Страх

Книга Радуги. Глава 7. Встреча на Набережной

Дэн дергал ногами, упирался локтями в бетон, тянулся лицом ко мне, лежа спиной на грязной плитке лестничной площадки. Стоптанный каблук его сапога колотился в стену, оставляя серые метины, кровь обильно сочилась из груди, капая на пыльный пол. Я правой рукой давил со всей силы скомканной курткой ему на рану, левой подхватывая его за плечи.

— Не уходи… пожалуйста, не уходи, — глухо с надрывом хрипел он, глядя сквозь меня, в серый потолок.

— Я здесь, я с тобой.

Бил в нос запах кислятины от его и моей хэбэшки, от нас всех здесь сбившихся, как затравленные звери в этой западне — немытых и небритых. Кислятиной пахло железо калашей и последних гранат. Кислятиной был пропитан сам воздух, с отдушками пыли, пороха, нечистот в забитом туалете прямо по коридору, запаха вскрытых банок с паштетами и тушенкой, сваленных на столе на этаже. Кисло несло аскорбином и всякой аптекой из угла холла, где обосновался со своими ранеными медик.

Медик подходил к нам пару минут назад, наврал громко, что все ОК, сейчас поможет, страдальчески посмотрел мне в глаза, кивнув, что «без вариантов», вколол Дэну в плечо через китель обезболиватель, усталыми шагами потерявшего все надежды пошел к себе в угол, сев там на пол между двумя подопечными лежачими, качественно перебинтованными — все что он мог для них сделать.

Дэн — парень неглупый, конечно, обо всем догадался. Прижался ко мне со всей силы и не отпускал, — Не уходи, ты мне нужен…

Мы вляпались по полной, наше восстание провалилось. Как обычно, за все доброе и светлое поднялись лучшие парни на районе… И план был не плох. Мы поднимаемся первыми, Спасаем от ареста мятежных судей, отказавшихся выносить незаконные приговоры, закрепляемся в здании Дворца Правосудия и близлежащих домах. Когда на нас нападает гвардия тирана-узурпатора, наше дело отбить пару первых атак, продержаться часа два. Потом армия встанет на сторону народа и закона и придет нас спасти. Мы отбивались от гвардии сегодня весь день, но армия решила остаться в нейтралитете.

В разных частях Дворца уже хозяйничал гвардейский спецназ, — вошел через подвалы и окна. Мелкие группы наших торчали разрозненно на разных этажах. Нас тут оказалось полсотни, успели отстроиться со всех сторон баррикадами из мебели, обтянуться растяжками, выставиться постами. Пару раз «эти» совались к нам. Решительные крики наших «Стой, иди назад, брошу гранату!» их остановили. У нас тут в основном были ребята, прошедшие через разные горячие точки, таких чувствуешь за версту, и не хочешь связываться. Гвардейцы обложили нас по всем правилам, но на штурм не лезли. Снаружи только в наш угол стали почаще долбить пулеметы и снайпера.

Дэн — коп, случайно в общем-то к нам прибившийся, охранял судей по особо важным делам, соответственно без военного опыта. Хотя проявил героизм и мужество, когда-то в уличной перестрелке с бандитами, за это его и «повысили» тогда до судейской охраны. Присоединился к нам по идейным соображениям.

В последние дни мы с ним скорешились — много о чем с ним было можно поболтать. Восстание, конечно, должно быть стремительным, но в нашем скорбном случае мы все время должны были чего-то ждать, инициатива была у судей, политиков, потом ждали вояк. Промедление — смерть восстания, и наша смерть. Но все эти часы ожидания нас подружили с Дэном. Он на самом деле многое повидал, наслышал, много читал и думал. При этом не закрылся, как многие молчки из наших, кто видел смерть, и не научился врать-стелить пустыми политкорректными фразами ниочем, с Дэном было интересно поспорить. Он говорил мне что в той уличной перестрелке все выстрелы сделал мимо, никого не убил, но победил, защитил потенциальных жертв нападения, обеспечил спецназу возможность ареста преступников. Все мечтал, что вот такой же фокус можно провернуть и в масштабе страны. Выиграть на выдержке, волевых и на силе правды. И без крови. Верил он, в общем, в светлые стороны человечества. Мне даже нравилось думать, что если мы победим, то вот такие парни и будут рулить тут в полиции, да и везде. Вчера вечером, пока «все готовилось», мы сидели на балконе, глядя с высоты на величественный лик мегаполиса, тонувшего в багровом закате, пили чай с тортом, обнимались и тихо смеялись, нам было тепло, что мы вместе. Мы были рады, что пойдем в бой плечом к плечу…

Вроде мы правильно шли по лестнице. В присяди, ниже окон, по лестничной клетке — броском. Я уже проскочил, прижавшись спиной к серой стене, положив автомат на колени, смотрел, как кинулся вперед Дэн. Звякнуло над нами стекло в окне, брызнув горсткой мелких, как песок осколков. Дэн на лету повернулся всем телом и повалился на ступеньки, застряв ногами в узорах перил, вцепившись руками в грудь. Я подтащил его к себе ближе, чтоб не светился в окне, оторвал его ладонь, глянув, что там. Хана.

Нас в Академии учили, как провожать на тот свет. Одна из обязанностей джедая — помочь бойцу встретить этот миг, не уронить себя со страху, уйти гордо и с достоинством. Без разницы куда и к кому он идет, в какие миры — пусть войдет, как воин. Прощение ли там его ждет, слава ли, или кары и муки, пусть ему там будет уважение.

Но в тот раз все было не так. Дэна мелко колотило у меня на коленках, обезболиватель был у медика так себе. Он хрипел, вцепился рукой мне в плечо, тянул к себе, просил не уходить, говорил, что я ему нужен. А я как будто забыл слова, давил ему чвокавшей потемневшей курткой в грудь, у меня все сжалось внутри, окаменело, челюсти стиснулись, голову будто вставили тиски. Я, вытаращив глаза, смотрел, как уходит из парня жизнь, как кривит он губы, как возит окровавленной ладошкой по ступенькам, оставляя грязные линии на сером бетоне. Во мне что-то сломалось, я зарыдал, чувствуя себя беспомощным и обреченным, как в детстве. Когда тонешь в неизбежной и непоправимой нелюбви, в темном несчастье. Взял его за руку, она отозвалась горячим теплом, она была родная, пела мне на каком-то языке, который знали только мы двое. Казалось, мы знакомы с рожденья, знаем друг про друга все. Он мог бы мне быть братом, в те секунды казалось, так оно и было. Словно мы вместе ходили в школу, прятали дневники с двойками, вместе ели торт на дни рождения, вместе мечтали. У меня не было настоящего брата — друга. И вот я встретил его здесь на этой лестнице, он был в моей жизни несколько дней, теперь уходит навсегда.

Сука, почему⁉ Я комкал куртку у него на груди, чувствуя вязкую теплую кровь, слышал сладкий запах крови и кислый — всего остального вокруг. Ведь, мы же могли уйти вместе. Восстание, конечно, провалено, но джедая так просто не возьмешь. И я уже знал в тот момент, как я через пару часов выйду из здания и выведу с собой тех, кто рядом. Да, будет не славно, придется врать и прятаться, а потом разбежаться в разные стороны, до конца дней помнить, как нас здесь победили. Но мы все выживем. Почему именно он не пойдет с нами⁉ Почему, сука, именно Дэн останется здесь в этой кислятине⁈

Я трясся и ревел, слезы лились по грязному лицу, было страшно и стыдно, что именно ему я не в состоянии сказать сейчас на ухо правильные слова, помочь и ободрить. Он глядя на меня тоже рыдал. Мы оба сейчас были перед ликом Смерти не бойцами, а сопливыми несчастными мальчишками. В отчаянии, вдруг потеряв где-то какие-то контакты нейронов, связывавших меня с академическими джедайскими премудростями и символами, я не знал где искать помощи и сил. Дэн судорожно и резко вдохнул, рывком прижал меня к себе, тонким через слезы голосом, сказал «Ты молодец, ты справишься». Я обнял его, вцепившись пальцами ему в спину, прижал его лицо себе к груди, уткнулся мокрыми глазами ему в черные потные волосы. Женщина в длинном черном пальто стояла в свете фонаря на площади вечернего города и смотрела на нас — двух зареванных дошколят в одинаковых джинсах и куртках. Мы бежали к ней, ухватились за подол пальто и плакали в сухой ворсистый кашемир. Побили вас, мои милые мальчики? — Она гладила наши стриженые затылки и грустно улыбалась. Нежно взяла его на руки, прижала к груди, печально и ласково посмотрела ему в лицо, что-то шепнула и поцеловала, он перестал плакать и улыбнулся. Я продолжал выть и заливать ей слезами пальто, почувствовал, как резко дунул теплый ночной ветер, обдав нас мелким дождем. Дэн на лестнице, ткнул со всей силы мне носом в грудь и затих, я подняв голову, увидел серый потолок и игравшие в пыли рыжие и желтые лучи света из окна. Вокруг был ненавидящий нас город, стрелявший по нам со всех сторон из пушек и пулеметов. По радио вещала-скрипела какая-то известная артистка, от лица интеллигенции требовавшая додавить нас, гадов, всех до последнего гаденыша. Серый бетон давил больно в локоть. Только эти радужные лучики в облаках пыли были добрыми. Только обмякший Дэн у меня на коленях был теплый и родной. Я прислонился головой к стене, трогал пальцами его волосы и щеки, смотрел в разноцветные лучи и плакал.

Вспоминая все это неожиданно четко и в деталях, я шел в темноте в ту сторону, где мерцал какой-то свет, пока не вышел вдруг туда, где почувствовал ногами твердый грунт. Тьма теперь лежала позади меня, как ночной пруд, непроглядной массой неподвижной черноты. А я стоял на берегу этого пруда — на серых плитках ухоженной ночной набережной с тусклыми фонарями и резными деревянными скамеечками.

Двое бухали в потемках у скамейки. Тот из них, что бородатый, похожий на викинга, уставился на меня, словно настраивая пьяные свои окуляры:

— Ты что-ли? — окликнул хриплым басом, неожиданно четким среди тишины, — Сработал меч?

Я начал узнавать его — один из тех бородачей, что дали мне меч. Давным давно. Тот самый клинок, которым я завалил потом Грога.

— Нормально все, свое дело сделал, — подошел я к скамейке, хлопнув старого вояку по плечу, — хороший меч, благодарен за подгон.

— Мы ему «Противника Бога» дали. Он очередного Вседержителя завалил, — Варяг довольно улыбаясь, пояснял про меня своему собутыльнику.

— А че тогда тут торчишь? Такое дело можно долго «там» праздновать, — поздоровался со мной за руку крепкий плечистый парень в тельняшке и голубом берете, — за что здесь оказался?

— Сам пришел. Достало все.

— Фига ты, чувак! — Десантник заглянул мне в глаза, проверяя не слетел ли я с катушек, — думаешь тут веселей?

— Наливай, — решил я свернуть тему, — сами то как?

— Как всегда. Тут все как всегда. Вспоминай, да думай, — Парень в тельнике сунул мне в руку пластиковый стаканчик, налил, махнул рукой на скамейку, где был нарезан черный хлеб и вскрыта банка тушенки, — вид у тебя обиженный. Боевые не заплатили? Бывает…

— Он джедай, — Викинг опрокинул в глотку стакан, ковырнул пластиковой ложкой тушняк и отломил кусок хлеба, — они за мир во всем мире, не то что мы с тобой, солдатик. Ни трофеев ни боевых. Только чистая радость победы над злом.

— Хоть орден дали? — Тельник выпил и закурил, — Не, ну я видел таких. Которые от самой войны тащатся. Не за бабло а за адреналин, за честь и славу. Но они сюда особо не стремятся. Празднуют там у себя по полной, гордятся. Что не остался-то? Что-то с тобой не так.

— Да все не так, братишка, — я в три глотка выпил водку, занюхнул хлебом, — девчонки меня не любят. Достало там все. Не интересно. Дай сигарету.

— Ого… это надо выпить, — Тельник ржал-хохотал, наливая, — Вот горе-горе… Бабы суки!

— Да, боец, — смотрел на меня с изумлением суровый варяг, — не ждал такое от джедая услышать. Вы там все такие? Я слышал, конечно, что не от мира пацаны. Но как вы еще там сами не передохли от тоски? Девки их не любят. Они никого не любят, товарищ. А интересного ты чего такого там ждал? Думал, кино покажут? Может, и правильно ты тут оказался. Посиди, повспоминай, подумай.

— Чувак. Бабы — это, как камень, как земля. Она сама по себе никого и ничего любить не может. Может бояться только, обижаться и иногда очень четко мстить. Мы, мужики, мы все для нее инопланетяне, чужаки, захватчики. Мы десантники в очень глобальном смысле. Нас швыряет сюда неведомо какая тоже в общем-то недобрая тварь. И вот нам в отрыве от своих, полагаясь только на себя, как-то тут надо выжить, а хорошо бы еще и закрепиться на плацдарме, детишек настрогать, дом построить. И этот вот десант — это и есть любовь, которая в песнях красиво воспета и в книжках. Трахаем мы этот мир. Насилуем. Стараемся, конечно, красиво трахать. С цветочками, с прелюдиями, с нежными словами и подарками. Но чтоб быть добрым, надо быть сильным. А ты, похоже, слабак.

— Он Грога положил, — вступился Викинг, — под молнии бросался с мечом.

— Да я не в смысле обидеть. Джедай, я к тебе со всем уважением, без вопросов, — Тельник хлопал меня по плечу, — я подсказать просто хочу, помочь. Мы-то тут уже давно сидим, вспоминаем и думаем.

— Тебя твоя, что ли не любила?

— Говорила, что любила, а так, хз, что у нее на уме, — Десант курил одну за другой, прихлебывая водички из баклажки, — бабы слабые, им страшно жить. И если ты не самый страшный и опасный для нее, при этом защищаешь ее от других и опасных, от голода и от других страхов, то она согласна тебя терпеть. Вот и счастье. Вот ты и победил. А вы, джедаи — пилигримы гребаные, герои да раздолбаи. Какая от вас защита? Наломал дров и помчался на другой край света очередное зло забарывать. А ей ни баблосов с тебя ни пенсии. Такие как ты им только помеха. Шухер, нервы и никакой пользы. И интересного ничего в земле и в бабах тоже нет и не может быть. Интересны только поступки. И эти поступки могут быть только твои. Никто кроме нас — нас не развлечет. Никто не спляшет. Сам пляши. Усвоил?

— Про слабака недопонял, — протянул я ему пустой стакан. Странно тут работает водка. Не горячит. Не развозит. Наоборот, мысли четче, память ясней. Только клонит в сон и создает впечатление остановки времени — движения моих товарищей становились с каждым стаканом все плавнее и неспешнее.

— Ты если бы хотел счастья, ты бы остановился. Если дальше бежишь, значит со страху. Боишься, что не сможешь защитить, потеряешь. Боишься потерять. Поэтому тебе проще не связываться ни с кем. Это слабость твоя. То есть все мы все потеряем однажды. И это больно. Но мы перешагиваем этот страх и живем. А ты ссышься.

— Ты, джедай, если так ноет очко потерять, делай, как я, — длинно глотал воду Варяг, — в каждой гавани по бабе. Всех не потеряешь. Дорого, конечно, много надо добычи. Но ты же в походах не реже моего, просто трофеями не надо брезговать. Бабы — это же и есть материальный мир. Это мы как идеи носимся, как ветры. Я тоже могу в одной куртке пол жизни прожить, и жрать хлеб с водкой и ночевать в лодке под дождем. Но бабам трофеи нужны. Материальное к материальному. Ты ж бабами не брезгуешь? А они трофеи ого как любят. Одного без другого нет.

— Да я по одной сох, другой не надо…

— Кто такая, из каких?

— С ресепшена у Врат.

— Ты е…нутый, джедай. Точно. Они же нарисованные, — берсеркер качал головой, — причем специально для этого и нарисованные. Не дают тебе Врата пройти, отвлекают, морочат, чтоб застрял перед ними и в дверь не ступил. Она морок.

— Какие Врата? — оживился Десант, — Давно я ни в какие ворота не вламывался. Давай вместе, летун? Так-то ничего страшного. По большому счеты все девчонки — нарисованные. Это очень точный образ. И ведь все они на самом деле, что-то прячут всегда. От чего-то отвлекают, морочат.

— Не в курсе про вообще всех, — Варяг взялся вспоминать, — Но в тех Вратах рулит такой шеф охраны Фокус. Он играет светом на стене, рисует этих милочек так, что двери просто не видно. Это по надежней часовых. Если глобально, то видя их, цепляешься за материальное, хочешь их добиться, тащишь им подарки и трофеи, паришься и увязаешь в этом нарисованном материальном мире. Сам становишься картинкой на стене. Частью этой огромной голограммы, в которой нарисованы наши галактики.

— То есть, это типа РЭБа, обманки, — Тельник уселся на скамейке, взялся расставлять на асфальте бутылки и стаканы, набрасывать так схему обороны противника, — если там глазам нельзя верить, надо щупать на тепло или на металл… Двери-то железные?

— Да я там не был, да и никто из живущих в этом мире, дверей не видел.

— Дык, если не мы, то кто? Никто кроме нас, — Тельник в возбуждении хлебнул протяжно с горла и поморщился, — ты представляешь, бородатый, если там еще никто не был, сколько там всего? Не тронутая бухта! И все ждет нас! Стартуйте и будете первыми! Что там за Вратами? Хотя бы ориентировочно? Золото?

— Другой мир, — напрягся я. Вот уж не ожидал, что даже здесь наткнусь на чертей, возжелавших пройти за Грань. И придется помогать? Это же долг джедая, — Вообще другой мир. В каком-то смысле будущее. Как вы сейчас в прошлом, так за Вратами — будущее.

— Ништяк! — тер руки Десантник, — Пошли! Я понял, чувак, их фишка, что ты их боишься потерять. Девчонок этих, лавэхи, все материальное вобщем. Посылаем их нахер, и видим дверь. А там разберемся, прорвемся. Где мы там Победа! Кроме баб нарисованных есть там еще охрана?