Страх

Книга Волоса. Глава 4. Гром в Мокром Лесу

Боль, ослепительная, как дальний свет в лоб, пронзительная, ударила резко и по всему телу. Как будто током шибанула в виски, так что загудели кости черепа. Тору показалось, что он консервная банка, которую грубо ковыряли тупым ножом, лезвие скребло по стенкам банки и выворачивало его наизнанку. Еще секунду назад вокруг была пустота — словно все тонуло в каком-то сером дыму. Боль тугим лучом белого света вспорола этот дым и заполнила все вокруг до краев плотно, так что заломило и сдавило все внутри. Мясо и кишки ныли и пели мучительным хором, а кости выдавали соло резко — так что передергивало от головы до ног.

Тор разжал челюсти и выпучил глаза, через огонь в груди вдыхая чтобы заорать. Вокруг была темная ночь и стоял холод. Над ним склонились две тени, мутно наплывая носатыми профилями на фоне мерцавших звезд. Один сунул ему между зубов тряпку или шарф, плотно забив кляпом рот:

— Очнулся. Обезболиватель еще остался?

— Одна доза.

— Коли сейчас.

Носатый опять уплыл, растворившись в сером дыму пустоты. Тор вырубился.

Потом стали слышны невнятные голоса и шум движка. Сквозь тупой гул боли, чувствовались толчки в спину — его куда-то везли на машине по тряской дороге. Обезболиватель заглушивший боль, дал дорогу осознанию случившегося. Тор проиграл. Его войско, похоже разбито, его Анархическая Республика, его воплощенная мечта и проект всей жизни, уничтожена. Обида, невиданная еще никогда в такой огромности и силе, навалилась пудовым камнем, выдавила стон и первые с детства слезы. Тор завыл от отчаяния и позора. Он привел на Куру четыре тысячи человек на погибель, клялся биться до конца, но выжил, едет как баран на днище машины неизвестно куда с кляпом во рту. Он никогда не понимал, не так это понимал, не до конца понимал, что все может кончиться. И что может быть настолько больно.

Гром отвлекся от воспоминаний десятилетней давности — пора выруливать на посадку. Серо-черный шар Беты был рядом, в компе пиликал зумом диспетчер, Гром уселся в кресло перед пультом управления своим одноместным звездолетом. Поездочка в Мелит удалась — три неплохих заказа. Хотя трудно сказать — удача ли встретить Лилит и обречь себя на воскрешение своих воспоминаний о катастрофе на Рамире, которые он так старательно хоронил все эти годы.

Миновав зону ответственности космодромов, отсоединился от диспетчера и пошел на снижение к своей базе в Грозном лесу — большому логистическому терминалу Мокрое на пересечении трех важнейших трасс Волчьих гор. Белые длинные бруски складов и черные квадраты автостоянок вместе с заправками, кабаками и отелями тянулись на километры. Гром вертикально спускался на площадку перед своим трехэтажным «замком» рядом с администрацией терминала, выпуская соплами струи огня, глядя, как в почтительном приветствии клонятся верхушки серых уже окончательно растерявших листья деревьев.

Бросив машину ребятам обслужить, Гром, запахнув пальто, чувствуя тонкими ботинками холод земли, прошел в Дежурную часть, посмотреть, как у него дела. Зной, шеф базы, самый старый из его сотников, худой и вечно простуженный, докладывал негромко и подробно, что все в целом норм.

Повздорили бригады соседей, но вроде помирились без разборок, Предводитель Грозного леса Одноглазый вернулся на днях в столицу от Клюва, предупредил, что могут быть проверки готовности резервистов. Подконтрольные барыги по кварталу отчитались все вовремя и в полном объеме. Местный префект тоже. Ну и, конечно, два скандала с медведями. До стрельбы не дошло, но покричали громко.

Гром пошел к себе, мысленно сетуя, что хуже нет, чем медведь сосед. Грозный лес на западе граничил с Медвежьим Лесом. Куча спорных территорий и тем, а договориться с ними по нормальному невозможно. Молча прут, чуть что в рев и выпускают когти. В квартире ударил в нос запах блинов и меда. Акула — боевая подруга, считай как жена, знала о приезде, приготовила стол.

В теле, не стесняясь своих килограммов, напористая, когда надо злая и продуманная, прилетела с Гарпии. Неплохой снайпер, борчиха и пловчиха, верный товарищ и отличный повар. Румяная круглолицая подруга широко улыбалась, ухватив Грома за зад, хохотала — Ну че, добытчик, с возвращением! Толчком в спину усадила его за стол к тарелке с горой блинов, к тарелочкам с медом и сметаной.

Он, обнял ее проведя рукой по мягкому теплому боку, думая, как непохоже это на все о чем он мечтал тогда, когда был Тором. Вспомнилась Маат — блондинистая топ-модель на сухих длинных ногах, с узкими руками, тонким лицом и огромными глазами. Конечно, кроме ролтона она его ничем никогда не угощала, конечно, добрых слов от нее за все годы услышал меньше чем от Акулы в среднем за день. Да и возилась с ним Маат только когда нуждалась в защите — он был самый здоровый сукин сын на курсе. Она его столько раз бросала, что он привык и не было больно. Они никогда бы не остались вместе надолго.

С чернобровыми красавицами на Рамире так ни с кем и не получилось замутить, хоть они и улыбались ему, Лидеру Республики, из всех окон — это был год, когда вообще не было времени даже поспать. Вспомнилась вдруг лейтенантка, милая узкоглазая, веселая из пресс-службы северо-карфянских войск, не вспомнить уже, как ее зовут. Тот ночной пруд и шашлыки после штурма Дерских скал. Ведь вот оно могло быть настоящее счастье… Где она теперь? Сгинула небось вместе со всей северо-карфянской армией под ядерным ударом Орды.

Смотрел, как Акула сидит напротив, уложив мясистый подбородок на кулачки, уперев локти в стол. Наверное после разгрома на Рамире, когда он понял, что все можно потерять, он стал так ценить сытое тепло и уют дома, согласился на то, чтоб рядом была некрасивая женщина, чтобы грела и готовила, чтоб не бросила, чтоб смотрела вот так в рот и во всем слушалась. Видимо, тогда он понял, что ему нужна жена и именно в том смысле, в каком это слово придумали в патриархальной древности мужицкие философы и святые отцы. И каждая перестрелка, каждая мимо пролетевшая пуля укрепляла в нем уверенность, что так правильно и надо гнать от себя идиотские мысли о стервах-красавицах, а надо чтоб кто-то ждал дома с блинами и медом.

Отвлек Одноглазый в скайпе — старик морщил лоб и тер кулаком по столу:

— Тебе надо меньше бычить с медведями, не рычи на них, надо как-то мириться.

— А как же фермы на Бараньей речке?

— Уступи.

— Пацаны не поймут!

— Я пойму. Нам с медведями еще может быть в одном окопе стоять.

Легко сказать, думал, закрыв скайп Гром, эти мохнорылые бородачи ничего кроме артиллерии не понимают, с ними только силой и можно. «Баранья речка моя, я ее своей бригадой брал, Одноглазый тут не указ. Хотят — пусть возьмут, я им выдам кровавый подарок». Акула, вот была с ним согласна, что нехрен уступать мудакам.

Вызвал Кабана — здорового и энергичного колобка с большим щекастым лицом и крепкими торчащими ушами — усадил напротив себя за стол, кивнув на блины:

— Готовь 20 парней со своего спецназа по злее, но смышленых. Будем брать объект на Флорине, на 5-й Z Аполлона. Отправка несколькими группами. Часть с оружием и спецтехникой арендованным бортом сядет на ничейной территории Семистепья. Часть коммерческими бортами через космодромы Пилинии. Будут нужны легенды и паспорта, пилинские и рустамские. По два комплекта каждому, на туда и обратно. Из железа надо пистолет-пулеметы, один граник, снайперки, гранаты, пулеметы. Сбор всех групп в Семистепье, километрах в трехстах на северо-восток от Тепломорска. Найми там вертушку без палева, — Гром смотрел, как счастливый Кабан жует блин и ковыряет ложечкой мед, — охрана там не сильная, но райончик, сам понимаешь, так себе. Уйти будет сложней, чем взять. Так что по лучше подготовь отход, чтоб без следов, с обманками. Объект принадлежит генералу Уоллосу, он плохой противник, лучше чтоб он про нас не вчухал.

Кабан пошел готовить зондер-команду. Акула взялась мыть посуду. Гром лег спать.

Решил высаживаться с группой в Семистепье, Кабан шел с теми, что садились в Пилинии. Прямой перелет до Аполлона занял бы две недели, но сделали зигзаг до Альфы Сфинкса, чтоб лететь к 5-й уже с рустамскими паспортами и на машине, взятой в аренду у местной шеринг-конторы. В салоне сверхмалого тридцатиметрового «бычка» группа из двадцати человек теснилась лежа вповалку на полу, подпихнув свои мешки вместо подушек. В хвосте салона выстроили пирамиду из ящиков с оружием, патронами и взрывчаткой.

Лежа вместе со всеми, закинув ногу на ногу, сбросив сапоги и носки, шевеля пальцами, глядя в серый потолок, Гром опять видел тот дым, который накрывал его тогда, 10 лет назад на Рамире после укола обезболивателя.

— Где я? Кто вы? — спросил он у носатых, когда пришел в себя в постели в каком-то, походу, рамирском деревенском доме.

— Мы тигры с Серых Камней, с Приморья Беты Близнецов. Охраняли твоих партнеров-спонсоров. На тебя заказ пришел. Одноглазый, Предводитель волков из Грозного Леса, сказал тебя привезти ему живым.

— Я вроде не соглашался.

— А ты погиб, по крайней мере погиб бы, если б не мы. Так что твое мнение не в счет. И ты, кстати, погиб для всех. Мы твои кровавые шмотки там оставили. Уоллос нашел, очень радовался. Нет больше Тора. И Республики твоей больше нет.

— Что с остальными?

— Пока ты готовился сражение давать, тебе миротворцы в штаб дрон с бомбой загнали. Всех порвало на мясо. Тебе свезло, ты вовремя поссать вышел. Правда обожгло, порезало кафелем и бачком поломало ребра. Но будешь жить. Фельдшер местный обещал. А Одноглазый тебя долатает, будешь как новенький.

— Я обязан сдохнуть, я клялся умереть за Республику.

— Хочешь, считай себя спасенным, а хочешь — плененным, но в Грозный Лес ты попадешь живым. Мы тебе сглупить не дадим.

Боль иногда накатывала волнами, вышибая искры из глаз. Когда боль отходила, жгли отчаяние, обида и позор. В памяти плыли лица товарищей, солдат и крестьян, поверивших ему и его анархическому интернету. Зря поверили. Нарисовалась Маат — ее он, наверное, не увидит больше никогда. Погибшие друзья-однокашники Вагнер и Волос, которых даже не успел оплакать, так был занят своей Республикой и войной.

Везли еще несколько дней на машине, потом долго, с посадками-дозаправками тряслись на вертолете. Наконец, приподнявшись на локте, Тор увидел в иллюминаторе теплое синее море и белые облака. В Пилинии, на какой-то ферме среди джунглей пересели на звездолетик вроде того что сейчас везет его в Семистепье. Похожие на бандитов парни на ферме снабдили их лекарствами. Один из тигров, по прозвищу Шерсть, в салоне звездолета смастерил раненому капельницу, сидел рядом, хлопая Тора по плечу:

— Ээ, дорогой, хватит ныть. Тебе 24 года? Вся жизнь впереди. Один битый сотни небитых стоит. Главное, не сломайся. Еще победишь, успеешь. Построишь еще себе Республику, лучше прежней. Да и Одноглазый нормальный волк, ты ему для чего-то хорошего нужен. Говорит, что ты «золотой парень», очень полезный.

Тор смотрел в панель окна на черный провал безучастного циничного космоса, на холодные безразличные глаза звезд, чувствовал рядом единственную живую тварь на миллионы безжизненных километров вокруг, слышал участливый голос тигра и тепло его руки, радовался его наивным но добрым словам, возможно искренним. Хотел поверить, что у него есть там впереди среди бандитов на Близнецах будущее.

5-я Z Аполлона разлилась на весь экран монитора багровым морем сиявшей огнем атмосферы — переливаясь десятками оттенков красного, полосами посветлее к полюсам и кровавыми мазками ближе к экватору. «Бычок» мелко затрясло, за окнами пошла черная копоть от обшивки, волки, сидевшие кучей в тесном салоне, прислонились спинами и затылками к стенам, ловя дрожь корабля, запрокинув лица к потолку, вылупив глаза в пластины обшивки. Тор смотрел то на вздрагивавшие щеки товарищей, то в окно — на показавшиеся из-под бордовых облаков бескрайние и ровные зеленые просторы Семи Степей.

Тряска убавилась, пилот вышел на эшелон 5 тысяч км и порулил плавной дугой в сторону начинавшихся тропических лесов на юге. Полыхнув под себя посадочным движком, прожарив опушку, плотно заросшую буйной мелкой травой, кораблик цепанул рыхлый влажный грунт опорами, плавно выровнялся и затих, медленно остывая, пока бойцы Грома готовились на выход.

Открыли дверь, сбросив трап, вдохнув пряный запах джунглей, спрыгнули на пепел сожженной травы. Взялись за топоры и пилы, решительно двинув к ближайшим деревьям — сооружать маскировку для «Бычка» и временный лагерь. Технарь ловко полез по стволу какой-то высоченной пальмы — забрасывать свои антенны связи и соображать глушилки защиты от радаров и прочего наблюдения и прослушки.

Ночь спали под чей-то заунывный вой из леса, улюлюканье из неба, кваканье с болота и шорох из земли — чего тут только не жило в этом лесу. И в основном, как каком-нибудь мегаполисе-курорте, местные предпочитали ночную бесноватую и неспокойную жизнь, полную оргастических истошных и ритмичных аханий, сладострастных рыков и предсмертных воплей.

К утру прилетел на тяжелом транспортном вертолете Кабан со своими. Выкатил с аппарели два небольших грузовика, вывел тщедушного и нервного парня с мешком на голове, выгрузил оружие и боеприпасы. Понимая, что, попортив дворец Уоллосу, следы отхода все равно придется прятать по полной, Кабан в Пилинии не мудрствовал — оружие купил, а грузовики и вертолет просто угнал, выломав маячки обнаружения и разбив всю аппаратуру, которая могла быть подключена к интернету. Найдут, конечно, но не скоро, к тому времени бывшие хозяева будут уже наименьшей проблемой.

Отошли вглубь пальмовых зарослей втроем — Гром, Кабан и чувак с мешком на голове. Парень — папарацци, был месяц назад в нужном дворце на Лазурном мысу Флорины на какой-то мегавечерине. По знакомству пилинцы подсказали Кабану адресок гламурного любителя фотографии, пацану пообещали заказик аш на сотку золотых, заманили с нотиком на вертолет, где оглушили, связали и привезли сюда на границу Флорины и Семистепья.

Фотограф выдал теперь этим двоим все свои хранившиеся на облачном сервере полтыщи сделанных на вечерухе фоток. По фото и по рассказам папарацци составляли детальный план дворца. Парень старался и вспоминал все до мелочей, стремясь ни в чем не ошибиться — Кабан обещал потом пристрелить, если что-то окажется не точно.

На схему ложились комнаты, двери и коридоры с расстояниями в шагах и указанием материала обивки, стен, потолка и пола, кабели и трубы, розетки и провода, вентиляционные и канализационные сообщения, электроподстанция, узел связи, пути подхода, ворота, будка охраны — короче все. Где фотохудожник не мог знать или понимать — додумывали сами по вторичным признакам. В какую комнату не пускала охрана, где было заперто, куда лазил работник в форме инженера…

Закончив допрос Гром отправил Кабана с получившимся планом к айтишнику, сам остался вдвоем с папарацци. Смотрел ему большие серые глаза, в загорелое пилинское лицо на тонкой шее. Резко и неожиданно полоснул по этой шее длинным ножом, не дав крикнуть, почувствовать боль или даже испугаться. Поволок нетяжелое тело дальше в гущу лиан, привязал большой камень и свалил в трясину. Чтоб не узнали даже свои волки.

Заботиться о своих бойцах — очень широкое понятие, это Гром уяснил уже давно. Надо не только думать о том, чтоб были сыты и довольны, не филонили меры безопасности и тренировки. Не только планировать все операции так, чтоб минимизировать потери. И не только следить за боевым духом, чтоб не выветрилась вдруг волчьи ярость и бесстрашие.

Надо еще и заботиться о чести своих волков. Они должны быть уверены, что они благородные разбойники, не измазанные никаким дерьмом, ничем неправильным или двусмысленным. Одно дело завалить кого-то в бою или наказать какого злыдня или жлоба… Другое дело вот так ни за что ни про что прирезать фотографа, парня явно не избалованного и простого, трудягу да бродягу.

Оставить его живым, значит сунуть прямо в руку Уоллосу свой волчий хвост, погубить себя и своих бойцов. Поручить кому из своих убрать его и спрятать тело — значит обречь на вредные потом раздумья, сомненья и воспоминанья. Тор, конечно, не верил во всю эту волчью чушь про Звезды и Звездный Закон. Но учитывал, поэтому сидел сейчас один на кочке у самой трясины, глядя на бульки и мутные разводы тины там, куда погрузился папарацци. Чистил большими листами каких-то экзотических лопухов нож и прикидывал, какое по счету за ним уже дерьмо. Думал, как так вышло, что романтик, музыкант, студент провинциального педулища, с полной башкой светлых идеалов, теперь взял и зарезал невинного парня-фотографа. И не за ради торжества Революции, Правды или Красоты, не для победы в какой большой войне Добра со Злом. А как неудобного свидетеля в рамках исполнения коммерческого заказика от Galaxy, за 5 тыщ.

Вспоминал, на фотках папарацци красовалась Маат — такая холеная, такая роскошная и такая ему уже не близкая и не нужная…