Три Царя

Глава 36

36

Сквозь утренний туман вдалеке виднелся пик Вороньего перевала. С каждой каплей ранней росы всё отчетливее становились виды крутые склоны одетые шишковатой броней пестрых от лишайника валунов. Перевал, что представлял собою длинный и широкий мост, украшенный столбцами богов, своего рода разграничивая зоны владения двух Лик.

За спиной оставались густые болота и тяжелый густой влажный воздух, как напротив извилистая горная местность, что желтела песчаником. Вороний пик, вторая по величине скала, где густо обитали нацеленные ворожейки. Высотой чуть больше волкодава эти пернатые птицы с головой молодой женщины и куриными лапами славились своим богатым и легким духом. Однако главная цена его была в том, что он был абсолютно уникален — легкий как лебединое перо и насыщенный горным воздухом. Его применяли как в научном колдовстве, так и в повседневном быту. Не хватило бы пальцев рук и ног, чтобы пересчитать все способы применения, да и Стервятнику это было не к чему. Он никогда не задавал вопросов о цели заказчика. Не потому, что ему было плевать, скорее наоборот, он не хотел знать, так жилось легче. Сборщик успокаивал себя тем, что ничем не отличался обычного кабачника, который лишь предлагал выпить усталому гостю, а принять его предложение или нет, это дело каждого.

Балдур сидел на холодной земле, глубоко впиваясь пальцами в сырую почву. Он любил чувствовать связь с матерью всего живого, словно сквозь ладони он нашептывал ей, что пришел с миром и постарается не причинить вреда её творениям. Также он прощался с болотным Ликом и благодарил, что позволил им пройти через его земли, обещая выказать такое же уважение его каменному собрату.

Стервятник смотрел вдаль, не отрывая взгляда от вершины пика. На самый верх им идти не было нужды, ворожейки гнездились на маленьких лишайниковых равнинах, обычно под крепким и надежным навесом крутых склонов. Однако что-то внутри него отказывалось и вцеплялось в землю сильнее и сильнее. Тряску перед сбором Балдур поборол десятки лет назад, но, к его удивлению, она вновь касалась его кожи, оставляя свои противные следы.

Разум воедино, закрыть глаза, вдох-выдох. Он не позволит ей овладеть его сознанием словно напуганного мальчишку. Стервятник отпустил оковы земли и растер жирный чернозем меж пальцев. Еще один ритуал, так он нёс благословение Матери всего живого и творил её руками. Мало кто верил в такой древний ритуал, который возможно придумали ради заблуждения и оправдания поступков, но Балдур, вопреки всему, не смел оскорблять богов, и старался угодить им как следует перед сбором.

На белой тряпочке были выложены все его инструменты, которые он тщательно проверял. Клинок должен быть наточен, всегда. Револьвер полностью заряжен, а оставшийся барабан запасных патронов в удобном положении на груди. Пустые кристаллы, вместилища духа и те самые несменные спутники каждого сборщика. Один он сразу зарядил в выстреливающий механизм, еще парочку в специальный кармашек на груди. Остальные распихал по плащу и поясу.

Руны по небольшим мешочкам на поясе. Защитные для круга, бронзовые для ослабления и несколько заряженных атакующим заклинанием. Набитый костной мукой маленький мешочек, без которой прокаженные не могли активировать руны. Бронзовая пыль отлично помогала в контроле особого опасного зверя, проникая в нос и легкие, она дезориентировала добычу, помогая избежать прямого контакта.

Всё это было стандартным набором любого сборщика, без которых только самые смелые и глупые ходили в поход. Балдур потер в руке сглаженный словно миллионами волн камешек, и посмотрел на Сырника, что о чём-то беседовал с остальными. Они прекрасно знали, что перед каждым сбором, человек любил уединяться, оставаясь наедине со своими мыслями. За последние несколько дней, плечо Балдура отвыкло без дополнительной нагрузки, из-за этого жалобно поскуливало и ныло.

Стервятник прокручивал в голове возможные пути сбора и развития событий, опираясь на опыт и знания о поведении ворожеек. Он хотел начать и закончить как можно быстрее, в идеальном варианте оставляя их на земле. Сами пернатые были довольно трусливы и нападали лишь тогда, когда, сбившись в стаи, поднимались в воздух. Оттуда приманивать их и «гвоздить» к земле было довольно проблематично. Он смотрел перед собой, слегка играя глазами и пальцами, представляя себя в работе. Фантазия настолько затянула его, что не заметил тяжелых шагов Дэйны.

Женщина осмотрела пояс человека и его оружие, одобрительно кивнув, а затем, сев перед ним, произнесла:

— Ну как ты? Действует?

Балдур инстинктивно поерзал на месте, словно проверяя все ли внутренности на месте, а затем ответил:

— Я в порядке.

— С последнего нашего похода много времени прошло, ты и раньше говорил, что в порядке, даже когда тебе бедро иворги раздробили, только дело в том, что ты был моложе лет на десять, — нахмурила она брови.

— Боли нет, спазмы бывают, но редкие, я держу их под контролем, сознание ясное и чистое. Я в порядке, Дэйна, серьезно.

— Значит готов к работе?

— Готов, пора заканчивать.

— К слову о заканчивать, — сказала она, словно слегка смущаясь, а её взгляд на мгновение дрогнул в сторону. — Что ты планируешь делать дальше? Я понимаю, что сейчас ты настроен на сбор, но на перевале нам лучше не задерживаться. Куда дальше?

Балдур понимал к чему она завела этот разговор. Он рассказал всем о беседе с Солнцеликим, а также новоиспеченный договор с Лисой все же стоило выполнить.

— Вы с Яриком возьмете добычу и вернетесь в Велпос, найдете Ярушу, заберете награду, и еще передай ему, что в один день у нас предстоит с ним серьезный разговор. Я помню, что тебе нельзя возвращаться к своим, по крайней мере пока, поэтому в МидСхваль отправлюсь я с Мирой, если она захочет.

— Ясно, — произнесла она. — Что, если Лиса не выполнит ваш уговор? Серый почувствует, что ты перешел границу, тем более наши Вайделоты если узнают, что ты метку Лика в земли Дисов привел…

— Выполнит, — заверил ее Стервятник.

— Откуда такая уверенность?

Балдур вновь покосился в сторону аури и ответил:

— Сырник уж больно на выгодных для неё условиях сошелся. Ради обученного и смышленого аури она встретится с Серым, тем более мы оба прекрасно знаем, что он ей ничего не сделает.

Дэйна кивнула:

— Значит так тому и быть, на этом и решили.

Дэйна коротко кивнула стервятнику и медленно направилась обратно. Балдур сидел достаточно далеко от остальных и слышал лишь смешанный гул голосов. Внезапно его пронзило изнутри, однако в этот раз это было не клеймо. Балдуру стало на удивление, паршиво на душе. По-простому, по-человечески паршиво. Это не было похоже на то, словно кто-то насильно вогнал это чувство в его грудь, или успело произойти нечто, что резко перекрасило оттенки дня в тёмные.

Это было нарастающее чувство, которое ранее лишь давало о себе знать, но именно в тот момент, не в силах больше сдерживаться, завладело душой человека. Он смотрел в след уходящей женщины и ему показалось, словно она на своих плечах несет целую гору. Несгибаемо, стоически, воительница несла этот груз прошлого, так же как и сам человек. Они словно два упёртых быка, тянули за собой эту повозку и напрочь отказывались избавиться от неё. В тот момент стервятник кинул взгляд на Сырника, и едва слышно произнес:

— Дэйна, прости меня.

Она его услышала, но оборачиваться не стала, так как поняла всё по тону его голоса. Женщина, казалось, решила остаться, и в свою очередь была готова избавиться от тяжкого груза, но помолчав некоторое время, ответила.

— Нет, Балдур. Не вынуждай меня об этом говорить.

Он обернулся к ней, и несмотря на её просьбу, продолжил:

— Хватит, Дэйна. Прошло уже столько лет. Я был не прав, прости меня.

Она стояла на месте, и человек заметил, как воительница сжала руки в кулаки. Он ожидал, что возможно она вот-вот обернется и разразиться праведным гневом, а может и броситься на человека. Он был готов к этому, тем более разумом понимал, что Дэйна имеет полное право на это. В глубине души, Балдур действительно думал, что поступил неверно.

Вдруг она обернулась, но вместо агрессии и слов проклятья, человек увидел, как из её индиговых глаз, текут слезы. Они спускались по её бархатной коже и скапливаясь у кончика челюсти, не удерживаясь, падали на холодную землю. Женщина смотрела на человека, а её губы слегка задрожали, словно она хотела что-то произнести. Произнести то, на что никак не находила в себе сил.

— Я был не прав, — повторил он. — Мне не стоило этого совершать.

— Нет, Балдур, — проговорила она сквозь слезы, которые не в силах была сдерживать. — Пора мне это признать, хоть и мысль об этом разбивает моё сердце. В этом не было твоей вины, единственный кого стоит винить, это меня. Я, — сделала она паузу, поднимая голову к небесам, а затем опустив, звучно выдохнула. — Плохая мать.

— Не говори так! — попытался произнести человек, как его тут же перебила Дэйна.

— Я плохая мать, Балдур, — в её голосе прозвучали нотки смеха и горя одновременно. — Я понимаю это. Мой сын болен, и ты это знаешь. Он тяжело болен душой, и возможно уже нет способа вернуть его обратно. Как бы я хотела тебя винить во всём, я винила. Как дура насильно заставила себя думать, что только ты, один лишь ты виновен во всем, что произошло с ним, и знаешь, что самое печальное? Что я действительно в это поверила. Балдур. Он причина моего горя.

Человек ничего не ответил, он не смог. На мгновение он почувствовал, что внутри него всё закрутилось, и смешалось. Он стоял и видел, как плачет Дэйна, как пытается говорить о том, что разрывает её сердце на части. Каждое сказанное ей слово, пронзало остатки её души, и он ничего не мог с этим поделать. Вдруг он ощутил, как глубоко внутри него, нечто возрадовалось. Ему показалось, что от раскаяния Дэйны, ему становится легче на сердце, от чего он тот час возненавидел себя.

— Нет, — открыто запротестовал человек. — Я это сделал, собственными руками, ведь я был там, и ты тоже. Вы все это видели. Я мог поступить иначе.

Дэйна утёрла слезы, глубоко вдохнув, как тут же показались новые:

— Он украл у тебя Сырника! — не в силах больше сдерживаться, прокричала она что есть сил.

За спиной послышалось шуршание, и эти слова явно дошли до остальных. Дэйну это больше не волновало, и она продолжила:

— Сырника! И ради чего? Ради очередной дозы, что его накачивали в той самой ганзе? А что дальше? Он бы убил тебя, если бы ему приказали? Сырника, Балдур! Он знал, что ты мой сборщик, мой! — её голос задрожал. — Я поклялась защищать тебя и Сырника, насколько же я могла быть плохой матерью, что вырастила сына способного на такое?

— Дэйна, — прошептал человек.

— И даже после этого, я наплевала на вас, и встала на его сторону.

— Как можно заставить мать выбирать между сыном и отрядом? — повысил голос Балдур. — Дэйна, ты всё сделала правильно.

— Нет, — отказывалась верить она. — Мне стоило уже тогда понять, и уж тем более не винить тебя за…

— Если бы ты не встала на его сторону, — произнес человек, понизив голос. — Я бы его убил, после чего возненавидел бы себя до самой смерти за это. Я мог поддаться твоим словам, мог бы составить план вместе с вами, и попытаться найти мирный способ без кровопролития. Я ведь помню, ты молила меня об этом. Вместо этого я поступил эгоистично и поддался ярости. Я предал тебя. Предал своего друга.

Наступила тишина. Казалось, даже звери затихли, а кукушка не могла себе позволить издать и звука. Всё живое замерло и слушало, как изливаются два сердца.

— Как можно заставить тебя, выбирать между Сырником и отрядом? — вдруг проговорила Дэйна. — Я знала, что делаю, я понимала последствия. Даже когда Ярик оказался при смерти, я всё равно отказывалась поддержать вас, тебя! Я не понимала, какой же дурой… Я…

— Дэйна, ты не плохая мать. В глубине души ты должна это знать. Вспомни, я ведь всё видел, я всё знал. Видел, как ты старалась, оберегала, пыталась вывести его на свет. Мы все старались.

— Я винила тебя, Балдур, — она посмотрела на него взглядом полным сожаления и печали. — Винила человека настолько близкого мне. Ты поступил как истинный друг. Ты взял всю вину на себя и распустил отряд, потому что знал, что так будет лучше. Ты сделал это защищая нас всех, хоть этим должны были заниматься мы! — Дэйна утёрла слезы и глубоко вдохнула, беря эмоции под контроль. — Тебе не за что извиняться, ведь я никогда не винила тебя. Вместо этого, извиниться стоит мне. Прости меня, Балдур. Не отвечай сейчас, просто подумай об этом.

Балдур понимал, что и думать было не о чем. Человек был готов произнести слова, которые наконец избавят их обоих от тяжкого груза прошлого и дадут силы двигаться вперед. Дэйна вытирала слёзы и тяжело дышала. Он никогда не видел её такой. Стойкая воительница, которая, казалось, не способна на подобные эмоции, она всегда держала себя в руках. Ему оставалось лишь гадать, что она испытывала внутри и надеяться, что от сказанного, ей хотя бы полегчало.

— Давай просто закончим этот сбор, а потом у нас будет время поговорить, — произнесла она, отправляясь прочь.

Балдур молчаливо согласился и, бросив короткий взгляд на остальных, вернулся к своей подготовке. Она была права, сейчас было не самое подходящее время, так как впереди их ждал серьезный сбор. Разум каждого из членов отряда, должен был быть занят одним делом. Легче сказать, чем получить на самом деле.

На мгновение Балдур задумался, было ли правильным решением поднять этот разговор именно сейчас? Он отогнал эту мысль прочь, так как и сам прекрасно знал ответ. Он вновь оказался на земле перед белой тряпочкой, на которой лежало его обмундирование. Всё будет хорошо, и как только они закончат, у них будет время поговорить. Он провел пальцами по острым колючкам и вновь удивился всем чудам и дивам, дарованных богами, и насколько ему повезло жить в этом славном краю. Земля возле поваленного временем и природой деревом показалось ему хорошим местом. Балдур оголил нож и вонзил его наполовину, после чего опустился на колено.

Из мешочка он достал руны, которые планировал использовать завтра и, сжав их в ладонях, рассыпал перед собой. Корка хлеба, головка лука и кусок вяленого мяса послужили хоть и не прекрасным подношением богам, однако он пообещал, что как только вернется, то восславит их как полагается настоящему славянину.

После разговора с Дэйной, Балдур закрыл глаза и представил, что мир перед ним просто испаряется, остаются лишь звуки и редкие запахи, что проникали в его сознание словно тоненькие дымки иной реальности.

«Мать земля, роженица всего живого и светлого, до восславятся твои ветви, да пустят корни вечные и мудрые в землю нашу славную. Не прошу тебя о жизни, не посмею долголетия, лишь славлю тебя, о Мать Великая. Лишь жажду объятий твоих, роженица всего живого и светлого.

Роде, Великий Отец, чьей воле был зачат народ славный. Славлю тебя и твой дух сокровенный. Не страшусь я одиночества, ведь знаю, что примешь ты меня в род свой, ежели пожелаешь. Слава, о великий, слава.

Перун. Громовержец чья воля крепче вселенной. Славлю тебя в этот день, славлю всем, чем жизнь одарила. Да будет вечно сверкать небо светом божественным, а рука моя остра как копье твое, воля крепка, что щит твой. Слава, Перун Громовержец, слава!

Марена. Хозяйка царства холодного и темного. Правительница зимы и морозов. Славлю тебя, и не боюсь смерти в день этот и не убоюсь пока он не наступит. Ежели будет воля твоя, забрать меня и пожелать перейти Смородинку, то сделаю это я с чистой душой. Да бережет твоё царство Чернобог, слава тебе, царица смерти и морозов.»

Слова Балдура постепенно затихали, как и его дыхание. Он резко открыл глаза и перед ним предстал тот самый перевал. Цель казалась настолько близка, что он мог ухватиться, но вместо этого пальцы беспомощно хватали воздух, едва касаясь холодного камня перевала. Это чувство сопровождало весь его путь с Велпоса до самого этого места, и всё что оставалось это сделать еще один шаг и наконец вцепиться в желаемое.

Вдруг вокруг всё померкло, в этот раз по-настоящему. Он все еще сидел перед алтарем, однако не ощущал абсолютно ничего, кроме кончиков своих пальцев. Ощущение было такое, словно он перешел в некий транс или просто уснул под теплым одеялом любящей матери.

Где-то вдалеке раздался глухой удар бубна, что нарастал с каждым шагом, будто одинокое сердце, давно покинувшее усталое тело. Однако не было в его ритме грусти или печали о былых временах, наоборот, оно успокаивало и чем ближе становилось, тем делалось теплее. Балдур почувствовал приятный запах, который был до боли знаком. Это был запах женского тела, не изуродованный и не испорченный искусственным ароматом.

Нечто столь настоящее и редкое, от чего ему захотелось повернуть голову и найти источник, но тело не слушалось. Под ритм бубна послышались легкие и мягкие шаги, могло показаться что они больше парили, и лишь нежно и любя касались пальчиками серебристой росы на траве. Балдур все еще сидел с протянутой рукой к горному перевалу, как вдруг его одарили прикосновением.

Он увидел перед собой пять молодых девушек, наряженных в белоснежные платья до пят, а их головы были украшены венками молодоженов. Ему показалось, что они шли через скромную опушку, навстречу своим будущим мужьям. Вправду, некоторые народы всё еще практиковали подобный ритуал, когда молодожены начинали свой путь с дальних краев леса навстречу друг другу и, встретившись, связывали свои души на поляне Рода, под взглядом богов.

Они остановились, и одна из них села напротив Балдура, надевая ему на голову венок. Он не знал её лица, как и лиц остальных. Они были для него такими же странниками, как и любой другой, однако пахло от них любовью и ничем больше. Он смог разомкнуть губы, чтобы произнести:

— Добра, путницы.

— И тебе, добрый путник, — с улыбкой ответила незнакомка.

— Не страшно ли самим ходить по лесам? Где мужья ваши?

Они улыбнулись:

— Идем мы к мужьям нашим, поём для богов, ведь лишь в этот день, они слышат каждое наше слово. Оберегают нас и не дадут в обиду.

Вдруг Балдур сказал то, чего сам не ожидал, от чего сердце забарабанило словно у мальчишки:

— А меня не отпоете?

— Так отпели уже, — ответила та, что сидела перед ним. — Мы лучше в путь песней отправим. Сегодня боги всё слышат, сегодня петь надо.

Они сели в круг, в центре которого оказался Балдур. Стервятник заметил, что внешне они казались сестрами, но не близняшками. Длинные прямые и кудрявые светлые волосы, большие голубые, зеленые и серые глаза. Прекрасный голос и нежное прикосновение.

Пели невесты настолько красиво и сладко, что Балдур почувствовал, как веки постепенно закрываются. Пели они о доме, о теплом и уютном очаге, семье, детях и любящих руках. Пели о местах родных, полянах священных и крае славном. Слова о прошлом и будущем смешивались в прекрасный поток, изобразить который можно было лишь песней. Только в ней хватало храбрости забыться, только в ней было лишь счастье и ни капли крови.

Балдур запоминал каждое слово, они становились для него своего рода напутствием, хоть он и понимал, что всё это не реально. Он вообще перестал себя чувствовать собой, будто сидел в чьем-то чужом теле и был лишь беспомощным наблюдателем. Зрителем чужой жизни.

С последними словами, голубоглазая невеста обняла его, оставляя после себя сосновый запах и сняла венок с головы. В этот момент сердце Балдура вновь застучало, а он потянулся к ней, будто к родной. Словно знал её всю свою жизнь, хоть и лицо было чужое. Они разом встали и поклонились в пояс мужчине, а затем не произнеся ни слова отправились в путь, уводя за собой сердечный ритм бубна.

— Добра тебе, путник, — послышалось вдалеке. — По…

Балдур резко пришел в себя сжимая в руках руны.

— Помер что ли? Эй, холоп, живой?

Стервятник услышал голос Сырника, который бросался в него маленькими камешками, с ветки белой сосны. Аури перестал лишь в тот момент, когда стервятник поймал один из них, что по ошибке или нет, должен был попасть ему в глаз.

— Хватит спать. Мы лагерь ставим, Мира просила передать чтобы хвороста и дров натаскал, да чтобы на всю ночь хватило.

— Сырник, — произнес он бережно.

— Иди к чёрту, паскуда, — ответил тот, сплюнув с ветки на землю и отправился обратно.

Он вновь остался один, перед алтарем и горным перевалом. С ним были лишь его мысли, твердые руки, крепкое сердце и непоколебимый дух. Он еще раз протянул руку в попытке схватиться за край горы, и то самое чувство вернулось к нему. Привычность или рутина, как называл её человек, для него она всегда была приятней всего. Скучная, серая, обыденная, благодаря которой, он всё еще жив. Сырник был прав, в своем сне он задержался больше нужного, закат не за горами. Скоро ночь, одна из самых темных, если он прав. Скоро сбор. Скоро всё начнется.

Скоро всё закончится…