Страх

Книга Волоса. Глава 2. Черно-Белый Город

Викинг и Десант все горячей рядили про штурм Врат, их жесты и слова ускорялись, по лицам пробегали странные блики, из глаз летели искры, от фигур пошло стремное свечение. В этом ночном городе, казалось, нет другого света, кроме мутного и приглушенного серого — лившегося откуда-то сверху ровно и экономно, как от монитора нотбука с поставленной на режим энергосбережения батареей. Но вот, выяснилось, что эти двое могли светить, как фонари. Правда оба будущих штурмовика постепенно расплывались и исчезали, по крайней мере из моего восприятия. Я уже не мог разобрать ни слова — так быстро они говорили и думали, и не мог разобрать их лиц, скрытых пеленой светлого тумана

Десант с тревогой пару раз глянул на меня:

— Не залипай, братиша! Ты че на ступор-то падаешь? Э? Ты с нами?

— Отвянь от него, — Суровый воин северных морей посмотрел на меня внимательно, как на далекий на горизонте берег, — расходятся пути, он должен еще остаться здесь. Давай, Джедай, вспоминай свое, думай. А нам пора.

Собутыльники мои ускорились до состояния светящихся гомонящих вихрей и эдакими двумя небольшими торнадиками вытянулись от мокрого асфальта Набережной к темно-серому небу, да так и всосались с концами в этот мутный небосвод.

Я, как всегда, остался один, ковырял пластиковой ненадежной вилкой оставшийся тушняк, примерялся глазами к бутылке. Смотрел на металл темного пруда, думал, что, конечно, знал я всегда, просто не хотел с этим соглашаться — Она нарисованная. Просто картинка на стене. Придуманный хранителями, точно списанный с моих грез образ, ловушка, предназначенная чтобы не дать мне пройти в дверь. Что-то вроде гондона, в котором как сперматозоиды угроблены все мои годы и жизни, мечты и силы.

Хорошо, что в этом городе не существовала тоска. Тут в любой даже самой тонко чувствующей натуре укоренялось рациональное отношение ко всему, даже к таким вот открытиям. Дожрав тушняк и хлеб, я брел с бутылкой в руке, курил и наслаждался слегка прохладным тихим ветром от пруда, шел в сторону серых стен девятиэтажек. Не в том беда, что она нарисованная. По большому счету, вся эта реальность нарисованная. Вопрос то в том — а хочу ли я на самом деле эту реальность покидать. Мне-то надо в эти Врата? В смысле именно в эти.

Приятно гордиться, что я уже столько раз проходил через самые разные двери, преодолевал такие же нарисованные страхи. Вспоминал стылый холод в спине и затылке, тяжесть в голове, темень в глазах и дрожь в ногах — я перешагивал через это. А перешагнуть через ресепшен с Черной красавицей не могу. И не хочу даже. Мне не надо в дверь. Я хочу остаться на этом ресепшене насовсем. То есть весь мой спор с хранителями не об освобождении меня из их тюрьмы, а об условиях содержания?

Бросаете в карцер — и вот я ломанулся на прорыв и на волю. А если подгоните в камеру нормальный хавчик и клевую девочку, то я не против такой неволи? Типа назло бабушке морозим уши, пока не купит мне ту шапку, которая мне нравится. Не ту, что по Сеньке, а ту, что по мне.

Да и вообще. Ведь не меня же хранители везли на тюрьму. Они обычно приходили ко мне сами и строили тюрьму вокруг меня — там, где меня находили. И вот, увидев вокруг заборы и решетки, вышки и вертухаев, я шел на прорыв, к Вратам и за Грань. А если бы меня не трогали, я так бы и сидел все жизни на одном месте и никуда бы не шел. За чем?

Вопрос «За чем» заклинило, поставив на паузу. Не понятно за чем было меня куда-то гнать таким дорогим способом, не понятно за чем мне было куда-то бежать из этих тюрем и за чем мне надо было дойти в итоге до этого ресепшена. Я поднимался в гору, увидев впереди знакомый памятник на площади между панельными многоэтажками. Там, где я встретил когда-то Женщину В Черном Пальто. Шел туда, продолжая думать — Меня бесит, что этот мир нарисован? Или просто картинка не нравится? Но как можно хотя бы мечтать когда-то быть вместе с Любимой, если уже знаешь, что она нарисованная на стене обманка? Или я как-то смогу настроиться и с этим сжиться? Или идти во Врата для меня уже неизбежно и я своими рассуждениями просто трачу время? И что еще там за Вратами нарисовано не известно.

Вот ведь, сколько народу уже отправил за Грань… А оказывается, что сам-то я за Гранью не был. Все прошлые двери были, видимо, тренировочные. Эти Врата — мои. Они для меня. Настоящие. И вот, мне кажется, что, если бы было можно остаться, то почему бы и нет. А значит, у меня с Вседержителем и его вертухаями не война, а торг, и я готов сотрудничать с администрацией? Или, если я уже в курсе обмана, то все-таки война?

— Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной, — тихо напевая подошла Женщина В Черном Пальто с высоким черным догом, — что, Джедай, о чем думаешь?

— Это все вокруг нарисованное…

— Глупости, — Женщина смотрела на меня, грустно улыбаясь, — это у вас там наверху есть что-то нарисованное. А здесь только твои воспоминания о когда-то увиденных картинках. Так-то тут вообще ничего нет. Тьма.

— А ты — нарисованная?

— Меня нет. Я Пустота. Я и есть эта Тьма. Я Женщина.

— Пи…дец, — я обреченно уставился на бронзовый профиль памятника с лысым черепом и узкой бородкой, — Прости…

— Это как посмотреть. В принципе в Пустоте есть все и одновременно ничего нет. Мой мир и беден и богат. Как смотреть, — Дог уселся рядом с нами, Она смотрела на меня ласково и смеялась уголками губ, — Если ты просто зритель, то ты видишь или ничего или чужие картинки. Если ты художник, если у тебя есть идеи и образы, то ты видишь тут краски, холсты и кисти. Рисуешь. Потом видишь свои картинки. Объекты во Тьме рождаются когда на них падает свет. Нигде кроме, как во Тьме и Пустоте они родиться не могут. Никак иначе, кроме от попадания света они тоже родиться не могут. И свет может прийти только от тебя. Только ты сам можешь посветить в свою Тьму.

— А ты?

— Я Женщина. Я пустая без света творца. Будет Свет, нарожаю хоть целый мир. А Свет без меня — безрукий и безногий художник, без кистей и красок. Чтоб что-то выросло, надо чтоб зерно упало на землю. Чтоб свет лег на листья. Без этого соединения не будет ни цветочков, ни ягодок.

Женщина трогала меня за руку и смеялась:

— Столько эпох ты бродишь по миру, и я должна тебе это объяснять? Ладно, на Хомланде вас не этому учат. Но природоведение у тебя в школе было? Хватит на чужие картинки кончать. Свою Пустоту оплодотворяй, свои картинки рисуй. Конечно, не факт, что ты хороший художник, не обязательно красиво получится. От тебя зависит. Я только качество красок могу гарантировать. И то, если ты еще пока учишься, то дам только набор гуаши для начинающих. Потом видно будет. Могу пластелинчик выдать или конструктор. Смотря, что тебе ближе.

— Детский сад, штаны на лямках, — я гладил собаку, горько усмехаясь, ясно чувствовал в себе волну гнева и неприязни, как будто ко мне возвращалась жизнь, — я джедай, а не художник.

— Ломать не строить, боец не творец. Так и будешь критические комменты лепить в фейсбуке под чужими постами, — Женщина смотрела вдаль, куда уходили темные дворы, — Тоже дело. В конце концов с Грогом у тебя хорошо получилось. Такие тоже нужны. Ластики вы мои милые, без вас давно бы все загадили вокруг горе-рисовальщики. Все эти хранители традиций, подражатели великим предкам и заслуженным авторитетам. Клонов своих одинаковых лепят век за веком. Нудные эти гроги. И тупые. А Красота же в разнообразии. И в Свободе. Молодец, кстати, что тех пятерых киношников на Грань вывел. Волос и Лилит интересное кино готовят. Маат и Тор еще покажут себя, уверена. Ну а Вагнер вообще красавец, очень мне понравился.

— Я в Вагнера тоже с самого начала верил. Видел, что он раньше их всех сверкнет, — к нам подошел давешний белобрысый приятель Женщины в Черном Пальто, — Мужество в нем есть. Много.

Я вглядывался в светловолосого собеседника, силясь вспомнить, на кого он похож:

— Радость, ты?

— Кому Радость, кому как, — товарищ мой давний пожал мне руку и обнял, — А ты все самокопаешься? Над ошибками работаешь?

— Да вот, братан, запутался, что считать мужеством. Для Вагнера все понятно было — тут Правда, а тут вранье. А мне как быть? Остаться верным Любви, не смотря на все недостатки избранницы, или идти по Предназначенному Пути, хоть и не известно, кто, по какому праву и зачем мне его предназначил? Или, как советует Хозяйка, стать художником, правда без навыков и собственных идей? Ни один из вариантов, честно, не влечет. Вот вишу тут пока в пустоте.

— Интересно даже узнать, Светоносец, что ты считаешь мужеством? — Женщина в Черном поправила свои волосы, устремив пристальный взгляд на белобрысого, — Любовь или Долг?

— Идти своим Путем не смотря на трудности, терпеливо преодолевать препятствия, проявлять мудрость, принимать этот мир и любить его.

— Терпение, мудрость, принятие… Какая-то женственность получается, — я задумчиво смотрел на памятник Великому Бунтовщику, бородатому вождю униженных и оскорбленных, молчаливому участнику нашего разговора, — ты часом, Радость, не разбился ли о стихию Земли? Не утонул во Тьме, когда тебя по Оси G сместили?

— Чувак, ты Древо видел? Хотя бы в учебнике природоведения? Корни во тьме земли, ветви на Свету, — Радость смотрел на меня в недоумении, — ты как прошел через все, что прошел? На одном драйве что-ли? Добро и Зло, Тьму и Свет что-ли разделяешь? Они одно целое. Одно Древо. Без одного нет другого. Свет освещает Тьму, Будущее растет из Прошлого, Идея рождается из Опыта, Смелость из Страха.

— Кстати про Страх. Ты Лилит давно видел? — Женщина в Черном хитро улыбалась, глядя на нас, как на любимый телесериал, не хватало только попкорна, — Ты уверен, что в тебе Смелости хватит посветить ей?

— Время покажет, Хозяйка, — Радость щурился и кривил губы, примиряясь с чем-то неизбежным. Я найду в себе Смелости светить туда. А хватит ли моего Света, или нет… Я шагну на этот Путь. Это и есть Мужество.

— Будь, что будет — это не мужество, — Женщина грустно и тихо говорила словно сама с собой, — Это опять ваше джедайское раздолбайство. Самопожертвование и инфантилизм. Ваше геройство — безответственность. Типа ваше дело шагнуть в бой, а какие-то добрые боги обязаны будут вам там помогать, спасать, подсказывать правильные решения. За разом раз от вас героев одно и тоже. Вас придурков побьют опять как мальчишек… Вас потом заново рожать-растить. Вы представляете сколько уже должны за все неудачные попытки? Привыкли к сохраняшкам и перезагрузкам. В этот раз все будет с одной попытки, ребята. Не получится если что переиграть. У вас должно получиться. Это будет не игра. Экзамен. Последний. Без пересдачи. Или победите или туши Свет. Срок пришел.

Хозяйка отошла от нас присела у памятника, поправив у подножия горевшие огнем алые гвоздички, потрепала за гриву своего пса. Обернулась к нам:

— Я Женщина. Мне лучше вас знать, что такое мужество. Это Ответственность. Вы должны ясно видеть Цель. Знать, что это точно ваша цель. Не обманная, настоящая. Ясно видеть мир и принимать его таким, каков он есть. Не тормозить, что нравится, что нет. А значит непредвзято, объективно, точно… правильно, короче, брать из этого мира те силы и инструменты, которые дадут вам гарантированное, стопроцентное достижение цели. Победить, добиться цели, отстоять свой мир — вот какое мужество от вас надо мне, женщине. Надо для победы терпеть — значит терпеть. Надо прятаться — значит прятаться. Бить — значит бить. Что потребуется — то и делайте. Мне достало еще с яслей, что вы такие гордые и стойкие, что кашу не едите, а потом вам углеводы надо в тело как-то наколдовывать, чтоб росли нормально. В этот раз, если для победы будет надо — ешьте манку хоть прямо из холодильника.

Женщина положила ладони нам на плечи, говорила проникновенно, с тревогой в голосе и как будто с последней надеждой:

— Мальчики мои милые, вам там никто не поможет. И я не помогу. В этот раз сами. Проиграете — погибнете, меня погубите. Весь мир угробите. Хватит геройствовать. Станьте уже мужчинами. Сделайте все как надо, до конца.

Радость обнял ее, поцеловал в щечку, отошел от нас на пару шагов. Помолчал лицом к серым панельным стенам. Скорбно усмехнулся:

— В этот раз, действительно, все будет всерьез. И это значит, что не все будет зависеть от нас. Это не только наш экзамен. И только моего Света не хватит. Одной моей Воли будет не достаточно. Тут будет нужен Огонь многих сердец. И не мне, Хозяйка, решать за всех. Я выберу Волю. А что выберут другие — на что у них хватит Воли… Этого никто не знает. На то и экзамен. Так что без гарантий, прости. Просто верь в нас.

Женщина глубоко дышала ночным сырым ветром и молчала. Радость повернулся ко мне:

— Я все для себя решил. Я пойду до конца. А ты? В деле?

— Прости, друг, еще не решил, — я трогал своей пятерней плечо бронзового Мятежника, смотрел, как бегает по площади большая Черная Собака, — мне еще что-то надо вспоминать. Без чего-то еще из памяти мне нет смысла ввязываться в это ваше дело. Видишь — само вырвалось «ваше». Я еще не понял, что тут мое. Буду стараться все вспомнить до начала экзамена. Иначе не сдам. Тут с билетиком не повезет. Спросят именно то, что не понял.

Собака залаяла — посреди площади из ниоткуда нарисовались двое в грязных мабутах и стоптанных донельзя пыльных берцах. Ошарашенно озирались, присев на колено, зацепились взглядами на нас:

— Фига, блин, — джедаи! — проговорил первый из них, с серым лицом.

— И вам привет, солдатики! — я ответил, разглядывая эту парочку, — что, страшно?

— Есть децл, — ответил второй, простуженный,

— Где мы? Что с нами?

— Вы здесь будете долго и качественно отдыхать.

— Темновато тут, — был недоволен и недоверчив серолицый.

— Я и не сказал, что будет весело. Что, подстрелили?

— Накрыли чем-то. Бахнуло круто и ярко. Охнуть не успели.

— За что подставлялись-то? Выясняли, кто круче?

— За деньги, чувак, за красивую жизнь.

Хозяйка насупилась:

— Очередные. Скучно им было там. Видишь ли красок мало. Ярче бы…

— А ты сама туда сходи, посмотри, повеселись, — заступился я за пацанов, — Тоска смертная, бабы толстые, воли нет, дороги все закольцованные.

— Ужас, Хозяйка, — вторил простуженный, — скука жесть. Такое ощущение, как будто твою жизнь стырили. Время не идет. То есть часики тик-так, жизнь уходит, здоровье скачивается, старость по плану… А жизнь так и не началась, событий нет. Все сумерки без рассвета. Вот и надумали бабла срубить, вдруг тогда вштырит.

— Не нравится кино от Вседержителя, рисуйте свое. Пулемет не поможет.

— Да что там нарисуешь, — встрял Радость, — ты тут краски типа выдаешь наверх… Они людям не попадают. Вседержитель распределяет, в основном себе. Все яркое запрещено.

— Например? Чего тебе яркого не хватает?

— Добро и зло, например. Что ты нарисуешь без них? А он с распятым фокусом своим мой дар познания добра и зла аннулировал. Люди выбрали мое яблоко, а он их выбор отменил, выкупил. Вот такие теперь деревца — кому вершки, кому корешки…

— Вы о чем вобще? — Серолиций был точь в точь, как расстроенный медведь с корешками из детской книжки, — Нам не познания хотелось… Девчонок стройных и веселых, дальние края посмотреть, пожить в комфорте. Да мы обычные мужики.

— Это одно и тоже. С веселой девочкой, как раз и познаешь в момент про добро и зло, — Радость говорил уверенно, явно к кому-то прицениваясь в мыслях.

— Что там познаешь, они все нарисованные, — вытащил в свой черед из своих мыслей я.

— Я вам все сказала, ненарисованные вы мои, — Женщина В Черном подозвала к себе дога, — хотите вернуть свободу выбора, яркие краски и познание? Сотрите очередного грога. Победа Вседержителя не предопределена. От вас зависит. Это ваш Срок. Сотрите его. Или он вас самих сотрет. Тогда точно рассвет не увидите.

— А нам типа куда? — в тоске задался вопросом Простуженный.

— Мы тоже нарисованные? — я обернулся к Хозяйке, — Кто нас так? Неужели постараться было некогда?

— Мне уже непонятно Бр, — Женщина В Черном смеялась, — может, тебе и правда в те Врата еще рано.

— Как ты такой на экзамен пойдешь? — Радость смотрел на меня и моргал, — тебе еще по деревьям лазать и лазать. Познавать и познавать. Вкушать и вкушать.

— А нам-то куда? — стонал уже от нашего мутного базара Серое Лицо.

— Спи ты нах… за…бал, — коснулся его плеча Радость.