Три Царя

Глава 16

16

Облако в форме испуганного зайчика пробежало над избой, скрываясь от зловонного преследования. Очередной день прошел незаметно для обитателя этих земель. Семирод, как обычно, упаковал дары природы, что можно раздобыть на болоте и его окрестностях, и прихватив с собой березовый посох, вышел наружу.

Многие отшельники, волхвы и другие обитатели земель Лика, предпочитавшие уединение, часто торговали с близлежащими деревнями, для этого они обычно использовали пони или особо крепкие масти лошадей, но при этом, хоть Семирод и был слишком стар, чтобы носить мясо, яйца, хлеб и прочую провизию на себе, но все же от животного отказывался. Ночью было слишком опасно и несмотря на то, что местные звери уважали старца, бывало, что и к его избе наведывались хищники. В свое время он потерял двух прекрасных коней и зарекся: лучше помереть самому, нежели добровольно оставить животное на съедение волкам. Старик пользовался самодельными санями, которые прекрасно показали себя в болотной местности. Он закруглил каркас на боках и оббил выдубленной кожей. Также по краям он развешивал сильные травы, что отпугивали особо голодных хищников и маскировали запах дичи.

Семирод вышел из избы, убирая длинные седые волосы и приглаживая густую бороду. Он поднял голову к небесам и восславил богов, надеясь на добрую дорогу. Он делал это каждый раз и пока боги хранили его от опасности. Через плечо человека привычным ощущением свисала тканная сумка, что позвякивала мензурками. Лекарство от диареи, мазь от геморроя, сонные экстракты, бодрящие эликсиры, тонизирующие бальзамы и многое другое. Все эти отвары он готовил сам, и только из того, что могла предложить природа.

В санях лежала парочка аккуратно упакованных мешков с травами: крапива — против сил нечистых, осот — в качестве амулетов, перелет — для заговоров и приворотов, которыми иногда баловались деревенские девушки, одолень и чеснок — для борьбы с болезнями и всевозможными её проявлениями.

Старик перекинул через плечо веревку, и поднатужившись, отправился в путь. Как обычно, он прошел через три дерева, обогнув вырытую аспидом канаву, на которой замерзли в бесконечной картине следы его когтей. Прошел мимо удалой сопки, свернул налево на заячью тропу.

Над его головой по стволам деревьев и веток зашуршали рататоски, что жадно пялились на сани человека. Семирод сплюнул от бед и показал огромный шиш, на что рататоски немного похихикали и засеменили в свои дупла. Он почувствовал, как на лбу выступает испарина. Слишком жарко, слишком душно и липко, слишком старый стал Семирод.

В первый год было совсем тяжело, особенно вдали от благ цивилизации. Юный доктор, окончивший престижную академию, решивший познать тайны и прелести знаний волхвов, отучился еще несколько лет, а затем и подался в отшельники.

С годами он всё больше стал понимать болото, оно стало его домом. Пока человек строил себе избу из остатков предыдущей, казалось, сами боги и Лико смотрят на него. Смотрят и защищают, от чего его тяга к познаниям дикого духа становилась еще сильнее. Он учился, изучал, помогал всем, кто натыкался на его избу, жил славно и по законам божественным. С каждым днем он познавал нечто большее, открывал для себя целый мир, но главное правило жизни, она идёт. Старый стал Семирод, не чувствует он болото как раньше, тяжело ему дышать воздухом спертым, болит его кожа от влаги бесконечной. Учится Семирод лишь потому, что ничего другого не может, стало это для него естественно, как воздухом дышать тяжелым, спертым. Помогает Семирод, ведь это единственное в чём он видит свою цель. Помер Семирод, остался лишь дряхлый старик, что живет в своей дряхлой избе на старом болоте.

Он поправил веревку, что скатывалась с плеча, и закряхтел. Остановился, оглянулся и достал фляжку с водой. Тяжело Семироду пить, сухо в горле и вода еле пролазит. Он вытер испарину со лба, и глубоко выдохнув, продолжил свой путь, как перед ним выскочило животное.

Маленький, совсем юный олененок, что смотрел на него безобидными и наивными глазами. Он перебирал копытцами на месте и крутил головой по сторонам, не убирая взгляда от него. Мужчина полез в небольшой мешочек на поясе, и в его ладони появилась горсть сушенных грибов.

Олененок тут же уловил запах, и едва сделав шаг вперед, осекся. Его нераскрытые, но всё же животные инстинкты предостерегали об опасности перед неизвестным существом. Семирод хрустя суставами и костями присел на колено, и улыбнувшись, протянул ближе. Олененок медленно подходил.

Над головой вновь зашуршали рататоски. Мокрый нос коснулся ладони человека, и олененок довольно зачавкал. Семирод позволил себе погладить животное, на что тот отдернул морду, но затем спокойно вернулся к трапезе, позволяя человеку касаться своей тоненькой шеи. Он мигом все проглотил и прожевал, что предложил ему старик, затем осмотрел его изумрудными глазами.

— Голодный? У меня еще есть, — улыбнулся Семирод.

Не успел он достать добавку, как появился второй зверь. Огромный, мясистый, с шикарной короной из рогов. Он показал свои зубы, что очень были похоже на человеческие, только без клыков, и на кончиках его рогов появились огоньки духа. Семирод узнал самца, как и тот узнал Семирода.

Они не были знакомы и встретились впервые, однако оба узнали эту неподдельную старость в глазах, привычную рутину, помимо которой ничего не знают. Олененок тут же вернулся к самцу, и спрятался за его телом, периодически выглядывая.

— Не желаю зла я вам. Дороги наши лишь на время переплелись. Иди себе старой дорогой, да и я своей потопаю, — слегка поклонившись, проговорил старик.

Что-то он почувствовал в этом олене, словно он пытался что-то ответить человеку. Может указать дорогу? Предостеречь от беды или вовсе словами бранными ошпарить? Семирод знал одно, что пожилой зверь смотрел очень долго на человека и не отрывал взгляда. Огоньки духа играли на кончиках его рогов, переливаясь радугой природы. Могло показаться, что человек услышал пару слов, но он был стар, чтобы воспринять это как следует.

Семирод поклонился, и зачерпнув из закромов своей души, выписал в воздухе рунический знак защиты. Короткая вспышка, и зверь кивнул в ответ, после чего удалился вместе с оленёнком. Старик оперся о свою березовую палку и тяжело задышал. Старый стал Семирод, совсем старый. Он достал фляжку и сделал еще несколько глотков, после чего забросил веревку на плечо и потащил за собой сани.

Впереди его ждала опушка, где он обычно останавливался перед последним спуском, что вёл к деревне. Опушка, на которой можно было перевести дух, проверить целостность припасов, и отправится дальше.

Он вышел на неё гораздо позже, чем рассчитывал, и не сразу почувствовал изменения в воздухе. В носу всё еще царила застоялая прелость болота, да и глаза уже были не те. Ему понадобилось время чтобы добраться до того самого пенька, у торчащих корней которого, он прятал еще одну фляжку с водой.

Семирод трясущимися руками отвинтил крышку, и жадно принялся пить. В момент, он оторвался, сохраняя несколько капель, лишь тогда он смог почувствовать воздух, который резко ударил ему в сознание. Пахло гарью, плотью, а из-за крон деревьев витиевато тянулась струйка дыма. Мужчина проглотил ком в горле, и протерев уставшие глаза, потащил за собой сани, прибавляя ход.

Он миновал небольшую опушку, всё сильнее и сильнее чувствуя запах копоти и гари, и наконец увидел перед собой деревню. Деревню, в которую он ходил столько лет и зим, что сам давно сбился со счету. Деревню, в которой он лично знал каждого по имени, и его знали, и встречали с особой теплотой.

Вместо оживленного хутора, перед ним показались сожжённые дома, залитые кровью дороги, и тела, много тел. Семирод, что есть сил, бросил сани перед собой, которые кубарем скатились с холма, и отправился за ними. Он часто дышал, но уже не болотом, однако от этого становилось еще хуже.

Перелезать через частоколы и заборы не было нужды, их больше не существовало. Старик шел по улочкам, то и дело ступая в лужи крови и оторванных конечностей, если бы ни его прошлое, мужчину бы вывернуло на месте.

Отвратительный запах гнили, разложения и предсмертного испражнения. Семирод шел, переходя на бег, и надеялся найти хоть кого-нибудь в живых. Он всё чаще натыкался на созданий, монстров, как он описывал их в своей голове на тот момент, потому что иначе их назвать было нельзя.

Изуродованные и к счастью мёртвые куски плоти, внешне крайне отдалено напоминающие нечто живое, заполонили хутор вместе с телами когда-то здесь живущих. Маленькие и совсем огромные, пронзённые неизвестными мечами, размноженные неизвестными молотами. Здесь произошло настоящее побоище, но никто из жителей не смог бы оказать такое сопротивление.

Хутор насчитывал добрые две сотни жителей, что покоились в братской могиле. Семирод шел трусцой по улочкам, его губы дрожали, а на глазах наворачивались слезы. Он не мог поверить тому, что показывали его глаза. Он кричал, окликивал имена, звал по фамилиям, родам деятельности, пока наконец не услышал женский стон.

Он подбежал к дому, где лежала молодая девушка, лицо которой было залито кровью. Она часто и прерывисто дышала, из-за массивной балки на её груди. Семирод упал на колени, осматривая её тело, а затем дыхнув в сложенные кульком ладони произнес заклинание.

Боги его услышали, ему так хотелось думать, ведь не смотря на усталость старика, заклинание удалось ему. Он тяжело дышал, с морщинистого лба выступила испарина, и тоненькие пальцы дрожали. Вдруг Семирод почувствовал страх. Не за себя или свою жизнь. Он всей душой ощутил страх тех, что пали под натиском зубов и клинков. Ненависть тех, кто пронзали невинную плоть этими зубами и клинками. На мгновение он словно перешагнул за грань времени, и оказался посреди побоища.

Он не видел лиц, не слышал их криков. Картина не блистала насыщенными красками резни, однако старик чувствовал каждую нить духа, что покидала тела, и присоединилась к вечному потоку богов. Такое количество эмоций разом, он не ощущал никогда. Семирод закрыл глаза, стараясь не обращать на них внимания, и прошептал конечные слова заклинания.

Из земли полезли корни, что оплетали балку и подняли с тела девушки. Она закричала, чувствуя, как кровь возвращается в онемевшую плоть. Вдруг корни становились слабее, опуская балку всё ниже и ниже. Семирод почувствовал головокружение и выпив один из своих эликсиров поднатужился.

Он, не смотря на крики боли девушки, продолжал концентрироваться на заклинании, пока злосчастная преграда не освободила её. Старик положил её голову на свои колени, и она закашляла кровью.

— Семиродушка, миленький ты наш. Беги отсюда скорей, скрывайся во лесах, беги, миленький, — слабо пробормотала она, схватившись за его рукав.

Старик откупорил еще одну мензурку, и протянул к губам девушки, та отринувшись, продолжила:

— Беги, Семиродушка! Лихо, беда здесь поселилась. Беги пока можешь.

— Что? Что произошло?

Она завизжала от боли, крепко сжимая его руку. Семирод заметил как её тело сковала судорога, и женщина тяжело закашлялась. От ног бедняжки практически ничего не осталось, кроме перетёртых в труху смеси кожи, плоти и костей. Разум старика забегал, в попытке найти нужное знание, однако наблюдая за последними моментами его жизни, всё что он смог, это обронить одинокую слезу.

Она смотрела на него глазами полными ужаса и боли. Ему оставалось лишь гадать, через какие муки проходила женщина, и грош ценой была её жизнь. Кто же был способен на такое? Какой зверь не убивает, а лишь калечит, и оставляет умирать в терзающих плоть пытках?! Она пыталась заговорить, но разбитые в кровь губы, лишь безмолвно двигались, одаривая его слух предсмертной хрипотой. Он нащупал фляжку, и накапал последние остатки влаги ей на губы. Женщина закрыла глаза, а затем всё же смогла проплакать.

— Набежали, набежали, как из тьмы. Били, кололи, рвали на части, беги миленький ты наш, беги.

— Кто набежали? Эти монстры? Эти… мясо? — Семирод не понимающе оглядывался по сторонам, взирая на хаос былого побоища.

— Нет, они позже набежали, не били, не кололи, но рвали и жрали. Скотину пожрали, люд жрали те, что из тьмы били и кололи их. — Она вновь закашлялась, в этот раз выплевывая чёрную как смерть порцию крови.

Семирод еще раз оглянулся:

— Ничего не могу понять, кто на такое способен? Кто устроил побоище столь безобразное на земле нашей славной? Кто смог очернить её настолько? Не по совести же это, не по-людски, не по-славянски.

— Помоги мне, Семиродушка, дай уснуть сном вечным. — Прошептала она сквозь слезы, моля о прощальном даре. — Больно мне сил совсем терпеть нет. Дай почувствовать объятья Марены, дай поклониться Роду, да рассказать обо всём.

— Не могу, — дрожащим голосом прошептал он. — Умерщвлять не могу, не по-нашему это. Я волхв. — Последние слова вырвались сами собой, и он удивился не меньше её. Ведь она была одна из немногих, что называла старика этим именем, на что тот отмахивался худощавой рукой. Он вытер выступившую из горла кровь платочком, и услышал слова полные сожаления.

— Не умерщвлять, уснуть помоги. Всеми богами тебя молю, миленький, больно мне очень. Больно аж жить не хочется.

Он еще раз осмотрел её тело и закрыл глаза. Слезы вновь закапали с мутных старческих глаз, и падали сожалением на юную израненную плоть.

— Не плачь, я отправлюсь к богам. К тетушке моей, которую ты врачевал, когда остальные отказались. К матушке и батюшке, что давно ждут меня. К мужу моему голубоглазому, что потерялся на болоте и ты его от беды спас. К сыну и дочке, что ждали тебя и твоего колдовства, как солнца ясного. Помоги мне, Семиродушка, не заставляй мучиться.

Он вновь поднял голову к небу, восславляя богов и прося прощения, затем нехотя достал из сумки раствор сон-травы. Она посмотрела на него зелеными глазами, мысленно благодаря, и прильнув кровавыми губами к мензурке, выпила раствор весь разом.

Он смотрел, как она медленно закрывает глаза, а её тело становится легким, и через пару мгновений бездыханным. Старик закрыл её большие зеленые глаза, положил на холодную и сырую от крови землю.

У него не было сил, устроить достойные проводы всем, но он решил, что хотя бы она предстанет перед богами как положено. Изнывая от усталости, Семирод вновь произнес заклинание и балка, что служила в качестве клетки, рассыпалась на множество чурок и оплела её тело. Он занёс руку, над погребальным костром в ладони которой зарождался огонь и прочел песнь славящую.

Он до сих пор не мог понять, как такое могло произойти. Быть может жизнь вдали от всех изменила его, быть может мир изменился, однако, чтобы не происходило, старый отшельник всегда знал, что этот хутор то самое место, где его ждут. Эти люди жили славно трудились, по совести, и никому ничего не сделали.

Огонь загорелся и тут же потух, когда старик, резко вдохнув, упал на бездыханное тело девушки. Он смотрел в её зеленые глаза сквозь закрытые веки, чувствовал запах гари и копоти, что смешивался с воспоминаниями о родном болоте. О месте, где он когда-то нашел себе дом, и прожил всю свою жизнь. Жизнь, которую он не променяет ни на любую другую, не смотря на главное правило.

Всё идет, и все меняется. Как бы он не старался спасать, всегда найдётся тот, кто предпочтет снадобью убийственный холод стали. Эти мысли покидали его тело, разделяя горечь с павшими.

Стар был Семирод, очень стар.