Три Царя

Глава 29

29

***

Почему это место казалось ему настолько знакомым и одновременно чужим?! Казалось, десятки путей десятков людей пересекались в этом месте и источали из себя ничего кроме боли. Боль, которая старой раной всё еще давила и периодически предательски пульсировала в груди.

Человек открыл глаза и вновь оказался посреди поля с высокой и остроконечной травой. Алое зарево и абсолютная пустота вновь стали его спутниками. Перед ним была всё та же старая яблоня, однако мальчик ушел. Он испарился, если вообще когда-то существовал. Человек понадеялся, что он всё-таки смог найти дорогу домой, да и дождаться верного друга, по которому он так сильно скучал.

Какой бы вопрос он задал ему первым, если бы увидел еще раз? Назвал бы он ему своё имя, не успев в прошлый раз. Никто не знал. Это больше не имело значения. Так ему показалось в тот момент. Человек коснулся кончиками пальцев острой травы и почувствовал тягучее жжение. На удивление рука не болела, ему наоборот захотелось прикоснуться еще раз.

Он погрузил обе руки в высокие растения и направился к яблоне. В этот раз она цвела. Цвела всеми красками своего великолепия. Он заприметил один особый плод, одно маленькое яблочко, что блестело ярче других. Его рука потянулась, как вдруг меж пальцев оказалась нежная рука.

Он мог поклясться всеми богами, что узнал бархат её кожи, но тогда она показалась ему чужой. Человек повернул голову и встретился глазами с девушкой в белоснежном платье и с лазурными волосами. Она посмотрела на него добро, практически по-матерински, а затем подошла и обняла.

Он не стал сопротивляться, продолжая наслаждался приятным запахом её тела. Она по-прежнему пахла мечтами и иллюзиями.

— Прости меня, — произнесла она, будто прощаясь.

— За что ты извиняешься? Мы же только встретились.

— Прости меня, не держи обиды. Так нужно было сделать, одни мы не справимся.

Человек отшатнулся и посмотрел в её глаза цвета морских волн. Почему она извинялась, и главное — за что? Что нужно было сделать, и с чем они не справятся?

— Ты найдешь, я знаю. Обязательно найдешь.

— Я не понимаю.

— Я тоже.

Она потянулась к его губам и поцеловала. Разум захлестнул ураган эмоций. Яблоня начала опадать. Лист за листиком она сбрасывала свою пышную шубку, обнажая уязвимое тело. Он оторвался от губ и девушка, потянувшись к завязочке на груди, спустила с себя белоснежное платье.

Они легли в высокую траву, и он осознал, что одежда его словно испарилась. Они лежали вдвоём, но не чувствовали никакого желания плоти. Всё вокруг казалось настолько безмятежным и девственным, что нарушать его целостность, было бы преступлением.

— Прости меня, так надо. Так нужно было сделать. Только не забывай, я тебя…

Гром с небес словно камнем свалился на голову и тут же затих. Первая капля дождя опустилась на его спину, как за ней последовала другая. Дождь постепенно начал барабанить, но он казался таким теплым. Тёплым и приятным словно стакан парного молока после бани. Он не кололся, не вызывал озноб, лишь приятно щекотал сердце.

— Прости, прости, — продолжала шептать она ему на ухо, крепко прижимая его голову к своей.

Человек не знал, за что она извинялась. Он понимал, что это всего лишь сон, и когда проснется не будет ни яблони, ни … её. Вдруг ему показалось будто всё начало ускоряться, и у них двоих осталось совсем немного времени. Он прошелся рукой по её лазурным волосам и посмотрел в большие глаза полные сожаления. Ему хотелось насладиться ими, пока время не подошло к концу.

Он знал, что это лишь сон, и когда-нибудь ему придется проснуться, но только не сейчас. Только не тогда, когда она на него так смотрит.

***

Балдур открыл глаза, вновь просыпаясь в пустой постели. Утро занялось безветренное, солнечное и начисто умытое. Утро ли было? Он избавился от одеяла и взглянул в окошко. Детвора так же бегала и веселилась. Жители занимались своими делами, и, казалось, город жил своей обычной жизнью. Пейзаж мало отличался от того, что он увидел, впервые проснувшись, после свадьбы Солнцеликого. Однако изменился и сам человек. Мягкая подушка, в которой раньше он утопал во сладком сне, теперь отличалась особой колкостью. Солнечное прикосновение больше не согревало, а лишь назойливо напекало и заставляло отвернуться. Сами стены комнаты, или как называли её в Бролиске — почивальне, отвратно смердели, врезаясь в сознание человека. Ему захотелось резко встать, сорвать с себя дорогие ткани, растоптать их и выбежать прочь, умывшись родниковой водой.

Лекари поработали на славу: раны человека затянулись, но он всё еще чувствовал их боль, нос был вправлен, однако казалось, что внутри навеки поселился запах лжи и притворства. Местные специалисты даже заменили ему зубы, которые он потерял в битве с меридинцем, что были очередной фальшивой пустышкой.

Балдур вскочил с кровати, заметив, что его вещи, всё так же аккуратно сложены на небольшом столике. Он принялся быстро натягивать штаны, надевать свою рубаху и на ходу накидывать плащ. Кобура с револьвером и ножом оказались на его талии, затем он повязал сумочку с кристаллами.

Внезапно сборщик услышал чьи-то шаги. Слишком грубые, чтобы принадлежать Мире, но плавные и довольно бесшумные, чтобы быть ею. Это был мужчина, Балдур это понял по тому, как он дышит. Шаги не успели приблизиться, как сборщик произнес:

— Покри, уйди.

— Доброе утро, господин Балдур.

— Ты опять в моей комнате и без стука, изволь удалиться как можно быстрее! — слова его прозвучали ядовито, хоть сам слуга, никак не оскорбил человека.

Покри проигнорировал тон сборщика. Ему часто приходилось наблюдать и встречать вверенных ему господ в различном настроении. Он учтиво поклонился, так как в его глазах, Балдур не был больше безродным стервятником. Вся крепость буквально жужжала событиями позапрошлого дня, и личность Красного Стервятника была центром обсуждения.

— Я безуспешно пытался вас разбудить ранее, не нарушая порога вашей спальни, господин Балдур. Однако вы предпочли остаться в мире сновидений. Князь выразил желание поговорить с вами, прежде чем вы отбудете. Он решил, что двух дней хватит на восстановление.

Балдур хотел послать его к чёрту, как и его великого князя, что так легко разбрасывался жизнями ради своей политической игры. Он ощутил, как гнев нарастает глубоко внутри, и едва его сдерживал, прежде чем швырнуть флакон с парфюмом в надменное лицо Покри. Балдур смог взять свои чувства под контроль, лишь ограничился коротким кивком.

Покри заметил настроение человека, поэтому молча направился к выходу. Ох, как же сильно хотелось Балдуру выпрыгнуть в окно и отправится прочь. Оставить всё это позади, как внезапно, он почувствовал, будто его желудок сжали в кулак. Он упал на одно колено, хватаясь за живот, и ощущая, словно кожу сжимают тисками.

Покри вышел, не заметив, или сделал вид, что не заметил. В любом случае мнение княжеского слуги, его волновало в последнюю очередь. Балдур смог встать, чувствуя, как боль уходит, но прекрасно понимал, что это было первым напоминанием о его договоре. Слишком долго они задержались, к тому же где был Сырник?

Мужчина еще секунду поморщился от боли, а затем проследив, что собрал все свои вещи, вышел из комнаты. Покри как след простыл, из-за чего Балдур облегченно выдохнул. Он направился вперёд по коридору в попытках найти выход из крепости, словно задыхался в её стенах, как завернув за первый угол, увидел Дэйну.

Она стояла облаченная в полный походный наряд. Лицо женщины было каменным, серьезным, а сама она держала руку на эфесе меча. Дэйна поджидала его и знала, что её стервятник направиться именно этой дорогой. Балдур действительно не мог дышать, он обогнул её, как внезапно раздался голос. Голос, в котором на своё удивление, сквозь давление стен, услышал нотки вины.

— Балдур.

— Дэйна, прошу не сейчас, — заговорил он, озираясь по сторонам. — Я просто хочу убраться из этого места.

— Всё уже готово, — произнесла она, слегка понизив голос. — Все тебя ждут, Сырник там же.

Мужчина промолчал и, не успев сделать и шага, услышал её слова.

— Балдур, — она не стала дожидаться его ответа и продолжила. — Я должна перед тобой извиниться, — Её голос перешел практически на шепот, от чего человек хотел обернуться. Но нечто тянуло его словно за шиворот прочь от этих стен. —Я дала клятву, защищать тебя, но в итоге тебе во второй раз пришлось рисковать жизнью и проливать кровь. Это было непрофессионально с моей стороны сидеть и смотреть, как ты сражаешься, а мой щит находится вдалеке от тебя.

— Вино и любовь всем ударило в голову, Дэйна. Я не вижу причины, почему бы тебе стоило извиняться передо мной. Как ты помнишь, мне не предоставили выбора.

— Мы на сборе, — прервала его воительница, а проходящая мимо прачка, оглянулась. — Это моя прямая обязанность. Там где мой сборщик, там и мой щит. Я подвела тебя, Красный Стервятник, уверяю, такого больше не произойдет.

— Я верю тебе, Дэйна, — его слова прозвучали, на удивление, искренне, и он даже хотел продолжить разговор, как нависла противная тишина. Он, кивнув самому себе, направился к выходу.

— Балдур.

— Я знаю, Дэйна, и мне жаль. От всей души жаль.

— Да, — коротко прошептала она, но он не услышал её слов.

Покри поклонился и удалился из помещения. Он оставил человека и князя Солнцеликого наедине, в своего рода галереи. Балдуру помещение показалось пустой тратой ресурсов, хотя об объективности его суждения после произошедшего стоит забыть. Ратомир Солнцеликий стоял в центре галереи и пристально рассматривал одну из картин.

— Государь, — поклонился сборщик.

— Здравствуй, Балдур.

Князь жестом приказал ему подойти, на что человек подчинился. Интересно, зачем он позвал его, да еще и именно сюда? Почему в помещении не было никого больше? Куда подевались все слуги, прочие лакеи?

— Интересная композиция, автор сумел запечатлеть всю эссенцию событий той эпохи, — проговорил князь, не отрывая взгляда от картины.

Балдур бросил взгляд в угол картины и, не найдя названия, произнес:

— Очень похоже на «Празднование Витязей», картину, что описывает поход вашего отца, против нечистой вспышки у трёх сосен.

— Рукоплескаю, — с улыбкой ответил князь. — Неужели ты так же хорош в искусстве, как и в бою?

— Это не так, государь, — поспешил уверить его в обратном человек. — По роду деятельности приходилось иметь дела с заказчиками разного достатка. Были среди них и ценители искусств.

— И что много ценителей готовы нанять сборщика, вместо того чтобы приобрести дух, как все остальные?

Балдур сделал паузу:

— Не совсем. Есть те, кто мало доверяет рыночному продукту, поэтому предпочитают самое свежее.

— Весьма прибыльное дело я так понимаю?

Князь прошел мимо человека, и его взгляд приковала другая картина, изображающая события куда более древние. В тоне голоса Ратомира, Балдур сразу понял, что князь задал этот вопрос лишь ради поддержки разговора. На самом деле он прекрасно был осведомлен в разных сферах, в том числе и стоимости, и ценности духа.

— Государь я…

Солнцеликий жестом приказал ему замолчать, из-за чего нависла тяжелая тишина. Новоиспеченный муж, нахмурив брови рассматривал картину, словно изучая каждую нить полотна. Его глаза медленно впитывали происходящее, а разум пытался представить, какого это было. Что можно было ощутить, находясь в тот день.

— Тебе, наверное, интересно, зачем я тебя позвал, — спокойным и ровным голосом спросил князь.

Балдур молча кивнул.

— Видишь ли, после твоего, не побоюсь этого слова феерического выступления, очень многие люди задают вопросы. Вопросы, на которые мне совсем не хочется отвечать.

Сборщик вдруг понял, что его положение уже ухудшилось. Он думал о том, как отреагирует сам Солнцеликий и его двор. Фактически Балдур своенравно нарушил правила одного из самых древнейших обычаев, вдобавок прилюдно оскорбив сына одного из князей. Балдур не удивился бы, если Ратомир после своей речи бросит его в темницу за государственную измену и выбросит ключ с Остроногого Уступа.

— Многие оскорблены твоим поступком. Ты нарушил обычай, хоть я и считаю его крайне варварским, учитывая современные нравы.

Это фраза прозвучала абсолютно неподходяще для стана и образа Ратомира

— Другие же наоборот, — продолжил он. — Кличут тебя самым милосердным и чувственным защитником за всю историю обычая. Мнения разделились, впрочем, как и всегда.

— А что вы думаете, государь?

— Тебе действительно интересно мое мнение? — ядовито ухмыльнулся Ратомир.

Балдур не стал юлить, и ответил, как на духу:

— Вы выбрали меня своим защитником, приказали служить, я и служил. Фактически, только ваше мнение мне и важно.

— Только приказ то ты и не выполнил.

— Смею не согласиться, — сказал Балдур уже в пол голоса, будто опасаясь, что его услышат стены. Он уже однажды позволил себе перечить князю, второго такого раза не должно быть.

Ратомир повернулся к человеку и окинул его вопросительным взглядом.

— Вы приказали мне отстоять вашу честь и честь вашей жены, да пускай боги целуют её волосы. Отстоять не смертоубийством, а поединком. Поединок я выиграл.

Балдур ожидал гневной тирады от правителя или холодного приказа о наказании, но никак не того, что читалось в его глазах. Солнцеликому, казалось, было абсолютно плевать на это яркое событие его свадьбы. Стервятник задумался, было ли оно ему важно изначально? Может поэтому, он послушался совета Варгина и выпустил на битву Балдура, ведь сам прекрасно понимал, каким ни был бы исход, он в любом случае останется в выигрыше.

— Знаешь ли ты, что собой представляет данное произведение искусства? — перевёл он тему, словно они только начали свой разговор.

Манера речи Солнцеликого больше походила на полисовскую, нежели на Бролискую. Князь использовал формальный политический слог, которым славилось корпоративное сообщество. Балдур знал, что выражала собой картина, но что-то ему подсказывало, что Ратомиру было плевать на его мнение.

— Вряд ли, Государь.

— Мастер с давно забытым именем изобразил этот шедевр: «Первый Дантарат». Более четырех тысяч лет назад, когда мой род носился по лесам в чём мать родила. Когда Полисы были лишь тенью своего нынешнего благополучия, а Бролиска и в помине не существовало. В ту эпоху, где полисы, будучи маленькими обособленными княжествами, вели кровопролитную войну за владение этим миром. Знаешь кто был их основным оружием?

Каждый сборщик знал эту историю, которая всё больше походила на легенду. Балдур кивнул.

— Прокаженные. Пустодушные рабы, отобранные из естественной селекции и пущены на убой. Видишь вон того человека, что склонился с мечом над павшим врагом? Я часто смотрю на эту картину и пытаюсь понять, что же он ощущал?

Ратомир сделал паузу. Довольно длинную, чтобы Балдур смог обратить на неё внимание.

— Вы сражались во множестве битв, мой государь, вам должно быть известно, какого это стоять над поверженным противником.

Ни одна мышца так и не дрогнула на лице Ратомира.

— Возможно, но присмотрись поближе. Это прокаженный. Его одежды порваны, руки сбиты в крови, а сам он едва ли не присмерти. Прокаженный, а сражается так, словно чувствует, как боги касаются его души. Почему ты думаешь, он сражается?

Балдур не знал, князь действительно жаждет его ответа или это очередная уловка.

— Потому что ему приказали. Прокаженных тогда сразу записывали в рабы. Он лишь выполняет волю своего хозяина.

— Выполняет волю своего хозяина, — повторил шепотом князь, и по его лицу пробежала тень. — Это были действительно времена славных битв и варварских нравов, но это неизбежно. Именно благодаря трём Дантаратам, мы живем в настолько прекрасном мире, построенным на крови и костях наших предков. Знаешь ли, как окончился первый?

Балдур ничего не ответил, лишь ждал продолжения монолога князя.

— Первым Дантаратом было названо заседание глав всех полисов, на котором они решили, что, если война продолжится, всё они исчезнут навеки. Это был день здравомыслия, когда богатейшие и влиятельнейшие особы полисов, решили заключить мир и вести прибыльную торговлю. Красивая история. Знаешь, что случилось на самом деле? — Балдур отрицательно повел головой. — Этого ты не найдешь ни в одних книгах и учебниках истории. Ни один профессор не подтвердит это, так как полисы сделали потрясающую работу и удали это событие из станка сплетения судеб. Первый Дантарат действительно закончился подписанием договора о мире и сотрудничестве, однако причиной этому было не здравомыслие, а страх, — он пробил взгляд на того самого прокаженного, что занес свой клинок в убийственном жесте. — Страх перед ними.

— Мятеж? — с интересом спросил человек. — Вы так считаете?

— Я так знаю, — ровным голосом ответил князь. — Поэтому и был заключен мир. Всем прокаженным дали выбор, свести метки, которые они наносили на свои тела или умереть. Думаю, что выбрало большинство ты и сам догадываешься.

Стервятник заметил, как князь бросил последний взгляд на картину, а его грудь тяжело вздымалась. Ратомир резко обернулся и заговорил, возвращаясь к изначальному вопросу.

— Балдур, если бы я посчитал тебя клятвопреступником, ты бы давно уже сидел за решеткой.

Такого поворота человек явно не ожидал и словно онемел. Он не знал что ответить, поэтому предпочел покорную тишину.

— Выступил ты… удовлетворительно. Ты, наверное, хочешь знать, с чего всё началось, и что тебя ожидает за оскорбление молодого княжича?

Сборщик уверенно кивнул, хоть и на тот момент это его не особо заботило. Метка Серого начала ужасно зудеть, словно напоминая об обещании. У человека появилось дикое желание сбросить с себя рубаху и расчесать израненное брюхо до крови.

Ратомир перешел к следующей картине, произнося:

— За княжича не переживай.

— Благодарю, государь, — сердце человека воспряло.

— Не благодари меня, ты сделаешь кое-что, потому что ты мне должен.

И сразу же резко обрушилось в пучину. Последнее, что ему нужно было, это быть в долгу у еще одного правителя.

— Но как же? Помилуй, государь. Я же все сделал как надо, княжич молодой был признан проигравшим.

Ратомир улыбнулся так, будто перед ним стоял ребенок.

— Ах да, прости, Балдур. Я иногда забываю выключать политика. Это я так тебе говорю, что у тебя нет выбора, — он сделал паузу, полюбовавшись на картину полуголой женщины с короной из фруктов и корзиной налитых яблок у бедер. — Видишь ли, политика это как женщина. Ты к ней и с той стороны, и с другой, но сколько бы не ласкал, сколько бы не дарил и не обещал, всегда будешь должен. Не переживай, поручение простое. Доставить письмо в МидСхваль, куда именно узнаешь вместе с письмом.

— Позвольте поинтересоваться, государь?

— Потому что ты защищал мою честь и выстоял. Потому ты хоть и был моим защитником, но мне не служишь, проще говоря лицо ты нейтральное. До сборщиков обычно никому нет дела. Ходят себе да и ходят, иногда возвращаются, сдадут нажитое и обратно. И последнее, потому что я так хочу. Не суди это как бремя, а как жест доверия.

Балдур кивнул. Это всё что ему оставалось. Брюхо вновь адски зачесалось, и он было рефлекторно потянулся рукой. Ратомир не оставил без внимания этот жест, но и расспрашивать не стал. Судьба у каждого своя, и дорога по-разному пыльная и ухабистая.

— Просто так я тебя не отпущу, — задавай свои вопросы, я ведь по глазам вижу, что они у тебя накопились.

Солнцеликий снова прав. Балдур на мгновение удивился, но не знал с чего начать. Какой вопрос задать первым? Ответит ли на него честно Солнцеликий или ответит ли вовсе? Играть, как Варгин, он вряд ли станет, а что, если наоборот? Одним богам известно, что ему один из царей зверей на ухо лопочет. Почему князь так легко доверяет ему? Даже в защите собственного имени и жены. Это и был вопрос, который Балдур буквально выпалил на духу. Ратомир слегка прищурился, а в уголке его рта появилась легкая тень насмешки.

— Я слышал, что ты встретился с Варгином еще до моей свадьбы. С ним всегда забавно беседовать. Скажи мне, он задавал тебе три вопроса? Грозился в случае лжи забрать самое сокровенное?

— Задавал, государь. Грозился.

— Ох уж и задал он мне головоломку в первый раз, как показался у дверей Красограда. Зараза приковал мое внимание, а на третий вопрос, я и так две седмицы искал ответ. Вот как человеку доброму отгадать: «Что стреляет в пятку, а попадает в нос?». Я весь свой двор допытывал, посылал за небоградскими учеными и мыслителями, и знаешь кто мне сказал ответ?

Сборщик догадывался.

— Фитюля. Сын придворного сапожника-кожевника. У него еще пух под носом не вырос, да желудя даже не носит, а уже на вопросы Варгина отвечает.

— Быть может, вопрос был глупым и детским, государь? — Балдур не скрывал своей неприязни к коту.

— Возможно, — бросил Солнцеликий. — Да и Варгина самым предсказуемым существом не назовешь.

— Так чем же он убедил вас, выбрать меня защитником?

Ратомир повел бровью, будто вспоминая нечто, что уже успело утонуть в пучине памяти.

— Чтоб на умения твои поглядеть. Сможешь ли письмо доставить в МидСхваль или нет?

— И только из-за этого вы выбрали меня? Человека, о котором ничего не знаете? А если бы пал?

— Прошу тебя, Балдур, — князь фыркнул, но так, что только он сам это заметил. — Ты думаешь какой-то княжич и вправду смог бы забрать у меня Елену, путем старого и всеми забытого обычая? Варгин высказал интересную мысль, которую я предпочту оставить при себе. Он при мне уже много лет, как впервые показался на пороге Красограда, и заявил, что хочет жить во дворце, а в ответ советом мудрым помогать станет.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

Балдур понял, что большего вряд ли добьется, а если что и удастся выудить из уст Солнцеликого, то, скорее всего, так не поймет.

— Мы ведь встречались раньше, только я вас тогда не признал, государь. Прошу извинить меня — сменил тему человек.

— И я не виню тебя, побоище было славное. Посреди тьмы, ледяной воды, горы трупов и чёрной слизи с кишками, я бы и мать родную не завидел. Повезло вам тогда, что я с дружиной вышел, сколько кораблей и мужиков на дно ушло в таких водоворотах.

Балдур открыто удивился, и был рад, что оставил Сырника на кухне.

— Где-то еще подобное происходило?

— Юго-запад Бролиска, — ответил Ратомир, с каменным лицом. — Последнее время всё чаще и чаще. Зверье с ума сходит, меняется. У кого лапы с когтями из чистой кости и яда отрастают. Кто берестой покрывается и икру мечет во все норы. Лики страдают, пытаются баланс вернуть. Я посылаю витязей и варягов по всему княжеству и дальше. Сам хожу на охоту, как видишь. Должен сказать, везучий ты, Балдур. В тот день, на озере я наказал ладью от воронки отвести, а затем меня словно молнией прошибло. Будто боги за руку взяли и повели меня на побоище. Я до последнего не знал, как пробьемся внутрь, пока певчие не связались. Мощные у тебя покровители, сборщик. Слава им вечная.

Больше Солнцеликий ему не ничего так и не рассказал. Больше не почитал его своим вниманием, и широким шагом направился к выходу, оставляя человека в задумчивом одиночестве. Когда Ратомир оказался практически у двери, прикоснулся к янтарной ручке, сборщик его окликнул.

— Государь. Рад за вас и вашу прекрасную жену. Да подарят вам боги крепких детей, и, пускай, их лик освещает Мать Земля и отец Сварог, — человек был рад, что разговор закончился, и он не мог дождаться как покинет галерею.

Ратомир величественно кивнул, возвращаясь взглядом к картине с изображением первого Дантарата.