Страх

Книга Лилит. Глава 5. Волчьи ворота для бритых

Вверху повис протяжный натужный свист, всегда вгонявший Штампа в дрожь. Упали вместе с буграми мордами в пыль, вжимаясь животами в острые камни, слушая и вздрагивая — два десятка хлопков пронеслись по лежавшей в ночной тьме долине. Волчьи минометчики решили побеспокоить мальца, чтоб не спали — и теперь Штамп сидя на корточках вдыхал запах кислятины и гари, свежерытой мокрой земли, ломаных веток. Дежурный доложил, что в отряде без потерь. За дорогой орала, стонала, рыдала и материлась пьяная пехота, у них с десяток убитых под полсотни раненых.

Штамп пошел к ним, спросить чего помочь, наткнулся в потемках на старшину пострадавшей группы — на грязном лице были размазаны сопли и слезы, неопрятный как обоссаный бушлат болтался на несчастном, без ремня, как бабский тулуп. Бухой командир, поскальзываясь и матерясь выл, что их опять суки подставили, предали… зря пацанов столько положили. Вонял в лицо Штампу перегаром, нестиранным кителем, потными волосами и страхом. В свете фонариков сидел орал держась за фонтанировавшую кровавыми брызгами ногу солдат. С ним рядом тупил, растерянно теребя аптечку фельдшер. Старшина пытался ухватить за плечо — Штамп брезгливо сторонился, зло глядя на неопрятное чмо. Хотел сказать ему, что это он сука обязан был заставить своих бойцов окопаться, что нех…й пить… Но беспонту с ним базарить. Если мужик приехал умирать, то умрет, ничего не поделаешь. На то волки и санитары леса. Парней жалко.

Все-таки люди не равны, — думал Штамп пробираясь тихо и без фонарика в свой штурмовой отряд, куда его в августе поставили смотрящим. Штурмовики и пехотинцы одинаково устали на марше, одинаково не спали и не ели. И те и другие на две трети состава — мобики, пригнанные на фронт полунасильно. И тех и других учили два месяца. Но штурмовики в оставшиеся на отдых пять часов готовы два часа окапываться, да еще час мыться бриться и стираться. А пехота тупо валится спать вповалку там, где кончился марш, успев, конечно, при этом надраться в хлам. И дело не в том, что Штамп своих заставил, а тот старшина нытик — нет. Вряд ли бы что изменилось, если бы их поменять местами. Скорее Штамп сам бы забухал, чем смог бы привести в чувство это опустившееся стадо. А начинается все с того, что человеку становится похрену на себя, на свой внешний вид, на свой запах — соглашается свалиться спать на грязной земле в нестиранной одежде. Ведь не Штамп же заставляет своих штурмовиков мыть ноги… Интересно, как, по каким таким признакам смотрящие по кадрам чухают, кого распределить в пехоту а кого в штурмовой отряд? А получается, что после этого распреда сразу меняется цена жизни солдата. При одинаковой цене упавших сейчас на долину волчьих мин, они не забрали ни одной жизни у Штампа в отряде, а у этих сразу с десяток, и еще полсотни покалеченных.

Остановился, смотрел на лежавший в позе эмбриона труп солдата наполовину утонувший в грязной луже. С омерзением чувствовал смесь отвращения и жалости — как может мужик выглядеть так отбросно, так жалко? Но жалко… Не хотел думать, что теперь в армии такие порядок и дисциплина, что этого могут тут так и бросить, не то что, не отправив домой чистеньким в цинке для пышных геройских похорон, но даже и не закопав. Хоть бы жгли тогда уже как волки…

— Что у них там? — интересовался в палатке Облом, старшина 3-й группы его отряда.

— Как обычно, кровь, пот и слезы.

— Понагнали бл… простых воров на фронт. Считай сразу на смерть, — Облом кривил губы и зло плевал в угол, — не обучили, не дали командиров нормальных. Суки. Там при мне солдат в обморок упал от вида крови.

— Заткнись. Иди караулы проверь и спи.

Чуть свет приехал на штабном джипе комбриг. Сорокалетний вертухай-полковник был невыспавшийся и немногословный. Беглым глазом пострелял по сторонам на бойцов и на БТРы, строившиеся к маршу. Сказал Штампу, что его отряд переходит в распоряжение комбрига 3-й пехотной, полковнику Хамсесу:

— По данным разведки по Волчьим Воротам ударят львы, волки будут прикрывать им фланги. Наш корпус должен Ворота удержать. Танки, арту и штурмовиков распределят между пехотными бригадами. 1-я и 2-я бригады в первом эшелоне на крайней линии высот и на серпантине. 3-я за ними и над ними во втором эшелоне, непосредственно на перевале и на Горной Дороге. Твой штурмовой отряд — ее резерв, будешь ликвидировать прорывы или контратаковать. Ты там именно за этим. Если Хамсес станет тебя пихать на передок вместо своей пехоты — звони. Радиосвязь работает.

После того, как 12-й корпус покрыл себя славой в боях в Медвежьегорске, Хитрована перевели в кадры чуть ли не в Таблос, а Штампа повысили до смотрящего за отрядом. Когда бритые, отдав Грому Медвежий Лес, отошли на хребты Панды, все пятьдесят тысяч, кто смог пережить летние сражения, разбавили сотней тысяч мобилизованных. Также перемешав оружие и технику разных поколений, сформировали три общевойсковые армии. Одна встала на Верхнем Лазе, другая на Горной Дороге, третья у них позади на цересском склоне Панды — на Скальном Спуске. Август и сентябрь учились и слаживались, глядя как в Медвежьегорске опять объединились против них волки и медведи, как садятся звездолеты со львами.

Штампа, как отважного и опытного командира, поставили на отряд в Штурмовой бригаде 12-го корпуса, вставшего первым эшелоном на Горной Дороге, с задачей не пустить бандитов на перевалы. Теперь он, садясь на броню своего БТР, с тоской хоронил свои надежды — старались же верить, что львы сами не полезут вперед, будут гнать вперед себя волков, станут беречь свои шкуры и дорогое оружие. С волками бодаться за эти горы можно было долго и успешно. Если армии бритых — на две трети мобики и старое оружие, то волки — на все сто процентов. Злые, конечно, мотивированные, но без опыта и кадровых командиров. А вот львы… 1-я Десантная армия, лучшие из лучших, на самом новье, да еще и отморозки из Корпуса Пумы.

Штамп обернулся на колонну своих БТРов, ползших на восточный склон Зеленой горы, господствовавшей над всеми вокруг, запиравшей проход к Горной Дороге, шедшей через все кряжи в Церес. Все полтысячи своих человек он знал в лицо, мог вспомнить сходу половину имен. Он смог из них слепить нормальный отряд. Не спал, не гулял эти два месяца — учил, воспитывал, кормил и снаряжал, активно тыря и отнимая у соседей хорошие шмотки, хавчик, забирая для своей брони соляру у тыловиков до того как разбодяжат. Внутри отряда смог укрепить правильные порядки. Первые же, кто были пойманы на воровстве у товарищей, были «комиссованы». То, что творится сейчас в обычной пехоте не лезет ни в какие ворота — там боец вместо того чтоб думать, как ему воевать, парится, чтоб у него не стырили сухпай, носки или патроны. Там люди не спят вообще, боясь что обшарят карманы. Штамп твердо держал дисциплину, не «договаривался» с бойцами. У него нельзя было отмазаться за бабло от наряда и караула, нельзя было за подгон оформиться больным или тем более свалить в самоход. Если у пехоты неделями стоит «на орбите» не сменяясь караул из нищеты, не способной проплатить сдачу караулки, то хрен ли толку с такого караула.

Разместились, окопались, сели жрать на уступе склона. За перевалом вспыхнуло, потом еще много раз, яркая гирлянда белых огней мигала с минуту, донеслись ощутимые хлопки. Походу настала хана корпусному ПВО — даже не успели шмальнуть, видимо, не увидев противника. Без спутниковой разведки и всего ПО, зенитчики видели только своими собственными РЛС — не дальше чем на полсотни км. Легкая мишень для тяжелых львиных бомберов, бивших с двухсот км по координатам от спутников и управлявшимся из Центра в Медвежьегорске, где все еще работали связь и хитрый военный софт.

В несколько заходов, примерно полчаса невидимые и недосягаемые львиные ВВС расправлялись со всеми какие были на районе зенитками, планомерно выжигая сначала новые, а потом и всех старушек, вытащенных на свет бритыми со складов по мобилизации. Бойцы Штампа затравленно озирались из окопов, как над головами с воем и рыком неслись инверсионные метлы, катались волны грохота. Старшины и бугры ползали среди наспех прокопанных капониров, заставляли пацанов поправлять масксети, скрывавшие там БТРы, приводили в чувство тех парней, что слегка стреманулись от бомбежки, для многих это был первый раз.

Впереди на высотах, где были бригады первого эшелона запестрело от взрывов, быстро накрыв там все сплошной тучей пыли и дыма. Львиная арта работала чудовищно густо, пропахивая походу всеми своими дальнобойными тяжелыми гаубицами три горы и перевал, шедший к Волчьим Воротам. Бритая артиллерия, лишенная всех средств обнаружения вражеских батарей молчала, ожидая, когда в поле зрения ее наводчиков физически появятся колонны наступавших.

Из синего неба нарисовались белые точки и линии, приближаясь с гулом и свистом к Черной горе. Сорок пять львиных истребителей и штурмовиков обрушили град управляемых бомб на позиции 3-й бригады, на артиллеристские батареи, на штаб комбрига и на все что было на склонах горы. Пока бабахало где-то наверху да по бокам, Штамп сидел с пацанами из 3-й группы в расщелине хорошо скрывавшей их от недоброго взора с небес. Авиация бритых несмотря на свое многократное численное превосходство в основном бездействовала — без спутников и компов с интернетом, истребители видели только своими собственными радарами, слишком недалеко. В начале боев пару раз совались мешаться львам, но понесли потери и теперь не взлетали со своих аэродромов — далеко в тылу. В небе спокойно играли соло львы и даже волки — их старые самолеты только разбрасывали бомбы и дроны, управление которыми сразу брал на себя Центр в Медвежьегорске и доводил до целей вполне себе точно.

Камикадзе! — рявкнул дозорный и затих. Полсотни солдат застыли в ступоре глядя на повисшие над расщелиной пять маленьких жужжалок с минибомбами. С полметра шириной, с лопастями под метр, они резко и хаотично дергались влево-вправо, чтоб нельзя было расстрелять с автомата, обшаривали камерами побледневших и недышавших, пытаясь выявить командиров или тех, кто дернется бежать или стрелять. Штамп обливаясь холодным потом прятал глаза вниз, сутулился, чувствовал как онемели коленки, как каменели пятки в сапогах. Косился на парней раздавленных смертным страхом и ужасом беспомощности. Боец, старик из мобилизованных, из тех кому уже за полтос, схватился за сердце и начал валиться на бок. Облом, старшина, инстинктивно дернулся к нему. Один дрон молниеносно ударил в «деда», другой в Облома. Две белые вспышки, два тугих хлопка. Штамп и остальные продолжали стоять побелевшими статуями глядя на разбросанные вокруг куски красного мяса, брызги крови друг на друге, на бесформенные жженые тряпки на месте, где только что были их товарищи. Бомбы на таких дронах были не большие, но одно тело разрывали просто на ошметки. Еще три продолжали висеть над головами, их жужжание иногда было слышно в секундных перерывах канонады на склонах. Солдат что с бородой, не выдержал, вскинул автомат и дал очередь вверх, бросившись кубарем в сторону. Остальные всей толпой тоже взялись молотить по дронам, падая на камни или прыгая кто куда. Два бойца разделили судьбу Облома, разлетевшись по камням мелко рубленым азу. Один дрон таки подбили, он повис посреди расщелины пятном черного дыма.

Связист, надрываясь, приволок тридцатикилограммовый короб радиостанции и протянул Штампу тангенту — там был комбриг 3-й. Орал неразборчиво и с разрывами, вражьи рэбовцы навострились глушить и это старье:

— Волки прорвались на левом фланге… Займи оборону на перевале 28… Держать до конца…

— Там же пехота! — орал негодовал Штамп в этот шорох и хрип, — У них танки и арта! Я штурмовик!

— Поднимай своих трусов и вперед… Педики а не штурмовики… Приказ… Трибунал!

— Сам трус! — Штамп багровел, зная, что бойцы слышали сейчас эти слова вертухая, — За базаром следи! Щас придем твое очко проверим, кто тут педик!

Связист смотрел, свесив челюсть, пацаны сплевывали на песок с уважением глядя на смотрящего. В рации появился голос комбрига штурмовой:

— Штамп! Кончай базар… На вышку набазаришь! Волки снесли 2-й отряд на фланге, идут к нам в тыл… Останови их на 28-м!

— Как они могли второй отряд разбить? Их не бомбили! Даже арта не работала туда! Они что сдались?

— Мобики там были, старики… Как волков увидели, у половины инфаркт, у половины инсульт… Иди, а то трибунал… Волки сами мобики, справишься…

Штамп с матами и плевками, взялся поднимать отряд, растолковывать старшинам и буграм какими маршрутами идти к 28-му перевалу. Одной группой выходить в лоб запирать перевал с востока. Двумя группами идти по склонам слева и справа. Дать волчарам втянуться в ущелье и бить с трех сторон.

Вернулся из штаба 3-й ординарец, торчавший там на случай, если поглушат радио и потребуется посыльный:

— Ну ты Штамп дал! Комбриг на тебя доклад приготовил аж в Таблос. Но потом сказал, что не отправит, если ты перевал удержишь.

— Мудила хромовая, — Штамп сжимали кулаки уже сидя на броне БТРа, вставшего во главе колонны, нацелившейся на северный склон 28-го, — теперь будет думать, что я там воюю за то, чтоб доклад не отправляли. Мрази… Достали.

— И сказали передать тебе, что поддержки не будет. Вертолетчиков разбомбили, у артиллеристов потери большие. Типа самим все сделать.

— Дебилы. Кто их воевать учил⁈ Как можно было вертодром просрать? Как можно было вертушки не спрятать⁈

— Тебе бы, смотрящий, помалкивать бы научиться, — ординарец оттянул себе пальцами ухо, — про тебя итак уже стук идет по всему корпусу. По грани идешь.

— Мы тут все по грани. С таким командованием и до трибунала не доживешь… Все.

БТРы со штурмовиками на броне пыхтя и рыгая черными струями выхлопов, поползли по грунтовке вниз — зигзагами и кругами до речки и оттуда серпантинами вверх к 28-му перевалу. Три мелких БРДМки двинулись туда шустрее и почти напрямки, выкатить на ту сторону горы и смотреть, когда и где будут волки. Штамп прорубался на склон через плотный кустарник вместе с 3-й группой, оставшейся после гибели Облома без старшины.

Мудак-вертухай думает, что он, Штамп будет биться за то, чтоб не ушел в Таблос на него донос. А за что на самом деле будет биться Штамп? Смотрящий раскачивался вместе с броней, уворачиваясь от веток. Было больно вспоминать, как исчез в белой вспышке Облом, мерзко — как лежал в луже труп пехотинца, бесило от голоса комбрига 3-й, напрягало, что молчит рация — что с дозором на БРДМах на той стороне? В перерывах канонады — там что ли стрельба у них или кажется? Немыслимая сила сорвала его с брони и швырнула метров на десять чуть не убив об камни, он еле успел выставить вперед руки, отбив ладони и локти. Пропал звук, голова раскалывалась и болели глаза, Штамп на четвереньках озирался по сторонам — на дороге горели его БТРы, сверху шквалом неслись трассеры, били гранатометы и снайперы. Не слыша себя, Штамп орал своим, чтоб держались у брони, не бежали вниз по склону. Но парни, ошеломленные ударом, кто кувырком, кто ползком, кто бегом в полный рост сваливались с дороги вниз, корячась между кустами и камнями к перевалу. С трудом повернув голову увидел, что на противоположном склоне все было также — горела между деревьев броня, бойцы среди трассеров бежали и падали вниз, скатываясь в ущелье. Похоже волки увидели марш его отряда или предугадали решение вертухаев, сами первыми заняли позиции на высотах над 28-м перевалом и запустили Штампа в тот мешок, куда он хотел их загнать. Тряся башкой, силясь вытолкать шум, мешавший слышать и думать, смотрящий принял факт, что его отряд уже внизу, на перевале ставшем западней, пошел пополз по зарослям тоже вниз прячась где можно за валунами.

На перевале был ад, его бойцам негде было даже прятаться, это был расстрел со всех сторон. Штамп спустился за уступ, где сбились толпой сотня парней, его 2-я группа, не заходившая в ущелье, а ждавшая когда волки под огнем со склонов вывалятся ей под удар. Чумазые и бледные гуртом сбились в кучу глядя на него в ожидании чуда спасения. Он обернулся на перевал, там грохотало и бахало, там погибали 1-я и 3-я группы. Штамп приготовился отправить этих смотревших на него пацанов из 2-й в атаку по склонам, пробиться хоть метров на двести, прикрыть огнем отход товарищей. А скорее всего просто погибнуть вместе, чтоб не бросать. Схватил тангенту рации вызвал комбрига Штурмовой:

— Дай арту! Срочно! Я в котле! На 28-м была засада!

— Весь отряд в котле?

— 2-я группа не зашла, будет атаковать, прикрывать отход отряда. Дай огня!

— Спасай группу два! Отводи ее по Жабьей тропе вниз и потом к речке. Оттуда на высоту 2242. Там готовь оборону, прикрывай отход корпуса. Мы уходим.

В небе зашелестело застрекотало. В синеве появилось с десяток точек. Стая львиных вертушек огневой поддержки заходила на удар по перевалу. Зашипели НУРСы, превратив ущелье в сплошной огненный поток. Штамп смотрел на погибавших на перевале, повернулся на прятавшихся за уступом бойцов 2-й, робких и растерянных. Рявкнул, ненавидя себя:

— Валим! Бегом вниз к тропе! Кто успеет, будет жить!

Бежал с ними сам, смешавшись с серым перепуганным стадом сайгаков, гонимым рокотом вертолетов и крупнокалиберными очередями пулеметов с неба.