Три Царя

Глава 33

33

— Извини, мудрейший, но я вынужден отказать, — раздался басистый голос по огромному приемному залу.

Ратомир, уже привыкший видеть на соседнем троне свою уже не невесту, а жену, безвыходно покачал головой. За весь разговор он так и не сменил серьезной гримасы на лице. Солнцеликий бросил короткий взгляд на озадаченную женщину, что редко вмешивалась в беседу, и продолжил:

— Ты знаешь меня, странник. Пришел бы за помощью в другой день, я бы все свои дружины послал, но не сейчас. Сейчас не могу. Над нашими границами возникла угроза куда больше серьезная, чем та, о которой ты ведешь свой рассказ.

Старик молча поклонился.

Ратомир прикусил нижнюю губу:

— Что-то я всё же смогу сделать. Моя дорогая жена Елена напишет весточку своему отцу, он если согласится, то переведет часть своего Меджьего резерва к юго-восточным границам. Большего не могу обещать. Извини.

Старик склонился в пояс:

— Да хранят тебя боги, Ратомир Солнцеликий, о великий и благородный князь. Да целуют они темечко детей твоих. Да окутают дом твой защитой и благословлением.

Солнцеликий кивнул в ответ:

— Куда теперь путь держать станешь? Обратно во леса? Отшельничать?

— На север, государь. К аностам подамся, ответы искать, если боги позволят, — старик произнес эти слова, не отрывая взгляда от правителя, что было дурным тоном.

— Не останешься? — вопросил князь, заранее зная ответ отшельника.

— Нет, государь, — Ответил тот, и для верности еще раз поклонился.

— Ну как знаешь, — Решил не настаивать Солнцеликий, и согласно взмахнул рукой. — Не забывай только, здесь тебе всегда рады. В Красограде каждая собака знает имя твоё, и что ты сделал в свое время для моего отца. Пока я жив, и род мой правит, это не изменится.

— Спасибо, государь на слове добром, — старик поблагодарил, придерживая длинную и седую бороду. — Пойду я тогда, если вы не против, государь.

— Ступай, странник. Только не по-гостеприимному это, отпускать, не угостив. Загляни на кухню, путь сам знаешь. Прикажи накормить и в дорогу соленье да копчёностей выдать, — князь одарил на прощание старика легкой улыбкой.

— Загляну государь, благодарю. Всеми богами благодарю.

Он еще раз поклонился в пол ему и его прекрасной жене, а затем, дождавшись разрешения, отправился прочь. Через пару мгновений его место занял другой просящий. Человек склонился в уважении, а затем принялся молить. Старик не стал слушать слова, ведь они для него не имели ни веса, и даже толики интереса. Он прошел мимо гостей, что пытались рассмотреть его глаза, через длинные и седые волосы.

Дорогу он действительно знал, но о своем прошлом, как и о времени, проведенном в стенах Красограда, старый отшельник предпочитал не говорить. Его немного удивило то, что с того момента интерьер практически не изменился. Всё те же картины, скульптуры и драгоценные столбцы богов.

На мгновение старик позволил себе окунуться в воспоминания. Он отчетливо помнил, как бродил по этим коридорам еще будучи юным мужчиной. Помнил как с первой сединой на висках, он врачевал местных жителей, и даже писал собственные статьи и заметки для медицинских трактатов. Последнее, к сожалению, ему так и не удалось выпустить в свет, однако на своём болоте он успел прикопать толстые сшитые воедино страницы. Быть может в один день он вернется в эти стены, во времена более спокойные, и всё же опубликует свои труды.

Он свернул в маленький проход, который постепенно расширялся и в конце концов привел его на ту самую кухню. Еще не дойдя до двери, старик почувствовал ароматные запахи чего-то мясного. Стряпух отбирали со всего княжества, даже с маленьких деревень. Кормить самого князя и его семью считалось великим почетом, поэтому каждая из них была обучена своему мастерству, и могла посоперничать с царскими кухарками.

Старик остановился у распахнутой двери и, потоптавшись на месте, поклонился, после чего позволил себе войти. Домовые и праздные духи в обиталищах знатных господ вели особую службу. Они с крайней выборкой допускали незнакомцев в свои зоны и пристально наблюдали за ними.

— По добру вам, труженицы.

— По добру, отец! — ответили они в разнобой.

Кухня кипела в прямом смысле этого слова: кастрюли бурлили кипящим бульоном, мясо соком капало на жаровни, а стремительный стук ножей о деревянные доски, служил аккомпанементом к сему представлению. Абсолютно все повара были женщинами, и в отличие от полисов, где данная профессия издавна укоренилась за мужчинами, В Бролиске верили, что самую вкусную и полную любви пищу, может приготовить лишь женщина.

— Неужто боги шутят так? — послышался дрожащий женский голос.

Из-за большой бадьи с вином вышла низенькая и упитанная пожилая женщина. Она слегка косолапила, поэтому передвигалась забавной и шоркающей походкой. Главная стряпуха подошла поближе и прищурившись рассматривала лицо под заросшими длинными седыми волосами.

— Чур меня, вернулся! Вернулся наш миленький! — Она схватила его за бороду и, резко наклонив к себе, крепко обняла. — Ух ждали то мы тебя сколько зим. Другие мне всё поговаривали, мол ушел тот, не вернется больше, а я не верила. Плевалась и ждала. Дождалася таки наконец. Вернулся.

— Гой еси, Любава, — поприветствовал он женщину, и все же сумел улыбнуться ей.

Она улыбнулась в ответ, а в уголках её карих глаз, заблестели слёзы.

— Где же тебя боги то носили? На какие такие испытания отправили, что от тебя тридцать зим ни слуху ни духу. Запустил то себя пади без бабы доброй.

— Я не останусь, — коротко отрезал он. — Не могу.

Радостный голос женщины сменился тихим шепотом:

— Я знаю.

— Мне государь наказал угоститься, прежде чем уйду, — со стороны могло показаться, что его голос был абсолютно холоден, однако пожилая женщина помнила его именно таким.

— Увидеться со мной тоже он указал? — она, утерев мокрые глаза, захихикала.

Старик не ответил, лишь закрыв свои глаза покачал головой.

— Ну что же мы тогда время теряем, садись давай, будем тебя откармливать! — голос её вновь наполнился радостью. — Ишь худоба то, кожа да кости. Мужиком то с трудом назовешь.

Старик сел за угловой столик там, где обычно обедали и ужинали работники, да восславил богов за еду.

— Госпожа, — грозный бас донесся с кухни. — Куда ставить?

— Я тебе что говорила, увалень ты заморский, не называй меня так. Не госпожа я тебе! — ответила главная стряпуха. — В кладовку неси, сложи у третей полки, подадим господам на ужин.

Старик увидел лишь спину массивного незнакомца, наряженного в белую рубаху, и успел узнать в нём меридинца. На столе раз за разом стали появляться угощения. Первым она поставила кувшин со свежим парным молоком и всё еще горячую лепешку. В глиняной мисочке лежали тонко нарезанные кусочки баранины и солонины. Малосольные огурцы, помидоры и шмат сала с хрустящей корочкой.

Старик отломил кусочек и макнул в молоко. Хлеб буквально таял во рту. К салу он так и не притронулся. Пожилой организм всё тяжелее воспринимал подобную пищу. Стряпуха села напротив и кому-то махнула рукой. На столе появились три наливных красных яблочка, однако они померкли перед тем, что врезалось в сознание человека.

Он на секунду почувствовал знакомый запах, а перед мутными старческими глазами промелькнули две косички. Он с трудом проглотил кусок, подумал, не показалось ли ему. Быть того не могло. Он отказывался верить. Любава заметила выражение лица старого друга и посмотрела на него с интересом. Наконец пересилив себя, старик развернулся, и окостенелые пальцы вцепились в глиняный стакан.

В самом углу кухни на мешках с крупой сидела девочка лет девяти в обычном сером платьишке. Она смотрела в пол мёртвыми зелеными глазами и покачивалась на месте. Светло-бурые волосы, украшенные синими ленточками да заплетенные в детские две косички, меланхолично болтались вместе с ней. Она теребила в руках маленькую куклу, сплетенную из старого и засохшего сена.

— Как? — смог выдавить из себя старик.

Стряпуха посмотрела на девочку, и тяжело вздохнув, ответила:

— Беженка. Бедняжка совсем одна осталась. Я у речного канала возле города её нашла, потом упрашивала князя на кухню её пристроить, — взгляд её наполнился откровенным материнским горем.

Старик сидел и слушал о том, что последнее время становилось всё больше таких беженцев, что словно мотыльки на свет тянулись к Красограду. Слушал о том, что девочка хоть и мало чего говорит, однако удалось выяснить откуда она. Слушал, что село то, сожгли до основания вместе с тварями там обитавшими. У него не было выбора, и он принимал слова, которые не хотел слышать. Бедняжка. Беженка. Сирота.

Она продолжала говорить и рассказывать, а в голове старца крутилось всего одно имя — Маруська. Он запомнил его на всю жизнь, когда именно она, не испугавшись, напоила его водой. Совсем маленькая и глупенькая, убедила родителей остановиться и помочь дряхлому страннику. Он помнил её живые зеленые глаза. Густую косу. Яркое белое платьишко и неподдельную детскую улыбку.

Однако в тот момент, он видел лишь блеклую тень своего воспоминания. Внезапно словно молнией его поразила мысль, что в тот день, ему хватило сил уберечь лишь её. Выжила ли она именно поэтому или стала жертвой из-за него? Не найди в тот день они его у тракта, стала бы семья беженцев менять свой маршрут. Остановились бы они в конце концов у проклятого села?

Девочка почувствовала на себе пристальный взгляд старика и осмелела поднять глаза. Она на мгновение поймала взор старика, и казалось, узнала его. Однако после мимолетного удивления, она вновь притупила их в пол и что-то мычала под нос. Огромный меридинец вернулся со склада, и достав из кармана грушу, протер о штанину, а затем отдал девочке.

Она слегка заметно кивнула и, оробев, приняла подарок. Меридинец улыбнулся. Тепло очень. Практически по-отечески, и потрепав её по голове, удалился прочь. Он хромал, очень тяжело и очень заметно.

Наказание. Боги заставили его встретить последствие своей нерасторопности. Обереги и защитные заклинания не стоит использовать в подобном состоянии. Он знал это, и всё же в тот день он не смог не удержаться.

В горло больше ничего не лезло. Старик посмотрел перед собой на кувшин с молоком. Он продолжал прокручивать тот день в голове, думать, что могло пойти бы иначе. Чтобы было если бы всё-таки его не встретили.

Любава продолжала вести свой рассказ, как старик внезапно услышал слова. Слова, которые могли привести его к искуплению перед богами и этой маленькой девочкой, одинокой сиротой. Надежда… лишь маленькая надежда на прощение.

— Ужасное самое это то, что обряд так и не провели. Целое село мечется в тумане, и так не может повстречаться с Мареной. Не перейдут они речку Смородину, не повстречаются с предками. — Любава изобразила пальцами знак Матери Земли, и беззвучно восславила богиню.

— Как? Обряд захоронения не провели? — старик от удивления насупил седые и густые брови.

— Нет, — махнула она старой рукой, и утерла выступившую слезу. — Совет Волхвов завещал, что село то ныне именуется проклятым и ступать туда всему живому воспрещается до первой весенней луны. Мол, нечисть там корни свои глубоко пустила, и жила много лет.

— Нельзя же так. Без обряда-то, — усталые брови старика поднялись в протесте.

Любава откусила кусок огурца и, покачав головой, продолжила:

— Может и девке проще бы стало. Сердце болит за бедняжку. Кровью обливается.

«Отведу», — коротко решил в тот момент для себя старик: «Во что бы то ни стало, отведу и проведу обряд. Ежели нечисть какая бытует, то проклятья все на себя возьму, но обряд отведу. Пускай боги мне свидетели».

— Любава, кто за ней присматривает? — внезапно голос старика наполнился юношеской уверенностью.

— Да никто, — вздохнула стряпуха. — Я думала, смогу её под крыло взять, обучить чему. Кашеварить вроде умеет, читать писать так себе. Девка то не глупая, только вот сердечко детское вместе с семьей почило. Хандрит, ничего делать не хочет.

— Значит опекуна законного нет? — Настаивал тот.

— Ты чего-то удумал? — она заметила решимость в его глазах, и с интересом ждала его ответа.

Старик встал и подошел медленно, словно незнакомый человек к напуганному котенку. Девочка подняла глаза и сжалась на мешках. Внезапно перед ним появилась массивное тело носильщика. Он хоть и хромал, однако был невероятно быстр для своих размеров и травмы. Девочка в поисках укрытия подползла к носильщику и взяла его за руку.

— Не пугайся, я не причиню тебе вреда, — старик положил посох на мешки. — Ты же меня узнала, правда? Узнала ведь?

Девочка покачала головой из стороны в сторону.

— Тогда на тракте, ты выскочила из повозки, и водой меня опоила. Помнишь ведь? — она вновь покачала головой.

— Отец, — произнес Меридинец. — Богами прошу, не пугай дитя. Она сторонится незнакомцев после одного случая. По добру прошу, выскажи что надобно.

Чтобы посмотреть в глаза носильщику, старику пришлось запрокинуть голову.

— Я слышал, что семья её покоится в селе проклятом, без обряда захоронения. — Начал старик. — Я хочу её туда отвести и провести как положено, чтобы души упокоились.

— Доброе дело, только вот девочку не отдам и не пущу. — Внезапно отрезал меридинец. — На кой она тебе нужна? Зачем вести её туда, раны все еще свежие теребить?

— Попрощаться она должна как положено, отпустить, словами в напутствие одарить. Они кровью связаны, иначе кошмары будут мучить, а жить где станет, так ни один домовой там не поселится.

Взгляд меридинца принял еще более серьезный оттенок, от чего его тонкие губы, слегка сжались.

— Отец, ты слышал про это место? Про резню, что там произошла? Да ты и на десять верст не подойдешь.

— Стар ты, какой тебе обряд? — влезла в разговор кухарка. — Ты едва на ногах стоишь, сможешь?

— Смогу, — коротко заверил старик, а затем взяв посох, запрокинул голову к единственному окну. — Да будет мне Род свидетелем, клянусь вам всем. Да услышит Чернобог мои слова, и пускай не будет мне покоя в ночи, пока не исполню обещание. Стрибог раздует мой пепел по ветру, если я отступлюсь. Да почувствую прикосновение Марены, если струшу.

Девочка выглянула из-за спины меридинца и робко поглядела на старика.

— Громкое обещание, особенно от мудреца, — меридинец посмотрел на девочку и спросил. — Ты правда хочешь пойти?

Она быстро закивала головой и стала дергать его за руку.

— Тогда решено. Госпожа! — обратился он к старухе, выпалив как духу, без тени сомнения. — Пусти меня на дело благое. Даю тебе свое слово, как вернусь, перетаскаю всё что прикажешь.

— Вот дурень! — заворчала она. — Говорила же, не госпожа я тебе, да и куда ты девку то попрешь? Там нечисти по колено, а она маленькая совсем. Сберечь то сможешь?

— Сам полягу, но сберегу, госпожа. — Его голос звучал на удивление стойким, а старик на мгновение задумался, откуда такое рвение защищать её? Неужели он тоже сумел опозориться перед богами, и теперь должен её роду?

— Слово даешь? — спросила кухарка, показывая ему кулак.

— Даю, — также уверенно, ответил меридинец.

— Тогда ступайте с миром и богами, — кухарка махнула рукой, понимая, что старика она и так не удержит, а с меридинцем, уж тем более не справится.

Девочка может и хотела улыбнуться, но её тело и душа давно позабыли как. Она лишь прижалась к меридинцу, а тот полез в карман за еще одной грушей.

— Пилорат моё имя, — представился он первым. — Маруську ты, судя по всему, знаешь. Как нам называть тебя, отец?

— Семирод, — произнесла старуха, упаковывая хлеб и копчености в маленький мешочек, — Семиродом его зовут.