Три Царя

Глава 51

51

***

Закат отгорел последним лучом, что скрылся за бесконечным горизонтом. Ветер еле слышно шептался среди сосен, а ветви купались в зеленовато-серебряном отблеске полной луны. Среди запаха смолы и освежающий разум черники в сторожке догорала последняя свеча. У стены, потрескивая угольками, томился поздний ужин, что постепенно загустевал и превращался в рагу.

Внутри, кроме Семирода, никого не было. Он сидел за травнечивским столом в избе отшельника, что с радостью согласился приютить на ночь усталых путников. Хоть места едва хватало на пару человек, сам отшельник, узнав среди них такого же мастера одинокого образа существования, отправился на полнолунный ритуал освещения небольшой долины, что он называл своим домом.

Семирод плел маленькие завязочки из разрыв-травы, выкладывая их на тряпичные кулечки. В темноте глаза старика заметно светлели и слезились, под весом тяжелых и густых бровей. С каждой новой завязочкой он нашептывал под нос священные слова на старославянском наречье. Наречье, на котором говорили лишь волхвы, и то не многие.

Дверь отворилась и повеяло ночным лесным воздухом. Семирод все еще скучал по своей избе и тяжелому запаху родного болота. Вернется ли он обратно, и сколько боги отмерили и без того немолодому целителю? Запах вечернего болота, что впускал в своё жилище, прежде чем лечь спать, резко пронесся в его сознании. Семирод делал это каждый день на протяжении десятков лет, и любил засыпать, вдыхая дух природы.

— Нужно еще что-нибудь, старейший?

Пилорат зашел внутрь и, утирая испарину со лба, поставил полное воды ведро возле порога. Ответа не последовало, поэтому меридинец подошел к столу, наблюдая за работой Семирода. Старик вовсе не обратил внимания на него, и лишь когда процесс был закончен, он повязал тряпочку крепким узлом, складывая содержимое в подобие самодельного мешка.

— Ей действительно нужно там быть? Может есть способ провести издалека али на окраине?

— Мёртвые терзают её душу, Пилорат, ты даже не представляешь насколько. Богам было угодно сохранить жизнь девочке, в то время как всё село окунулось во тьму.

— Я понимаю, но… — осекся Пилорат и, тяжело выдохнув, продолжил. — Ей и вправду нужно через всё это проходить еще раз? Ей лишь шесть дней назад стукнуло одиннадцать зим. Мы оба знаем, насколько хрупок может быть разум неокрепшего ребенка.

Семирод жестом указал Пилорату поднести ведро поближе, получив его, он окунул туда руки и ополоснул лицо. Меридинец протянул махровое полотенце и ждал ответа старика.

— Она тебе сказала? Одиннадцать значит? Ты знал с самого начала, что ей придется столкнуться со своим прошлым. Душа, пережившая такое, не найдет покоя, пока не попрощается и не отпустит тех, что связанны с ней. Ритуал пройдет с первыми лучами заката и до полного захода. Ей необязательно появляться раньше, но… — голос старика дрогнул, хотя он и прикрыл это легким покашливанием. — К сожалению, всё это время ей придется пробыть со мной.

— Как скажешь, — опустив голову в смирении с фактом, проговорил Пилорат.

Спорить не имело цели и смысла. Пилорат понимал в ритуалах не больше, чем кухарка в военном деле. Последнее время к вечеру тянущая боль ниже живота беспокоила его с тревожным нарастанием. Меридинец заметно поморщился.

— Мажешь?

— Мажу. Я в порядке.

— Сходи, накипяти воды и принеси мне для заварки.

— Поболит и пройдет, — отмахнулся Пилорат. — Сначала выполним обещание Маруське, а там и займусь собой.

Семирод ответил спокойным голосом:

— Ты её защитник и должен всегда быть готов сражаться, а с такой болью…

— Этого больше не повториться, старейший, — голос Пилората зазвучал с ноткой агрессии и угрозы. — Я не совершу больше такую ошибку.

— Как скажешь, — он не стал настаивать. — Я закончил, можно возвращаться. Она с Закхрой?

— Маруська? Да, сидят на лавочке у входа.

Семирод протянул маленький мешочек и велел:

— Поставь воду кипятиться и позови девочку. Одну. А сам ступай.

Выбора у Пилората особого не было, да и разумом он понимал, что Семирод не причинит вреда Маруське. С другой стороны, ему стало крайне любопытно, о чём собирался разговаривать старик с девочкой. Пилорат снял жаркое с углей и поставил маленький походный заварник. Через некоторое время на пороге появилась Маруська, а меридинец, что-то шепнув ей на ухо, закрыл дверь за собой.

— Подойди, дитя.

Она подошла.

— Присядь рядом со мной.

Она села.

Семирод протянул ей кружку слегка остывшего чая, она взяла, но пить не стала. Маруська держала её в руках и смотрела в густую седую бороду человека. По какой-то причине она всё еще опасалась пересекаться взглядом со стариком, особенно когда рядом не было ни Пилората, ни полюбившейся ей Закхры.

— Если боги позволят, завтра мы доберемся до места. Ты понимаешь, что это значит?

Она кивнула.

— Я всё сделаю сам, но кое-что придется сделать и тебе. Я вижу, ты девочка крепкая, но ушедших стоит проводить слезой. Омыть свой лик от груза, что на себе несешь. Не сдерживай горе внутри себя, оно лишь терзает твоё сердце и не позволяет твоим родным перейти Смородинку. Тебя учили «Славному слову»?

Она покачала головой в стороны.

— Когда мы придем, ты… — вдруг Семирод замолчал. Маруська посмотрела в глаза старику, но лишь на мгновение. Этого мгновение хватило, чтобы разглядеть в них, то, чего он не ожидал. — Ты уже чувствуешь? Ты всё это время чувствовала?

Она не ответила, потупив глаза в чашку. Ответа и не требовалось.

«Боги», — задохнулся в собственных словах Семирод. Неужели она всё это время не просто ощущала боль и груз потери на своих плечах, так и чувствовала духовную связь? Маруське было всего десять, четыре лета до начала базового обучения духу, да и кто бы стал браться за сельскую девочку, коей на роду написано стать домашней стряпухой.

— Сильно?

Маруська взяла его за руку и сжала как могла.

— И ты всё еще хочешь пойти? Там будет больнее.

Она кивнула и отпустила.

Семирод может и скрывал, но сам опасался столкнуться с болью, ненавистью и тьмой, что поселилась в тех землях. Каждая душа, что наслаждалась жизнью, бьется в агонии мучений, надеясь, что кто-нибудь сможет отпустить их к богам. Он знал, что ему придется разделить их страдания на момент ритуала, но и понятия не имел, что Маруська несет в себе эту боль уже долгое время.

— Ступай, дитя. Позови всех остальных, покушайте. С рассвета и до конца ритуала пища запрещена.

Девочка поклонилась и выбежала. Через мгновение на пороге появилась Закхра, что потирала замершие руки, и Пилорат. Меридинец заметил, что Семирод надевает накидку и берет свой походный посох.

— Ты куда на ночь?

— Искать ответов у богов, — коротко ответил тот, а затем обернувшись на Маруську, положил руку на плечо Пилората. — Иди к ней, она в тебе нуждается. Сделай так, чтобы спала котенком, и сами боги не тревожили её сон.

***

Среди смрада и гниющего заживо металла, все еще теплился огонек жизни, что панически рвался из угла в угол, пытаясь избежать тёмного касания смерти. Воздух постепенно обретал сладковатый металлический привкус, от тел и кусков плоти, разбросанных по округе. Без хозяев, что рвались покинуть своё жилище, некому было заняться уборкой, а количество трупов всё увеличивалось.

Мира привела Балдура и Коклотка к месту, где они с Дэйной наметились встретиться. Женщина до сих пор благодарила богов, за то, как они помогли ей быстро отыскать дорогого ей человека. Были ли они настолько благосклонны к Дэйне? Оставалось лишь гадать.

Они находились посреди очередного полузаброшенного помещения, которых, казалось, в этом месте были сотни. Эвакуация шла уверенным темпом, так как всё меньше и меньше им встречались местные работники или жители, что при виде нежданных гостей бросались под столы.

Мира заметила небольшую комнатушку, из которой прекрасно просматривалось всё окружение. Стоять у всех на виду, ожидая прибытия Дэйны с пропавшими, не имело смысла. Они зашли внутрь, оставив за собой небольшую щелку, только после этого позволили себе на мгновение выдохнуть. Балдур устроился на полу спиной к стене и глазами к выходу. Мира стряхнула листы бумаги и кусочки пищи, только затем села на мягкий стул. Один лишь Коклоток стоял как истукан, периодически вытирая вытекающую жидкость из глазницы.

— Иди сюда, дай взгляну, — приказала ему Мира.

— Да, госпожа, прошу, не беспокойтесь за раба.

— Слишком много говоришь, и не по делу, — рыкнул Балдур.

Мира надавила на зарождавшуюся гематому и содержимое вытекло. Коклоток даже не пискнул.

— Балдур, поищи тряпку чистую, чем перевязать.

Стервятника не особо волновало благополучие карлика, была бы его воля, даже имени не вспомнил. Он достал из обычного домашнего шкафа мужскую рубаху и швырнул Мире, обратно устраиваясь на дозорном месте. Меридинка аккуратно обеззаразила зону и, выскребав остатки глаза прочь, перевязала. Коклоток засиял в счастливой улыбке и попытался расцеловать руки великодушной госпожи, за что получил звонкую пощёчину.

— Ты, как я понимаю, обитаешь здесь, много знаешь об этом месте? — спросила она доминирующим голосом.

— Да, великодушная госпожа, много знаю, — залепетал перед ней тот.

— Не соизволишь рассказать, пока мы ждем наших коллег?

Коклоток словно маленький ребенок судорожно закивал с широкой улыбкой на лице, и тут же замолчал.

— Ну так?

Карлик посмотрел на женщину и виновато произнес:

— Раб не знает с чего начать. У госпожи есть точные вопросы? Я отвечу, как могу.

Мира бросила взгляд на Балдура, и тот дал понять, что вокруг тихо и можно побеседовать.

— Какое имя носит этот комплекс? Я заметила, вокруг не только Бролискую утварь, но и полисовские технологии.

— Третий Край. Так называют это место, как раб мог слышать.

— И сколько всего этих краев? — В разговор вмешался стервятник.

Коклоток почесал рубцеватую голову, собираясь с мыслями, ответил:

— Раб не знает. Рабу приказано не слушать, что раба не касается. Раб послушный.

— Только вот ты слышал, как это место назвали Третьим Краем, так? Значит раб не совсем послушный, — слова Миры прозвучали одновременно хитро и угрожающе. Коклоток поспешил себя поправить.

— У раба есть уши, если госпожа желает, раб избавиться и от них.

Мира поспешила успокоить карлика, в то время как тот потянулся костлявыми пальцами к месту, где должны находится ушные раковины.

— Оставь себе свои уши, лучше слушай внимательно и отвечай на вопросы. Чем здесь занимаются?

В единственном глазе Коклотока поселилась пустота. По его взгляду Мира могла сказать, что он действительно не имел понятия о функционале и роде деятельности этого Третьего Края. Она перефразировала.

— Чем тебя заставляли заниматься, что ты видел, и прошу тебя, избавь от скользких подробностей. Меня не интересует твоя жизнь или жизнь твоих господ, — проговорила Мира, заматывая собственные раны остатками рубахи.

Карлик активно закивал и продолжил:

— К господам гостей много приезжает в одеждах разных. Когда в таких, что будто кожа блестит, переливается. Когда в обносках, почти как у Коклотока. Пьют, кушают, курят дух и рабынь пользуют. Других зовут Зубами, они плоть режут, пережевывают, меняют, плодят и создают. Раб не любит к ним ходить, они раба в железную утробу запихивают. Больно. Кожа лопается. Кровь бурлит.

— Что-нибудь еще?

— Да-да! Как-то раз, госпожа взяла с собой раба в большую комнату. Много ящиков больших, железных с буквами, стальной зверь рычит и лапами их в пасть засовывает. Как зверя зовут, раб не знает. Оттуда мы пошли к Пальцам. Пахло странно, у раба голова кружилась всё время. Повсюду бутыльки и странные непонятные картинки.

Мира взяла лист бумаги со стола и показала Коклотоку:

— Вот такие?

— Да-да! Такие, еще звездой есть и квадратами всякими.

— Алхимия, — догадалась она. — Так же как секс-услуги, наркотики, эманации, в том числе и биологические, и что-то мне подсказывает в тех контейнерах не парфюм.

— Знаю, — сквозь зубы пробурчал Балдур.

— Значит я права, это именно то место, о котором ты отказывался говорить, или одно из трех как минимум.

Балдур ничего не ответил.

— Благородному и всесильному господину приходилось у нас бывать? Какие рабы вас обслуживали, может я смогу что-нибудь сделать для…

— Заткнись, раб! — холодно прервал его стервятник. — С Мирой говори, на меня даже не смотри.

— Балдур! — Мира возразила инстинктивно, однако если она была права, то реакция человека была более чем объяснима.

Коклоток попятился и прижался к женщине, но, вовремя одумавшись, отошел на два шага в сторону.

Балдур встал и подошел к двери, аккуратно выглядывая наружу. Мира видела по его движению и поведению, что стервятника изнутри разрывало от беспокойства. Он мало что рассказывал, однако Мира всё же смогла связать простые факты. Это место тесно связывало Сырника и Балдура между собой. Возможно, даже здесь и лежит тайна их первой встречи.

— Я должна знать, — обратилась она к человеку. — Если ты что-нибудь знаешь и недоговариваешь. Что-нибудь, что поможет нам выбраться отсюда живыми всем вместе, говори. Говори, Стервятник, и не заставляй меня переспрашивать.

Балдур ответил не сразу. Он стоял спиной к женщине, но по тому, как воздух становился тяжелее от напряжения, можно было сказать многое. Мужчина некоторое время молчал и, казалось, уж не собирался отвечать, как вдруг слегка обернулся и выговорил.

— Это не поможет. Одно я могу тебе сказать, Мира, если Дэйна с Яриком явятся без Сырника, я хочу, чтобы вы уходили без меня.

В тот момент, словно соглашаясь и подтверждая слова Балдура, раздалась очередная тряска. С потолка засыпалась известь и крошечные камешки. Со стола упал и разбился кувшин.

— Исключено, — ответила она таким голосом, с которым спорить было бесполезно.

— Я не шучу, — проговорил он не менее серьезно.

— А мне и не смешно, — удостоверила его она.

Нависла тишина. Как Балдур не любил спорить с ней, особенно когда после короткой словесной перепалки, наступает такое неловкое молчание. Ему захотелось выйти и пройтись, быть может, даже подышать свежим воздухом. Именно так он поступал, когда Мира заводила разговор на темы, на которые он не хотел отвечать. Она это знала, так же как и знала, что в этот раз ему никуда не деться.

Оба молчали, лишь Коклоток неловко попискивал, и не знал куда себя деть. Мира спасла его от бездны, что росла под его короткими ногами.

— Ты упоминал о символах на железных ящиках. Они тебе не знакомы? Сможешь написать по памяти?

Коклоток замахал руками, словно ему предложили свободу, которую, по его мнению, он не заслуживал:

— Госпожа запретила писать и читать. Послушный раб не может быть обучен грамоте. Раб носит, убирает и принимает.

— Но у тебя же есть руки и остался один глаз, а тогда и все оба были, — Мира одарила его легкой улыбкой с нотками коварности. — Госпожа тебе и слушать запрещала, но уши на месте. Ты Коклоток может и мало похож на своих внешних сородичей, но я с уверенностью могу заявить, в прошлой жизни ты был свободным Фокрунцем. Думаю, в рабство тебя сдали и издевались за заслуженную ошибку, что ты совершил.

Коклоток опустил голову и замешкался. Вопрос о его прошлом явно вызывал у карлика двоякие чувства. Казалось, для него оно было словно однажды увиденная в детстве картина. Он помнил основную концепцию, но цвета давно размыты, а материал, из которого выполнена рамка, и вовсе исчез из памяти. Оставалось лишь гадать, сколько времени он провел в рабстве и, действительно, за что его посадили на цепь.

Тут в дело вмешался Балдур, словно читая мысли меридинки:

— Около семидесяти лет прошло. Он вряд уже и имя своё сможет написать, — Мира застыла в вопросе, на который стервятник ответил тут же. — Клеймо на шее. Короткая полоска означает пять лет, длинная десять. Черные так же своих рабов клеймят.

Мира переключила внимание на Коклотока.

— А если я напишу, ты сможешь узнать? — не успокаивалась Мира.

Балдур обернулся:

— Ты ему весь алфавит рисовать собираешься? Да и кого это волнует, куда они контейнеры шлют? Еще минуту назад тебя волновало лишь наше спасение.

Мира не стала терпеть тон стервятника. Он вообще старался не повышать голоса в разговоре с ней, и она отвечала тем же. Однако если оба переходили на тона, беде не миновать. Мира демонстративно взяла лист бумаги и прошипела.

— Не ты один, Балдур, жаждешь ответов. Если они поставляют в Велпос, значит моя семья должна знать. Даже думать не хочу, если они на такой факт закрывают глаза. Так что будь лапой, закрой рот и стереги дверь.

Балдур сплюнул и старался не слушать, о чём они говорят. В его разуме царила неугомонность. Само естество человека билось в тревоге и отказывалось стоять на месте в нерешимости. Где-то там Сырник, Ярик, Дэйна. Сражаются, проливают кровь, гибнут.

Чтобы как-то успокоить себя и привести сознание в покой, он достал револьвер. Наконец ему выдалась свободная минутка оценить повреждения и возможно найти что-нибудь, чем можно заменить сломанные части.

К сожалению, они находились в обычной комнате, поэтому кроме домашней утвари вокруг ничего не находилось. Он залез в пару ящичков, и также остался с пустыми руками. Хозяин этой комнаты явно больше увлекался исследованием духа, чем оружием. Да и сам револьвер, что Балдур лично менял и модернизировал, давно отличался от оригинальной версии.

Он положил оружие на стол и ловко разобрал на запчасти. Был повреждён лишь спусковой механизм, к сожалению, чтобы починить револьвер жвачка и пару винтиков не помогут. Балдуру был нужен абсолютно идентичный заменитель, которого найти в округе казалось невозможным.

— Эй! — обратился он к Коклотку.

— Да, мой господин!

— Ты вот такую штуку видел? Можно где-нибудь раздобыть?

Карлик позволил себе подойти ближе и присмотрелся.

— Спусковой механизм? Думаешь найдем? — поинтересовалась Мира.

— А что она делает, мой господин? — спросил Коклоток учтивым голосом.

Балдур взял в руки голый каркас оружие и ответил:

— Она вставляется сюда и убивает рабов, что не отвечают на вопросы.

Коклоток испугался. Казалось, он не вылезал из пучины унижения, издевок и постоянной угрозы своей жизни, и давно научился отвечать, насколько можно прямо.

— Если она громыхает как другие похожие, то… в могильнике? Раб думает, что в могильнике.

— У вас тут и кладбище есть? Хотя чему я удивляюсь, — Мира поразилась собственным словам, прежде чем продолжил карлик.

— Яма… Зубы туда сбрасывают тех, кто не нужен.

— Вместе с оружием? — на вопрос стервятника, карлик быстро закивал головой.

— Железо Зубам не интересно, они плоть любят, мягкую, гнущуюся.

Балдур задумался, неужели и другие стервятники пали жертвой? С другой стороны, это могли быть и Старолесные разбойники, что промышляли охотой на стервятников или любой дурак с лишней монетой в кошельке и допуском к черному рынку Бролиска.

— Они не любят железо, что громыхает. Очень не любят, — внезапно продолжил карлик.

— Это почему еще?

— Оно громыхает и убивает, — непонятливо ответил Коклоток.

— Это ясно, — вмешалась Мира. — Но Зубы, о которых ты говоришь, явно не стесняются играть с жизнью и смертью, откуда такой страх именно к такому оружию?

— Братья, — произнес карлик, а его голос заметно просел. — Старая легенда о братьях.

— Мастера биологических эманаций и трансформаций боятся легенды? — Мира вопросительно ухмыльнулась.

— Но это не просто легенда, это правда! Каждый господин её знает, каждый раб слышал её. Чистая правда!

— Вещай, — как на духу выпалил Балдур. — Если эти твари боятся стального укуса, я хочу знать почему.

Коклоток взял лист бумаги и карандаш и, рассказывая, чиркал:

— Старинная легенда, еще с тех времен как Третий Край находился на огромном острове к югу от земель славянских.

— К югу от Бролиска ничего нет, бескрайний океан, — вставил Балдур.

— Не перебивай, — одернула его Мира.

— Легенды гласят, что он не бескрайний, а обширный, размером с целый мир, а за ним лежит другой мир. Когда Третий Край правил островом размером с целый мир, они разгневали богов тем, что отказывались почитать их как следует, и в итоге их терпению пришел конец.

В один день небеса разверзлись, и земля породила дверь в мир божественный, откуда вышли они. Два брата, два гиганта в стальной броне невиданных размеров. Ростом они были выше человека, а силой превышали в тысячи раз. Они крушили и рвали днями и ночами без сна и отдыха. Купаясь в крови нечестивых, что призвали на свои плечи ярость и гнев богов. Их смех разносился на все миры, а жажда крови не утолялась, даже когда весь мир тонул в собственном грехе. Всё живое пряталось или бежало, а что не могло, то погибало под тяжелыми грохотами. Братья пили из огромных кубков, размеров с череп самого большого зверя. Один нёс в себе разрушительную волю гигантов, изрыгая из своих рук, уничтожители миров. Другой под рёв самих небес потрошил плоть голыми руками, только руки те и самому лютому зверю в противники не годились. Одна, с длинными когтями и настолько острыми, что резали пополам целые горы, другая в виде ужасной пасти с тысячами зубов, рвала на части и пожирала души павших. Они крушили и рвали, пока не осталось тех, кто навлек на себя гнев богов. Лишь тогда, напившись крови и ярости, они ушли, оставляя короткое послание. Ежели в один день боги будут забыты, а плоть вернется: на землю придет тот, кто понесет в себе их ярость. Необузданный воин, благословлённый священным древом тысячи змей.

— М-да, — поставил точку Балдур. — Уж не думал, что «они» в такое и верят. Сказка про Ваню, что каши мало ел и то интереснее.

Коклоток поспешил и показал свой рисунок, на котором он как мог, изобразил двух воинов в массивной броне.

— Но это правда, мой господин!

— Складно сочиняешь для раба, Коклоток, — сказала Мира, подзывая его к себе.

— Я не сочиняю, моя госпожа, пересказываю, лишь пересказываю.

Вдруг послышались шаги. Быстрые, тяжелые, да еще голоса. Балдур схватился за оружие и побежал к двери. Мира спрятала Коклотка за спину и готовила заклинание. Балдур выглянул в щель, но неизвестные были в слепой зоне. Он приготовился убивать, и рука всё крепче сжимала рукоять меча, как вдруг он сумел разобрать.

— Ну и где они?

— Подожди! Подожди! Надо курить бросать…

Балдур резко открыл дверь и увидел их. Оба, недолго думая, забежали внутрь. Дэйна размеренно дышала, но тело, вымазанное в крови и поту, требовало отдыха. Ярик упал на четвереньки и тяжело и сухо отхаркивал.

— Нашла значит, — произнесла воительница.

— И ты, смотрю, — улыбнулась в ответ Мира.

— Балдур! — Дэйна подошла к человеку и обнажила тряпичный кулечек на груди.

Стервятник с ужасом в глазах нырнул внутрь, где беспомощно лежал Сырник. Он взял его на руки и крепко прижал к груди, закрыв глаза.Сколько раз за последние дни, он спасал его от опасности, доверяя в руки другим, но именно в этот момент его душа укрывала маленького аури и отказывалась отпускать.

— Он… Что-то сказал про могильный… Я дал ему кристалл… Он попытался… фух.

Балдур положил Сырника на стол, сметая разобранный револьвер прочь. Он смотрел на переливающееся тело аури и пальцами пытался помочь ему. Вдруг стервятник понял, что вариант у него остался всего один.

— Прости, Сырник, — прошептал он и, сжав кулак, приложил к груди аури.

Дух вместе с остатком червей забегал по телу Сырника, как почувствовав силу, с которой сопротивляться не мог, пополз к руке человека. Балдур успел схватить аури и попятился назад, прижимаясь к стене. Он ощущал, как кожу на руке словно заживо сдирают и опускают в чан с раскалённым маслом. В нос ударил запах соленого моря, перед глазами забегали образы.

«Нет, не в этот раз», — думал он про себя, ощущая, как свободная рука тянется, сжимая невидимый нож. В его сознании крутилась мысль, что насколько он мог быть беспечным и позволить Сырнику остаться одному в таком месте. Осознание этого терзало человека изнутри. Но чувство вины, помноженное на ярость своих ошибок, помогло ему, наконец разжать кулак.

Он положил раскрытую ладонь на лицо Сырника, и закрыл глаза. Вдруг он почувствовал, как зашевелился нос, и раздалось слабое, но родное: «Балдур».