Негасимое пламя

XLV. Призраки памяти

В тренировочный зал к разбирающим наряды безопасникам Яр влетел на десять минут позже положенного. Немолодой подполковник окинул хмурым взглядом его куртку, слишком лёгкую для нынешних морозов, и неприветливо спросил:

– Кто такой?

– Стажёр Зарецкий, магконтроль, – Яр продемонстрировал ему служебное удостоверение. – Буду вместо Громова, он приболел.

– Стажёр? – подполковник негодующе изогнул брови. – Хоть девятка-то есть?

– Пятёрка у него, – подал голос Липатов, прохлаждавшийся поодаль вместе с остальными офицерами. – Надежда сообщества, погибель нежити, гроза дорог!

– Заткнитесь, Денис Григорьевич, – попросил Яр, пряча корочку в карман джинсов. Кто-то из оперативников насмешливо хмыкнул. – Прошу прощения за опоздание, всё переиграли в последний момент.

– Началось в колхозе утро, – буркнул подполковник и повернулся к выстроенным вдоль белой линии безопасникам. – Рассказов! Слушал инструктаж?

– Так точно, товарищ подполковник!

– Тогда повтори для стажёра Зарецкого: что у нас через десять дней?

– Зимнее солнцестояние, товарищ подполковник!

– Что сейчас делает нежить?

– Нарушает общественное спокойствие, товарищ подполковник!

– Что делаем мы?

– Охраняем порядок в осложнившейся обстановке, товарищ подполковник!

– А мэрия что делает?

– Устраивает гуляния и подвергает риску гражданское население, товарищ подполковник!

– Какова наша задача?

– Обеспечить безопасность массовых мероприятий в местах с опасным уровнем фона в критически важные моменты, товарищ подполковник!

– Стажёр Зарецкий, всё понятно?

– Всё понятно, товарищ подполковник, – покладисто ответил Яр. – Каково моё назначение на сегодня?

– Пойдёте с группой Сенцова. Ещё вопросы?

– Вопросов нет.

Гуляния впрямь впечатляли размахом. Город и прежде одевался в начале зимы праздничными огнями; Яр смутно помнил собственный детский восторг от прогулок по центру столицы, которые когда-то устраивала для него наставница. Однако с каждым годом иллюминацию включали всё раньше, а всеобщие беспечные развлечения длились всё дольше, и хоть бы кто-нибудь додумался зажечь настоящие, а не электрические огни…

– Замёрзнешь ведь, – сочувственно сказал Яру безопасник по фамилии Сенцов. Служебный автобус выгрузил их близ исполинской арки, облитой золотым светом прожекторов; теперь все нетерпеливо притоптывали на месте и выдыхали белёсый пар. – Нам тут до часу ночи куковать.

– Без проблем, – заверил Яр. – Я не замёрзну.

– Вот вы, молодёжь, без царя в голове, – прокомментировал кто-то из компании.

– Пойдёшь к катку, – решил Сенцов. – Во-о-он туда, в дальнюю часть. Там хоть есть куда заскочить погреться.

Яр пожал плечами. К катку так к катку. Народу по широким ледяным проспектам носится прилично; не скажешь, что будний день. Спрогнозированный научниками опасный пик фоновой активности станет заметным где-то через полчаса и продержится, как водится, примерно до полуночи. В безоблачном зимнем небе, едва видимый за заревом городских огней, тускло блестел призрак растущей луны. Яр не спеша прошёлся вдоль превращённых в лёд аллей, то и дело поглядывая на амулет-детектор. Чем дальше, тем тревожнее дрожала искорка в недрах кристалла горного хрусталя. Наблюдательную позицию он занял там, где фон сгустился до ярко-синего цвета – в дальнем конце катка, у замолкшего на зиму фонтана, раскрашенного светом разноцветных ламп. Люди здесь не задерживались, старались пройти побыстрее: в местах концентрации разлитой в воздухе магии всегда неуютно, пусть и не так, как близ разлома. Компанию Яру составлял только закутанный в дублёный тулуп пожилой мужчина, присевший отдохнуть на очищенную от снега лавочку. Его лохматый пёс смирно лежал рядом со скамейкой и вместе с хозяином наблюдал за весёлой суматохой на катке. Старик, должно быть, слишком привык к собственным болячкам, чтобы смутная тревога всерьёз его беспокоила. Или, кто его знает, обладал даром одинокого.

– Слава?

Изумлённый звонкий голос резко коснулся слуха, потревожил навострившего уши пса. Яр не сразу понял, что обращались к нему; сообразив, он поспешно сунул амулет в карман и обернулся. Ему махала девушка в сиреневой пуховой куртке. Из-за нелепой мохнатой шапки-ушанки он не сразу узнал раскрасневшееся от мороза лицо – хотя добрых полгода видел его каждое утро.

– Привет, – озадаченно сказал Яр. Он понятия не имел, о чём следует говорить. Ему, в конце концов, надлежит дежурить, а не точить лясы с прохожими.

– Надо же! Два года не виделись… Нет, больше, – Катя, неестественно радостно улыбаясь, подошла ближе. – А ты что, ждёшь тут кого-то?

– Можно и так сказать.

Трудно поверить, что он когда-то изо всех сил пытался убедить себя в любви к этой девушке. При виде Кати ничто в душе не дрогнуло – разве что давнишнее чувство вины, но этот сорт переживаний уже много лет как стал привычным. Она тогда оказалась мудрее, вот и всё.

– А мы с ребятами покататься пришли, – Катя махнула варежкой куда-то в сторону павильона проката коньков. – Не хочешь с нами?

– Не хочу, спасибо, – Яр озвучил ответ, на который она, без сомнений, втайне надеялась, и из вежливости спросил: – Как твои дела?

– Нормально, – гордо сообщила она. Слова срывались с её губ невесомым паром; Катя слегка пританцовывала на месте, спасаясь от зимней стужи. – Работаю в страховой консультантом. Не жалею, что универ бросила. А ты всё там же?

– Учусь – да. Работаю – нет, – Яр натянуто улыбнулся. Вряд ли появится в его жизни хоть одна женщина, с которой станут не нужны ни ложь, ни недомолвки. – Иногда скучаю по былым временам.

– Правда?.. – она, кажется, слегка смутилась, записав туманную фразу на свой счёт. – А где работаешь?

– Да так, – Яр украдкой огляделся, проверяя, не бродят ли поблизости коллеги из магбезопасности. – Госконтора.

Катя что-то пробормотала насчёт того, что она за него рада, и повисло неловкое молчание. Им не о чем было говорить. Яр вообще с некоторых пор испытывал нехватку интересных собеседников.

– Тебя друзья ждут, – напомнил он и кивнул на прокатный павильон.

– Точно, – Катины губы дрогнули; она готова была не то улыбнуться, не то расплакаться. – Ну… тогда пока. Рада была увидеться!

– Взаимно, – проронил Яр в ответ.

Он проводил её взглядом, пока она не растворилась среди людей, кучкующихся у пункта проката. На миг показалось, будто дедок на лавочке оценивающе на него смотрит – но нет, подслеповатые глаза всё так же любовались праздничной иллюминацией. Однажды, если доведётся дожить, Яр тоже станет старым и седым – разве что остатки здоровья сохранит, подобно Драгану, в относительном порядке. Что он тогда станет делать? Тоже заведёт себе животину, чтобы было с кем поговорить, и станет водить её поглядеть на кипящую вокруг вечно молодую жизнь?

Впрочем, нет нужды переживать. Голову ему скорее оторвёт какая-нибудь нежить, чем посеребрит седина.

Ночь густела. На фоне небесной черноты всё ярче горели светодиодные ленты, свитые в затейливые узоры – словно всполохи волшебного пламени. Яр добросовестно озирался по сторонам и нет-нет да ловил взглядом среди катающихся Катин профиль. Она выглядела счастливой; никак не выходило припомнить, видел ли он её такой прежде. Какой-то шустрый паренёк в ярко-алой куртке лихо развернулся на коньках прямо рядом с ней, обдав девушку ледяной крошкой. Они тут же принялись оживлённо болтать – Яру то ли слышался, то ли чудился знакомый Катин заливистый смех. Всё это было… правильно. Пусть лучше смеётся, чем плачет. Её место там, среди пёстрых огней, в шумной толпе, брызжущей беззаботной радостью. Его – среди теней, где обитает враждебное и недоброе. Куда некому принести свет.

Амулет в ладони ощутимо похолодел. Фон лихорадило. Яр сощурился, присматриваясь к лицам прохожих. Впотьмах гибельные чары почти незаметны; поди не спутай чёрную удавку проклятия с шарфом или высоким воротником. Чувствуя на себе чужой взгляд, люди пугливо озирались: не привыкли, что кому-то постороннему есть до них дело. Где-то в узлах строгого рисунка широких аллей точно так же беспокойно осматриваются сейчас безопасники. Им труднее, никто из них не умеет видеть чары…

Рядом послышалось глухое ворчание. Яр нервно обернулся, но это всего лишь собака проявляла недовольство – то ли холодом, то ли разлитой в воздухе тревогой. Хозяин всё так же невозмутимо смотрел на шумных конькобежцев. Пёс меж тем, разматывая уложенный петлями поводок, отполз под скамейку и там перевернулся на спину, поджав короткие кривые лапы. В этой собачьей беспомощности было что-то знакомое…

Память словно скальпелем резануло. Притворяющаяся мёртвой собака на потрёпанном подъездном коврике, ничего не подозревающая женщина – и голодная навья. А теперь?.. Старик наверняка живой, иначе пёс не испугался бы так внезапно. Яр на всякий случай шагнул к скамейке. Никаких чар не видно. Может собака просто чудить?

– Прошу прощения, – окликнул он, на всякий случай вежливо улыбаясь. – У вас всё в порядке?

– А?.. – дед тяжело встрепенулся, повернулся к Яру всем телом и недоумённо на него воззрился. – Да, да, в порядке всё, внучек. То я так… Задумался маленько.

– Пёс у вас загрустил.

Старик внимательно изучил размотавшийся поводок и, покряхтывая, заглянул под лавку.

– Ты чего, Барбос? Вылазь давай!..

Не он. Ни пса, ни заговорившего с ним человека не попытался даже тронуть. Яр лихорадочно огляделся, сжимая в ладони амулет, холодный, будто кусочек льда.

– Вам бы домой уже пора, – посоветовал он, прибавляя к словам малую толику чар. Едва видимые бледно-золотые нити послушно легли на седые виски. Нет, старик точно не нежить. – Поздно уже. И не май-месяц на улице.

– И то правда, внучек, – слегка заторможенно отозвался дед. – Барбос! Пошли домой!.. Ох ты, шельмец, чего тебе там?

Яр торопливо огляделся. Раз собака до сих пор боится, значит, навья всё ещё здесь, затаилась среди теней и поджидает добычу. За заснеженными елями маячит яркое пятно; кто-то неподвижный наблюдает за идущими мимо людьми, точно так же, как сам Яр. Несколько коротких шагов прямо через клумбу, к перекрёстку двух широких аллей. Парень в красной куртке вздрагивает и оборачивается. Безошибочно находит взглядом врага. Он знает, кого надо бояться; уже сталкивался если не с сотрудниками надзора, то хотя бы с бдительными гражданскими. Обездвиживающие чары легко поймали его, зажгли панику в тёмных глазах.

– Кто такой? Отвечай, – вполголоса потребовал Яр.

На сей раз никакой ошибки: в ответ на обращённые к ней слова жадная навья рванулась к вожделенной жизненной силе, но не сумела выпутаться из чар. Яр легко отмахнулся от её нехитрой магии. Не ему бояться слабенькой городской нежити.

– Ты-ы-ы – кто-о-о? – проговорил неживой, едва шевеля губами, словно после анестезии.

У него было самое обыкновенное лицо, ничем не примечательное. Просто неудачно умерший паренёк, немногим старше самого Яра. Ворот куртки расстёгнут, несмотря на зимний морозец; на бледной шее – никаких следов бирки. Неучтённый. Можно прибить с чистой совестью, ничего не нарушив. Контролёр – не надзорщик, чтобы ставить нежить на учёт.

– Пошли, побеседуем, – Яр слегка ослабил нити чар, чтобы навья могла перебирать ногами. Не хватало ещё сжигать на виду у всех существо, внешне почти неотличимое от человека. – По сторонам не смотреть, людей не трогать. Попробуешь удрать – мало не покажется, понятно?

Нежить, уже слегка напуганная, промычала нечто утвердительное. Яр цепко ухватил пленника за локоть; навья вздрогнула всем телом – почуяла совсем рядом враждебную силу. Безропотно побрела, отставая на полшага. Со стороны, наверное, казалось, будто Яр ведёт куда-то изрядно подвыпившего приятеля. В закутках между павильонами, издали величественными, на деле – полузаброшенными, никого не было; здешние дорожки даже не потрудились расчистить. Яр без излишней любезности подтолкнул пойманную нежить к глухой стене, покрытой облупленной жёлтой штукатуркой.

– Давно умер?

Неживой с трудом разлепил губы. Боялся.

– Ни-и-ие-е-ет, – проблеял он, едва ворочая языком. – Не-е-еде-е-елю наза-а-ад…

– От чего?

– Зам-м-мёрз.

– Как так?

– Л-л-лежал… На сне-е-егу, – бледное лицо болезненно скривилось. Сохранившиеся в неживом теле остатки сознания не желали говорить на эту тему. – В о-о-отключке-е-е.

– Напился, что ли?

– Н-н-ну…

– И до дома не дошёл?

– Н-н-ну…

Яр вздохнул и прикрыл глаза.

– Никогда я вас не пойму, – он покачал головой и сжал кулак, призывая волшебное пламя. Здесь никто не увидит, а мучить нежить медленной прожаркой не хотелось. Даже эту. – Много наохотился с тех пор?

Недоумённый, застывший взгляд. Разумеется, не помнит. В моменты голода сознание спит, иначе быстро ужаснулось бы само себе. Остро кольнула жалость – не к нежити, к человеку, которым она была не так давно. Нежить-то чего жалеть?

Яр швырнул золотистую искру к ногам навьи – небрежно, почти брезгливо. Ослепительно полыхнуло высокое пламя – и тут же опало. В снегу осталась сухая чёрная прогалина, на штукатурку легло неровное пятно копоти. Об этом сомнительном подвиге можно будет доложить под персональную ответственность и получить небольшую премию – а можно и умолчать. Надзору лучше быть в курсе, хотя бы для статистики. Нежить не появляется просто так. Наставница говорила, что здешнее процветание проистекает в том числе и из малочисленности опасных тварей вроде теней; Яр прежде безоговорочно доверял её мнению, а теперь засомневался, где здесь причина, а где следствие.

У скамейки уже не было ни деда, ни его Барбоса. Амулет всё ещё тревожно поблёскивал синим цветом, но опасный всплеск активности заметно пошёл на убыль. Яр на всякий случай прогулялся вдоль катка в сторону главного входа в парк. Людской поток ощутимо поредел, зато народ собрался близ большого прокатного павильона. Должно быть, скоро конец сеанса… Но цифры на табло обещают ещё полчаса катания. Поколебавшись несколько мгновений, Яр свернул к пёстрому временному строению, прилепившемуся к ледяной дороге. Пусть даже там просто очередь к камерам хранения, лучше знать наверняка.

Шепотки в плотной толчее не походили ни на усталые, ни на восторженные, ни даже на раздражённые. Скорее – на тревожные. Отпугивая зевак с дороги служебным удостоверением, Яр пробрался ко входу в павильон. В помещении, полном сухого зноя, выдыхаемого тепловыми пушками, было совсем мало людей: работники проката, а кроме них – двое фельдшеров скорой помощи в ярко-синей спецодежде. На одной из деревянных лавочек кто-то лежал.

– Молодой человек, вам сюда нельзя!

Девушка в форменной телогрейке метнулась было ему наперерез, но замерла в недоумении при виде цивильной корочки.

– Что здесь случилось? – негромко спросил Яр. Кто-то из персонала обеспокоенно на него оглядывался; медики, не обращая внимания, делали своё дело.

– Девушке плохо стало, – бесхитростно пояснила сотрудница. – Н-ничего такого… Никакого криминала.

– Я посмотрю, – полувопросительно сказал Яр. – Не переживайте. Просто проверю, что всё действительно в порядке.

По тому, как служащая уткнула взгляд в дощатый пол, он понял: не в порядке. Совсем не в порядке. Хотелось отогнать навязчивый призрак свежего воспоминания, но это было бы малодушием и бесплодным самовнушением. Парень в красной куртке выписывает лихие петли на катке. Парень в красной куртке обращается в седой пепел в волшебном пламени. Он сам не помнил, на скольких успел напасть за неделю неживого существования…

Яр замер в паре шагов от медиков, низко склонившихся к пациентке. За их ярко-синими спинами отчётливо виднелся светло-сиреневый пуховик.

***

Регистраторша внимательно изучила удостоверение, сличила фотографию с нетерпеливо ожидающим оригиналом и наконец кивнула.

– Правила поведения, – негромко сказала она, протягивая Яру половинку бумажного листа, сплошь заполненную мелким печатным текстом.

Такие инструкции выдавали всем принадлежащим к сообществу посетителям отдельного лечебного корпуса. Осторожничать в разговорах, не прибегать к дару, соблюдать статью о секретности – делать всё, чтобы находящиеся здесь на лечении минусы оставались в неведении относительно того, куда, как и почему они попали. В этом здании, отделённом от главного корпуса центральной больницы полудюжиной километров, колдовские снадобья маскировали под травяные чаи, а всевозможные медицинские артефакты – под заурядное диагностическое оборудование. Пострадавшим – главным образом от рук нежити – ни к чему лишние потрясения, особенно такого характера.

По лестнице Яр поднимался с тяжёлым сердцем. Ему вообще-то не положено здесь шастать. Выпрошенный тайком от начальства допуск был, в сущности, нарушением персональной ответственности. Но и не прийти Яр не мог. Не простил бы себе.

В палате уже кто-то был. Мужчина и женщина в годах – очевидно, Катины родители. Горло железными пальцами сдавила совесть. Не только потому, что чёртову навью он заметил слишком поздно.

– Добрый день, – сдержанно сказал Яр в ответ на недоумённые взгляды. Что бы ни было на душе, посторонним об этом знать не обязательно.

– Здравствуйте, – с настороженным любопытством отозвалась женщина. Мужчина хранил молчание. – А вы?..

Яр выбрал самый безопасный ответ.

– Катин однокурсник.

Пробуя на прочность доброжелательность этих людей, он осторожно шагнул ближе к койке. Под белым одеялом угадывался хрупкий девичий силуэт. Яр хорошо его помнил, несмотря на прошедшее время. Помнил и Катину манеру спать, уткнувшись носом в подушку, по-детски подложив ладони под щёку. Он сносно научился не показывать чувств, но вряд ли когда-нибудь сможет вовсе их не испытывать.

– Как она? – спросил Яр, ещё чуть-чуть приблизившись к койке. Катя лежала неподвижно; издалека казалось, что она спит, но теперь стало видно, что её глаза широко распахнуты и бессмысленно смотрят в белый больничный потолок. – Уже есть… диагноз?

– Пока не говорят, – женщина вздохнула. Она, скорее всего, либо лгала, либо сама оставалась в неведении: не может быть, чтобы местные медики до сих пор не определились с диагностикой. – А… молодой человек, прошу прощения… Вы – Андрей?

– Нет. Меня зовут Ярослав.

Его отчего-то уязвил этот её вопрос. У него нет права ревновать или злиться. Даже если бы он всерьёз любил эту девушку, их пути слишком давно разошлись. Просто неприятно оттого, что нынешний Катин кавалер не удосужился навестить её в больние. Следует ли его найти? Рассказать?

– А-а-а, – озадаченно протянула женщина. Имя ничего ей не сказало; стало быть, Катя не говорила родителям об их короткой связи. – С-спасибо, что пришли… проведать… Только Катюша… не говорит, – сухие губы беспомощно дрогнули, будто болезненно ощущали косность слетающих с них слов. – Нам… нам говорят, пока неясно, временно это или… или…

– Понятно, – Яр кивнул, избавляя женщину от необходимости облекать в слова тревоги и боль.

Он заподало сообразил, что ничего не принёс в гостинец. Слишком спешил сюда вырваться в обеденный перерыв – так, чтобы не заметили ни начальники, ни куратор. Остановившись на почтительной дистанции, шагах в пяти от койки, Яр исподволь пригляделся к следам чар. Черноты не было совсем; на груди всё ещё виднелись неряшливо оборванные льдисто-синие нити – навья пила силу неаккуратно, со звериной жадностью бывшего живого, едва пробудившегося к нежизни. Но всё опасное медики, конечно, сняли. Им подобное не впервой. Гораздо хуже то, что на бледных висках нет ни следа от ментальной магии. Значит, чары уже развеялись. Значит, нельзя надеяться, что с их снятием Катя пойдёт на поправку. Яру доводилось прежде видеть подобное – ещё в Ильгоде, во время странствий с Драганом. Грубо наложенное внушение, способное полностью стереть и память, и личность, и саму способность мыслить. Для волхва такие чары, если становятся необратимыми, означают нарушение запрета; свободная же нежить ничем не связана. Что такое приказала Кате навья, не умевшая толком совладать с собственной силой?.. Хотя это уже не имеет никакого значения.

– Попробуйте поговорить, – сказал вдруг Катин отец, внимательно глядя на Яра. – Может, услышит – вспомнит.

Вряд ли. Но у него нет права произносить это вслух.

– Катя, – негромко позвал Яр. Это не сработало бы даже с магом высшей категории, способным слышать зов по имени. Если разорваны прочные связи, установленные в раннем детстве, если уже нет разума, которому принадлежит имя – сколько ни кричи, не дозовёшься. – Слышишь меня? Моргни, если да…

Разумеется, никакой реакции. Лидия Николаевна в точности перечислила бы, какие именно центры мозга повредил мощный ментальный удар; Яр недостаточно хорошо знал для этого биологию. Физически Катя здорова – или почти здорова. Может быть, медики заново научат её как-то жить, но это будет – если будет – совсем другой человек. Новый. Как чистый лист бумаги.

– Вы учились вместе, да? – зачем-то спросила Катина мама. – Дружили?

– Вроде того.

Вроде того. Яр бездумно ответил на несколько лишённых смысла вопросов. Что он может сделать, кроме как привозить сюда ничего не значащие передачи? Что мог сделать в тот злополучный день? Разве что каким-то чудом заметить и выловить навью раньше – до того, как она решила поохотиться среди радующихся жизни конькобежцев. Ерунда всё это патрулирование. Морок, обещающий спокойствие и безопасность. А что бы сработало? Что, кроме сплошного прочёсывания, помогло бы отыскать в многомиллионном городе одно-единственное существо, грозящее опасностью обывателям?.. Яр искал ответ – и не находил. Нельзя из дюжины сломанных лучинок вытянуть целую. Но ведь кто-то когда-то сломал их – может, все разом, а может, исподволь, по одной…

– У вас уже есть диагноз? – вполголоса спросил Яр, поймав в коридоре снующего между палатами санитара и слегка испугав его служебной корочкой.

Перед роднёй медбрат ещё юлил бы, перед сотрудником магконтроля – не стал.

– Необратимое нарушение высшей нервной деятельности, – вздохнул он. – Если вы планировали опрашивать пациентку, то это бесполезно: она ничего не вспомнит.

– Понял, – сухо, насколько сумел, ответил Яр. – У вас уже были подобные случаи?

– С таким редко привозят, – санитар нервно дёрнул плечом. – Лет десять тому назад парень был… Но там не нежить, там накачали его какой-то дрянью. И ещё женщина, попозже уже… Не у нас, в главном корпусе. Там я подробностей не знаю. Вы сходите к главврачу, запросите истории…

Яр и запросил бы, да кто ж ему даст? Для этого стажёру нужно заверенное начальством разрешение, а начальство ни за что не подпишет. Вызнав у санитара, что можно передавать пациентке, Яр нарочито неспешно поплёлся к лестнице. У него оставалось ещё пятнадать минут до того, как придётся врать Щукину про внезапную консультацию у научного руководителя.

– Стажёр!

Яр обернулся на оклик. Вдоль коридора по-хозяйски шагал Липатов. Под мышкой он небрежно держал картонную папку, стянутую лентой с печатью. Вот уж принесла нелёгкая… Яр торопливо согнал с лица малейшие признаки эмоций. Этому человеку он докладываться не обязан.

– Прохлаждаемся в разгар рабочего дня? – ядовито спросил старший офицер, праздно постукивая пальцами по створке папки. – Только не ври, что приехал по поручению. Потому что по поручению приехал я.

– У меня перерыв, – мягко напомнил Яр. – Вас не должно волновать, чем я занят.

Липатов насмешливо закудахтал.

– Я офицер контроля, Зарецкий, а значит – меня волнует всё, что происходит в этом городе! – заявил он. – Что ты тут забыл? Ходил к своей пострадавшей?

– Вас не касается.

– Ох, ёперный театр, какие мы скрытные! – зло выплюнул Липатов и вдруг понизил голос почти до шёпота: – Я ж слышал, как ты тут санитаров допрашиваешь! Кто вообще тебе разрешил у минусов под носом маячить? Давай задницу в зубы и на выход.

– Вы не можете запретить мне видеться со знакомыми.

– Могу, – Липатов небрежно пожал плечами. – И запрещаю. Выйди из корпуса и без личного распоряжения Верховского больше в больнице не появляйся. Это приказ.

Яру показалось, что он ослышался. Такого рода подлянки даже в гниловатую липатовскую натуру вписываются плохо. Чего он добивается – личные счёты сводит?

– А что, вы тоже про прошлые случаи знаете? – нагло спросил Яр. Санитар только что посоветовал расспросить главврача; Липатов наверняка слышал. Не подпустить стажёра к какой-то неприглядной тайне – причина весомее, чем личная неприязнь. Такая, пожалуй, стоит преступного приказа.

Лицо офицера на долю мгновения исказила свирепая гримаса. Яр понял, что угадал.

– Если не хочешь сдохнуть прямо тут, пошёл вон! – рявкнул Липатов. Его голос отразился от крашеных стен, вспугнул снующих по делам санитаров.

Не о сохранности чужой жизни он заботится. Злится, что вместо страха разбудил подозрения. Не нужно было давать ему это понять… Однажды Липатов уже попытался подложить свинью надоедливому стажёру, и ещё большой вопрос, кто был за рулём серой машины злосчастной ноябрьской ночью. Не говоря больше ни слова, Яр рывком развернулся и зашагал к выходу. У него впервые появился здесь серьёзный, опасный и – что хуже всего – живой противник.