Записки из страны Нигде

Персонажи, приспособленные к миру фэнтези (2)

00:00 / 13.01.2019

В прошлый раз я рассуждала о том, что фэнтези является наследницей романтизма и что некоторые персонажи способны по своему психическому складу существовать и более-менее нормально функционировать в условиях фэнтези-мира (магии, чудес, необъяснимых явлений), а некоторые – не способны. Поместить какого-нибудь Пьера Безухова, а еще лучше – Левина из «Анны Карениной» в фэнтезийный мир и полюбоваться, как он там барахтается, - задача крайне нетривиальная. Именно поэтому с попаданцами часто получается не очень, там всегда будет в большей или меньшей степени присутствовать некое психологическое допущение. И именно поэтому, например, в «Путешествии единорога» девочки готовятся к путешествию в страну фей заранее: их мама рисует волшебные картинки в альбоме, а в «Стране фей» главный герой начинает знакомство с лепреконами в нетрезвом состоянии.

Лучше всего, как кажется, адаптированы к фэнтезийным мирам персонажи романтические, им и в мире скал, обрывов, бурь, гроз, падений, бегства с каторги и т.п., будет весьма комфортно.

Мне бы хотелось рассмотреть два противоположных и как бы парадоксальных случая.

К первой категории относятся персонажи класса «Максим Максимыч». Живет такой Максим Максимыч в окружении высоких гор, гордых орлов, диких горцев, прекрасной Бэлы и т.п., покуривает трубочку, поругивает «дикарей» и начальство, командует солдатушками, обычный такой человек из реального мира в нереальном (на взгляд жителя средней полосы России) окружении. И ничего, ему нормально. В фэнтезийном исполнении это будут в первую очередь трактирщики. Носятся по дорогам армии в экзотических доспехах, врываются в деревни тролли, гоблины, орки, назгулы, приходит Конан и уничтожает всю выпивку, прекрасная дева превращается в мумию на глазах у всей честной компании (или наоборот), - а трактирщик знай себе подает мясо, хлеб, сыр да пиво в кувшинах со щербинкой (почему-то авторы особенно любят, чтобы кувшин со щербинкой, - а почему? – да потому, что это признак реалистичности, приземленности, материальности, если угодно данного кувшина и всего трактира в целом).

Подобные персонажи – они как якорь, который не позволяет фэнтезийному/романтическому миру окончательно улететь в закат. И что особенно любопытно, зачастую именно со встречи с ними в жизни персонажей и начинаются чудеса. Зашел в трактир, а там такое!.. Зашел в скобяную лавочку, а там такое!.. Приехал в дальнюю крепостцу служить под командой Максим Максимыча, а там такое!..

Второй тип персонажей еще любопытнее в плане возможностей, которые они открывают перед автором, их создавшим.

Иногда жанр, в котором работаешь, - отнюдь не фэнтези. И не романтизм, не те времена, роман «Труженики моря» уже не напишешь. Но душа просит… И вот если создать персонажей, о которых точно знаешь, что они не пропадут ни в Шадизаре, ни в Эмбере, и поместить их в якобы реалистический антураж, текст вдруг преобразится. Но это задача интересная и трудная. Я пока даже не знаю, какой литературный пример привести. Просто хочется об этом поразмыслить.

В сериальном мире это, несомненно, корейский сериал «Мистер Саншайн», где практически все персонажи фэнтезийны, а мир, в котором они существуют, якобы «совершенно реальный», ни магии, ни оборотней, ни зомби, ни вампира на троне. Все как бы «как в жизни»: трамвай, винтовки, гостиница, дипломаты. А герои как будто вышли из другого мира, из мира, где возможны и чудеса, и эльфы, и единороги с радугами, и злобные орки из глубин, и заклинания. Потому что – что такое английский язык для этих героев, как не магические формулы, понятные только для некоторых избранных? Что такое артефакты: часы, от которых невозможно избавиться, музыкальная шкатулка, которую невозможно у героя отобрать? Почему эти артефакты вообще существуют? Неуловимые неправильности в костюмах (вряд ли такие даже самый дотошный исследователь отыщет в тогдашних модных журналах) только подчеркивают эту фэнтезийность. Мир тот же самый, в котором мы живем, да не тот же самый, буквально на несколько миллиметров сдвинутый в сторону иной реальности. Вот это – шикарный прием, потому что он эстетически оправдывает бурю этических противоречий, душевных порывов и устремлений самого разного толка, вплоть до самых возвышенных. Собственно, если какое-то действие или помысел героя эстетически не оправдан, он будет выглядеть надуманным, «приклеенным». Здесь была проделана очень тонкая работа. Осталось понять, как этот прием можно перенести в литературу – ведь надо еще, чтобы читатель ничего «лишнего» не заметил… Читатель, конечно, заметит, он вообще бывает внимательным, - но пусть хотя бы не сразу!..