Три Царя

Глава 12

12

***

Невидимые нити, что плавают во всем живом и скрепляют души вокруг божественного станка. Невероятная стихия, познать которую не дано ни одному из живых сознаний. Нейлоновый галлюциногенный эфир из надежды счастья, радости, печали и поиска смысла. Всё это и многое другое что возможно написать, произнести или просто прошептать, всё это называют одним словом…

«Какой же он маленький», — подумал про себя мужчина, сидя в сырой в холодной пещере, накрывшись пропахшей мочой и гнилыми шкурами. Его руки дрожали, ногти были содраны и вырваны, а на запястье выглядывал кусочек кости. Он изнывал от боли, холода, голода и смертельной усталости, однако всё это было неважно, его взгляд был прикован к его ладоням.

«Жив ли он? Вроде бы дышит». Он провел большим пальцем по миниатюрному носику создания, словно опасаясь тяжестью своих грехов и чёрствой душой человека запятнать и ранить невинное дитя. В ответ послышался писк с мольбой прекратить боль, прекратить страдания, писк, что короткой ноткой упрашивал окончить его жизнь.

Руки задрожали еще сильнее, а пальцы окостенели. Он переложил создание, что помещалось в одну ладошку, и потянул мёртвую руку к огню, в надежде согреться. Огонь обжигал кожу, но не дарил тепло. Становилось совсем погано. Он придвинулся поближе, от чего почувствовал, как в груди резко запульсировало, словно кто-то вонзил кинжал ему в правое легкое, и теперь по-садистски наслаждается, прокручивая шипастое лезвие.

Зверек вновь издал пронзительный писк.

«Прости меня, извини, я постараюсь аккуратней», — пронеслось в его голове. Мысли формировались без его ведома, будто нечто лепило их изнутри, придавая ярких красок эмоций. Писк, еще один, а затем тишина.

«Не умирай», — прокричал он беззвучно. Слова эхом нестерпимой боли, разрывающей плоть и сердце, пронеслись по пещере, а языки пламени колыхнулись, избегая человека. Он вновь обнял его обеими ладонями и принялся убаюкивать, качая маленькое дитя. Зверек замурлыкал словно котенок, но всё вернулась обратно.

Он задергал лапками, как загнанная в угол жертва, и нащупав человеческий палец, вцепился в него сколько хватило сил. Внезапно писк прекратился, боль ушла, а в груди появилось незнакомое чувство, чувство, что он не испытывал никогда.

«Всё будет хорошо, я с тобой, ты главное живи». Очередной каскад мыслей молнией прошелся сквозь разум человека. Он был опьянен, очарован видом простого создания… что всё еще помещался в одну ладонь.

Снаружи донеслись знакомые звуки. Рычание волков крики стервятников, что кружили не первый день над пещерой, дожидаясь сочных объедков. Человек посмотрел во тьму тоннеля, конец которого освещали лишь ночные звезды.

Забарабанил дождь. Резкий порыв ветра ворвался внутрь, чуть не затушив единственный источник тепла, единственный лучик надежды, что сможет сохранить им обоим жизнь. свою жизнь.

Ливень. Что-то внутри заставило его перестать думать о себе. Всё чего он желал, это чтобы неизвестное создание выжило. Он жаждал этого, он молил, он был готов отдать всё за это, даже собственную жизнь. Оглушительный, он бил с такой силой, что не было слышно собственных мыслей. Холодно. Невыносимо холодно. Они оба дрожали. Человек вновь потянулся к огню, который, казалось, начал понемногу делиться собственным теплом.

Рычание. Лики смерти во тьме.

Он стучал зубами, и повернувшись, увидел светящиеся пары глаз. Это не были волки, они не рычали. Не отважившиеся на безумие стервятники, не слышно криков, кроме одного. Он не узнавал их, но при это прекрасно понимал. Столь незнакомый запах, который он знал всю свою жизнь.

Огни приближались, становилось еще холоднее. Ливень по-прежнему бушевал.

«Не допущу, не позволю еще раз этому произойти». Он сбросил с себя шкуру и разложил как можно ближе огню. Аккуратно, опасаясь спугнуть момент, он положил зверька посередине, и бережно закутал. Он развязал кусок ткани, который закрывал кровоточащую рану на ноге, и обернул вокруг ладони, крепко сжимая меч.

«Не выскользнет, не должен». Зверек вновь запищал, как огни приближались, а человек встал. Полностью обнаженный, с сотнями мелких порезов по всему телу, он едва держался на ногах, закрывая собой маленькое дитя, и устремляя свой взгляд во тьму.

Они приближались, небеса заревели во всю мощь, но даже сквозь этот хаос происходящего, сквозь порядок увиденного, он сумел услышать слабенький голосок. Голосок что впервые прозвучал в его жизни, и на который он сам того не понимая ответил.

«Я тебя никому и никогда не отдам».

Дверь поддалась лишь с третьего раза, когда Балдур хорошенько приложил её плечом. В нос ударил резкий запах алкоголя и терпкий привкус застоялости тела. Хоть снаружи и было серо и пасмурно, сторожка показалась тёмной как беззвездная ночь. Повсюду были разбросаны свитки, маленькие мензурки, на горлышке которых давно подсохло зеленоватое содержимое. Балдур хоть и не обладал сверхчеловеческими чувствами, но смог заметить странные символы, начерченные на стенах, которые очень сильно походили на древнеаностовские.

В углу располагалась кровать, ножки которой были сколочены и казались надкусанными. На перине, когда-то ввезенной из полиса, были видны пятна, происхождение которых Балдуру хотелось знать в последнюю очередь.

— Уф, ощущение что здесь год пили, потом сдохли, разлагались еще год, затем снова продолжили пить, — раздраженно выпалила Дэйна, заходя последней.

Виновник сего бардака, мирно дремал певчим сном посреди сторожки, уткнувшись лицом в пожеванный лист бумаги. На столе стояла практически приговоренная бутылка, от которой разило домашней настойкой, намешанной на картофельных очистках и спирте. Балдур попытался подойти ближе, но тут же что-то хрустнуло и пискнуло под его ногой.

Он машинально отпрыгнул назад и увидел небольшую коробочку, раздавленную надвое. Убедившись, что она не представляла никакой ценности или не являлась духовным артефактом, которые так любили певчие, он оказался возле стола.

Стервятнику по роду деятельности приходилось ночевать в разных канавах, нюхать как природные, так и искусственно созданные ароматы, но в тот момент, даже он повел носом. Пахло, нет, воняло настолько, что к горлу подступал тошнотворный ком.

— Аност, отлично, — процедил Стервятник.

Он попытался растолкать певчего, но тот в ответ лишь возмущенно промычал и продолжил крепкий сон младенца. Недавно произошедшее, помноженное на запах и тот факт, что их и без того усложненное путешествие простаивает из-за местного пьяницы, заставило Балдура широко размахнуться и садануть ладонью по пернатому затылку. Еще более возмущенное мычание, и перед его лицом просвистела рука певчего. Ему явно не пришлась по душе выходка человека, однако даже после этого, он не прервал сна. Балдур было схватил пьянчугу и подумал выбросить вон, да прополоскать хорошенько в озере, но его опередил Ярик. Рыжеволосый мужчина, ехидно улыбаясь, наблюдая за бессмысленными и безрезультативными потугами Стервятника, указал жестом остановиться, и произнес:

— Ты, Балдур, не правильно будишь. Не так нужно оживлять того, кто в мире блаженном прибывает.

Ярик спокойно окинул взглядом сторожку, и схватив бутылку, звонко щелкнул пробкой. Бровь у певчего зашевелилась, а Ярик продолжил:

— Выпьешь?

— А чего не выпить то?! — совершенно резко, на удивление всем вышел из коматозного состояния певчий.

Он, продирая глаза, нащупал чарку, и не обращая никакого внимания на стоящего напротив Ярика, протянул за добавкой.

— Это подождет, — произнес Балдур. — Просыпайся, возвращайся в мир наш серый. Ты меня понимаешь?

Ради пущего эффекта, замечая, как певчий постепенно возвращается в мир сладости и блаженства, он отвесил пару легких пощечин. Певчий резко вдохнул и захлопал глазами с длинными и пышными ресницами.

— Господин, Колдун. Тут к вам гости пришли из полиса, важные. Тоже собратья ваши колдуны. Переправятся хотят, — заговорил Старик, что стоял позади всех.

— Из… по-лиса значит? — с легким недовольством промямлил, жуя слова певчий, всё еще не слыша, как по чарке льется настойка.

Ярик вновь знаком дал понять, что всё под контролем и накапал. Певчий, не поднимая головы, пошевелил рукой, словно измеряя вес кубка, а затем ворчливо промычал. Ярик долил. Певчий благодарно кивнул, и подняв чарку в тосте, отхлебнул. Пару секунд ожидания, и колдун, собирая глаза в кучу, сел ровно. Он, заметно щурив глаза, осмотрел свою сторожку и нежданных гостей, а затем изрядно пошатываясь встал. Мужчина средних лет поправил свой кафтан, что видал лучшие времена, и гордо выпрямившись, произнес:

— Позвольте представиться. Я профессор института духовных наук имени Жир… Жиромура Ан, — он сделал паузу, набирая воздух в легкие. — Роса. Почетный стипендиат академии наук Небограда, окончивший с тремя медалями и царским знаком отличия! — последние слова он произнес особенно гордо, поднимая вверх указательный палец. — Вокрут Ан’Раффэн.

— Паскуда, еще один профессор, который от переизбытка ума добрался до бутылки. Повезло нам, нечего добавить, — раздосадовано протянула Мира. — Раз очнулся, предлагаю сменить место беседы, пахнет здесь, вовек не отмоемся, хоть фиалковым маслом в розовой воде. Балдур хватай его, озеро холодное, быстро в себя придет, с Яриком работает каждый раз.

Певчий ничего не ответил, лишь стоял шатаясь, и смотрел перед собой, казалось, в никуда.

— Придержи коней, Мира, он не я. Тут другой случай, персонаж интеллектуальный, воспитанный и начитанный. Таких нельзя за грудки да в озеро. С такими беседа нужна хорошая, душевная.

Вокрут Ан’Раффэн из расы аностов, что представляли собой высокоинтеллектуальных пернатых полулюдей. Он оперся одной рукой на стол, а второй крутил серебряной чаркой, словно бокалом дорогого вина. Даже в таком состоянии он соблюдал выдрессированную и претенциозную манеру поведения, которая считалась нормой в обществе высших аностов. Балдура всегда удивляла любовь Аностов к ленточкам и завязочкам, даже при факте наличия богатого оперения, особенно на руках и груди.

Первые, начинаясь с кончика мизинцев, волнами расширялись до плеч, образуя подобие шикарных рукавов женского платья. Грудь казалась массивной и величественной что придавало аностам особенно амбициозный вид. Вокруг шеи, пернатыми хрящами с крестца, уходила отличительная черта аностов ¾ оригинальный природный ворот, что козырем описывал шею, возвышаясь до самого затылка.

Также, как и лаурэн у меридинцев, фанакрин, что буквально переводилось как «Гребень знаний», выделял аностов из других. Они уделяли ему особое внимание и дорожили словно зеницей достоинства всей расы. Лицо человеческое, хоть и довольно припухшее и искаженное в пьяном дурмане, не выражало абсолютно ничего, кроме головной боли от похмелья.

— А вы простите кто? С кем могу иметь удачу иметь дело?

— Колдуны это, господин колдун! — вновь затрещал старик. — С полисов.

— Какие такие еще колдуны? С каких еще полисов? Инфор… Инфо… Информацию прошу огласите. – Залепетал певчий.

Балдур заметил, что певчий вновь начинает постепенно угасать, поэтому решил не затягивать, а перейти сразу к делу.

— Я Балдур, сборщик, это мой отряд. Мы на вылазке и нам критически необходимо перебраться на тот берег Янтарного.

— Какой сборщик? — всецело не понимая, о чём идет речь, спросил аност.

— Сборщик, сборщик, — повторил Балдур. — Дух собираю.

— Хэд-хе, и чем я могу вам помочь со сбором? Я так понимаю вам в леса надо или другие какие места, где создания духовные обитают.

— Нам на тот берег надо, — терпение Балдура подходило к концу.

— На тот берег? — совершенно невинной интонацией повторил колдун. — Так вам для этого певчий приливов нужен! Без него су… су…

— Су … ? — улыбнулся Ярик.

— Суда! — Наконец смог пересилить себя Вокрут, явно не работая в паре со своим языком и разумом. — Суда без певчих не ходят, правила такие… пра-а-а-вила, да и гневается она сильно… у-у-у-у тс-с-с как гневается.

— Кто гневается? — спросила Дэйна, явно адресовав вопрос старику.

— А? Никто! — на его лбу появилась легкая испарина, а тонкие как тростинки пальцы задрожали. — Горячка белая у колдуна. Говорю же, пьёт, что твой пень, вот и несет бред всякий.

Балдур наконец не выдержал, и схватив колдуна за фанакрин, прокричал:

— Приди в себя, ты певчий! Нам на тот берег нужно. Собирай свои певчие амулеты и ленточки и пулей в корыто, пока я тебе все зубы не выбил!

— Балдур! — рядом с ним оказалась Мира и коснулась его плеча. — Мне тоже не терпится покинуть это место, и клянусь богами, я мечтаю увидеть его рожу в ледяной воде, но это уже слишком. Что на тебя нашло?

Стервятник задумался на секунду. Это и вправду не было похоже на него, терять контроль над собой подобным образом, особенно из-за пьянчуги. Он отпустил колдуна, который выпучив глаза смотрел на человека, а затем сделал шаг назад. Что-то внутри него заставило это сделать, нечто буквально приказало его телу схватить бедолагу и занести кулак для удара.

Момент, за ним другой, и Балдур понял, что ощущения исходят откуда-то извне. Они проникают в него через кожу, воздух с каждым вдохом. Сырник? Они провели вместе достаточно времени, и зачастую могли ощущать сильные чувства друг друга. Нет. Сырник был насторожен, сфокусирован и изучал сторожку своим пристальным взглядом. Опасение, возбуждение, но не гнев.

Значит откуда-то извне. Старик упоминал что их деревня зачарована, возможно проклята, и это каким-то образом частично завязано на певчих. Неужто сам аност и все предыдущие накапливали злость в этой богами забытой деревушке.

— Балдур! — резкий голос Ярика вырвал его из размышлений. — Иди подыши. Я поговорю с нашим любителем острых ощущений.

Мужчина кивнул в ответ. Ему действительно нужно было остыть и понять, что всё же произошло. Он неспешно вышел из сторожки, ровно настолько далеко, чтобы слышать разговор внутри и видеть происходящее. Сырник по-прежнему молчал.

— А вы простите кто? С кем имею честь и удачу иметь дело? — вновь принялся за своё певчий.

— Намного важнее кто ты, — с неисчезающей улыбкой на лице, произнес Ярик, и усадив колдуна, сел напротив него. — Ты ведь Вокрут Ан’Раффэн, профессор института духовных наук и почетный стипендиат академии наук, верно?

— Окончивший с тремя медалями и царским знаком отличия, на секундочку! — докончил тот. — Откуда вы? Мы знакомы?

— Конечно, знакомы! Виделись последний раз, когда ты решил стать певчим приливов. Ты ведь певчий, верно?

— Верно.

— И хороший певчий?

— Один из лучших, почетный стипендиат академии наук и имею три медали и знак отличия! Царские! Простите, я все же не могу припомнить вашего имени и лица не узнаю. Откуда мы…?

— Позапрошлый год, Стрибоговьи скалы, — сказанул наугад Ярик, сохраняя лицо профессионального лжеца.

— Позапро… Стрибогвьи скалы? — Вокрут почесал нос когтистым пальцем, и чуть было не лишил себя зрения, но его вовремя успел поймать Ярик.

— Выпьем!

— Выпьем!

Вокрут Ан’Раффэн осушил свою чарку, и звонко ударив по столу, произнес:

— Ванюша!

— Так точно, так меня и звать. — Широко улыбнулся Ярик.

— А что же ты мой сердечный сразу не представился. Времени сколько утекло, я едва смог тебя узнать. Расскажи, куда тебя дорога повела опосля скал?

Аност резко оживился, а сон как рукой сняло. Он профессиональной точностью бывалого кабачника наполнил два сосуда и протянул Ярику. Оба выпили.

— Давай лучше так. Я тут с товарищами собрался на тот берег, слыхал там кабацкая хорошая есть. Айда с нами, по пути поговорим, а потом хорошо и посидим.

— Певчий покрутил пальцем в воздухе и ответил. — Было бы крайне неразумно отказываться от столь манящего предложения, поэтому как человек ученный, я и не стану. Только вот проблема одна есть, друг мой, чтобы на берег тот попасть, вам нужен певчий приливов.

Мира огорченно выдохнула, и было направилась к выходу, где внимательно слушал Балдур.

— Стечением невообразимых наукой обстоятельств, в том числе чередой моих жизненных выборов, которые совершил ранее, так получилось, что я являюсь одним из них.

— Тогда в путь? — поднял чарку Ярик.

— В путь!

Вокрут резко встал, и тут же сел, огорченно цокнув. Ученый аност, который лишь с виду напоминал обычного пьянчугу, как оказалось, обладает недюжинной силой воли. Вторая попытка, третья, четвертая. На пятый раз певчий пискнул выдохом полным грусти и безысходности, и скрестив руки на груди заключил.

— Прости, Петруша, но я вынужден отказать. Выходить на волны в таком состоянии было бы полной безответственностью и крайней формой отсутствия профессионализма.

— Хорошо, — наконец прервала своё молчание Дэйна. — Здесь мы его не оставим, вдруг будет пить до утра. Старик ты говорил у вас есть постоялый двор?

— Держится еще, божьими лишь усилиями. — Захрипел тот.

— Бросим его в угловую комнату, окна с дверьми забьем, кабачнику велим не наливать ему даже под страхом смерти, а на утро в путь. Нам самим не мешало бы отдохнуть, имея крышу над головой. Петруша, хватай своего закадычного в охапку, а ты старый, указывай, где ваша кабацкая.

***

Балдур стоял не ветхом балкончике второго этажа заведения, которое попросту называлась «Крот». На дворе было затемно, но его все еще не отпускали мысли и эмоции, которые он испытал в сторожке у Вокрута. Они отпечатались тошнотворным привкусом на губах, и никак не смывались, сколько бы он не старался.

Стервятник закинул голову и взглянул на звездное небо. Яркое светило давно скрылось за горизонтом, выпуская на помост большой шар песчаного цвета. Огромное небесное тело, что существовало по соседству с миром, в котором жил человек, было в десятки раз больше. Оно нависало над землей на небосводе и, казалось, тоненькая ниточка вот-вот порвется, и оно по всем своим весом рухнет им на головы. Это могло произойти в любой в момент, но вместо этого, шар бездыханно парил, правя ночным небосводом. Балдур прищурился, ему показалось что он может разглядеть каждую песчинку, каждый камешек на столь титанической планете. Он было протянул руку, в надежде прикоснуться, но лишь жадно схватил воздух, что просочился через его пальцы. В сравнении с подобным гигантом невольно начинаешь чувствовать себя ничтожеством. Не более чем насекомым, что бессмысленно мечется по муравейнику в попытке найти себе дело. Найти себе суть. Все эти мысли, вперемешку с неизвестно откуда вырвавшейся наружу злостью, тревожили разум и прогоняли сон.

— Всё складывается не лучшим образом, не так как мы планировали.

Сырник сидел на балконном поручне и меланхолично ковырялся в зубах деревянным прутиком.

— Было и похуже, — не стал медлить человек.

— Похуже, чем быть в долгу у Серого Волка? Чем носить отметину, от которой за версту пасет смертью? Ты оптимист, Балдур. Хотя может ты и прав. Только в этот раз всё иначе. Не могу понять только как? Отряд весь в сборе за долгое время, теперь самое время пить да танцевать, только вот медовуха не такая терпкая на вкус, да ноги вяжутся в танцах. Ощущение будто…

— Тухло и наиграно, — добавил тот. — Слишком много вопросов, слишком многое происходит, потому что происходит. Только ноги от волка унесли и снова вляпались. Плохо, тухло и наигранно.

— Думаешь кто-то или что-то ведет нас по этому пути? Заставляет ступать на нужные тропы и встречать нужные лица?

— Не думаю, на такое способен только Яруша, но он мне ясно дал понять, что у него есть свой мотив, но вмешиваться не станет. Да и смысла не вижу в встрече с Серым и отлагательством с переправой. Не в его это стиле, слишком…

— Тухло и наигранно, — в этот раз выдохнул аури.

— У меня вопрос, Сырник.

— Валяй, Балдур.

— Что ты почувствовал, когда мы встретили старика, и что со мной произошло у певчего в халупе?

— Пёс знает, — коротко ответил Сырник, щелчком выбрасывая прутик во тьму, и сплевывая остатками ужина, застрявшего в зубах.

— Я серьезно, — настоял человек, явно показывая интонацией, что не в духе для шуток и игр.

— Как и я. Я похож на волхва или на мне шапка ведуньи надета? Перья из задницы не торчат, значит не ученый «шепчущий» аност. Я всего лишь аури, носитель личин и предвкушая твои следующие слова, я помню, что ты прокаженный и ничего не чувствуешь. Вот пёс его разбери что там произошло… как-то сумбурно всё. Я внезапно почувствовал вкус, который не чувствовал никогда, но прекрасно знал. Тоже самое произошло и со слухом и обонянием. Всё очень знакомое, может даже родное, но чужое и дикое.

— Может наш певчий на самом деле и не певчий?

— Ты о чем? — Вопросительно посмотрел Сырник.

Стервятник задергал указательным пальцем, словно стирая грязное пятно с поверхности небесного тела, и ответил:

— Мы встречали других аури, им мастерски удается маскироваться под различные личности. Жил как местный, во дворах да со свиньями жрал объедки, а как предыдущий певчий отправился к праотцам, обернулся новым и занял его место.

— Другого трюкача я сразу узнаю, мы все один и тот же способ используем, аура знакомая. Сканер был выдал себя при любой опасности или стрессе, например, когда ты его за грудки схватил. Они твари на редкость пугливые, хоть и частично «носители личин»

— Значит этот вариант можно отмести, — устало вздохнул Балдур.

— Со всем рвением и всяческой ответственностью, — добавил Сырник.

— Погано, — продолжил человек. — Это бы многое объяснило, я всё еще себя чувствую будто кто-то по локоть залез ко мне в душу, знатно покопался внутри, перевернув всё вверх дном, и уходя плюнул.

— Это не значит, что певчий не проклят или не заговорен.

— Сырник, — раздраженно протянул Балдур. — Не начинай, ты прекрасно знаешь моё отношение ко всем проклятьям, заговорам и прочей чепухе.

— Но они существуют, — настаивал аури.

— Балдур поправил ворот плаща, ощущая легкий озёрный бриз. — Существуют духовные ритуалы, которые частично усложняют жизнь, но никак не влияют на будущее и уж точно не меняют твою судьбу. Опять же, потому что даже самые мощные из них категорически запрещены к практике и караются как Ликом, так и нами. Максимум что икоту на день наложат или будешь дуть в портки пару часов, ничего такого, что могло длиться месяцы и никто бы не заметил и не почуял.

— Только вот если весь день икоты или позор от того, что взрослый мужик ссытся как младенец, не заставит тебя совершить ничего необдуманного и для жизни рискованного, то да. Ты прав, никак не влияет на будущее и судьбы. — Тут же парировал Сырник.

— А, иди ты к чёрту. — Ядовито бросил стервятник. — Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Люди так устроены, Сырник, мы есть кто мы есть. Всё, что понять разумом не можем, или просто его не хватает, сразу называется проклятьем. Другое, что беседой или пятерней в зубы не решается, охотно дается имя «Заговор». Иногда нечто случается просто потому, что причина на лицо. Посмотри на это место, старик говорил, что здесь когда-то был золотой век, но даже золото померкнув, иногда играет солнечными зайчиками. Ни век, ни год, и даже ни день был покрыт золотом, как говорил старик. Эта деревня не проклята, как и её жители, и никогда не была.

— Сам иди к чёрту, Балдур. — Фыркнул аури. — Насколько помнится это ты спросил мое мнение, жаждал узнать, что же я почувствовал, а когда услышал слова неприятные, которые не сходятся с твоей точкой зрения, так сразу морду морщить стал.

— Погано мне, — произнес человек, с ноткой извинения в голосе, которая прозвучала чересчур агрессивно. — Что-нибудь еще?

Оба замолчали. Нависла противная тишина.

— Возможно, когда певчий проспится, он сможет пролить свет на то, что здесь происходит. Аносты даже и самые дурные знаниями блещут, а этот если не врал, еще и наград нахапать успел.

— Или мы ничего спрашивать не будем, а просто переправимся на ту сторону, — возразил Стервятник. — Тот, что пьёт и трезвым последний раз был лишь при рождении, меня совершенно не волнует. Нам нужно переправится на тот берег Янтарного и искать Гривастых, или ты забыл уже об обещании Серому? С каких это пор тебя волнуют холопы и их проблемы? Если хочешь, можешь оставаться, и разбирайся с их проклятьем пока не успокоишься, я тебя на обратном пути заберу, посмотрю, что получилось.

Сырник ничего не ответил, лишь фыркнул и безадресно выругался. Он спрыгнул с поручня и гордой походкой отправился внутрь. Балдур прикусил нижнюю губу. Вновь невесть откуда взявшейся порыв злости, что вырвался будто гром с небес, взял вверх над здравым смыслом. Балдур никогда не отрицал своей человечности и не стыдился своих эмоций, но они всегда были его выбором, его решением. Мужчина вновь протянул руку к небесам в надежде и сжал кулак.

— Всё еще пытаешься схватить? — из-за спины раздался женский голос и мягкие, практически бесшумные шаги.

Он не ответил, перевёл тему разговора.

— Как твоя спина? Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, чем твой разум, ¾ избегая прямого ответила, произнесла Мира.

Она поравнялась с человеком и взглянула на космическое тело. Она ощущала, что Балдур чувствует себя неудобно. Ему не хотелось говорить, и он словно съеживался, но при этом продолжал тянуться к ней.

— Есть мысли по поводу Регины? — спросила она в надежде перевести его разум в абсолютно другое русло.

— Совершенно никаких. Я не стану тебе врать, Мира, тем более и смысла нет. Я не вижу выхода из нашей ситуации. Обещание, данное Серому, словно насильно вырвалось из меня в тот день с остатками здравого разума. Регина, да и что уже там, все Гривастые, когда услышат, сначала на смех поставят, а потом прирежут, на всякий случай, чтобы не повадно было.

Балдур расстегнул пуговицу рубахи и взглянул под неё. Поверх рельефного тела тускло светилось узорное изображение, оставленное волком, прямо рядом с широким шрамом. Стервятник нахмурил брови и посмотрел на небо.

— Вероятно, прямое жертвоприношение Гривастых не понадобится. Возможно, есть другой способ, — Мира не стала дожидаться вопроса человека и продолжила. — Певчий этой деревни оказался аностом, и если он не врет про свои степени и награды, то возможно прямого ответа не даст, но направит по нужному пути.

— Метка Лика, — совершенно безразличным и безэмоциональным голосом сказал он. — Даже аносты со своими степенями в миллион лет не разберутся в ней.

Она почувствовала, как он подходит ближе и крепко обнимает её сзади. От него пахло меланхолией и злостью, но он прижимал её всё сильнее и сильнее, закрывая на тысячи замков. Он поцеловал ее в шею, она улыбнулась.

— Твоё дело собирать, Стервятник, а анализировать дух и его колдовство оставь мудрецам.

Он ничего не ответил, лишь вдохнул запах её волос и прошелся носом вокруг лаурена.

«Возможно, она права, быть может и есть средство». Балдур мало понимал в духе, он не мог его почувствовать, попробовать, ощутить эйфорическое прикосновение к душе, но он был знаком с ним. Стервятник воспринимал его как старого приятеля, с которым можно встретиться, побеседовать на изрядно изъезженные темы, читая мысли друг друга, и разойтись по своим делам. Он не понимал его, но был с ним знаком.

Чем чаще они беседовали, тем больше человек осознавал, что суть духа дикого, Личьего понять, и уж тем более приручить, невозможно. Лико мыслит иначе, оно видит иначе, оно дышит иначе. В нём смешивается хаос и порядок, сцепляясь в бесконечном танце духовного творения. Оно говорит с богами и являет их волю на мир живых. Такой дух невозможно развеять, а идти против метки Лика, значит идти против воли богов.

— Подождем пока певчий проспится, и утром у него всё узнаем. Есть причина почему мы выжили, Красный Стервятник, — продолжала она, поднимая раскрытую ладонь к небу. — Есть причина почему ты выкрикнул те слова и спас всем нам жизнь. Я не возьмусь гадать волю богов, но мне кажется, кто-то тайком, с долей маленького интереса, одним глазком наблюдает за тобой.

Балдур протянул руку, и они скрепились пальцами.

— Утром будут нам ответы.

— Утром, — повторил тот.

Он почувствовал, как на душе становится легче, как злость и ярость улетучиваются, словно и не было их вовсе. Он ощущает, как из глубины души, скребя острыми ведьмиными когтями, выползает меланхолия и, нехотя корча отвратную гримасу, покидает его тело. Забвение, именно этого он искал, хотя бы на один вечер.

— Нужно найти Сырника, извинится.

— Подождет. Он наверняка с Яриком сейчас.

Он почувствовал, как она разворачивается, не отпуская его руки.

«Утром», — подумал он. «Утром будет ответ».

Кабачник, заразительно широко зевая и почесывая торчащий из штанов зад, шлепал на кухню, где всё еще тлели угли с прошлого вечера. Как и было приказано, все запасы спиртного убраны в погреб и подавались всем, кроме певчего. Последний, на удивление, провел спокойную ночь, не смотря на опасение некоторых.

В зале пахло квашенной капустой, копченой рыбой и высушенным до состояния пыли укропом. Владелец «Крота», в очередной день не ожидая посетителей, неторопливо обугливал заплесневелый хлеб и сонно помешивал пшенную кашу в чане.

Он достал тушку копченного леща и покрутив перед лицом положил на разделочную доску. Отрезав первый кусок, кабачник поднес его к прыщавому носу и принюхался, а затем пожав плечами положил на глиняную тарелочку.

Когда Балдур с Мирой подошли к двери комнаты, где спал детским сном певчий, возле неё уже собрались Дэйна, Ярик, Сырник и старик. Ему так и не удалось извиниться перед маленьким аури за приступ ярости прошлой ночью, поэтому он лишь кивнул. Сырник показал ему неприличный жест, и тут-же забрался на плечо.

Дэйна была в походных штанах и белой рубахе с довольно широким декольте. Балдур впервые видел её в таком виде за долгие годы. Он инстинктивно прошелся глазами по её телу, и только потом понял, что она провела здесь уже некоторое время.

— Все еще спит, — наконец подтвердила она.

— Уже нет.

Балдур пододвинул старика и направился к двери, как за спиной раздался голос кабачника:

— Господа благородные колдуны, вы эт самое, жрать будете?

— Накрывай на всех, только копчености свои не ставь, от них несет за две версты. Кашу пожирнее сделай, жира свиного добавь, да ложку масла сливочного если найдется. У нас тут товарищ с похмела умирает.

Кабачник понятливо кивнул Ярику, и почесывая зад, зашлепал на кухню. Балдур приоткрыл дверь и ему в нос ударил ожидаемый запах алкоголя, это был хороший знак. Он зашел в комнатушку с забитыми окнами, в которой было меньше всего дырок и щелей, и тут раздался голос Сырника.

— Паскуда! Гнида хитрая! Как?

Певчий был в кровати и спал сладким сном младенца, а его рука свисала вниз, еле сжимая пустую стеклянную бутылку.

— Как эта шлында лободырная умудрилась проскользнуть? Как? — продолжал причитать Сырник. — Всю ночь ведь не выходил из комнаты, окна забиты, алкоголь и близко не подавался.

— Паскуда, Кабачник.

Балдур гневно выругался и развернувшись направился на поиски злосчастного владельца «Крота», однако тот уже сам стоял в дверном проходе, и с ужасом в глазах смотрел на Стервятника.

— Клянусь, Перуном, не я это…

Балдур схватил его за грудки так крепко, что его длинная рубаха затрещала по швам. Сырник прижал уши и злобно зашипел. Ярость и гнев вновь овладели человеком, ведь из-за ошибки кабачника им придется потерять еще один день. Они переполняли его изнутри, однако в этот раз, они были выбором самого человека.

— Господин колдун, не я это, о божечки, клянусь Родом великим, Перуном громовержцем и Матерью всерожающей, не я это, не бейте меня. ¾ Продолжал трепетать кабачник.

— Сказано же тебе было человече, не подавай ты самогон один вечер, найдет же пьянчуга способ добраться, а ты заладил, люди грустить будут, и так жизнь не сладка. — Дэйна сложила руки на груди, и опершись на дверной косяк качала головой.

Балдур вместе с кабачником зашел в комнатушку, где заметно похрапывал певчий и что-то бормотал себе под нос. Он саданул ботинком по кровати, и оскалившись замахнулся на кабачника.

— Водка! — прокричал, казалось, испуская последний дух владелец «Крота». — Водка! Водкой певчий наш ужрался, как обычно. Водка же это, глядите господа колдуны, водка полисовская. Я бутылку сразу узнаю, хорошая ржаная.

— Уверен? — вмешалась Мира.

— Да чтоб мне мыши в кашу гадили. Водка же это! Смотрите сами. У нас такую нигде не сыщешь, видать скотина эта пьянчужная с собой притаранил-то, али подсобил кто. Отпустите меня господин колдун, я помогу вам этого баламошку найти, а как найдем я ему задницу осиновым хлыстом высеку так, что в пору будет как решето пользовать.

Сырник метнулся вниз, и покрутив в руках бутылку, понюхал. Балдур отпустил кабачника, который попятился назад, и уперся спиной в Дэйну. Ярик подошел к Балдуру, и почесав рыжий пушок на подбородке, осмотрел комнату. Окна были по-прежнему забиты, дверь не открывалась. Через дыры в стенах даже самая худая мышь не пролезла бы.

— Я знаю ты в это не веришь, но тут к гадалке не ходи, да и волхвы сразу скажут.

— Ярик, нет!

— Проклят, паскуда, наш певчий, проклят, что твой пень.