым взглядом. Наверное, жалел в глубине своей пыльной души. Не объяснять же ему, что отношения с алкоголем у Верховского серьёзно испортились примерно тогда, когда отпала нужда хлебать любой спирт, лишь бы согреться холодной ночью.

– Это служебный архив, – потихоньку сдавая позиции, буркнул бдительный страж. – Допуск нужен.

– Есть допуск, – Верховский покладисто раскрыл удостоверение.

Мясистый нос уткнулся в книжечку, не почуял в ней ничего предосудительного и разочарованно исторг сквозь мохнатые ноздри отработанный лёгкими затхлый воздух.

– Оперативник, – печально констатировал архивариус и нехотя завозился за конторкой. – Вот же неймётся, а… Небось наверху все дежурства свои побросали и празднуют сидят…

Верховский дипломатично пожал плечами. Так оно, скорее всего, и есть – он не выяснял. На этаже, занимаемом магбезопасностью, обреталось сегодня ровно три человека: сам Верховский, доброволец Витька Щукин и полузнакомый рядовой, приписанный им в нагрузку слепой волей случая – или, может, коварным замыслом начальника. Щукин покидать кабинет отказался, взвалив на себя тяжкое бремя диспетчера. Рядовой же нашёл себе достойное занятие: нагло дрых прямо за столом, для удобства подложив под щёку стопку документов. Чем секретнее, тем лучше спится. Верховский пару часов раздумывал между делом, каким бы изощрённым методом его взбодрить, а потом плюнул и ушёл пользоваться служебным положением в другое место.

– На, держи, – на конторку шлёпнулся нейтрально поблёскивающий кристалл кварца, оправленный в дешёвый пластик. Рядом легла пухлая конторская книга: – Распишись и иди за третий компьютер. В половину одиннадцатого придёшь продлить, если надо будет.

– Спасибо, – хмыкнул Верховский и оставил на продавленных ручкой страницах торопливый росчерк. – Может, и не буду продлевать.

Архивариус меланхолично шмыгнул носом. Ему было всё равно.

Компьютер с цифрой три на рукодельной картонной наклейке стоял чуть поодаль от остальных, отгороженный от несекретной части помещения картотечным стеллажом. Верховский устроился на деревянном стуле, предназначенном то ли лечить сколиоз, то ли его провоцировать, и раскрыл принесённую из отдела непрозрачную папку. Ничего тайного в бумагах не было – только заметки, чтобы не потерять что-нибудь важное в хаосе разрозненной информации. Давший слабину архивный сторож удручённо сопел у себя за стойкой и ни малейшего интереса к посетителю не проявлял. Может, приучился за долгие годы в профессии, а может, обладал мощнейшим врождённым даром пофигизма.

Перво-наперво, пусть и без особой надежды, Верховский взялся за не дававшее ему покоя дело четырёхлетней давности. На память от прогулки по заснеженным полям остались два продольных шрама, пересекающих кожу на груди там, где прошлась когтями полудница; отметины саднили в воде, время от времени принимались противно ныть и, помнится, всерьёз напугали Сирену, едва не испортив ночь. Верховский поморщился: воспоминание потянуло за собой другое, малоприятное, тоже окончившееся больничной койкой. Но до Феликса он ещё доберётся…

Очень быстро стало ясно: про тульское дело ему ничего не разузнать. На всё связанное с Ясногорском навешали грифы, причём, судя по датам, копались на удивление недолго. В участковых отчётах, поданных незадолго до происшествия, тишь да гладь; рапорт, датированный тем самым днём, полон недоумения, последующие изобилуют зарисовками из бытия повредившейся мозгами нежити. Верховский наудачу поискал в базе что-нибудь про коровью смерть, доковылявшую аж до самой Москвы, и обнаружил, к своему неудовольствию, лишь то, что про несчастную благополучно забыли, списав на случайность. Зря. Живое зверьё так себя ведёт под воздействием какого-нибудь бешенства, а нежить что гонит за сотни километров от кормовой базы? Вирусы ей не страшны, пытки – тоже… Что, если уважаемые специлисты магконтроля изобрели какой-нибудь вид чар, способный лишить разума хоть человека, хоть нежить? Тренировались в лесах под Ясногорском, переборщили маленько…

Гриф, гриф, гриф. Из всех документов, хоть как-то связанных с ясногорским инцидентом, доступны только списки оперативников безопасности, привлечённых к ликвидации нежити. Контроль очень быстро отогнал от тульского дела всех, кого сумел, и с тех пор никого не подпускал к загадочному объекту. А вот допрашивать полубезумного дедулю-некроманта оперативникам почему-то никто не мешал… То ли посчитали эпизод незначительным, то ли утратили былую хватку. Может быть, из-за того, что носитель этой самой хватки сидит нынче во главе магбезопасности. Но нет, не сходится: когда случился Ясногорск, Терехов уже занял нынешнее своё кресло. Его перебросили под шумок, как раз после не слишком аккуратного задержания братцев-контрабандистов… Хмурый умер в больнице, не приходя в сознание; Хмурого за несколько лет до того вежливо расспрашивал всё тот же контроль. Успели они вытянуть из парня что-нибудь про приятеля, баловавшегося фокусами с несуществующей зажигалкой?..

Верховский мрачно усмехнулся собственным мыслям. До памятного разговора с Тереховым его куда больше беспокоила сохранность неприглядных секретов.

От конторки архивариуса послышался тихий шелест бумаг. Мужику было отчаянно скучно – настолько, что он, похоже, даже решил поработать. Скрипнул картотечный ящик; изнывающих от безделья архивных служащих не так давно заставили перегонять аналог в цифру – в той мере, в какой позволяли правила работы с секреткой. Вот и стоило бедняге проходить круги аттестационного ада, чтобы в итоге перепечатывать текст с полуистлевших карточек в неторопливую память допотопного компьютера? Неудивительно, что монстры вроде Феликса брезгуют управской бюрократией: польза от процедуры сомнительная, а прятаться от ищеек магконтроля проще, чем лавировать между строками присяги и собственным интересом.

Верховский вздохнул, сделал несколько пометок в записях и перевернул страницу. Чтобы добраться до документов по тульскому, надо самому встать во главе магконтроля, не меньше. Что ж, ему, по крайней мере, позволено интересоваться делами мелких нелегалов, каких на исходе века наплодилось великое множество. Про самого некроманта он уже разузнал всё, чем располагала Управа; скудные, если не сказать – скучные, данные не отвечали на главный вопрос: где дед нахватался запрещённых знаний. То есть не отвечали рационально: сам-то задержанный так и сыпал мрачными пророчествами и отсылками к высшим силам. Старые протоколы допросов ничем не выдавали расцветшие позже психические расстройства. Будущий некромант вёл себя, как типичный обыватель, нежданно-негаданно попавший в поле зрения госорганов. Сломался он позже, может, даже и вследствие…

А вот его засекреченный коллега на волю после дознаний уже не вышел.

Рябов Василий Алексеевич, двадцать девятого года рождения, маг средне-высших категорий. Формально – нелегал, на деле – попросту жил, как привык, безо всяких присяг. Сколько их таких было: считали по инерции, что регистрационной записи по-прежнему достаточно, чтобы государство отстало и впредь без нужды не беспокоило… Обитал Рябов в двухкомнатной квартирке где-то на южных окраинах Москвы, в тихом старческом одиночестве. Работал, конечно же, в институте фундаментальных исследований – от основания и до расформирования. Спектр на зарисованной вручную диаграмме смещён в сторону зелёных тонов – это всевозможные пространственные манипуляции, от банального включения в чары передаточных сред до мгновенных перемещений. Ни намёка на дар к некромантии, зато – тесная дружба с институтским бухгалтером. Их задержали почти одновременно, только вот понять, что произошло с обоими дальше, из досье невозможно. Один вышел на волю и спустя несколько лет сошёл с ума. Второй отправился прямиком в психиатрическое отделение, которое и не покидал до самой смерти. Всего полгода не дожил до смены тысячелетий.

Формально Рябову пришили пункты третьей статьи о нелегальной практике и нелегальном наставничестве: он учил паренька-соседа, может, со скуки, может, чтобы не уносить знания с собой в могилу. Провёл под арестом три месяца, но как-то сумел то ли предупредить, то ли вызволить ученика. Тот сделал ноги прямо из-под ареста, примерно за год до смерти наставника. Владислав Журавлёв, процедуры аттестации не пройдены, маг средне-высшего потенциала, предположительно в бегах… С приложенной к досье фотографии слегка испуганно смотрел тощий интеллигентный юноша; на высокий лоб падали буйные тёмные кудри, лицо из-за впалых щёк напоминало обтянутый кожей череп. Такой пыток не выдержал бы. Если он правда сбежал, значит, знал, что его не ждёт ничего хорошего. Значит, мог бы порассказать, что тогда происходило на самом деле. Было ли всё это преступной ошибкой или умышленным злодеянием…

Тихо скрипнула входная дверь. Верховский недовольно покосился из-за монитора в сторону конторки; ему не нравилось, что его уединение станет нарушать кто-то ещё. Из-за стеллажей видно было только сутулую спину архивариуса, обтянутую дублёной безрукавкой. Витька, что ли, явился выцарапывать приятеля из подвала?

– Здравствуйте, – звонкий женский голос всколыхнул пыльную тишину архива. – Выделите мне компьютер на часик, пожалуйста. Вот удостоверение.

Верховский настороженно подобрался, не зная, как теперь поступить. Он совершенно точно не хотел её видеть. Не потому, что злился, – скорее, потому, что понятия не имел, как себя с ней вести.

– Не положено, – к великому его облегчению проскрипел скотинистый архивариус. – Режимный объект. В рабочее время приходите.

– Вы на работе?

– Так само собой…

– И я тоже. Значит, время рабочее. Дайте ключ, пожалуйста.

Мужик озадаченно замолк, переваривая мысль. Верховский невольно усмехнулся: до подобной аргументации он не додумался.

– Пожар у вас там, что ли? – раздражённо рыкнул архивариус. – После новогодних придёте и всё сделаете.

– После новогодних и так будет полно работы!

– Ну, значит, не сильно-то вам и надо.

Шилова растерянно смолкла. Стало жаль её; в конце концов, попросту несправедливо, что эта унылая плесень за конторкой решает в одно рыло, кого пускать в архив, а кого нет, руководствуясь не столько уровнем допуска, сколько прихотью левой пятки. Верховский неторопливо поднялся из-за компьютера, предусмотрительно убрав от считывателя собственный ключ, и с независимым видом выступил из-за стеллажей.

– Давно б уже пустил. Дольше демагогией занимаешься, – укоризненно сказал он.

Архивариус сердито обернулся. Неугомонный посетитель сломал ему всю игру в неподкупного стража.

– Не положено, – повторил он, как заведённый.

– Чего, допуска не хватает?

– Хватает…

– Ну так и пусти, чего тут устроил?

Марина взглянула на нежданного заступника с искренней благодарностью. Помогая хранителю архивных тайн определиться, Верховский коварно прибавил:

– Если не хочешь, так я сам поищу. У меня допуска-то побольше будет.

Архивариус яростно шмыгнул носом и полез за свободным ключом. Верховский позволил себе удовлетворённо хмыкнуть. Марине достался соседний, четвёртый компьютер; записавшись в учётную книгу, она проскользнула в царство тайн и пыли и смущённо улыбнулась соседу.

– Спасибо вам, – шёпотом, чтобы не раздражать архивариуса, сказала она.

– Да не за что. Чем ещё заниматься в новогоднюю-то ночь? – Верховский пожал плечами и вернулся за свой компьютер.

Шилова тихонько хихикнула и завозилась с барахлящим считывателем. Верховский же вновь раскрыл свои записи. Присутствие посторонней слегка его беспокоило; он отодвинул бумаги на дальний край стола и немного развернул монитор, отгораживаясь от научницы. Секретная всё ж таки информация. И слишком… личная, что ли. Напоследок Верховский оставил самый неприятный и самый трудный поиск. Он не знал ни подлинных имён, ни значимых координат – только несколько размытых дат из собственной памяти. С них и начал. Итак, примерно февраль-март на последнем издыхании прошлого века, ларёк-переросток на северных столичных окраинах, трое незадачилвых вредителей, явившихся за лёгкой наживой… Это должно было остаться, как минимум, в оперативных отчётах. И осталось.

«…Сигнал подал бывший сотрудник отдела обеспечения безопасности, подполковник в отставке Савин А.Л., заметивший акт злонамеренного применения магии». Дедок, выбиравший шоколадки для внуков. Вспомнить стыдно. Какими же идиотами были тогда они с Хмурым… Ни единой мыслишки не закралось в дурные головы, что пара бутылок водки и несколько смятых купюр не стоят ни пожара, ни, тем более, человеческих жизней. С Феликсом-то всё понятно, всех убью – один останусь. Контролёры, разумеется, приняли его за единственного виновного по магической части. То ли отставной подполковник на нервах всё перепутал, то ли его не стали слушать, но смывшийся пространственным прыжком нелегал естественным образом навлёк на себя все подозрения. Ноготь, удравший на своих двоих, был обозначен как «неустановленное лицо, не принадлежащее к сообществу». Должно быть, этой отчётной бумажкой кто-то прикрывал собственную виноватую задницу. Страшно подумать, сколько непойманных общественно опасных скрывается за подобными скользкими формулировками. Вряд ли каждому из них встретилась на жизненном пути эксцентричная мадам Свешникова… Верховский сдержал покаянный вздох. Он уже очень давно не виделся с бывшей покровительницей. Это и к лучшему. Сколько лет прошло; оба они теперь совсем другие люди, им и сказать-то друг другу нечего.

Итак, Хмурый. Единственный, кого тогда повязали – в состоянии, близком к помешательству. Показания читать больно и стыдно. Примерно в то же время, как сам Верховский, отмытый и накормленный, плавно обалдевал от новостей в гостиной у Лидии, Хмурый, запертый в одиночной камере и заодно в непроницаемой капсуле незнания, понемногу сходил с ума под градом вопросов от контрольских дознавателей. Все его попытки хоть как-то собрать заново картину мира остались без внимания. Офицер явно торопился; ему нужно было добыть сведения и переходить к допросу следующего задержанного, а не заботиться о душевном спокойствии попавшего в переплёт минуса. После отметки об этом разговоре досье Хмурого завершалось. Никто даже не удосужился внести в него факт смерти в центральной магической больнице. Он ведь всего лишь минус, а минусы – грязь…

Немногим лучше нелегалов.

Верховский наудачу поискал записи об исследованиях субстанции, которая прикончила Хмурого. Нашёл только папку под грифом первого уровня. Первого… Осторожничают или нашли что-то непотребное? Отправленные пожизненно за решётку контрабандисты так и не сдали своих поставщиков, а медбрат меж тем говорил, что личность Хмурого была полностью разрушена. Пытался ли разум спастись от болезненных воспоминаний или всему виной неведомое зелье, то ли колдовское, то ли нет, уже не выяснить.

Ничего внятного не даёт и скудная история знакомства с Феликсом. Столкнулись где-то у института, куда Хмурый тогда ещё наведывался, разговорились, сочли друг друга достойными того суррогата дружбы, который только и был возможен между наперегонки летящими в бездну людьми. С Феликсом хуже всего: если и есть о нём что-нибудь в базе данных, помечено оно либо другими именами, либо вовсе «неустановленным лицом». Верховский знал о нём исчезающе мало: то ли имя, то ли кличку, факт наличия неслабого магического дара с неизвестным смещением спектра, да ещё то, что на рубеже тысячелетий он уже бродяжничал на нелегальном положении, бегая вдобавок от призыва. Всё равно что искать иголку в стоге сена.

– Саша, – негромко окликнула Шилова. Она деликатно смотрела чуть правее монитора, не делая попыток заглянуть в чужие записи. – Если… если вы закончили, может быть, подниметесь в столовую? Коллеги организуют небольшой праздник…

– Я не по этой части, – резковато отозвался Верховский и, исправляясь, прибавил мягче: – В смысле, дежурство у меня.

– Ой, да в новый год и так вся полиция на ушах, – Марина смущённо улыбнулась. – Да и мы ведь не до беспамятства. Так, старый проводить, новый встретить… Все же на работе…

– Я не скидывался ни на какие праздники.

– Это мы как-нибудь решим.

Верховский всерьёз задумался. Новогодняя ночь – и впрямь самая тихая для управских служб: одарённые, если им взбредает в голову побуянить, всё равно сперва попадают в обыкновенный обезьянник, а нежить прячется поглубже в норы от иллюминации, фейерверков и нетрезвых граждан с бенгальскими огнями. Ничего не случится, если они с Витькой проведут часик в столовой, послушают бой курантов, пропустят по рюмочке… то есть по пластиковому стаканчику недорогого игристого. А рядовой пусть дрыхнет, недотёпа.

– Пойдёмте, – решившись, сказал Верховский. – Только заглянем по пути на второй этаж, я напарника позову.

Архивариус провожал их ненавидящим взглядом. Он наверняка мог поставить дверь на сигнализацию и тоже присоединиться к несанкционированному веселью, но вот беда – ни у Марины, ни у Верховского не было никакого желания его приглашать. Когда они втроём, вместе с Щукиным, поднялись в празднично украшенную столовую, там уже собралась небольшая компания. Самые хозяйственные расставляли на сдвинутых столиках тарелки с нарезкой и покупными салатами; посреди всего этого нехитрого великолепия высилась на перевёрнутом стакане, как на постаменте, крохотная баночка с красной икрой. Притащенный кем-то служебный ноутбук демонстрировал пёструю суету новогоднего концерта; к слабеньким динамикам никто не прислушивался. Просторная столовая гудела деловитыми голосами.

– Жека, неси штопор, я знаю, что у вас есть!

– Торт в холодильник поставили?.. Поставьте, раскиснет ведь!

– Ты защитные чары проверил перед уходом?

– Да чего им будет-то? Нежить сидит боится…

– По-моему, стульев не хватает. Тащите ещё вон оттуда!

– Хлеба не купили!

– Тарталетки есть. На, намазывай…

Чтобы не чувствовать себя бесполезным, Верховский принялся снимать с бутылок фольгу. Он едва знал снующих вокруг людей, но в царящей вокруг весёлой неразберихе это почему-то стало неважным. К мешанине голосов быстро присоединился гулкий Витькин бас; Щукин умеет сходу вписаться в любую компанию, он вообще куда лучше ладит с людьми…

– Давайте-давайте, а то не успеем! Наливайте шампанское!

Чтобы позабавить публику, Верховский направил горлышко бутылки подальше от людей и сосредоточился на простеньком магическом усилии. Пробка без видимого вмешательства выстрелила в воздух, описала красивую дугу и приземлилась в мусорную корзину. Послышались восхищённые возгласы, кто-то даже зааплодировал.

– У вас какая категория, коллега?

– Это же через стандартное преобразование в передаточных средах?

– Нет, это с учётом структуры материала, – ответила за него Шилова. – Стекло – диэлектрик, там требуется дополнительная компонента…

Верховский усмехнулся, отошёл от зацепившихся языками научников и принялся разливать золотистое вино по выстроившимся ровными рядами пластиковым стаканчикам. Фужеров на кухне, само собой, не нашлось, а гранёные стаканы требовали не то компота, не то высокого градуса. За окнами свистнул и рассыпался цветными искрами ранний фейерверк.

– Проводим старый год! – провозгласил Щукин на всю столовую. – Пусть всё плохое там остаётся, а в новом будет только хорошее.

– Эй, есть тут спецы по вероятностным? Закрепите тост!

Сборище дружно хохотнуло и зашуршало пластиком – красивого звона по техническим причинам не получилось. Верховский натолкнулся стаканчиком на могучий Витькин кулак; все тянулись ко всем – незнакомый молодой надзорщик, щуплый лаборант в синем рабочем халате, улыбающийся в усы охранник, тётушка из хозчасти, невесть зачем оставленный бдеть журналист из редакции «Зеркала», компьютерщик из техподдержки… Марина. Мазнув краешком стакана по её импровизированному бокалу, Верховский поспешно отвёл взгляд. Ничего, кроме признательности, между ними быть не может. Она замужем, у него вроде как есть женщина… Холодное игристое прокатилось по горлу ледяным комком. Кто-то сунул под нос тарелку с бутербродами. Верховский взял один, но не притронулся.

– Давайте ещё по одной!

– Да ты подожди, на куранты не хватит!

– Там ещё есть в холодильнике. Коллега, наливайте!

Пришлось повторять фокус с пробкой. На сей раз вышло не так эффектно: снаряд улетел куда-то в дальний угол и укатился под столы, но фокус всё равно вознаградили одобрительным гулом. Откуда-то из-под стола явились бутылки с напитками покрепче. Как-то само собой получилось, что шипучую золотистую жидкость в стакане сменила прозрачная. Внезапно и сильно запахло мандаринами: журналист сосредоточенно терзал ярко-оранжевый плод, аккуратно складывая шкурки в опустевший стаканчик. Странное дело: ни разу в жизни Верховскому не доводилось встречать новый год вот так, под лёгкую музыку и непринуждённые разговоры, но отчего-то казалось, что именно это – правильно, так и следует, и не потому, что кто-то решил, а потому, что в нехитрых праздничных ритуалах есть что-то умиротворяющее. Что-то, что накрепко связывает его с улыбающимися людьми, с залитыми светом залами Управы, с вечно бодрствующим городом за высокими окнами. Чего не было – и не могло быть – в уличном прошлом.

– Ребята-а-а, принесите ещё шампуня, скоро уже!..

– Я принесу, – вызвался Верховский. Стрелки на обмотанных мишурой часах и впрямь подбирались к полуночи. – Две бутылки хватит?

– Тащи, сколько унесёшь! Большой холодильник у окна, нижняя секция…

Ему не доводилось прежде бывать на кухне. Она едва ли уступала размерами кабинету, в котором обитали оперативники безопасности, но загромождена была не в пример сильнее. К холодильникам вели узкие проходы между гигантскими плитами, холодно блестящими стальными столами и раковинами, больше похожими на глубокие тазы из нержавейки. Верховский зачем-то открыл сначала верхнюю створку; из морозильной камеры в лицо ему пахнуло холодом, слегка отогнавшим хмель. Бутылки игристого обнаружились там, где и было сказано: четыре штуки, с запасом. Утащит он все сразу или не стоит рисковать? Лучше, пожалуй, сделать лишнюю ходку…

– …И нарезку! – донеслось сквозь приоткрывшуюся дверь. Полоска света чиркнула по кафельному полу, ударила по привыкшим к полумраку глазам. – Там сыр и колбаса, и салатики захвати, если остались…

За спиной прокатились неторопливые лёгкие шаги. Верховский, не оборачиваясь, вытащил из холодильника завёрнутые в целлофан подложки с припасёнными деликатесами.

– Давайте я возьму, – Марина не слишком уверенно забрала у него добычу. – И ещё во втором холодильнике…

– Во втором, – зачем-то повторил Верховский, захлопывая дверцу. На кой ляд понадобилось рассовывать еду, купленную для небольшого застолья, по двум громадным шкафам? – Что тут наше?

Марина протиснулась мимо раскрытой дверцы и тоже склонилась к полкам. От её белого халата едва уловимо пахло какими-то едкими реактивами и чем-то ещё, совсем не лабораторным, цветочным, явственно напомнившем о тесной комнатке в общежитии на окраине Москвы. Она так там и живёт или перебралась куда-то?..

– Ой! – Марина неловко взмахнула руками, пытаясь поймать посыпавшиеся на пол упаковки. – Ну что я сегодня такая растяпа!

Верховский проворно сгрёб не успевшую пострадать колбасу и грудой свалил на ближайший стол. Марина сосредоточенно вытаскивала с полки контейнеры с салатами. В жёлтом свете, изливавшемся из нутра холодильника, заметно было, как щёки её пылают румянцем.

– Лучше я отнесу, – вежливо предложил Верховский. В тесном сумраке кухни стремительно становилось душно. Надо возврщаться за стол, там все ждут.

– Д-да, правда… Спасибо…

– Это вам спасибо, – повинуясь порыву, сказал Верховский. – Я как-то всё… Не успел ещё поблагодарить. Да и не знаю, как.

– Ой, было бы за что, – Марина смутилась, отвела взгляд. Подумав, закрыла холодильник. Стало совсем темно. – Я и сама-то не думала… Случайно вышло…

– Есть за что, – с нажимом возразил Верховский. Говорить было одновременно легко и очень трудно. – Вы мне жизнь спасли.

От того, что хуже смерти. Он ведь почти сдался.

– Так и вы мне спасли, – тихо сказала Марина, глядя в сторону. – Тогда, в лесу… Я бы так и сидела… Не очень-то я умею – против упырей…

Вот ведь вспомнила! Хотя она права, это он зачем-то забыл. Не Витькин же дядюшка его тогда выхаживал. Он, дурак, не умел ещё достойно принять чужую заботу. А теперь всё уже, поздно…

– Я вам должен больше, – Верховский сдержанно усмехнулся. – Два против одного. Так что, если могу быть полезен…

– Ну что вы… Я рада, что вы уцелели, – выпалила Марина. – Это же ужас… Вспоминать не хочу.

– Не вспоминайте.

Она неловко дёрнула головой – должно быть, соглашалась. Верховский осторожно забрал контейнеры из её слегка дрожащих рук и не глядя отставил на стол. Надо же, как сильно впечатлил её тот злосчастный случай… А его, наверное, уже ничто не способно удивить.

– Саша, вы… Нас там ждут…

– Пусть ждут.

Идиот. Какой был, такой остался. Надо было ещё там, в избушке у Щукина… Не на гудящей холодильниками управской кухне, с пьяных глаз, под приглушённый гомон голосов коллег, доносящийся сквозь неплотно прикрытую дверь. Теперь уже вовсе не надо… Или нет… Или да… Незримый маятник так и метался, отсчитывая секунды бездействия. Собрать в охапку бутылки и снедь и уйти в столовую. Обнять женщину, точно так же застывшую в нерешительности. Чужую. Почти родную. Коллеги немедленно разнесут сплетню, им обоим придётся несладко… Лучше не надо… Как-нибудь потом, не за пару минут до нового года, не у всех на виду… Потом, на трезвую голову, точно не хватит храбрости…

Под потолком взвыла сигнализация.

Оглушённый монотонным электрическим визгом, Верховский тяжело оперся о холодную поверхность стола. Опомнившись, метнулся к двери в столовую, не без труда лавируя между рядами громоздкой кухонной утвари. Что стряслось? Система сбойнула или с защитными контурами правда что-то не так? Кафельный пол норовил пошатнуться под ногами; не надо было расслабляться и повышать градус, да что уж теперь… Добравшись до двери, Верховский рывком распахнул её, отшатнулся, ошеломлённый тугой волной звука. Щукин уже бежал к выходу из столовой, надзорщик бестолково вылезал из-за стола, остальные осовело вертели головами, уже не пытаясь прикрывать уши.

– Что за леший? – проорал Верховский, силясь перекричать вой сирены. Ему никто не ответил.

И так ясно, что делать: Витьку нагонять – они же, в конце концов, на дежурстве. Туман в голове стремительно развеивался, но координация движений всё ещё подводила. Мир вокруг норовил в любой момент коварно взбрыкнуть и опрокинуться. Проигнорировав замершие лифты, Витька через две ступеньки припустил вниз по лестнице; Верховский бросился следом, для надёжности хватаясь за перила. Наверху, на площадке четвёртого этажа, громко хлопнула дверь. Спустя несколько мгновений безопасников нагнал взмыленный надзорщик; на лице у него было написано осознание случившейся катастрофы. За ним, приотстав на половину пролёта, бежали лаборант и Марина. Верховский запоздало сообразил, что сработали сигнальные цепи вивария: если бы дело было в пожаре или в прорыве стационарных контуров, орало бы по-другому. У научников там, разумеется, какой-нибудь важнейший эксперимент, который надо непременно спасти. Как бы им объяснить, что жизни людей несопоставимо дороже самой редкой нечисти?

Едва спустившись в подвал, надзорщик в ужасе схватился за голову и разинул рот. Вой сирены заглушал его голос, но не нужно быть гением, чтобы догадаться, что примерно срывалось с его языка. За запертыми двойными дверьми из бронестекла, ведущими в коридоры вивария, творилось светопреставление. Беспомощно моргали сигнальные лампы, гулко выл сквозняк, искрила под потолком повреждённая проводка. Дальше устроенной у входа наблюдательной станции горело только аварийное освещение. В сумраке, едва рассеянном зелёным светом, скользили неясные силуэты – леший пойми, чьи именно. Витька поймал наздорщика за шкирку, слегка встряхнул, заставляя прийти в себя, и жестами показал: «без паники», «соблюдать технику безопасности», «убрать посторонних», «кто там?». Проштрафившийся дежурный встрепенулся и принялся сбивчиво отвечать дрожащими пальцами. «Пять… нет, шесть сухопутных», «четыре аморфных», «три особо опасных: два упыря и плакальщик». Ну отлично… Морщась от бьющей по ушам сигнализации, Верховский на пробу соорудил простенькое боевое заклятие. Вышло сносно, хотя голова всё ещё нещадно кружилась. Леший побери, а ведь Витька был ранен нежитью… Ему ни в коем случае нельзя лезть на рожон…

«Прикрой», «пойду первым», «стрелять по команде». Щукин хмуро кивнул и однозначно понятным жестом отодвинул от дверей рвущихся в бой научников. Ничего, переживут, надзор им новых подопытных наловит… Верховский схватился за отключённые от автоматики створки и, помогая себе магией, раздвинул их – ровно настолько, чтобы пролезть боком в изоляционную капсулу. Следом за ним протиснулся Витька и без видимых усилий задвинул за собой двери. Несколькими короткими жестами обсудили тактику – никаких импровизаций, регламенты давно подумали за них. Дождавшись от товарища сосредоточенного кивка, Верховский шагнул к выходу в коридор вивария.

Им почти сразу попалась лихоманка, по-идиотски застрявшая в вентиляционной решётке. Витька без труда подбил её прицельной огненной стрелой; нежить, слишком плотная, чтобы выпростаться из капкана, стремительно улетучилась вонючим дымом. Окрылённый успехом, Щукин довольно осклабился и показал: «разделимся». Верховский мрачно покачал головой. Среди аморфных тварей опасных нет, зато тут где-то бродят целых два упыря. Нечего Витьке шастать одному.

Надзорщик добрался-таки до рубильника сигнализации, потому что монотонный вой сменился голосом автоинформатора. Верховский неспешно двинулся вдоль запертых лабораторий. Действовал методично, как по учебнику: при помощи контактной магии выгонял из пазов штифты замка, слегка поддавал дверь носком тяжёлого ботинка, оценивал ситуацию и сбрасывал с левой ладони сеть или с правой – силовой заряд. Витька маячил за плечом и бдительно оглядывал коридор, прикрывая спину напарнику. Таким манером отыскали и изничтожили спрятавшийся под компьютерный стол полтергейст и метавшуюся по лаборатории шишигу. Это всё так, мелочь… Не она разорвала истончившиеся охранные чары, которые не пожелал подновлять на полночь глядя недотёпа надзорщик.

Первого упыря нашли в одной из дальних лабораторий. Нежить лакомилась подопытными мышами, расшвыривая вокруг себя опустошённые от крови трупики. Верховский невольно поёжился: под рукавом рубашки заныли давно зажившие ожоги. Здесь, к счастью, точно нет никаких аномалий… Отвлекая на себя внимание кровососа, Витька швырнул в нежить пригоршней огня и сразу метнулся за ближайший стеллаж. Верховский тщательно прицелился. Он и в абсолютно трезвом состоянии не соперник твари в ловкости и скорости, а значит, попыток будет немного. Одна за другой – две огненные стрелы, следом сеть. Упырь взвыл, шлёпнул когтистой лапой по подпаленному боку и в ярости запустил в обидчика громоздким монитором. Снова полыхнуло: Витька, высунувшись из укрытия, бомбардировал нежить пламенными сгустками. Где-то в коридоре раздался ответный вой: упыриный родственник почуял неладное и потопал на голос – разбираться. Помянув про себя лешего и всех его подчинённых, Верховский ногой отпихнул к двери разбитый монитор. Не ахти какая баррикада, но лучше, чем ничего…

Огненная стрела мазнула мимо размахивающей лапами нежити и разбилась о негорючие плиты облицовки. Верховский, отступая, шагнул в глубь лаборатории, к выбитому заслону из бронестекла; под ботинками захрустело мелкое крошево. Сильный, гад, особенно когда сытый… На притулившейся в углу вешалке висел забытый кем-то рабочий халат. Верховский сдёрнул его с крючка, поджёг с двух концов и с горящей тряпкой в руках бросился к упырю. Жар сердито кусал за кожу; не так уж и больно, тогда было хуже. Лишь бы нежить не вывернулась хотя бы до того, как хорошенько прожарится. Верховский нахлобучил халат на голову кровососу и, стиснув зубы, крепко обхватил пылающий кокон. Щукин поддал жару: метко швырнув стрелу, попал нежити прямо во впалое пузо. Упырь зашатался на тонких жилистых ногах, потерял равновесие и рухнул на измазанную мышиной кровью плитку, увлекая за собой намертво вцепившегося врага. Когти бессильно царапали воздух, норовили достать настырного живого. Прижав коленом отчаянно дёргающуюся тварь, Верховский выхватил из кобуры табельное, приставил дуло к чересчур подвижному упыриному локтю и выстрелил. Пули не серебряные, но без одной лапы упырь всё же чуть-чуть безобиднее…

– Саня, дверь!

И правда, дверь. Монитор отлетел к стене, будто картонный муляж. Следом рухнуло сорванное с петель металлическое полотно – Верховский едва успел откатиться в сторону. Витька перебежал за опрокинутый компьютерный стол и оттуда принялся палить сразу по обоим упырям. Эдак он все силы растратит, а у них ещё плакальщик… Первый кровосос серьёзно подбит, у него нет одной лапы, на башке горящая тряпка, а сверху его придавил центнер металла. Второй свеж и полон сил; вряд ли только в этой лаборатории нашлась клетка с питательными мышками…

– Витёк, в коридор! – рявкнул Верховский и наскоро соорудил парализующие чары. Упырь – не человек, быстро вырвется, но Щукину хватит. – Давай, бегом!

Приятель послушно рванул к пустому проёму, по дороге толкнул застывшего кровососа ладонью в грудь. Верховский пинком опрокинул ближайший стеллаж; на пол посыпались книги, картонные папки, разрозненные бумажные листы. Вот и славно, отличный получится погребальный костёр… Прежде чем выскочить за дверь, Верховский хорошенько подпалил груду горючего хлама. Хоть бы надзорщику не взбрело в голову включить пожарную сигнализацию!

Откуда-то из-за угла донёсся короткий вскрик. Верховский бестолково дёрнулся, буксуя мозгами в мешанине разрозненных мыслей. Надо проверить, что там, а тут два недобитых упыря, которых нельзя выпускать из лаборатории… Щукин сгрёб его за плечо и показал: «оставаться на месте», «пойду первым». Ну нет, не годится. Не с Витькиным диагнозом. Верховский покачал головой и повторил те же жесты. Ткнул пальцем в сторону разгорающегося пламени – мол, охраняй, – и со всей доступной скоростью припустил по коридору.

Бледная морда плакальщика реяла в полумраке призрачным пятном. Неживой шаркал по кафельному полу с пугающей быстротой; длинные тощие руки он держал перед собой, будто слепец. У стенки в ужасе трясся лаборант – можно подумать, не ходил сюда ставить эксперименты на этом самом плакальщике. Между парнишкой и бывшим подопытным стояла Марина. Сплетённые ею сети бессильно свисали с плеч плакальщика светящимися лохмотьями. Зачем научников вообще сюда пустили? Чёртов надзорщик станет делать что-нибудь полезное или нет?

Верховский в несколько прыжков поравнялся с Мариной, без лишних слов оттеснил её за спину. Она несмело тронула его за плечо, что-то торопливо заговорила – вслушиваться не было времени. Приходилось тщательно рассчитывать силы; какой бы ни был потенциал, всё равно он конечен, а растрачено уже ох как много… Мертвенно-синюшное лицо отчётливо виднеется в полутьме, по почерневшим щекам катятся крупные мутные слёзы. Здесь некого заманивать жалобными стонами, но нежить не сильна в логике – в этом её слабое место. Верховский отшвырнул долговязую тварь силовой волной; плакальщик шлёпнулся на пол, как верёвочная кукла, но ничуть не пострадал – разве что расстроился.

– Саша! – Марина вцепилась заступнику в предплечье. – Не сжигайте его! Это же…

Верховский с неожиданной для самого себя злостью вырвался из её рук. Его задача – людей спасать, а беречь нежить он не нанимался! Шилова же научница, неужели не понимает, в какой они опасности?

– Марина, позаботьтесь лучше о коллеге, – прорычал он сквозь стиснутые зубы. – Он хотя бы живой!

Шилова растерянно оглянулась на лаборанта и яростно замотала головой.

– Саша, уходите. Экземпляр вас помнит. Мы при нём говорили…

Леший побери, это гораздо, гораздо хуже! Что вообще в голове у научников? Они ведь едва ли не при всех здешних экземплярах успели поболтать! И при этом трясутся за сохранность неживой шкуры…

К чёрту. Сначала – спасти две учёные задницы, а потом пусть его хоть выпорют показательно перед всем Магсоветом за утерю бесценного экземпляра. Верховский потёр кончики пальцев, проверяя, откликается ли магия. Ненадолго его хватит. Почему нежить до сих пор не зачаровала беззащитных людей, как удав кроликов? Неужто кто-то умудрился взять с этого чудовища клятву вроде тех, какие дают надзорщикам недотёпы-лесовики?

Чушь. Придёт же в голову…

Плакальщик непринуждённо увернулся от пущенных одна за другой четырёх огненных стрел. В тесном коридоре некуда спрятаться, здесь нет книжных шкафов и сколько-нибудь серьёзной мебели. Шагов с пяти эта дрянь начнёт вытягивать жизнь, если тронет – всё, могила. Верховский чиркнул ладонью в воздухе, стеной огня отгораживая себя и плакальщика от заметавшихся по коридору научников. Это всего на несколько мгновений, пока будет подпитывать пламя вложенная сила. Треклятый виварий весь обложен негорючей плиткой, поджечь-то толком нечего…

– Я тебя знаю, – коснулся слуха шелестящий шёпот. – В прошлый раз ты не боялся…

В прошлый раз чудовище сидело за стеклом и за крепкими чарами. Уж не этот ли деятель порушил барьеры, углядев слабое место в истончившихся защитных контурах? Верховский ещё разок отбросил пошатывающегося на длинных ногах плакальщика. Его можно скрутить парализующими, только соорудить их надо на совесть…

Мимо уха свистнула, разворачиваясь, ловчая сеть. Марина не оставляла попыток уберечь ценный экземпляр. Плакальщика её чары едва побеспокоили; против нежити такого калибра сетки – всё равно что паутинка против носорога. Заготовка для парализующих чар вышла неплохо, но с такого расстояния можно и промахнуться, а второй попытки не будет… Решившись, Верховский шагнул навстречу плакальщику. Ещё раз, ещё, ещё… Кожу обожгло холодом; костлявые пальцы совсем рядом, вот-вот дотянутся. Зато и промазать отсюда никак не выйдет. Что-то болезненно дрогнуло в груди; плакальщик потянул-таки из живого вожделенную силу, будто бы нехотя, почти брезгливо. Но тугие петли заклятия уже сорвались с замерзающих пальцев. Долговязое неживое тело замерло на месте, покачнулось по инерции и тяжело рухнуло на кафельный пол, будто в несуразно длинных ногах разом лопнули сухожилия. Верховский на всякий случай ещё разок отпихнул его подальше, опустился рядом на колени и тщательно поджёг, стараясь не отвлекаться на струящуюся под кожей тягучую боль. Остальных разбежавшихся придётся добивать Витьке. Тут как бы самому не записаться в обитатели вивария…

– Он вас достал? – выдохнула над плечом Марина.

Верховский медленно поднялся, отступил на пару шагов от весело пляшущего пламени. Достал, само собой. Должна бы знать, специалист-то по нежити…

– Нет, всё в порядке, – хрипло соврал Верховский. – Отойдите, он может быть активен.

– Это был наш основной объект, – сокрушённо сообщила Марина. – С ним ещё Лидия Николаевна работала…

– Значит, новый найдёте, – устало огрызнулся Верховский. – Новый год, новый объект…

Марина нервно хихикнула в ответ. Она так и стояла рядом с гибнущим плакальщиком, будто рассчитывала зафиксировать какие-то важные наблюдения. Верховский решительно взял её за плечо и потянул в сторону выхода.

– Пошли отсюда. И лаборанта своего заберите.

Её всё ещё била крупная дрожь. Входные двери приветливо разъехались, почуяв людей; надзорщик, по крайней мере, включил подачу электричества по резервным контурам. При виде вернувшихся горе-страж вивария опасливо высунулся из-за наблюдательной станции. Верховский проглотил просившиеся на язык нелестные эпитеты в его адрес. Что с него взять, наверняка какой-нибудь зелёный младший специалист, не сумевший отбрехаться от новогоднего дежурства…

– Медкабинет есть тут у вас?

– Д-д-да, у лифта налево…

– Чары иди обновляй, дежурный, – велел Верховский и побрёл в указанном направлении.

В медпункте наверняка найдётся что-нибудь тонизирующее. Надо принять и идти обратно, помогать Витьке… Сунув руку в карман, Верховский нашарил сигнальный амулет и дважды сжал его в ладони. Серебряная пластинка, чуть помедлив, ответила двумя импульсами тепла. Стало быть, Щукин в относительно добром здравии. Хорошо…

На магию сил уже не было, и хлипкую дверь медкабинета Верховский без затей распахнул пинком. Печально хрустнули в пазах тоненькие штифты. Ерунда по сравнению с тем, что творится в остальном экспериментальном блоке. Аптечные шкафы были заперты посерьёзнее, на магические кварцевые замки. На прикосновение они никак не среагировали; ещё бы, оперативникам безопасности нечего делать на этом этаже… Верховский тяжело рухнул на притулившуюся у стены кушетку, запрокинул голову и прикрыл глаза. Не так уж и плохо. Бывало сильно хуже. Форму, попорченную огнём, когтями и кровью, жалко больше, чем свою шкуру.

Тихо клацнула дверца шкафчика. Сквозь вонь от палёной ткани пробился едва уловимый цветочный аромат, а потом почти сразу запахло травами. Знакомый укрепляющий настойчик, каким укомплектованы все походные аптечки. То, что надо… Верховский ещё раз дотянулся до амулета, и тот снова жизнеутверждающе дважды вспыхнул теплом. У Витьки всё хорошо… Значит, есть ещё время…

– Вот, выпейте, пожалуйста, – холодный стакан ткнулся ему в ладонь.

Верховский кивнул и покорно выхлебал разбавленный сладковатый настой. К магии прямо сейчас прибегать не стоит, но хотя бы не тянет сдохнуть на месте. Он благодарно кивнул и отставил стакан на накрытый стеклом фельдшерский стол.

– Спасибо.

– Да за что? Вам бы ещё перевязку сделать…

– Есть тут у них противоожоговое? Хотя бы пантенол?

Марина отвернулась и принялась сосредоточенно рыться в шкафу. Саднящими пальцами Верховский кое-как стянул с себя безнадёжно испорченную рубашку. То ли он не успел всерьёз обжечься, то ли по сравнению с тем, что довелось пережить в Ягодном, теперь всё казалось ерундой. Сквозь неплотно прикрытую дверь донёсся звучный Витькин бас; выбрался, чёрт заговорённый, и уже третирует надзорщика. Видать, даже не пострадал особенно…

– Больно будет.

– Это вы мне говорите?

Смоченный спиртом ватный тампон слегка обжёг ссадину на плече. Ерунда. Рабочие моменты. Противоожоговая мазь, жирная, упоительно холодная, маслянисто ложилась на стремительно краснеющую кожу. Марина раздобыла где-то бинт и теперь тщательно, со знанием дела заматывала ему предплечья. Старые шрамы ничуть её не пугали.

– Хорошо справляетесь. Сестринское дело осваивали?

– Да вот с вами же и научилась… Семён Васильевич показал, как надо.

– Какой я, однако, полезный.

Она невесело усмехнулась. Проворно распустила кончик бинта на два хвостика, обвязала ему вокруг запястья. Потянулась за следующим мотком.

– Не надо.

– Почему?..

– Это и так заживёт, не страшно.

Марина недоверчиво воззрилась на его ладони, блестящие от мази. В доказательство своих слов Верховский сжал и разжал кулаки – даже почти не поморщился. Поймал её за руку.

– Вот. Видите?

– Я…

Она растерянно замолкла. Медпункт в разгромленном виварии немногим лучше кухни, но на эти мелочи уже плевать. Ладони саднят – и на это тоже плевать. И на витающую в воздухе горелую вонь. И на мельтешение за дверью, на которой нет теперь даже замка. И на то, что оба потом пожалеют.

Иначе они пожалеют вдвойне.