Страх

Книга Похорон. Глава 1. Огонь для Хаса

Ветер пронизывал через черное длинное пальто, Радуга подтянул черный же шарф, подув заодно на коченевшие пальцы, хорошо хоть нет дождя. Лидеры бригад, все девять, приписанных к Змеинной долине, стояли вряд, подмерзая у готовой для костра кладки бревен и хвороста. Ясное вечернее небо радовало звездами и пугало бездонным космосом — непроглядным хаосом будущих событий, которые для многих тут стоявших на холодном ветру могут оказаться смертельно опасными

На богатых покрывалах еловых ветвей поверх хвороста на бревнах лежал Хас. В таком же черном пальто с высоким воротом, блистая лакированными ботинками, Хас — Предводитель всех бригад Долины, держал руки по швам, синея мощными кулаками, смотрел прямо и жестко в небо, готовый отвечать за все, что натворил. Запомнившееся многим мягким лицо — теперь было похоже на дубовое изваяние героя или бога, какие остались от древних народов в местных лесах — твердое, уверенное в себе

Радуга смотрел на своего покровителя, взрастившего из него настоящего лидера бригады, приобщившего к темам, научившего делу, ждал своего времени подойти к телу. Пока все стояли метрах в пятнадцати, кто-то один из бригадиров по очереди приближался к бревнам, склонялся к Хасу — перетереть в последний раз, тихо, чтоб никто не слышал, что-то бормоча, поглядев исподолбья ему в лицо, потрогав за руку. Потом вставал, так-же незаметно доставал что-то из кармана или из-под полы пальто, подпихивал в еловые ветки — бутылку хорошей водки, телефон, сигареты, теплые перчатки, золотые монеты — все, что может быть надо правильному человеку «там», куда по этапам понесет его дым от костра.

В ногах у Хаса перед бревнами кривлялся псих, молча корчил гримасы, конвульсивно выбрасывая иногда руки, морозец ему хорошо помогал в его деле. Оделся сегодня швейцаром, — тоже знак, который надо еще прочесть, но на всякий случай каждый, отходя от бревен, пихал ему в руку денежку.

Радуга в свой черед подошел, вдохнув ядреный еловый аромат, смешанный со смолой и лесным духом, приносимым ветром снизу, из долины. Присел на корточки, взяв босса за холодный кулак: «Благодарен тебе, Хас за все. Может, я первый в мире, кто в моем положении, благодарит… — но так и есть. Эти 10 лет пошли мне больше на пользу чем тебе. Мне всегда не чем было с тобой расплатиться за добро, да ты ничего и не требовал». Радуга посмотрел в небо, сказал звездам: «Такая неувязка, Хас ушел, а я ему должен. Примите его, как надо, заплатите там, а с меня взыщите здесь, укажете потом — как». Сунул ладонь за пазуху, вынул пачку первоклассной травы, просунул деду под руку, спрятав среди хвои — Я видел, Хас, что Лось тебе трубку положил, вот и подымишь там, порадуешься".

Радуга, отдав психу полтосик, вернулся в продрогший строй, мельком глянув на Белого, который как всегда деловито и уверенно, военной прямой походкой пошел после него к Хасу. Белый, люто ненавидевший Радугу — любимчика и выскочку, что-то отбрехал на ухо покойному, скривив узкие свои губы, не таясь и не выдумывая положил на бревна бутылку «Золотой». У ворот закипишили, ребята взялись распахивать широкие дубовые створы, дежурные перекидывались короткими фразами в телефоны, остальные застыли вдоль проезда в почтении. В ворота заехали три лакированных бронированных джипа, встав у лестницы, ведшей наверх, к будущему костру. Старшие бросились открывать двери машин, из которых выходили суровые парни с Железных гор — таки приехал сам Верховный.

Клюв, руливший уже 15 лет всей этой горной страной, запахнув пальто, степенным шагом пошел по ступенькам, оставив внизу у машин свиту кроме двух длинных железногорских бойцов личной охраны, высившихся у него за спиной, даже находясь на ступеньку ниже. Главный босс — среднего, не железногорского роста, крепко сбитый, шестидесятидвухлетний, имел зато нос длинней и массивней обычного, большие проникновеные незлые глаза и в общем теплое лицо, состоявшее из мягких и округлых линий, если не считать похожий на две шпалы жесткий рот, дававший всему облику в итоге решительный и даже опасный вид.

Приготовившись к обряду, все выровнялись по струнке, глядя на приближавшегося Верховного. Молодые на площадке кинулись танцевать ритуальные бойцовские танцы, крутясь под электронный музон с басами и богатыми ударниками. Пацаны падали и вертелись волчком, прыгали вверх, крутя в руках автоматы, клацая прикладами по земле, выбрасывая оружие вперед на вытянутые руки, приседая и снова вскакивая высоко вверх. К будущему кострищу подошла Ветка. Дочь Хаса, в длинной, до пят черной песцовой шубе, поправив на золотых своих волосах черный теплый платок, присела на табурет рядом с отцом.

Как бы не замечая никого вокруг Клюв подошел к Ветке, громко, как артист на сцене, спросил «Как дела, доча? И где делся Хас?»

— Да так нормально дела, Верховный, да только Хас умер, — Ветка, не вставая, подняла к Клюву узкое свое тридцатилетнее лицо с зелеными глазами, показав слезы.

— Во как, — продолжал ритуал Верховный, — ну значит пора ему. А где волына его, не потеряли?

— Как можно, — вот держи.

Ветка вынула из кармана шубы серебристый крупный увесистый ствол с гравировками и протянула Клюву. Верховный принял пистолет, щелкнув замочком высадил обойму, махнул приглянувшемуся пацану, танцевавшему с автоматом. Тот, сияя от счастья, подбежал — Дед большим пальцем по-одному выдавил ему на ладонь из обоймы все девять патронов, похлопал по плечу, отправив обратно танцевать втрое бодрей — это ему добрый знак Судьбы. А Клюв, вставив обойму обратно в пистолет, поднял его перед своим лицом и заговорил, уставившись глазами в звезды, чеканя слова своими будто каменными губами:

— Отправляется к вам Хас — наш товарищ. Вот его ствол, — Клюв широким жестом положил сверкнувший серебром в темноте пистолет на грудь покойнику, — Я, Клюв, Верховный Предводитель всех Горных волков, отвечу, что Хас всегда стрелял и не стрелял правильно. Хас всегда уважал чужую свободу и не поступался своей свободой. Принимал выбор свободных, отвечал за свой выбор и свое слово. Долги платил в срок и сполна.

Хас тридцать лет был Предводителем волков Змеинной долины — войско держал справно и на стреме, от общака к нему вопросов нет, судил свободных и остальных справедливо и честно, старые темы хранил, новые темы поддерживал, волки его были сыты, овцы целы.

Верховный оглянул собравшихся:

— Есть у кого здесь предъява к Хасу или он остался кому-то должен? Говорите сейчас или потом забудьте.

— Нее! — хором ответили в один голос волки, — нет вопросов к Хасу, пусть идет…А ты, псих, что скажешь?

«Швейцар» задергался, но промолчал. Клюв опустил ладони на еловые лапы, поднял лицо к черноте наверху и громко, твердо и даже властно проговорил:

— Мы, свободные волки гор, чтим ваш закон, и вы учтите наше слово. Примите нашего товарища Хаса со всем уважением.

Кивнул своим длинноногим охранникам, те поднесли две огромные в человечий рост волчьи серебристые шкуры — такие можно добыть только высоко в Железных горах. Накрыли ими Хаса целиком, оставив мерцать под звездным светом только лицо.

Пусть проводят товарища на дороге, приглянут, кровные наши — волки.

Клюв принял от подбежавшего пацана факел и молча поднес к бревнам, там где было черно от смолы. Жарко и ярко полыхнуло, озарив лицо Верховного багровыми волнами. Все стояли смотрели, как огонь подбирается к Хасу, бежит искрами по шкурам, облизывает лицо, ворошит еловые ветки, словно взбивает постель. Огонь обнимал Хаса, ласкал, тормошил, шептал что-то треском хвороста, щекотал, пока не разбудил — Предводитель волков Змеинной долины зашевелился, руки и ноги согнулись, голова приподнялась, глаза вытаращенные смотрели в искры и всполохи. Псих заволновался и радостно запел, что мол, ай хорошая ночка у Хаса, ай обласкали, ай горячо приняли, ай тепло встретили — пирует наш Хас, веселится по полной.

— Значит, открывай дверь, Швейцар, пусть идет, — Клюв сунул психу золотой в руку.

Псих сделал вид, что с трудом открывает в ногах у Хаса тяжелые как в дорогом ресторане двери, а костер отозвался высоченным снопом искр и пламени, с хлопком залив площадку золотым светом. Пламя охватило Предводителя целиком и его стало не видно в ярко плясавшем огненном пятне.

— Нам с той стороны ничего не сказали, Швейцар? Ничего не передали?

Псих кривлялся и танцевал, греясь у костра, отозвался Верховному: «Срок пришел, большая вечеруха будет всем. Повеселим Звезды, покажем, кто какой танцор!» Швейцар, озаряемый огнем, зашелся в дикой пляске дальше уже молча, не конкретизируя сообщение — понимайте, кто как хочет.

— Слышь, доча, — Клюв тронул за плечо Ветку, широко раскрыв глаза, смотревшую в пламя, — нет ли чего перекусить? А то намаялись за день.

Ветка встала с табуретки — хлопнула в ладоши, кивнув кому-то в окна дома. Открылись двери и с крыльца на площадку потянулась вереница ребят в черных куртках с хрустальными тазиками с шашлыком, салатами, фруктами, и, конечно, с ящиками водки. Костер моментально выжигает слезы и сушит лицо, не оставляя знаков скорби. Радуга в очередной раз увидел, какая Ветка клевая — сейчас в хаотичном свете пламени она показалась ему лесной феей, длинные блестевшие на огне как медь, волосы, сильные широкие скулы, узкий подбородок, твердые, как у отца, губы, большие глубокие глаза. Суровое довольно лицо, но с детским наивным носиком и улыбчивым ртом.

Волки, намерзшись и настоявшись, бросились жрать, энергично давя челюстями шашлык, запрокидывая сгорла водку. Радуга сделал несколько длинных глотков, бросив в рот шмат сала и прижав к носу черный хлеб. Водка поэтапно сигналила о прохождении огненной рекой по пищеводу, Радуга жевал хорошо прожаренное мясо, одобряя такой ритуал подачи пищи, при котором дух шашлыка перебивает запах от костра, и увидел, как отходит душа Хаса. Тело черными тенями еще шевелилось вместе с горящими бревнами, а сам Хас плыл и переливался, стоял светящимся огненным облаком над костром. В нем преломлялась и искажалась картинка, волновалось разными оттенками пламени, что-то живое и непостижимое, восхитительно прекрасное, ласковое, мудрое, родное, но уже совершенно иное. С искрами и вспышками, с треском это поднималось вверх, растворяясь в темном небе, а из костра выходила новая волна Хаса, и так он не спеша постепенно уплывал, словно мысль за мыслью, воспоминание за воспоминанием — волшебными волнами света по проходу вверх, проделанному среди тьмы языками жаркого пламени.

Закинувшись каким-то майонезным салатом, и снова пригубив, Радуга, пировавший в одиночестве, не оказавшийся ни в какой из стихийно возникших у костра тусовок, предался мыслям о своих невеселых делах. Хорошо, что приехал Верховный, с недельку он тут пробудет. Пока Клюв в Долине, Белый стрелять не решится, и можно успеть тихо слинять, нормально передать дела. Радуга итак тут мягко говоря задержался…

Десять лет назад, он попал в рабство к Хасу, так получилось… Срок вышел месяц назад и хозяин выписал ему освобождение. Правда, о рабстве знали только Радуга, Хас и Ворон, который его сюда привез — голодного, еле живого, ничего о себе не помнящего. Да еще по случайности Дождик-барыга… Предводитель волков представил его перед всеми, как свободного, слепил ему легенду о геройском прошлом на Орионе да на Скорпионе. Радуга здесь смог многому научиться, реализовать немало своих затей — Хас помогал советом и связями. Скоро он смог под свои темы подтянуть волков, собрал полноценную бригаду и три года назад был признан Лидером, приписан к Змеинной долине. Так что эти 10 лет рабства Радуга провел очень даже не плохо и с пользой. А теперь перед Радугой светят звезды самых веселых галактик, цивилизованные страны, большие дела.

Он всегда чувствовал должок перед стариком, но вот дед так и ушел, не спросив расплаты. Радуга снова глянул на костер, где огонь Хаса уже угасал, а красное пятно его жара мягко колыхалось на ветру — из этого марева на него наплыла тень, обозначившись силуэтом в черной шубе. Ветка, уже слегка пьяная, широко улыбаясь своим детским ртом, обняла его за талию, прижав к себе, смеясь сказав на ухо, приблизив горячее лицо лесной феи:

— Ты что, один торчишь тут хмуришься? Белого боишься? Штаны свежие не принести?

Наивная Веточка не знала, что у Радуги все на мази, и через пару месяцев он будет на других мирах с другим именем, наслаждаться благами современных городов, напрочь забыв об этой дыре на раздираемой бандитскими разборками планете Беты Близнецов. И ему плевать на властолюбие Белого, который сейчас в борьбе за победу на выборах нового Предводителя будет валить всех, кто «не с ним», и плевать, чем тут все кончится.

— Мне, Радуга, тоже тяжко. Зашел бы потом ко мне — утешил, поддержал. Отец ушел, а друзей нет. А ты ж его друг.

Радуга посмотрел в ее детские, грустные глаза и удивился — надо же «друг»… Против воли он задумался таки чем тут все кончится. Не сразу, так скоро, Белый избавится от нее. Не то, чтоб он был такой прям скот. Но тут такая логика власти — от Хасовой ветви лучше ничего не оставлять, чтоб не торчало. Обнял девушку, прижав ее голову себе к груди, почувствовав пальцами ее горячие волосы, неуверенно сказал,что зайдет.

Она пошла к своим ребятам, сказала принести на площадку еще водки и мяса, поднялась на крыльцо и скрылась в своем четырехэтажном особняке-замке с башенками.

Клюв засобирался, неожиданно подозвал к себе командира охраны особняка, приказал сняться и с отрядом ехать с ним. У каждого лидера, конечно были свои люди в охране, но бойцы с бригады Хаса были разбросаны на чертовой куче территорий по его делам. Привыкнув за 30 лет в качестве Предводителя распоряжаться общаковым войском Змеинной долины, Хас, превративший свой дом в общий штаб, охранял его бойцами из армейской бригады охраны. Теперь, конечно, парни из этой бригады по закону не могли охранять дом Ветки Хаса, но было странно, что Клюв их снял с поста так срочно. Верховный сообщил всем, что до выборов нового Предводителя приказывает всем военным собраться в казармах и не выходить, чтоб не мешать свободным принимать решение, — сам едет сейчас в войска, посмотреть пока, в каком они состоянии и проследить за их нейтралитетом…

Остатки поминальной тусни, сонно дожевывая салаты и фрукты, провожали глазами грузившихся в джипы людей Верховного и прыгавших в грузовики солдат, отъезжавших по очереди шумными кавалькадами лидеров. Белый уходил в компании еще троих вожаков бригад, видимо уже принявших его сторону, громко и решительно хохотал, бросал короткие приказного тона фразы, резко махал руками и хлопал по плечам прощавшихся волков.

Радуга поднялся на крыльцо — двери не заперты, в холле никто не окликнул, не спросил цель визита. Поднялся по лестнице, прошел через пустой зал, постучался в дверь Ветки. Она сидела у раскрытого окна за столом, рядом с ней был Сокол, бывший правая рука Хаса в его личной бригаде.

— За чем он здесь? — глянул Ветке в лицо Сокол.

— Он тоже не с Белым. Ему тоже выжить надо. Может вместе выживем? — Ветка с надеждой смотрела на Радугу.

Он не мог в эти глаза ни соврать ни сказать правду, ломая сам себе все свои красивые планы спокойного ухода, неожиданно для себя вывалил:

— Клюв уехал, а вы же вообще без охраны. Пока ваши бойцы подтянутся, я вам могу своих поставить на посты. Со мной три десятка всего лишь, но лучшие. До своей базы как-нибудь без сопровождения доберусь.

Выставлять свою охрану в доме Хаса в ночь похорон — было слишком. Выглядело политическим жестом. Это даже не просто открытый вызов Белому, но почти заява на пост Предводителя. Типа Радуга — хранитель его дома, дочки и продолжатель его дел…

Но Клюв, запершись в гарнизоне, открыл дорогу беспределу, недвусмысленно предложив лидерам определиться с новым Предводителем побыстрей, то есть на ножах. Оставить Веточку тут сейчас одну в пустом доме нельзя. Хотя после таких жестов ломиться к себе на космодром без охраны тоже не пять баллов.

Ветка благодарно улыбалась, а Сокол оживился:

— Ништяк, выручил, давай заводи своих. У них как с железом? Дам еще пулемет и три автомата.

Радуга позвонил Гепе, старшему своей команды сопровождения, чтоб заводил парней в дом. Сокол ушел расставлять их по постам и раздавать оружие, а Радуга остался с Веткой вдвоем. Надо же — мечты наяву — никогда еще раньше он не был ночью вдвоем с самой Веточкой — желанной всем, но при жизни Хаса мало кому доступной красавицы. Хотя и не мечтал особо…

Мысли, подогретые водкой, бежали двумя параллельными быстрыми реками. Одна, полноводная, как Волка, шедшая с Волчьих гор к океану на востоке, обновляла с учетом новых вводных старый план побега на систему Ориона, а там по-настоящему крутые дела, дорогие отели и роскошные девочки. Все то, чего Радуга лишился десять лет назад. Другая речка, извилистая и узкая, как Змейка, спускавшаяся с Волчьих гор в Змеинную долину в этих краях, журчала по камням вместе голосом Ветки про то, как отбиться «нам» от Белого и его сторонников. Дочь Хаса, пустив в ход все свои женские чары, улыбалась ему и подмигивала, то и дело, поправляла волосы, да и сидела небось нарочно лицом к красному неяркому ночнику, чтоб было хорошо видно лицо — то самое, на пять баллов. По ходу, Радуга — ее единственный шанс выжить на этой неделе.

Расклад был такой — у Белого и его союзников под рукой сейчас пять сотен стволов — те, что свободны от всех дел и готовы участвовать в месилове. Штук двадцать броневиков, пяток скорострельных зениток, два десятка тяжелых пулеметов. У Ветки и Радуги на двоих свободны меньше двух сотен стволов, десяток бронеавтомобилей, пара зениток, меньше десятка пулеметов. Если удастся потянуть время (это сложно) можно за месяц собрать еще сотни три бойцов, но Белый за это же время соберет пятьсот. То есть время на нас не работает. При этом, все силы противника собраны компактно, бригады, поддержавшие Белого, приписаны к восточным округам Змеинодольска — главного мегаполиса Долины и к районам к востоку от него. То есть география тоже работает на него. База и район Хаса в пятистах километрах к югу от города, а Радуга сидит на северо-западном округе Змеинодольска и на всем, что вокруг расположенного там космодрома Кобра. Силы придется делить, чтоб удержать и то и другое.

Говоря все это, Ветка широко водила рукой по расстеленной на столе карте, а Радуга удивлялся, как хорошо она осведомлена о силах всех лидеров, в том числе и о его бригаде и прикидывал, как ему нравится вместо всего о чем он мечтал десять лет, сгинуть вместе с этой красавицей в этой отсталой глухомани. Так то шансов разделать Белого волчару на мясо было не много, а по местным правилам, это значило, что он тебя съест.