Страх

Книга Гилаца. Глава 6. Ветры Весны

Девичий голос звенел в ушах, тысячекратно усиленный динамиками, смачно оттянутый электрогитарными нервными соло и ласковыми клавишными. Богато накосмеченная ударница молотя палочками в тонких ручках, пробивала быстрый ритм, тряся пышными космами, а солистка в суперкоротком и легком красном платьишке отплясывала, сверкая голыми зачетными ногами, то выла, то визжала, то стенала — что-то на тему того, что будет ждать своего милого мальчика. Сцена, выхваченная прожекторами посреди вечернего плаца, сверкала алым и бордовым, как новогодняя гирлянда, как чудо посреди унылого и серого казарменного бытия. Туда, как на сказочный сон, смотрели не отрываясь, почти не дыша, тысячи солдатских глаз, не мигая глядя на ноги, руки, зазывно разукрашенные лица певичек. 12-й Корпус сегодня радовали вертухаи по полной.

Танцовщицы сбросили белые блузки, метнув их в цепкие хапалки бойцов в первых рядах. Теперь почти голые крутились у самого края сцены, впечатываясь в каждый взгляд идеальными задницами, бедрами и животами. «Нежно ласкай меня, нежно, мой милый дружок!» — Солистка забрала высоко и тонко, так что тысячи пар яиц откликнулись могучими импульсами, а мартовский ветер дунул со всей дури, обдав всех запахом скорой весны. Гитаристка в черном коротком вроде ночнушки сарафане порвала вечер пронзительным аккордами. «Похоже, апофигей, скоро концерту конец» — приготовился Штамп, глядя, как решительно парни со Штурмовой бригады, снаряженные как в последний бой, вламываются в толпу зрителей, отсекая их от сцены, гримерки, в несколько шеренг строясь вдоль будущего коридора. К гримерке покатил БТР — вертухаи решили вывозить девок от греха под броней.

Певички и подтанцовщицы стремительными птичками метнулись за кулисы гримерки, превращенной штурмовиками в крепость. Толпа солдат завыла, заорала, как намагниченная потянулась следом, могучей морской волной надавила на оцепление, которое решительно заработало прикладами. Пара сотен бритых затылков с воплями ломанулась к гримерке, грозя порвать и растоптать волшебный розовый тент. Штурмовики, почуяв, что их щас сомнут, загрохотали очередями в воздух. Штамп увидел среди бешеных кобелей наседавших на гримерку несколько пацанов со своей группы, чертыхаясь, полез в свалку, надеясь вытащить, пока не начали уже шмалять на поражение.

— Горох, ну ты-то еб…ть что тут⁈ — Штамп ухватил за локоть своего бугра, вроде же нормального пацана. Повернул его к себе — желтые мутные глаза его не видели в упор, пасть растянулась в страдальчески пахабной лыбе, Горох конвульсивно и мощно дергался у него в руках, вытягивая шею к гримерке.

— Оставь его, — Штампа самого кто-то потянул за локоть назад, — Шмалять на убой не будут, а размяться давно пора.

Смотрящий за отрядом, Хитрован тащил Штампа за БМП, где потише, мимо пацанов с разбитыми мордами, плевавшихся зубами, откатившихся от гримерки:

— Авторитеты просили приписных еще взять на отряд. Тебе на группу 30. А 30 живых приготовь на перевод в 3-ю бригаду.

— Куда же еще? — Штамп сплюнул под ноги, — Они просили? А маляву нормально нельзя оформить? Меня проверками достали. Уже все мыльницы пересчитали.

— Не будет больше проверок, — Хитрован смотрел, как штурмовики догадались оттолкать толпу возбужденных от гримерки БТРом, — и времени на малявы нет. На той неделе наступаем. Секрет.

— Какой там секрет, — Штамп глядел, как заходила ходуном розовая палатка гримерки, там были визг, крик и возня. Неужели таки кто-то прорвался… — В 1-й бригаде автовозы подтянули, будут автосалоны в Цересе освобождать.

— Автовозы фигня, — Хитрован провожал глазами парней, которых за руки за ноги тяжкими мешками вышвыривали вниз из гримерки победившие штурмовики, — В 3-й полсотни фур стоят на парах. У них на направлении атаки два ТРЦ и оптовый склад.

От розового тента бодро и плотно начали стрелять в воздух, а БТР с девчонками пошел медленным темным пятном по коридору вдоль извивавшихся под напором молодой пацанячей силы линий оцепления.

— Ну нам-то, Штамп, трофеи не светят. Наша бригада остается на месте, за миротворцами смотреть, чтоб их… Не тяни с приписными. В 3-й живые нужны.

Штамп побрел к казарме отряда, чуя свежий мартовский ветер войны, вспоминая, как лежал сейчас на асфальте у гримерки боец в луже крови, как крутились возле него растерянные пацаны. Прикладами его так уработали, или пуля срикошетила…

На этаже своей группы, удовлетворенно увидев на месте у тумбочки дневального, как положено, рявкнувшего при появлении старшины «Шухер!», с лязгом открыл тяжелую дверь в каптерку. В нос ударил запах шмали и пота. Крепко натопленная обогревателем и скудно освещенная фонариком каптера плыла в дыму и тихом музоне из телефона. На мешках полулежали полураздетые его помощник и два бугра — со 2-й и 3-й камер.

— С группы надо 30 пацанов жадных приготовить, переведут в 3-ю. Нам приписных вместо них дадут, — Штамп налил себе из серого чайника чифир, — Надо будет распределить их по камерам поровну.

Армия бритых была своеобразная организация, уникальная по структуре, но зато сформировалась что называется естественным путем в результате сделки администрации и авторитетов. Служить здесь мог добровольно любой осужденный, приняв решение отбывать свой срок на военных зонах, которые вооружались и комплектовались как общевойсковые корпуса. В мирное время срок шел один к одному. В военное год за два и боевые выплаты. Вертухаи, закрытая каста, командовали бригадами, корпусами и армиями и не лезли в дела подразделений, где рулило воровские самоуправление. Смотрящих отрядов (батальонов) назначали авторитеты, а смотрящие утверждали старшин групп (рот) и бугров камер (взводов) предложенных непосредственно бойцами этих групп и камер.

Боевые приказы вертухаев само собой были законом, ослушание строго каралось, но все, что касалось внутреннего распорядка решалось ворами через смотрящих. Даже в мирное время держать корпус было прибыльным делом, а уж освобождение от бандитов Цереса (а поговаривали, что пойдем и дальше за Хребет) — и вовсе ништяк. На фоне будущих трофеев игры с приписными были теперь такой мелочевкой, да еще и напряжной! Примерно каждый десятый боец в армии бритых физически не существовал — числился в графе, за него на карту получали зарплату за забором. Обычно эти мертвые души распределялись равномерно по группам. Но теперь вот наверху посчитали, что в наступающих бригадах надо иметь полный комплект, и отряды, остающиеся контролировать миротворческий батальон, обойдутся и половиной состава.

— Дожились, — ворчал помощник, — судьбу не угадаешь. Кто бы знал, что будет война… Пока был мир, служить у нас в 4-й бригаде было круто. Шашни и фарца с миротворцами, все дела. Самое прибыльное место в корпусе. А теперь мы получается самый отстой.

Миротворцами по привычке называли наблюдателей Межгалактического Арбитража. Появились тут почти двадцать лет назад, когда медведи захватили Церес. В принципе тут всегда постреливали, район населен вперемежку кучей разных народов. Но тогда у бритых не было толком армии, только такие же банды, как у медведей. Вот бурые и пришли толпой из-за Хребта Панды, заняв регион целиком, объявив «что принесли сюда мир». Сил для войны толком не было, пришлось искать перемирия, чтоб не потерять еще больше. Так и прилетели сюда миротворцы, встав между сторонами. Потом, когда бритые поднялись и создали нормальные вооруженные силы, миротворцы не ушли, а стали мешать их попыткам вернуть Церес.

После апокалипсиса десять лет назад распустили миротворческие силы, тут на линии разграничения остался только один «наблюдательный» батальон, тысяча человек. Сила по военному не великая, но политически оказалась здесь считай пупом земли. Все эти тигриные да волчьи государства на Бете Близнецов были не признаваемы ни в одном конце Вселенной, считались криминальными анклавами. Даже такая огромная страна, как Бритая Степь с двумя миллиардами населения, не имела ни с кем за пределами Близнецов никаких договоров, консульств или дипломатических миссий. Наблюдательные батальоны стали такими специфическими посольствами, единственными представителями межгалактического права, цивилизованного мира на планете. Единственные структуры, через которые можно было вести какие-то легальные контакты с Мановахом.

Поэтому здесь, как и во многих еще стремных уголках мира типа некоторых планет Волопаса или, например, на Васту, было выгодно при наличии более менее масштабного хотя бы вяленького конфликта обращаться за решением спора в Межгалактический Арбитраж и просить к себе Наблюдательный батальон. В Цересе, где последние много лет воевать никто особо и не собирался, наблюдателям только что не отсасывали по вечерам… Кормили, холили, лелеяли. Не смотря на явные их симпатии к медведям, бритые снабжали инопланетян продуктами, гэсээмами, аккумуляторами, короче, удовлетворяли все пожелания. База батальона была в полном смысле маленьким международным политическим и бизнес центром, куда постоянно ездило в гости большое начальство.

4-я бригада, стоявшая на линии разграничения непосредственно перед миротворцами, отвечала за все отношения с ними и считалась элитной в 12-м корпусе, да и во всей 8-й армии. Сюда направляли ребят по смышленей, со знанием языка, способных к дипломатии и вежливости. Тут надо было уметь строго выполнять все правила, договоренности, приказы, все видеть и слышать, внимательно пасти инопланетян, чтоб не хитрили — все это делать без прямых конфликтов с ними и даже ругани. А лучше с улыбочками да обнимашками при встрече. Ну и, конечно, химичить с поставками всего необходимого для батальона, иногда чем-то выгодно с миротворцами приторговывать.

Штамп вспоминал, как радовался, когда попал рядовым в 4-ю. Как быстро поднялся до старшины показав все чему научился пока челночил. Мотался до посадки на Скорпиона да на Стрельца, выучил языки, научился себя вести… Сел за попытку напарить погранцов на космодроме в Таблосе, оказалось, именно здесь на зоне его умение видеть везде выгоду и разруливать напряги по тихому сделало ему дорожку наверх — к уважению и деньгам, к месту старшины группы на таком важном участке.

Деньги, конечно, не ахти какие, его доля во всем малая, барыш в основном идет смотрящему и дальше. Но все-таки больше, чем когда мотался с баулами по галактикам. Жить приходится в этой каптерке на мешках… Но сидеть осталось всего два года. Глядишь, если война, то и вовсе год. Тогда можно будет пойти в нормальную торговую контору крупным менеджером. А может, авторитеты поставят его смотрящим в какой-нибудь отряд и оставят в армии. Все таки его тут ценят.

Наутро, прямо с подъемом примчался отрядский писарь о оформлять переводы приписных. Сидел за столом в каптере, сверкая очечками, шурша бумажками:

— Штамп, я слышал ты за контрабанду мотаешь, — тощий ботаник, интересовался за жизнь, не отрываясь от своих листочков, — с чего так много дали-то? Долго сидишь для челнока…

— А не за контрабанду срок основной дали. Штамп подделал таможенный в накладной и спалился.

— Урок тебе, старшина. Не умеешь, не берись. Или попроси, кто умеет, — Писарь кончил, пихнув все документы в файл, — К выходным шмотки придут летние и снаряжение. У тебя теперь 45 приписных. Местные заедут забрать за них.

Очкар, попросил чифиру, налил себе в железную зеленую кружечку, взяв с полки:

— Авторитеты перетерли, постановили больше соляру с техники не сливать, местным не продавать. К тебе за шмотьем приедет Арни, будет ныть за соляру, но уже не давай. Спроси у него, может телек возьмет или что еще с казармы… хоть кровати. Мы уходим, нафиг оставлять.

Наверное, у умника было еще полно идей, тема сбыть остающееся в зоне имущество, которое корпус не возьмет в поход, емкая и есть что обсудить, но Штамп отвлекся. Когда командуешь несколько лет группой в полторы сотни молодых скучающих долб…бов, начинаешь каким-то местом примерно за затылком чуять приближение ЧП. Когда эти дебилы что-то мутят, там за ушами что-то напрягается, а потом начинает еле слышно звенеть и шипеть… как ненастроенное радио. Услышав это ни с чем не сравнимое з-зы, старшина, выскочил из каптерки на центральный проход, увидел в другом конце казармы, там, где умывальники, толпились человек пятнадцать в напряженных позах и с загадочными мордами изо всех сил делали вид, что ничего не происходит.

Широким шагом Штамп одолел ЦП и проломился через спины солдат в умывальник, сразу увидя все, что ждал. Из сорванного крана била вверх тугая струя воды, на кафеле на полу и стенах, на белом умывальнике алели яркие пятна и подтеки крови. Двое катались в обнимку по полу, с костяным стуком бились бритыми затылками об пол и тяжко сопели.

— А ну, ша! — заорал старшина, бросившись к сцепившимся пацанам, — Брейк!

Потащил за плечи того, кто оказался сверху, подняв к себе окровавленное лицо. Подоспевший бугор, ухватив нижнего за ворот кителя, поволок его в сторону скользом по плиткам кафеля. Нижний мудак не унимался, выгнулся на спине и достал верхнему в морду ногой. Прямо под ухом Штамп услышал хлесткий звук шлепка по щеке и стук по скуле. Развернулся, закрыл спиной ударенного, глуша объятиями его порывы броситься снова в бой.

— Все вниз, на улицу! Бугры, стройте группу на плацу! Бегом! — Штамп пинками гнал парней прочь из умывальника, смотрел на кровавые рифленые следы от сапог на полу, на разбитое в брызгах крови зеркало. Не часто у него в группе такое. Тихие же вобщем ребята. Видимо, весна, гормон и слухи о войне завели парней. Да еще концерт вчерашний. И вот Штамп второй раз за сутки видит кровь.

Он глянул на себя в зеркало, подвинувшись в сторону, чтоб кровь не попадала на его отражение. Худой, коренастый 38-летний мужичок на кривеньких широко расставленных ногах стоял среди солнечных зайчиков на утренних кафельных стенах казарменного умывальника. Узкое богатое на морщины лицо смотрело на него — в карих глазах читалась тревога. «От крови не по себе, — думал Штамп, — а ведь еще воевать…» Посмотрел на свои сухие длинные ладони — децл дрожали. Прислушался к себе — на плечи и затылок давил страх. Могут и замочить. Не жилось же ему спокойно челноком, надо же было погранцов парить…

Вызвал дневальных отмывать кровь, послал за инженером чинить кран. Вышел на плац, группа с виноватым видом стояла ровными шеренгами, бугры вроде успокоили, двоих «пострадавших» отправили в лазарет. «Не повредит парням спортивный праздник, — думал Штамп, — пусть за…бутся, а то опять…» Дал команду бежать до вертолетчиков, оттуда к штабу, потом обратно, примерно 5 км:

— 20 минут времени. Вперед! Не успеете — побежите второй круг!

Группа нестройной толпой побежала шлепая сапогами по лужицам от талого снега на дороге, мартовское солнце играло у них под ногами на мокром асфальте блестками, бритые затылки светились в его ласковых лучах как лампочки. «Нежно ласкай меня, нежно, мой милый дружок!» — напевал Штамп вчерашний хит, вспоминая как мелькали в свете красных прожекторов танцовщицы в бикини, какие ножки были у солистки, какие глаза у барабанщицы. Щурился улыбался на радостное солнце, на веселое синее небо, на Хитрована, что шел к нему со стороны штаба. Грузный, с животиком, в прошлом своем предприниматель, хозяин десятка пекарен… Сел за налоги на год. Вышел уже полноценным вором, дослужился так, что прислали его смотрящим на отряд, крутивший с миротворцами:

— Технику проверь сто раз, чтоб не заглохнуть на ходу, — Хитрован подошел и встал рядом. Курил, глядя как дневальные тащат мешки с мусором к контейнерам, — Комкор наш, Рамхон собирал смотрящих, поручил довести до старшин задачи. Когда все начнется, по свистку наш отряд броском выдвигается на два км вперед, занимает позиции вокруг миротворцев с той стороны — где сейчас медведи стоят. Бурых уроет арта, но если обнаружим еще живых — мочим. Наблюдателей блокируем вежливо но твердо. Броней перекрываем все выезды, бетонные блоки ставим. Не даем выходить с базы. Без прямого приказа Рамхона не стрелять, но вести себя жестко, если надо, таранить машины броней. Никаких разговоров с миротворцами не поддерживать, никакой торговли или услуг. Разговаривает с ними с момента войны только наш комбриг лично.

Штамп стоял боком к смотрящему, смотрел на серый асфальт плаца, кивал себе под ноги, Хитрован взял его за плечи и повернул к себе лицом:

— Мы все в курсе, что мысленно и всей душой эти мановахские сучки на стороне медведей. Наша задача держать контроль их периметра, не допустить никаких контактов миротворцев с медведями, с мирными жителями, с прессой — ни с кем короче. Внимательно пасти — ловить всех, кто может быть связными или разведчиками. Всех, кто пробирается к наблюдателям снаружи — валить. Если лезут наружу миротворцы — брать живьем