Страх

Книга Гилаца. Глава 2. Иду Лесом

Неизвестно, что ударило сильней и резче — яркий пестрый свет в глаза или звенящий шум в уши. Вокруг блестел всеми оттенками зелени густой летний лес, зудела и жужжала, гомонила, кричала и крякала бодрая разнообразная жизнь. Я стоял во весь рост и плыл назад медленно как в магнитном поле. Звук, хоть и похожий на тот, каким гудела пустота, как трансформаторная будка, был весел и яростен, совершенно не подавлял и не прижимал к земле, не наполнял ужасом — наоборот вселял радость, бесшабашную отвагу и желание немедленно действовать, любить, жить.

Плавное движение задом наперед, не видя куда, не зная что там, приятно пугало, наполняло азартом. Мир появлялся сзади, вместо ожидаемых в глубине моей тьмы преград и угроз, выплывало все красивое и приятное. В густой высокой траве отчаянно зудела мошка, в мешание крон деревьев орали и сновали птицы, на ветке звонко щелкала белка, под ногами прыжками мчался храбрый лягушонок, в кустах метнулась рыжая лиса. Они, как маленькие дети на утреннике выскакивали на мгновение — показать себя, покрасоваться своими нарядами и сразу прятались, запомнившись навсегда, присутствуя с этой секунды в моей жизни, в памяти, в моем представлении о мире.

Не всякий светооператор сумеет так поставить свет, как умел этот лес. Одни участки были талантливо затемнены листвой вверху и кустами, другие играли тенями и редкими тугими лучами, пробивавшимися через смотровые окна в кронах. Третьи были показаны ярко и сочно в прямом солнечном свете, бившем из открытого наверху куска ярко синего неба. При таком освещении удобно ставить фокусы, управлять вниманием зрителя, направлять его взгляд туда, куда тебе надо. Лес — добрый фокусник, я уже любил его всем сердцем, он показывал все милое, наводил мои глаза то на цветочки, то на ягодки, то на пушистых красавцев зверушек. Я млел, улыбался, уселся на кочке, любовался паучком, как гимнаст, спустившимся передо мной на паутинке, исполнявшим какой-то солнечный танец, перебирая лапками и вращаясь.

Лес показался мне удивительным богом, создавшим сам себя, построившим свой собственный мир. И я, находясь здесь, был в его власти, и мне нравилась его власть, я был рад подчиняться — смотреть туда, куда он указывал лучами света, движением ветки или призывными звуками птиц. Я был согласен, что и меня он сейчас разглядывает, кому-то показывает.

Порывом ветра прямо передо мной вверху раздвинуло листву — там на фоне неба показался холм с лужайкой почти на вершине. Видимо, мне туда. Я встал, довольный, прекрасно себя чувствуя, как после отпуска на море, вежливо, стараясь не ломать ветки, пролез через кусты и увидел дорогу примерно туда.

Шел по тенистой ровной грунтовке, наслаждаясь каждым шагом. Хорошо быть странником, особенно когда не устал и не голодный… Напевал тихонько слова джедайской песни «Тем, кто дружен не страшны тревоги. Долбо…бам пох… все дороги!» Надо же, сколько у Леса всего есть разного что показать, чем похвастать. Видел серенького ёжика на обочине, пестрых диковинных птиц, это не считая цветов, кустов и деревьев, которых были сотни видов. И при этом даже в одном виде все были разные — тянули ветви, кто куда, выставляли корни кто как, цвели и развешивали плоды каждый на свой вкус. Ну а такого я и вовсе не ожидал. Может, это рай?

Молодая, почти подросток, смешливая русоволосая красавица с веночком из пестрых цветов на острых ушках, стояла у обочины у кустов — похоже, хотела спрятаться, но передумала. Смотрела с любопытством, не боясь, звонким милым голосочком, как ручейком спросила:

— Ты кто?

— Джедай.

— Аа… знаю вас, — она уверенно и серьезно кивнула головой, — тогда помоги мне.

Лесная Фея подошла ко мне ближе, так что я услышал цветочный запах ее горячих волос, протянула мне в узкой нежной ладошке телефон:

— Пофоткай меня, плиз, для инстаграм. Вот тут и вон там. И еще на поляне.

Айфончик был у нее последней модельки в детском розовом кожаном футляре с серебряными звездочками. Наверное, папа подарил, интересно, кто он…

Дева вставала то на фоне пышных синих цветов, то на фоне красных, то улыбалась, то делала серьезное лицо, подпирая щечку кулачком, то прислонялась к дереву. Я вытягивался вверх и приседал на колено, ложился на траву, чтоб кадр был снизу вверх на фоне солнечного неба. Этим бы и занимался до конца дней. Казалось, в этом лесу нет ни зла ни неволи, — и чего тут еще делать старому звездному побродяге, как не фоткать Красавицу для Инсты.

— А ты откуда про джедаев знаешь?

— Папа вас долболюбами называет. Один у нас гостил тут — рыжий улыбака. Световой меч мне свой показывал.

— Радость что ли?

— Да, ему подошло бы такое имя, папа его Солнышком звал.

Принцесса полезла усесться на ветке, ловко цепляясь руками и ногами в кроссах, подозвала и посадила себе на ладонь белочку:

— Отец говорил, что джедаи похожи на речных. Это один из додревних народов. Дед с Бабкой, которые родили лес, море и горы, создали еще и странников, чтоб путешествовали по этому миру, познавали его и радовались, и разносили везде их семя и замысел. И придумали для этих своих сыновей разные способы путешествия. Чернявеньким дали коней и степь, блондинам корабли и море, а рыжим самым ленивым и самым любимым своим детям дали лодку и реку. Чтоб не париться с парусами и не потеть на веслах, не кормить коня и не трястись в седле — а просто сидеть в лодке, плыть вниз, улыбаться, петь песни да любоваться берегами. Халява. Вода в реке пресная и чистая. Проголодался — наловил рыбы или вышел на берег поохотиться, — и дальше плыви, пузо грей на ярком солнышке. Понравилось место — высадился пожить.

Фея, знаток этногенеза, слезла с ветки, взмахом руки приманила лисичку, позировала мне с рыжей подружкой, продолжала пока свой рассказ:

— Встречали их обычно хорошо. Со странниками приходили вести, изобретения, всякие диковины из чужих мест. Но корабелы и степняки часто с голодного края прибывали, после месяцев в пути — злые и всегда толпой, на корабле и в степи все-таки команда нужна. С ними местным бывало драться приходилось. А рыжие плыли часто в одиночестве или по двое по трое, сытые да довольные. Поэтому их на берегу любили и привечали… Они могли в итоге надолго остаться, завести дом, жену и детей. В общинах их уважали

Я задумался, глядя на девичье наивное, казалось, не знавшее горя личико и тонкие ручонки, — глаза и слова у нее были вполне зрелые, может, и можно спросить:

— За все надо платить. Совсем нахаляву ничего не бывает. Какое горе Дед с Бабкой присудили Рыжему?

— Горе? — Девочка искренне удивилась, — Горя в мире нет. Просто все хорошее имеет разные стороны, и к некоторым ты не готов. Горе — это тоже самое счастье но… Ты это не поймешь. И в чем такое счастье рыжих?Плыть по течению — не только халява, но еще бинарность и безвозвратность. Речные идут со временем, несут другим время, но и их самих несет и уносит время. Моряк и Всадник могут вернуться туда, откуда ушли. Речной против течения на своей лодочке не может… Что потерял то потерял, если уплыл, то уплыл. Если заскучал на берегу, сел опять в лодку, то значит бросил дом насовсем. Чтоб быть счастливым, он должен быть готов терять и терять навсегда

Лесная Феечка с серым вороном на плече посмотрела на меня серьезно и с сожалением:

— Ладно, хватит фоткаться, — протянула ко мне ручку за телефоном, поймала мой взгляд, глянув мне в глаза твердо, как училка, — Что, джедай? Боишься терять? Я тут тысячи лет живу. Я бы не вытерпела, если бы скорбела о каждой смерти и потере. Я каждую букашку тут люблю. И все они умирают каждый день. Жизнь — это не букашка, а Лес. Это он здесь красота. А твоя жизнь — река времени. Не страшись терять что-то на берегу. Сам берег не теряй. Детали можно и нужно любить, но цепляться за них не надо. Впереди будет еще много красивого, главное позволить реке себя нести… И улыбайся уже в конце концов.

Девчонка смеясь прицепила мне к лацкану нагрудного кармана какой-то смешной одуван, похожий на маленькое солнышко, поднявшись на носочках поцеловала в щечку и хихикнула, махнув вперед по дороге:

— Тебе туда. Не заблудись…

Пошел дальше, нежно вспоминая ее глазки-реснички и веселый ребячий голосок. Много лайков соберет. Дорога уперлась в две расходящиеся тропы наверх. На одной лежала прямо, как указатель, уж неизвестно чья, косточка. Поверил и пошел, ничего не видя вокруг за густой листвой.

Халява-то халява, продолжал размышлять над судьбой своих онтологических рыжих предков. Сложно, если у тебя нет родной земли, а только река, нет своего пространства, есть только время. И не обязательно тебя на берегу пирогами да хороводами встретят. Если несешь время, значит, ты проводник перемен, а не везде этому рады. И ведь кончается все… У речки есть конец, в отличии от моря или степи, где кругами можно ходить. Устье. Впереди море, там на лодочке угробишься, а пути назад нет. Приплыл, суши весла. Большими фаталистами должны были быть эти речные странники.

Тропа шла круто вверх, потом вбок, потом вниз. Невозмутимо шел, надеясь, что все-таки выведет куда надо. Прошел метров триста и уже явно повернул назад. Вот и развилка, вот и косточка опять. Осмотрелся, вроде все-равно надо туда. Наверное где-то поворот просмотрел правильный.

Пошел опять коварной тропой вверх, чуя уже из желудка первые пока еще вежливые позывы похавать. В кустах увидел россыпь малины. Попробовал, офигел от нежности и сладости ягод, влез в самое глубь зарослей, игноря жало крапивы. Кряхтел, сопел и чмокал, как тот медведь.

— Ягодки? — услышал над самым ухом, вздрогнув от неожиданности.

— Вкусные! — как мог бодро ответил я, скосившись на тропу, где стоял крепкий мужик средних лет с крупной деревянной палкой.

— О чем задумался, детина? Так что даже за километр слышно, — мужик неопасно улыбался и вроде был спокоен, — с феечкой местной виделся?

— Да вот, про речных мне сказала, отвлекся я от малины, развернувшись к нему лицом, — беззаботно, конечно, живут. Но потом не очень. Устье и конец реке, жизни конец. За чем с ними так дед с бабкой?

— Потому что лентяи… Сами ни вжизнь никуда не доберутся. Вот и садят их в лодку, чтоб отнесло куда надо. Но у них же целая река выбора где можно остановиться. Не получилось — бросай все без жалости и плыви дальше. Это уж если нигде не смог закрепиться, тогда устье. Но и там же обычно город большой, всех принимает.Но уже без выбора…Выбор всегда есть. Можно обратно пешком идти по берегу вверх. Старость называется. Старикам таким Дед с Бабкой дали посох и дорогу. Идешь, как будто вспоминаешь, отматываешь все обратно. За грехи огребаешь, за добро получаешь — везде тебя встретит память о тебе. Хотя вы-то джедаи сохраняшками да перезагрузками владеете… А ты, похоже, и про Камень-Алатырь знаешь. Так-то проще.

— И каково тебе, батя, с такой умной дочей? — спросил я про феечку, — Тяжело небось?

— Да я ей не батя, скорее, сын… Или друг… Забочусь, конечно, о ней, как отец, — он провел у меня перед лицом рукой так, что в голове что-то прошелестело, — Что такое софт?

— Ну… типа… программы, алгоритмы решений…

— Ну вот она мне софт поставляет, — мужик водил у меня ладошкой перед лбом, — извини, я так твой ассоциативный ряд смотрю, чтоб понятней объяснить. Примерно так. Из того черного пруда, где ты был на дне, сюда проходит энергия. Женщина в Черном Пальто дает комп, прибамбасы разные, железо вобщем. А Феечка наша пишет операционные системы — там основные алгоритмы всех решений. Я на этой системе задал программу «Лес». У вас там — другие творят всякие свои программы про Человейник. Мы с ними когда-то дружили и даже программы адаптировали… Но сейчас нет. Разошлись в стратегиях.

— Красиво у тебя получилось! — я махнул рукой вокруг, — Как ты этим управляешь? Миллионы юнитов… Всех отрисовать, всякому команду дать куда расти, куда бежать.

— Это у вас в Человейнике этим парятся. Я Феечке доверяю и ее софту. Всякая тварь на самом деле и так все знает, ей все главное задано и без меня. Мне просто немного дорулить надо, подправить да подкрасить под свой вкус. И слежу, где что пошло не так, какие-то ошибки Леди из Архива подсказывает, у нее самая точная статистика результатов операций. Что-то иногда приходится поменять. Но тут главное терпение — не всякая былинка сразу цветок покажет.

Лесной с удовольствием гордо оглядывал свое творение, взглядом подвинув ветви дерева, чтоб подсветить опушку в сотне метров от нас, внимательно уставился туда:

— Опять поперли, не угомонишь. Да полно работы на самом деле, — Мужчина похлопал меня по плечу, — ты иди, Джедай, своей дорогой. Ищи себе место. А я пойду порядок наведу.

Лесной пошел напрямик через заросли ловко расчищая себе палкой проход. Я двинул дальше по тропе вверх, точнее уже опять вниз и в сторону. И чего дорогу не спросил?

Опять увидел на тропе ту ветку, что лежала и показывала вперед. Я тут уже третий раз. И опять иду правильно… Рассмеялся, посмотрел вверх, как шумно хохочут там кронами деревья, довольные шуткой леса, внимательно глядящими, что будет дальше, я их сегодняшнее развлечение. Похлопал по коре ближайший ствол. Ладно, пойду опять. Брел вверх, становилось уже скучновато — все те же приметы, никто новый не выбегал на тропу. Надо что-то менять, а то так и буду ходить по кругу. Решил не идти как раньше по дорожке дугой по серпантину, а переть строго вверх через кусты по еле заметной то ли тропе, то ли промоине, оставшейся от весенних потоков талой воды. Полез, цепляясь руками за торчавшие корни, царапая лицо ветками, поскользнулся и кубарем последовал вниз на дорогу. Лежал на спине, улыбался, какие тут строгие правила. Наконец, заржал, как конь. Я был в принципе на месте — там за углом по дорожке надо будет свернуть в тот неприметный ход. А так-то та чудесная лужайка сейчас была прямо надо мной. Я ее прошел мимо в прошлые два раза. Все-таки как важна точка зрения. При взгляде снизу вверх ее видно. А когда сравняешься — в упор не разглядишь. Ну и Лес, конечно, фокусник на славу. Такой придумал увлекательный квест. Я вышел на лужайку и увидел огромное зеленое море, шумевшее волнами под ветром, игравшее бликами на солнце. Смотрел в ширь и даль, глубоко и счастливо вдыхал вкусный свежий воздух с запахами жизни и свободы. Смотрел на парящих птиц, благодарил Лес за эту красоту, за то, что мне довелось это видеть, благодарил за урок. Интересно, сколько раз я в жизни вот так проходил мимо заветной лужайки, мечты, счастья? Вот так ставишь цель перед собой далеко и высоко. Идешь туда превозмогая… И прешься мимо, потому что сблизи не видно то самое, желанное место.

Странные правила, кстати, у Леса. Ведь по всей же дороге давал мне знаки, куда идти, где свернуть. А главный поворот не показывал. И если бы я не попер поперек, то не навернулся бы и не посмотрел бы опять снизу вверх. И не увидел бы то что искал. Тут явно есть какая-то Свобода Воли. Лес хотел ее во мне увидеть. И, увидев, уважил — мог же ведь так уронить, чтоб я все равно ничего не рассмотрел, мордой вниз например. Да еще ушибить покрепче. Человечий Вседержитель так бы и сделал бы само собой. Каким он все-таки выглядел чмом в сравнении с Лесом. Лес способен любить и уважать. Даже меня. Хотя, конечно, я для Леса турист и развлечение. Я же у него тут не ем никого, деревья мне рубить не надо, мусора от меня нет. Жил бы если здесь, может, и отношение было бы ко мне другое. Наверное, пришлось бы договариваться… но уважение много значит, как ни крути. Да и желание нравиться тоже. У Вседержителя отношение к человечку простое — нравится, не нравится, жри, сука, не выпендривайся. Да и как он может уважать нас, если мы для него рабы… А джедаи еще и мятежники.

Нашел большое красное яблоко, сидел на кочке, жевал, глядел на лесное море, гадал, где лежит дорога, которой пришел, где встретил Феечку-программистку, где Лесного, где хитрая развилка. Вот бы тут и остаться насовсем, завершить свой этот вечный сплав по реке. Помог бы Ей с инстой, попродвигал бы, может, еще чего смог бы. С батей-сыном Ее задружился бы. Вроде нормальный мужик. Лениво мечтая улегся вытянув ноги на мягкой душистой траве, дожевывая яблочко, глядя на вольный полет белых облаков в синем чистом небе.