Страх

Книга Беты. Глава 1. Верхний Лаз

— Часа в два — в три ночи жди. Могут начать.

Густав, прочитав сообщение, закрыл чат. Не раздеваясь, поставив у кровати бутылку с тоником, улегся поверх постели, положив себе нотик на живот. Решил коротать время игрой в шахматы по сети. Партия шла за партией с переменным успехом… Время подходило к четырем ночи. Бросил игру, глянул в новости — все тихо. Прошелся по ссылкам с трансляцией со спутников. Линия соприкосновения бритых и медведей тонула в ночной тьме. Никаких верениц огней, никакого движения. Пол пятого.

Вырубил нотик, решил уже спать. Сегодня, видимо отменяется. Моментально уснул.

В сером металлическом свете мелькали неясные тени и мерцали белые огоньки. Была слышна странная музыка, будто пел какой-то тибетский хор. Два голоса, искаженные помехами, говорили по радиосвязи:

— Мергел 75 единиц, полторы тысячи.

— Кто в долине?

— Пятый.

— Управление 300.

— Терминал 200.

— Готовность 10 минут.

Проснулся, увидев на часах 15 марта, 5–30. Почувствовал непонятно какими органами — что-то тяжелое, трудноощутимое но огромное, как-будто покачнулось, что-то куда-то сдвинулось, что-то изменилось. В голове словно сместились какие-то гироскопы так, что на мгновение стало не ясно, где ты находишься, какой сейчас год…

Густав встал, осознав, что уже не заснет, взялся варить кофе, затянулся сигаретой. 5–40. Услышал смутный гул. Выглянул в окно. Весь горизонт на юге светился белыми пятнами, в небо неслись красные огни. Оттуда еле слышно доносился мерный грохот и вой. Небо над гарнизоном задвигалось и наполнилось шорохом и свистом. Потом на севере загрохотало и забабахало. Ночь кончилась. В медвежьих селах и городках гулял огонь, танцуя вспышками разрывов. Склон горы, в трех километрах от гарнизона миротворцев, где стоял медвежий батальон, сиял и мигал как гирлянда, сотрясаясь от взрывов. Артиллерия бритых наносила настолько массированный артналет на медведей, что ни с какой провокацией это уже не спутать. Это война.

Накинув куртку, закрепив под ней пистолет с обоймами, нож и две гранаты, распихав по карманам все свои четыре телефона и три пачки сигарет, вышел на улицу, глядя, как батальон наблюдателей готовится к бою. Дело не долгое, танки и пушки итак уже стояли на позициях в капонирах. Бойцы, спавшие одетыми с оружием на руках, теперь веером разбегались по блиндажам и бетонным точкам. Густав спустился по лестнице и по длинному коридору прошел в бункер комбата.

Майор Дитрих кивнул ему и больше не отвлекался, раздавая приказания своим офицерам. Ланге попробовал дозвониться до соседа медведя с той горы — десять длинных гудков остались без ответа. Походу их распахали под ноль.

Врубился спецканал связи с бритыми. Дитрих ответил, махнув Густаву, чтоб тоже слушал:

— Я генерал Рамхон, командир 12-го корпуса, который наступает в секторе Ланжи. Ты у меня на пути. Веди себя спокойно и все твои останутся невредимы. Бритая Степь объявляет медведям войну. Мы отзываем свой голос из межгалактического арбитража по делу конфликта в Цересском регионе. Твоя миссия, майор, окончена. Оставайся на месте. Ни один снаряд в твой гарнизон не попадет, отвечаю. Все, кто покинет расположение, будут уничтожены. Связывайся со своими командирами. Пусть они согласуют с моими твой маршрут эвакуации. Тогда уйдешь без проблем.

— Понял тебя, генерал, — Дитрих говорил сухо и бесстрастно, — мои огонь открывать не будут, из гарнизона выходить не будут до согласования маршрута эвакуации.

Командующий Наблюдательными силами Межгалактического Арбитража генерал Джеймс Фокс не спал — пришел вызов по каналу связи с Мановахом:

— Как у тебя? Потери? Есть контакт со сторонами?

— Потерь нет. Боевого столкновения избежали. Контакт есть с комкором 12-го. С медведями связи нет.

— Держи связь с бритым генералом, выполняй его требования и не рыпайся. Агент пусть ищет связь с медведями самостоятельно, тебя не подставляет. Твоя задача сохранить батальон.

— Понял.

— Бритые хотят, чтоб ты свалил с Беты, будут звать к себе на космодром в Гире. Делай вид, что интересуешься и будь вежлив. Но имей ввиду. Ты мне нужен на Бете. Хрен его знает, что мы придумаем, но ты предварительно готовься к маршу через Хребет Панды, на соединение с батальоном в зоне конфликта в Поречье. Пусть Агент проработает пока по-тихому с медведями маршрут движения туда.

Густав кивнул Дитриху, что понял задачу, и поднялся из бункера по лестнице на плац. Вверху пронеслись с ревом через серое утреннее небо темные быстрые треугольные тени истребителей. На севере продолжало все трястись от сплошного грохота и гула. Глянул новости в телефоне — Бритые одновременно развернули наступление по всему фронту в Цересском регионе и в Приморье, атаковав тигров на всей линии разграничения. Наблюдательный батальон там тоже не тронули ни одним снарядом, оставив стоять на месте и не двигаться, ждать политического решения.

Связи ни с кем из знакомых командиров медвежьих войск поблизости не было. Позвонил Пуме, попросил контакты медведей рангом повыше и сидящих подальше от терзаемого огнем Цереса. Лев был крепко занят — по параллельным линиям перебрехивался с сенаторами Альфы, журналистами и барыгами, одновременно готовился сам лететь на Бету к тиграм — Густав полчаса ждал у телефона слушая все это, пока Пума не бросил ему контакт начштаба общакового корпуса Западной Панды. Начштабу, полковнику Бурому, тоже было не до миротворцев — готовил марш корпуса с гор на Церес и жаловался, что дороги и перевалы на Хребте забиты беженцами:

— Войска застрянут в пробках и бритые раздолбают их с воздуха вместе с беженцами. И вас сожгут, если встанете там.

— Так вы организуйте беженцам отдельный маршрут. Гони всех через Верхний Лаз, например, он намного западней Цереса. Сам войсками пойдешь через Горную Дорогу и Скальный Спуск. Свяжись со своим Верховным — пусть он обратится в Межгалактический Арбитраж с просьбой обеспечить безопасность гуманитарного коридора для мирных жителей в Верхнем Лазе. Гилац нам это и поручит. И беженцев спасем, и батальон протащим на Хребет, а потом уже и в Поречье.

Бурый обещал решить вопрос и убрать своих с Лаза. Ланге спустился к Дитриху, сказать чтоб готовился к тысячекилометровому маршу к западу Хребта и заодно пожрать у него в буфете, там были пирожки с нежным мясом, бутеры с красной рыбой и живое пиво.

Два дня безвылазно сидели в гарнизоне, «наблюдая» за боевыми действиями исключительно по телевизору и мониторя соцсети. Наступление бритых шло на «5» баллов, к концу вторых суток от четырех медвежьих корпусов в Цересском регионе ничего не осталось, колонны бритых стремительно шли на Церес с четырех сторон. На юге Тигрового Берега все складывалось примерно также — тигров на границе смяли, бритые приближались к Годноте.

Наконец появился на спутниковой видеосвязи генерал Фокс и сообщил, что Гилацем по просьбе медведей и при согласии бритых одобрена гуманитарная миссия для обеспечения безопасного коридора для беженцев. Поручил Дитриху идти с этой миссией в Верхний Лаз:

Согласуй маршрут с бритым Рамхоном. Он тебе, конечно, захочет дать окольные пути, но ты требуй жестко короткий и быстрый маршрут — чтобы успеть на Лаз до того, как там что-то случится с беженцам. Тогда тебе дадут идти через города и густонаселенные долины. Постарайся задокументировать факты разрушения жилых поселений и мирных объектов, доказательства применения неизбирательного оружия по территориям. Военные преступления, короче фиксируй… Но осторожно только, бритых не зли.

Колонна батальона вышла на север днем третьего дня войны, выстроившись в походно-боевой порядок. Впереди вместе с представителями бритых попылили бодрые джипы с разведкой, потом тяжко шипя поползли пять танков, потом броневики с пехотой, арта, тылы, а потом, в хвосте, опять танки. Бритые разрешили поднять в небо пару дронов — оглядывать фланги, и обещали снабдить по дороге солярой и провиантом, аккумуляторами и медикаментами.

Бодро и быстро шли только первый день — по расчищенным бритыми дорогам. Потом плавно слились с медленно ползшими по шоссе машинами, автобусами и грузовиками с беженцами. Отгонять их от себя сочли неэтичным да и невозможным, запретили сопровождавшим батальон бритым пытаться сталкивать беженцев на обочины. Через три дня перехода колонну миротворцев приняли представители гражданской администрации медведей и дальше их сопровождала местная полиция.

Зрелище разрушений и запах пожарищ не были для Густава чем-то новым. Но он впервые оказался на войне в качестве «наблюдателя». Вот и наблюдал, глядя в окно своего джипа, снимая все вокруг из машины на миникамеру в виде баночки Пепси. На каждом перекрестке дымились руины магазинчиков и отелей, остовы фур чадили на стоянках. На обочинах лежали сожженные грузовики, автобусы и легковушки. На дороге тут и там приходилось объезжать воронки от разрывов. Бритые отстрелялись артой так густо, как Густав еще не видел никогда. Было разрушено все до последнего сарая… Придорожные городки были похожи на груды хлама, по которым еще полыхали пожары. Колонна батальона шла по автобану, который по дуге огибал мало мальски большие города, остававшиеся дымными пятнами на горизонте.

Логика замысла наступавших была понятна — ошеломить и потрясти противника мощью первого артналета и бомбардировок, сломить и подавить тяжестью потерь — материальных и человеческих. Уничтожить все, чем жили медведи. Так старается поступать наступающая сторона во всех войнах. Но то, что сотворили бритые с землей Цереса за эти несколько суток было за пределами любой меры. Не жалели снарядов и бомб…

Опять остановились. Перед колонной затор из сотни машин, уткнувшихся в воронки и десяток сгоревших автобусов. Вперед поползли по обочине инженерные машины — столкнуть неопланы с дороги, засыпать ямы. Ланге вышел из машины размять ноги, закурив пошел посмотреть. Стоял у порванных в ошметки автобусов, уперевшись глазами в обугленные детские тела — разбросанные на асфальте вместе с обожженными черными железяками и дисками от колес, свисавшие из окон чадивших коричневым дымом автобусов, вкипевшие в уцелевшие спинки кресел в салонах. Похоже под удар вертолетов попала колонна с эвакуировавшимся детдомом. Из легковушек, сбившихся в пробку перед этим пепелищем, вышли толпой пассажиры. Мужики и бабы не голосили и не орали. Молча, раздавленные и потерянные смотрели на этот пи…дец, не зная что делать, что сказать, не в силах оторвать взгляд.

Густав тоже не знал, что сказать, подносил к глазам, типа прихлебывая, баночку Пепси с камерой, снимая, как бульдозеры натужно газуя, рыча и чихая солярой, взялись сталкивать тоскливо скрежетавшие обгоревшие короба автобусов с дороги на обочину и вниз на черневшее паленой травой поле. Железо кряхтя и лопаясь сжималось и рвалось, в клубах дыма и пыли исчезали силуэты детей. Солдаты пытались было убрать тела с дороги, хватаясь за руки за ноги, но тела рассыпались и разваливались, падая на асфальт головешками костей и пеплом. Вступил в дело бульдозер со скребком — мерзко, до дрожи по коже, звякая железом по асфальту, стал счищать пепел и прах к обочине. Ланге бросил сигарету и пошел в свой джип. А он еще думал, что после Маскалы, ему уже все в жизни пох…

Сидел в своем джипе и переваривал увиденное, пересматривал отснятое и отправлял в Мановах кадр за кадром, труп за трупом. Хребет приближался медленно, постепенно заслоняя небо и солнце черно-серым массивным гигантским отбойником. Нижний Лаз у подножия почти отвесного кряжа, как воронка собирал со всей равнины автобаны, проселковые шоссе и трассы, грунтовые дороги и тропы, стискивая в узкой горловине между уступами двух скал, где начинался причудливый извилистый серпантин наверх. Здесь в Нижнем в неподвижной пробке сбились в кучу сотни тысяч машин и, наверное, миллион человек.

Дитрих отправил наверх пешком роту своей пехоты. Добравшись к вечеру до Верхнего Лаза, они взялись регулировать движение, освободив одну полосу для прохода техники миротворцев и организовали охрану порядка. К утру наверх по очищенной полосе поднялись зенитки и машины связи. Внизу Дитрих расположился у входа на серпантин полноценным военным лагерем, закопав танки и арту. Густава отправили наверх — организовать на перевале пропускной режим. Бегло осматривали машины и документы беженцев — бритые требовали не выпускать из Цереса вооруженных, медведи волновались, чтобы не прошли через перевал вражеские шпионы и диверсанты. Ланге инструктировал солдат, проверял подозрительных, иногда оглядываясь вокруг — при всей своей насыщенной событиями и дорогами жизни, он первый раз оказался в горах, да еще и в таких, где наверху аш даже тяжело дышится.

Ущелье шириной не больше тридцати метров стиснуло дорогу отвесными склонами темно-серых, как будто железных скал. Щель между этими уходящими далеко ввысь, заслонявшими свет солнца стенами, тянулась, извиваясь вверх, упираясь далеко впереди в кусок ярко-синего ясного неба. Внизу во всей красе раскинулась выжженая, усеянная руинами и пепелищами равнина, плотно накрытая сплошными тучами черного, ржавого и серого дыма. Там была цересская земля, ставшая территорией опустошения, горя и смерти, ставшая адом, куда сквозь гарь и копоть не проглядывало солнце. Верхний Лаз остался последней щелочкой, через которую можно было вырваться из этого ужаса внизу, протиснувшись через узкий, как горнило, утонувший в сумеречной тени нависших скал коридор наверх, на север — к Вратам через Хребет, туда где пока еще мир, синее небо и светит солнце.

Четырехполосная дорога и обочины были забиты в одну сторону легковушками, автобусами и грузовиками вперемежку по 6–7 машин в ряд. Масса пестрого железа ползла наверх через ущелье как из последних сил, по пятьсот метров в час короткими по пять метров шажками. Пробка порой оживлялась потасовками между водилами. Густав пошел разнять подравшихся впереди медведей. Поразившись, как тут холодно, застегнул куртку и поднял воротник. Вовремя вцепился в подножку кабины стоявшей рядом фуры, чтоб не свалило налетевшим тугим, как удар боксера порывом ледяного ветра. Сверху вниз по этой узкой щели тянуло как пылесосом — с гулом и ревом, снося с ног и пронизывая холодом моментально до костей. Склоны-стены, мерцая снегом и инеем, казалось, дрожали на этом ветру и выли волком.

Цепляясь, помогая себе руками за крыши машин, пригибаясь под ветром, шел вперед, радуясь, что с таким «вентилятором» хоть не задохнешься. Если бы не ветер, этот тесный каменный коридор с тысячами машин, газовавших в пробке и гревших печки в салонах, уже бы давно стал газовой камерой.

Медведи не дрались — уставшие вяло ругались, кто кого пропустит. На почти отвесных склонах, как горные козы, цепляясь руками за камни, толкали мамаши малышей к кустам, скорчившись меж камней приседали сняв штаны взрослые, чуть выше меж ветвей кривых и тощих деревьев выгуливала охреневавшего на ветру пуделя дамочка в интеллигентском пальто, настороженно ступавшая сапожками по оледенелым камням.

Вместе с двумя бойцами заглянул в автобус, подкативший к КПП. Внутри было жарко и душно. Понтовый междугородный неоплан, превратившийся в место компактного проживания семидесяти человек на уже пять суток — салон плохо просматривался из-за мутной дымки, какую напотели и надышали пассажиры. Ланге пошел вглубь салона, перешагивая надутые вещами баулы, бегло оглядывая народ, выделяя подозрительных. Все — старухи и девушки, старики и дети выражали изможденными лицами и сжатыми губами боль от просиженных задниц и затекших ног и спин, ужас от предстоящих еще нескольких суток пути. Глаза, опустошенные и красные напоминали, что они потеряли там внизу все чем жили — дом, работу, деньги, планы на жизнь, родных и друзей. Ладони, сжимавшие паспорта и какие-то справки в файликах, говорили об ужасе перед будущим — ехали вникуда безничего…

В пластиковом коробе на коленях у женщины молчал на одеяле уставший кот, провожая Ланге долгим немигающим взглядом. Парочка, возможно, жених и невеста, инстинктивно прижимались друг к другу, девушка безотчетно прикрывала собой парня, опасаясь, что военные заподозрят в нем комбатанта, диверсанта или дезертира, лепетала, что «у него дом на севере и там работа, и призываться он будет, если что там…» При виде штурмовой винтовки у солдата заплакала заорала девочка лет пяти. С соседнего ряда к ней подошел, косолапя, такой же карапуз и протянул ей чупа чупс и игрушку. Маленькая леди успокоилась и заулыбалась. Четырехлетний джентльмен в бежевых детских колготках гордо шагая прямо по баулам вернулся к мамке. Понятно, что это она его научила, как пойти успокоить девочку. Но вот они этому учат своих мальчиков, — удивлялся Густав, которого ничему путному не учили родители на Стрельце. Все, что умел Ланге, всему его научили в армии, но все это было про убийство, быстрое убийство, массовое убийство… Его никогда и нигде не учили таким вот простым и нужным вещам и он всегда завидовал, как эти горцы умели обходиться с девушками, и как их ценили девчонки. Оказывается, они этому учатся с таких лет…