Записки из страны Нигде

Смерть как образ жизни

03:00 / 19.09.2016

Кага Отохико, «Приговор». Восемсот пятьдесят страниц про смертную казнь. Руку на сердце положа, не смею говорить "всем читать", "бросайте дела, хватайтесь за этот роман"...

А с другой стороны - не по-нашенски ли это: прийти в незнакомую семью, скромно улыбнуться и с милой непосредственностью князя Мышкина потолковать о смертной казни с генеральшей и ее дочерьми?

Как практически все книги издательства «Гиперион», «Приговор» изумительно хорошо переведен и очень добросовестно издан.

Но он про смертную казнь. И очень толстый. И японский.

…Да я вообще не хотела о нем писать. Но за последние пять лет это, наверное, единственная книга, которая меня по-настоящему потрясла. Нет, были книги, которые нравились, вызывали интерес, желание обсуждать, но такой, чтобы проникла до глубины души и не отпускала, - такого действительно не случалось уже очень давно. Она настоящая вся, от первого до последнего слова. И именно поэтому, несмотря на «веселенькую» тематику, оставляет удивительно светлое ощущение.

Сейчас ведь нужна смелость не для того, чтобы писать сложные вещи, поднимать серьезные проблемы или говорить о вещах шокирующих (таков, например, очень хороший роман «Рассечение Стоуна»). Самая большая смелость нужна для того, чтобы говорить искренне.

Самый поразительный феномен «Приговора» заключается в том, что он действительно меняет читателя. Меня, по крайней мере, а я довольно твердолоба. В частности, я всегда была сторонником смертной казни. В виртуальных опросах постоянно голосовала «за». Ну в самом же деле, бывают же маньяки и т.п., зачем тратить на них деньги налогоплательщиков – и прочее.

Изменилась не моя точка зрения на вопрос – изменилось что-то во мне самой.

Все персонажи романа так или иначе связаны со смертной казнью: большая их часть, во главе с центральным персонажем, - преступники, приговоренные к смерти; также – тюремщики, тюремные врачи (центральная фигура – молодой врач-психиатр), родственники приговоренных, их друзья и жертвы.

Ожидание смертной казни – это тоже образ жизни, поскольку ожидание иногда затягивается на годы (в случае главного героя – на шестнадцать лет). Приговор может быть приведен в исполнение в любой момент. Это тоже условие игры. Рационально вычислить, когда это произойдет, - невозможно.

Естественно, подробнее всего автор показывает внутренний мир своего главного героя. Эпизоды его детства, особенно – потрясающее описание бомбежки Токио в конце Второй мировой войны; затем годы беспутной молодости, тяжелого и бессмысленного романа с женщиной, еще более тяжелого и бессмысленного убийства, - некие ступени падения, по которым он неизбежно должен был спуститься, чтобы оказаться в тюрьме, в аду для приговоренных.

Мне часто приходилось слышать от противников смертной казни: «Приговаривают к смерти одного человека, а казнят – совершенно другого», то есть за время ожидания человек успевает раскаяться, измениться, стать другим.

В «Приговоре» показано иное. Никто из приговоренных, в том числе и главный герой, другим не становится. Он может познать самого себя. Изучить свою жизнь вдоль и поперек, во всех подробностях, спуститься на самое дно своей души и ужаснуться, он может стать католиком, покаяться, и еще раз покаяться, и еще раз. Но он все тот же и не сомневается в этом.

Автор как-то удивительно показывает всех этих преступников. Большинство из них, кстати, ни в чем не раскаивается. Достойны они своего приговора? Да, достойны, спокойно и уверенно говорит автор. Общество должно избавляться от подобных людей? Несомненно. Так почему, не теряя этой уверенности и не сомневаясь в правомерности высшей мере наказания, читатель почему-то закрывает книгу противником смертной казни? А это, друзья мои, - мощная сила художественного слова и той самой бесстрашной искренности, на пределе возможного, для которой и требуется самое большое мужество.

Главный герой, например, вовремя был остановлен на своем преступном пути. И дело не только в том, что, если бы его не арестовали, он еще кого-нибудь бы убил или ограбил. Он социопат, для него нет сострадания, нет – на уровне чувства, эмоции, на уровне души, - представления о том, что хорошо и что плохо. Нормальный человек, когда берет чужое или причиняет кому-то боль, обычно знает, что совершает нечто плохое. Душа всегда подсказывает: «Так нельзя». С душой он вступает в пререкания: «Когда от многого берут немножко, то это не кража, а только дележка». Наш герой может постичь дихотомию «хорошо – плохо» только разумом. Но разум зачастую плохое подспорье. Обмануть разум гораздо проще, чем обмануть душу.

Находясь в изоляции, под постоянным жестким контролем, лишенный возможности грешить, он исследует себя и видит в себе страшные вещи, которые никуда не исчезли. Они просто подавлены внешними обстоятельствами, взяты под контроль. Постепенно и герой учится держать их под контролем. Однако он все равно злодей и в качестве такового себя воспринимает и осознает. Со стороны он может выглядеть очень хорошим человеком («приговорили одного, а казнят – совершенно другого»), но это не так. Он не изменился. Не изменился никто из его товарищей. Все они достойны смерти - и при этом казнить их почему-то неправильно. Вот это «почему-то» пусть останется в области ведения души, разумом тут не объяснить и каких-то аргументов не найти.

В письмах к девушке, которая «его за муки полюбила», герой - «хороший». В собственных записках о детстве он к себе излишне беспощаден, почти до рисовки. Наедине с читателем – человек без иллюзий.

В общем-то, можно еще порассуждать на тему, что все люди смертны, следовательно, все приговорены к смерти: что все люди грешны, следовательно, достойны смерти; что зачастую лишь внешний контроль удерживает нас от преступления, что заглянув в себя хорошенько, можно обнаружить все того же злодея… Но роман абсолютно лишен морализаторства, и подобное рассуждение – просто очередное искусственное построение. Книга не об этом. Книга ровно о том, о чем заявлено: о человеке, который ждет казни шестнадцать лет и в конце концов получает ее. Она, эта книга, исключительно проста и, может быть, поэтому не идет из головы. Пришел в твою гостиную пожилой японец, положил узелок с пожитками и за чаем спокойно, вежливо поговорил с тобой о смертной казни. А что мы не читатели Достоевского, что ли, с нами и о смертной казни можно, и о слезинке ребенка…

Сначала я думала, что самый страшный эпизод романа – описание места казни или, может быть, описание самой казни. Но на самом деле у меня до сих пор в ушах звучат очень простые детские слова, которые духовник героя сказал своему «чаду», напутствуя его на пороге смерти:

«Такэо, всё произойдёт мгновенно. Тебе не будет больно».