Три Царя

Глава 9

9

Безмятежность. Одиночество. Лишь скромные визиты местных обитателей и редкие походы. Старик потянулся и срезал железным и миниатюрным серпом благоухающее растение. Он положил пучок в висящую у него на плече кожаную сумку, так свежесобранное растение присоединилась к другим.

В спине стрельнуло пронзающей болью, он едва сдержался, сохранив молчание, потому что старался не растревожить местных обитателей. Старик поднял голову и его взгляду предстала одинокая луна, застланная фиолетовой дымкой болота. Еще один день и еще одна ночь сменили друг друга, пока тот бродил по своему болоту в поисках нужных трав и корней для снадобий.

Когда старик уж было направился к своей избе, на горизонте замелькали неотчетливые силуэты, напоминающие коней. Человек потер уставшие пожилые глаза и присмотрелся вновь, зверь приближался. Когда он, танцуя меж деревьев, ступал по топям, из-за него показались еще двое. Все они направлялись в сторону отшельника, но чувства страха старик не ощущал.

Звери оказались настолько близко, что человеку удалось их рассмотреть. Вороные скакуны, как на подбор с густыми, пышными и длинными гривами, что опускались до копыт, при этом не касались смрадно пахнущего болота. Не запряженные, без всадников они тройкой пронеслись мимо и исчезли в фиолетовой дымке, будто вовсе и не существовали. Отшельник еще раз потер глаза и грустно выдохнул, после чего перехватил сумку поудобнее и, по-старчески закряхтев, похлюпал к своему дому.

В тот момент как он оказался у стен своей избы и дотронулся до ручки двери, вдалеке послышалось, как кони заржали, а голос их растворялся среди сосен и березняков.

За момент его отсутствия ничего так и не изменилось: всё так же догорали угли в серой печи, что нагревала помещение, на стеллаже выстроены фиалы и мензурки согласно порядку, а под потолком развешаны различные травы. Он спокойно поставил сумку к стене и подошел к маленькой кровати, на которой лежала женщина без сознания.

Старик обтер покрытую потом и влажностью болота руку о мантию, а затем положил на лоб женщины. Жар не спал, хотя он и ожидал обратного эффекта. Она застонала в бреду, корчась от боли, поэтому мужчина приложил к её губам отвар из белены. Женщина сделала пару коротких глотков и замолкла.

Он сел за наклоненный письменный стол и, открыв книгу, долгое время смотрел на пустые страницы. На подоконник села ржанка, крутя головой в разные стороны, едва слышно щебетала. Старик обмакнул перо в чернила и принялся за рукопись.

«Идут третьи сутки, с тех пор как я врачую. Ближе к заходу солнца началась лихорадка, которая не спадает не смотря даже на полынную настойку на уксусе. Боюсь предположить, что это заражение на фоне множественных ранений, которые она перенесла. Со времени моего юношеского врачевания прошло много лет, но я всё же провел полный осмотр, и, как полагается, записываю всё дословно.

Женщина, двадцати двух двадцати пяти лет. Обширные ранения всего тела, следы от колотых и резаных ран. Массовая кровопотеря на фоне длительной усталости и недоедания, однако следов голодания не обнаружено. Не беременна, не рожавшая, однако опухоль всего тела не проходит, что возможно говорит о внутренней проблеме. Если жар не спадет к завтрашнему утру, перейду к лечению духом, который она, возможно, не переживет. Буду надеяться, что она сильнее чем остальные двое.

***

Первый мужчина: худощавый, коренастый, но выглядит крепким. Пришлось ампутировать правую руку, так как началось массивное заражение и процесс гниения. Сумел оставить как можно больше выше локтя, на дезинфекцию отвечает хорошо, хоть всё еще и в лихорадке.

Второму повезло меньше. Он гораздо крупнее, однако судя по рукам и плечам служил шахтером. Легкие сильно повреждены от ежедневного контакта с пылью и породами. Пальцы в многочисленных ранах, что подтверждают мою теорию. Жара нет, однако тяжелые и сухие хрипы могут указывать на множество заболеваний и причин, нужно обследовать лучше».

«Что дальше… ммм… ах да!» ¾ бубнил старик, озвучивая каждое слово, что записывал.

«Отвар из белены практически заканчивается, но ходить на болото сейчас опасно, придется обойтись медовухой и полисовской водкой. Женщина начала отвечать на лечение полынной настойкой, но температура спадает очень медленно. Опасаюсь за повреждение мозга. Нужно постараться вспомнить как мы отвар из полыни делали, только боюсь у меня ингредиентов не хватит. Думаю, всё же попробовать начать лечение духом. Опасно, но ей совсем худо.

***

Перевалило за шестую луну. Пациент номер два, тот, c ампутированной рукой, сегодня утром смог прийти в себя, однако ненадолго. Он, увидев отсутствующую руку выше локтя запаниковал и попытался встать с койки. Вместо этого оказался на полу. Понадобилось ввести его в духовный транс, чтобы успокоить, так как большинство швов разошлись. Заштопал. Моё упущение. Совершенно забыл, как люди реагируют на подобные известия, в будущем буду более бдителен.

Мужчина стабилен, но бледен, потерял много крови, а найти ближайшего донора можно в селе через болота. Уйти не могу. Возможно, и на нем придется лечение духом испробовать. Слишком много и слишком сильные повреждения, не знаю, смогу ли я. Всё же стоит подготовиться для ритуала.

***

Повесил сушиться последнюю простынь. Девка ходит под себя и блюет всё чаще. Наверное, побочные эффекты лечения или крайняя стадия, ведущая к смерти. Постоянно что-то бурчит про себя, в основном несвязный текст и фактически для медицинского журнала не имеет никого смысла. Однако все же послали боги нам хорошие вести. Сменил повязку на груди, только кровь, запаха и цвета гнили нет, значит заражение спадает, однако отёк всё так же огромен.

Постарался вынести её во двор в кусты, но как только подошел к двери, она тут же затрепыхалась, а за дверью послышалось злобное рычание тварей. Судя по всему, местная живность воспринимает её уже как трупа, и ждут не дождутся полакомиться. Я не допущу, мой пациент, моя ответственность.

Подготовил всё для ритуала. С завтрашней луной начну, надеюсь, доживет.

***

Сработало! Правда только для одной. Пациент номер три скончался – причина смерти ранняя стадия духовного разложения, ритуал фактически убил его. Печально. Девке стало легче, лихорадка ушла, пару раз приходила в сознание, но глаза так и не смогла открыть из-за оттекших век. Пытался с ней заговорить, не знаю, слышала ли она или понимала ли мой голос. Нужно продолжить наблюдение.

Твари вернулись в топи, можно выйти к болоту и собрать капли девственной росы. С пациентами остается только ждать. Буду дальше вести записи...»

Под скрип двери в сторожку зашел старик и стряхнул с плеч и длинных волос всевозможную мошкару и прелость болот. Он уже в который раз поставил ту же самую тканую сумку на то же самое место, от коей пахло травами и мхом. Он бросил взгляд на девушку, а затем потеребил кухонным хватом, уставшие угли в печи.

— Проснулась наконец-то, — промолвил он, облегченно выдыхая и ставя горшочек на стол.

Девушка лежала на кровати и молча смотрела в потолок. Периодически она пыталась шевелиться, но сразу поняла, что еще не в состоянии, а каждое движение приносило острую режущую боль. Старик слышал периодические всхлипывания, но не стал спрашивать о причине. Через несколько часов он ушел за еще одним горшочком чая, а когда вернулся, она уже смогла сесть.

— Где… м-м-м… со мной было двое, да?

— Да, — не стал врать мужчина. — Один за печкой лежит, на поправку идет.

— А второй? — спросила она так, словно уже знала ответ, но опасалась его услышать.

— Помер. Не выдержал лечения, — констатировал старик.

Девушка грустно вздохнула и с благодарностью приняла напиток, от которого ей явно становилось легче и спокойнее. Она сделала глоток, а на её израненных щеках появился румянец. Старик понял в чем дело, когда девушка поставила горшочек на стол и стыдливо опустила взгляд вниз.

— Здесь недалеко, давай я тебе помогу. Наружу выходить пока еще небезопасно, я на этот случай смастерил нужник. Он в соседней комнатушке. Там темно, но я помогу добраться.

Она ничего не ответила, лишь благодарно и сиротливо кивнула. Стоять самостоятельно девушка еще не могла, но предпочла стыдливость, да и старик не стал настаивать. Оставив её одну и закрыв наполовину дверь, он вернулся в комнату и решил осмотреть выжившего пациента.

Переливание через свиную печень дало свои результаты. Жар пошел на спад, дыхание успокоилось, однако мужчина еще выглядел довольно бледно. Старик сменил повязки, приложил к груди дикий крестовник да восславил богов.

Её долго не было. Подойдя поближе, он услышал глухие ругательства и слезное всхлипывание. Он открыл дверь, хоть и старался не глазеть. Девушка лежала полуголая и корчилась от попытки пошевелиться.

— Помоги! — прошептала она. — Я упала.

⸺ Сейчас, — старик схватился за тряпки и приподнял её. — Сходить успела?

— Да, — ответила та, вновь притупляя взгляд.

Они вернулись. Девушка легла на кровать, потом моментально уснула или просто претворялась. Старик не настаивал.

Через пару дней молчания и совместных походов в нужник, она всё же решила спросить. Спросить именно в тот момент, когда старик вернулся с болота с тканой сумкой полной ингредиентов.

— Где мы? Кто ты? — прошептала она.

— Это Топи, что за Златой Стеной, а меня ты можешь звать Семирод, — голос старика прозвучал с заметной ноткой хрипоты, толи от старости, толи от спертого воздуха болота.

— Златой стеной? Ты имеешь в виду Безумной Стеной?

— Кличут её по-разному: то Безумной, то Волшебной, то Златой. Всё это завязано на истории, которая произошла у её камня, а трактовок истории я слышал множество. Так что, ежели для тебя удобнее звать её Безумной, то пущай на том и порешаем. Живот еще болит?

— Не сильно, — покачала она головой.

— Тянет?

— Иногда. Как я здесь оказалась? — она благодарно приняла кружку свежего чая, и сидя на кровати, смотрела на тусклые старческие глаза.

Старик ожидал шквал вопросов и был более чем рад ответить на них, ведь последние годы его собеседниками были лишь ветер да сосны. Он поднес чашку с напитком к своим губам, несколько раз подув, сумел сделать небольшой глоток.

— Нашел я тебя и твоих друзей в болотном терновнике. Сама редкость наткнуться на такие, а уж тем более найти кого-то среди них, есть само чудо. Лежали те двое на тебе без сознания, а я только мордашку твою разглядел под ними. Подумал сначала, что разбойники бабу уволокли и решили повеселиться, чуть не бросил вас псам на растерзание. Потом заметил, как ты их обнимаешь, словно родных, баба под мужичьем без одобрения так вести себя не станет.

— Они. Не было у нас ничего, — слегка повысила она голос, в попытке переубедить старика, но тут же успокоилась. — Я так понимаю, потом ты нас в свою избу то и притащил, но как?

— Сани смастерил из хвороста, а бечевка у меня при себе была. Так вот и дотащил, тяжело было, но мне не привыкать, не первый год в отшельниках хожу, — под эти слова, он сделал еще один глоток и поставил чашку на деревянный стол. Угли в печи потрескивали, приятно согревая комнату.

— Я заметила. Книг много, ростков и цветов разных, пахнет как у травника или после хорошей баньки, — она замешкалась. — Ты волхв?

— Нет, я не волхв, но колдовству волхвов частично обучен, — старик улыбнулся так широко, что ей стало на мгновение не по себе. — Я раньше был лекарем, иначе не выходил бы вас, ну по крайней мере тебя, друг твой остается под вопросом, до тех пор, пока не очнется.

— Он не друг мне… но хотела, чтобы был, ¾ она схватилась за грудь, и пару раз кашлянув, произнесла. — Это чувство от ран? Словно дух тёмный внутри меня, плохо мне Семирод, гнию изнутри.

— Не неси чепухи, девочка. Не гниешь, это последствия ритуала Чернобога славящего. Он помог тебе остаться в этом мире.

— Чернобожье чароплетство? Чур меня! Чур меня! — закричала девушка и стала лупить себя, словно стряхивая с тела вымышленных пауков. — Чур меня, Чернобог! Чур! Роде, Мать, Сварог, Перун помогите! Чур! Чур!

— Успокойся, — совершенно монотонным голосом произнес старик.

Девушка сложила пальцы в рунном символе защиты и отползла к самой стенке, а затем принялась лепетать:

— Дух Чернобожий, чёрный и страшный. Проклята я теперь, буду вечно в девках ночных ходить, да не чувствовать ветров степных и солнца утреннего. Буду на мужичье нападать, да сношаться с ними, а затем пожирать. Проклята я духом евойним, Чернобожьим. Ох, на что мне это? За что ты на меня заговор наложил, Семирод? Чур меня! Чур!

Семирод, словно не обращая внимания на её монолог, медленно помахал ей костлявой рукой, пытаясь привлечь её внимание, а затем спокойно разъяснил.

— Не проклята ты, и не станешь ни ночницей, ни ведуньей болотной. Исцелил тебя ритуал с помощью духа Чернобожьего, будешь в порядке полном, а с мужичьем сношаться станешь, ежели сама захочешь.

— Как же там было? — продолжала бубнить себе под нос девушка. — Ежели духом злым отравлены, надобно кровь себе пустить, заразу изгнать, да заклинателя смерти придать. На вторую луну выйти на опушку лесную, да обогнуть самый толстый дуб, пока речь славная всем богам читается. Затем домой вернуться и над дверью крестовник повесить, а под подушку зерна насыпать. Ух, мутить уже начинает. Чур меня!

— Резать себя не стоит, — захохотал Старик. — Через цикл швы снимать. Не скажу, что счастлив отшельничеству, но помирать не спешу. Богов славить и без дуба можно, а зерно под подушкой, уж верный способ крыс завести. Успокойся, девочка. Мутит тебя от того, что сердце от страха, выдуманного колотится. Дыши ровнее и вернись скорей в кровать!

— Добил бы уж лучше, Семирод, ты меня. Подло как… не по-нашенски это! Не по-славянски ведь!

Она продолжала метаться у стены, будто невнимания словам старика. Семирод заметил, что девушку постепенно начинает накрывать паникой и истерикой, что в её состоянии было не разумно.

— А ну хватит! — рявкнул старик. — Рот свой закрой, да меня слушай! — девка замолчала и, широко раскрыв глаза, смотрела на него. — Не проклята ты, не превратишься ни в кого, и ничего нового не вырастит. Станешь такой, как до ранения была, только шрамов добавится, а теперь хорош верещать и мигом в постель!

Девушка, всё еще шмыгая носом, и не спуская глаз с Семирода, ползком вернулась в кровать, и села.

— Грамоте обучена? — спросил старик облегченно выдыхая.

— Читать, писать умею. Вычитать и складывать. Работала у барыни, за хозяйство отвечала. Коров, куриц, баранов да прочей живности было много, вот и пришлось учиться как считать да писать. Ведомости вела, да за её детишками следила, когда барыня в отъездах была…

— Обучена значит, а богов до сих пор не знаешь, — проворчал Семирод.

— Как не знать? ¾ возмутилась девушка. — Знаем и славим! Всем городом славим.

— Значит и знать должна, что Чернобог не есть зло нечистое.

— Как так? Черный он ведь! Вот и кличут Чернобог. Все беды да твари обитающие, его рук дело. В ночи скрываются, да нападают людей добрых. Крадут, насилуют, и превращают в себе подобных. Заклятьями и заговорами. Как ты Семирод.

Старик выдержал паузу:

— Значит я, по-твоему, прислужник Чернобога? Злого и коварного?

— Проклял ты меня, видать получается так.

— А жизнь я тебе спас зачем тогда? Другу твоему который и не друг тебе вовсе? Ежели по разуму твоему судить, проку было бы более, превратив я тебя сразу в нежить или гуля какого. Пустив твое тело мертвое на убийства и пожирания вечные.

— Я… я… — девушка растерялась. — Пес его знает! Вдруг ты меня сначала эт самое, насиловать решил, а уж потом в нежить с гулями превратить?

Подобные слова разозлили старца, учитывая сколько времени, сил и прочего он потратил на спасение её жизни. Он закрыл глаза и попытался себя успокоить, ведь Семирод давно понял, что спорить с молодыми, равносильно стену каменную одолеть с помощью одного лишь лба.

— Так и быть. Ежели боишься меня, не стану больше задерживать. Ты можешь идти, когда захочешь. Держать не стану.

Старик встал со стула и отправился на кухню, где загремел кастрюлями и горшками.

***

Она стучала деревянной ложкой по дну миски, выхлебывая последние остатки супа. Аппетит вернулся в норму, и девушка постепенно начала набирать потерянный вес. Мужчина пришел в себя, но пока не мог самостоятельно принимать пищу, поэтому она его кормила очень бережно.

Семирод зашел в сторожку и захлопнул за собой дверь, принося болотный запах и легкую прохладу. Вместо сумки, набитой травами и другими ингредиентами, он держал две тушки куриц, небольшую сетку с картошкой и бидон молока.

Девушка тут же подбежала, всё еще держась за правый бок и заметно прихрамывая. Она мастерски ухватила куриц за шеи в одну руку, а второй потянулась к бидону. Старик отмахнулся. Он поставил молоко в угол, а картошку унес на кухню. Когда он вернулся, она произнесла.

— Спасибо. Так что же ты со мной сделал?

— Созрела наконец, — усмехнулся тот, усаживаясь на стул и потирая больную поясницу. — Я уж думал так и не спросишь. Видимо интересом не обделена. Ничего я с тобой, с вами двумя, особого не делал. Обычное духовное колдовство, Чернобожье только.

— Нихромантия значит? Темные чары? — девушка широко раскрыла глаза, одновременно ощипывая курицу.

— Не совсем, не полностью некромантия, скорее по капельке того и другого. Плоха ты была совсем. Гнить начала, словно тебя уже на погребальный костер несут, пришлось немного некромантии применить, дабы клетки реанимировать и гниение замедлить. Затем отварами отпаивал, а то, что отваливалось от тебя, собирал и сжигал. Пепел вновь в раны открытые втирал, с речами к богам обращенными. В полдень подносил к окну, давая солнцем ярким насытиться, да духом исцеляющим питал. Очертил вокруг кровати твоей круг оберегающий, а внутри развесил папоротник с рунами пустыми. Они всасывали себя зловонья да дух мерзкий трупный. Повязки менял, раны бинтовал и чистил. Сжигал и снова втирал, руны всю нечисть забирали.

— Сложно, — нахмурив брови, и принимаясь за вторую курицу произнесла она. — Значит духа во мне темного нет? Не превращусь в грымзу какую?

Старик улыбнулся, но тут же пересилил себя и ответил:

— Я по молодости, когда в целители записаться решил, также как ты размышлял. Есть боги светлые и славные, а есть пантеон темного, чёрного и злого. Светлых восхвалять надобно, а чёрного гнать палкой со двора, да лишний раз не упоминать, а то уволочит в лес к тварям кровожадным.

— А то, — девушка чихнула от перьев, летающих в воздухе, и локтем утерла нос.

— Вот ты Рода перед сном славишь? — совершенно серьезно поинтересовался мужчина.

— А как же! Конечно, славлю, мы всем уделом славим.

— А стоит и Чернобогу шепнуть пару слов.

— Да ну тебя… Эт зачем еще?

— Поверишь или нет, — продолжил старик. — Сила и влияние Чернобога ночью куда могущественнее чем Родья. Черного в его имени только то, что ночь его стихия. Время, когда темно.

— И во тьме этой твари кровожадные прячутся, ¾ выпалила девушка, однако по глазам её было видно, что она внимательно слушает рассказ Семирода, словно маленькая девочка.

— Твари и днем бедокурят. Мы люди, такие существа, и говоря люди, я имею в виду всех разумных и нет. Для нас свет это время для бодрствования, жизни прекрасной и яркой. Днем мы не спим, улыбаемся, работаем и ведем активный образ жизни. Как только солнце уходит багровым закатом за горизонт, а день сменяет ночь, мы плетемся в избы и чувствуем усталость. Ночью спать положено, а днем бодрствовать. Поэтому в ночи для нас глаза у волка больше, а клыки острее и сильнее всегда будут. Биологическая потребность, завязанная на суеверии и предрассудках. Ночью мы слабы, плохо видим, и почиваем сном невинного ребенка, так и родились мифы о Чернобоге. О боге, который живет во тьме, и Тьмою управляет, значимо и тварями составленными нашими разумами тоже. Кровожадными как мы их считаем, да скорые до плоти человеческой.

— Так ты хочешь мне сказать, что Чернобог и все колдовство его и дух — это не есть зло? — девушка настолько была заворожена рассказом старика, что практически не моргала, а руки сами по себе выщупывали перья из тушки.

Старик потер бороду, периодически посматривая на раненого мужчину, а затем ответил:

— Зло и добро, юная Бруня, это явление взаимосвязанное, но отвечая на твой вопрос — да. Может тьма и его стезя, однако ничего «темного» он в себе не несет, как мы привыкли понимать это слово. Правда, что множество ритуалов некромантии, порчи и заговоров проводится под ночным сводом, и правда в том, что для некоторых это обязательно. Большинство же просто опасно проводить средь бела дня, так как розгами и палками за это бьют, а за ночниц, ведуний и прочих ведьм, ты к Лику иди. Только оно ответы знает.

— Говоришь ты складно, Семирод, да ко мне ты был добр, выходил, кормишь уже вторую неделю как. Не знаю, может ты и прав, но только.

— Поверь, я видел, как люди такие зверства творили во имя Матери Земли и называли это светом.

— К слову о земле, — девушка собрала пух и перья и тут же набила их в подушку, на которой спал Семирод. ¾ Ты упоминал о молодости целителя, знаешь много о них… некромантии и заговорах. Ходишь по болоту как свой, хотя от одного вида из окна меня в дрожь бросает. Как давно ты в отшельниках?

— Я думаю, теперь моя очередь задавать вопросы. Тебе так не кажется? — старик благодарно принял предложенную ему чашку чая и сделал глоток.

— Кажется. Спасибо еще раз Семирод.

Старик медленно встал и молча отправился на кухню, где уже закипала вода для разделанной тушки, а когда вернулся, спросил.

— Что с вами произошло, почему ты так бережно относишься к этому мужчине, ведь сама сказала, он тебе не друг.

— Спас он меня, — в пол голоса ответила она. — Оба спасли. Что случилось не знаю. На дворе стоял обычный день, я, как полагается, работала по хозяйству, барин вот должен был вернуться из поездки, как налетели они. Туча целая, словно облако мрачное спустилось с небес.

— Монстры?

— Хуже, — её голос задрожал, а глаза налились ужасом все еще свежих воспоминаний. — Разумны они и организованны. Рать целая, не подсчитать. Доспехи темно-пурпурные у них, кони вороные, да не нашенские. Гривы не кудрявы, сбриты, железом околочены, а из пасти огнем дышат. Ворвались в удел как кошка на печь. Били, кричали, убивали. Страшно очень.

— Прости, — произнес Семирод. — Но мне нужно знать больше.

— А больше то и нечего. Убивали как я и сказала, огню придавали всех подряд, мужчин, женщин, даже стариков и детей. Жгли, били. Тот, что к праотцам отправился, первый забежал к нам и старался семью барина вывести, и меня прихватил, хоть я и служка простая. Второй, что за печкой лежит, другом его видимо был, так как рванул за ним сквозь пекло и кровь. Я испугалась, страшно испугалась. Не помню, что было дальше, били нас, всех били. Помню, что кто-то получил по голове, а Барин тут же её лишился. Меня не тронули, видать не так важна была. Не могла я их бросить, спасли ведь, кольчугу стянула, дабы нести было легче, мечи побросали и дворами поползли к стойлу. Там на белогривого, детенку барскому что причитался, посадила и рванула что есть сил. Гнала бедолагу до тех пор, пока за полосу не зашли, а дальше не помню.

— До полосы гнала? Ты уверена? — старик медленно прошелся по бороде.

— Как наяву, — ответила девушка. — Чувство еще помню, когда из удела вышли, что спаслась я, и защитников своих вытащила. Что делала дальше, тебе виднее.

Семирод откашлялся и встал со стула. Она смотрела на него невинными глазами полными страха воспоминаний. У мужчины был серьезный взгляд, который она видела впервые, спустя всё это время. Старик мельком бросил взгляд к своему дневнику, а затем сказал.

— Начисти картошки, да забрось в котел. Можешь брать с кухни что понадобится, свари нам вкусную похлебку и… спасибо за рассказ.