Записки из страны Нигде

Большие и малые круги: вопрос повторяемости

00:00 / 13.08.2017

Иногда нам случается отложить книгу давно любимого писателя со словами: «что-то он стал повторяться, пишет и пишет, и все одно и то же...»

Мне кажется, вопрос повторяемости в творчестве – один из самых заметных и в то же время один из наименее объяснимых.

Естественная для нормального человека потребность зависать на одних и тех же вопросах, возвращаться к одной и той же теме на протяжении многих лет, эксплуатируется издательствами, которые требуют от автора узнаваемости.

Причем иногда настаивают на похожести на кого-то другого («Нам бы что-нибудь вроде русского Гарри Поттера»), а иногда – на себя самого («Напиши продолжение «Меча и Радуги» или что-то в этом роде!»). Причем если поддаться и начать лепить одно и то же, то в конце концов тебя отбросят со словами: «Надоел!»

Что же заставляет человека из года в год, из романа в роман разрабатывать один и тот же образ, одну и ту же тему? Читатель – он существо капризное, иному именно одно и то же подавай, только разными словами, а другой начинает морщиться и ворчать «сколько можно – надоели эти сентиментальные наемные убийцы».

А попробуй выйти за рамки, для тебя же кем-то установленные – читательскими ли ожиданиями, издательскими ли требованиями «создать цикл», «продолжить тему», «написать приквел/сиквел», - и буквально обрушится волна негодования: где же наш любимый, давно знакомый, слегка поднадоевший, но безопасный автор?

Кричат читатели и критики, негодует общественность.

Я сама страшно злилась на Джоан Роулинг за ее физиологично-скучный новый роман. Некоторые воспринимают так: мол, писательница создавала милую детскую сказочку про мальчика-волшебника, а теперь написала жесткую взрослую вещь.

Но если приглядеться, то станет заметно, что сказочка – начиная с третьего-четвертого тома, - не такая уж милая, а под конец и вовсе становится жесткой. Новый «взрослый» роман Роулинг, в сущности, продолжает тему, начатую в «Гарри Поттере» - тему подлости, свойственной большей части человечества, тему гнусности жизни-здесь (а что поделаешь? деваться-то куда?). Горечь, владеющая автором, выливается в море физиологизмов (ее герои, кажется, на стул сесть не могут, чтобы не вспомнить о своем анусе, простите).

Я же бранила ее – я же скажу теперь вот что: она имеет полное право плюнуть своему тираничному «верному читателю» в лицо и попытаться «сказать новое слово». Удачное или неудачное – другое дело, тут читатель тоже вправе плюнуть в писателя, вопрос, как говорится, обоюдный. И каждый в своем праве.

Об авторе – как и о любом другом живом человеке – нельзя выносить суждения, пока он жив и продолжает работать, создавать новое. Конечно, если человек двадцать лет кряду пишет одно и то же, трудно поверить в его возможное преображение, но – откуда нам знать?

«Случайная вакансия» - одна из книг Роулинг, не итог и не окончательная станция. Положим, я слабо верю, что она в состоянии написать что-то путное, если будет продолжать в том же духе, - но откуда нам заранее знать-то, как сложится ее жизнь и писательская судьба? Лично я вряд ли буду пристально следить за дальнейшим творчеством писательницы, но не исключаю, что впоследствии она создаст вещи в совершенно ином ключе.

Единственная возможность творить свободно – не бояться неудач, не бояться читательского неприятия и издательского игнора. Рано или поздно все будет расставлено по своим местам.

Я хочу немного рассказать о личном опыте. Дело в том, что я вовсе не отвергала идеи повторяемости произведений, наоборот: когда от меня захотели продолжение «Меча и Радуги», я с радостью схватилась за работу. И... не смогла. Текст шел мертвый, герои стали неживыми, было просто неинтересно. Я была ошеломлена.

Но хотя бы «в духе» «Меча и Радуги»-то должно получиться? С другими героями?

«Завоеватели» были романом в жанре фэнтези, но совсем не похожими на «МиР». Хотя, наверное, там есть какие-то темы, отзвуки и т.п. Но третья книга, «Мракобес», вызвала у читателей шок. Для меня-то она была естественна. В Сети появилось предположение, что автор «Мракобеса» - кто-то другой. Что меня подменили. Что это вообще коллектив очень разных авторов, которые накурились – и вот пожалуйста...

Дальнейшее не облегчало задачу: появились «Вавилонские» во всей их чернушности, а затем еще про Мурзика – первая веселая вещь за несколько лет, хотя по-прежнему черноватая и непристойная. «Лангедок» в какой-то мере отзывался на «Мракобеса», но все равно был другим. И тогда мой друг и издатель сказал мне: «Твоя проблема, Хаецкая, в том, что каждая твоя новая книга абсолютно не похожа на все предыдущие».

Они такими получались без всяких усилий с моей стороны. Не то чтобы автору, знаете ли, хотелось выпендриться и показать: а вот, я могу еще и по-другому, и по-третьему, и по-четвертому!.. Ничего подобного, это выходило случайно.

И только через двадцать лет я увидела в своих романах повторения. Общие темы, общих героев, общий способ сюжетопостроения. Это вышло естественно, как естественно было почти эпатирующее разнообразие.

Тогда я решила, что существует своего рода «круг». Он есть для каждого, кто пишет. У кого-то он очень большой, у кого-то – совсем маленький. «Кругом» я называю не цикл романов, вроде цикл романов о Натаниэле Бампо, а тексты, содержащие общую проблематику, сходные типажи героев, сходные микро-сюжеты – при различии внешнего антуража и «большого сюжета».

Разберу на примере гипотетических романов, которых в действительности не существует. Предположим, один писатель пишет сагу о древних германцах. Там есть воин-инвалид, который круче всех, девица-шаманка, очень мудрая несмотря на детскую наружность, старая одинокая лучница со шрамом на лице и восторженный юноша-поэт, который погибает.

Такой набор персонажей предполагает разные коллизии и ситуации большей или меньшей сентиментальности: юная шаманка своей мудростью спасает воина-инвалида, воин-инвалид спасает восторженного юношу, восторженный юноша жертвует собой ради одинокой лучницы (которую никто никогда не любил)...

Затем тот же автор, как будто не насытившись этими эмоциями, пишет космический боевик, где есть космический волк-инвалид, юная загадочная дева-телепат, юный же землянин-программист с язвами от лучевой болезни и хмурая инопланетянка с планеты «амазонок». Здесь можно разводить приблизительно те же сентиментальные коллизии (микро-сюжеты со взаимным спасением и открытием друг в друге истинной человечности, доброты и способности к состраданию/самопожертвованию). При этом большой сюжет может очень сильно различаться. Не говоря уж о том, что действие происходит в далеком космосе, далеком будущем, среди высоких технологий.

Но читаем-то и пишем мы не столько ради большого сюжета (кто куда пошел, кто кого убил), сколько ради эмоций, которые дарят нам как раз маленькие сюжетики, рассыпанные по тексту. Важен не столько гарнир, сколько приправа, простите кулинарную аналогию.

Далее тот же автор пишет исторический роман о средних веках, где фигурируют рыцарь-крестоносец, юная ведьма (которую собираются сжечь, пока она не тронет сердце крестоносца своей мудростью), оруженосец-поэт и немолодая женщина-крестоносец, переодетая мужчиной (эпизод с ранением, раздеванием и разоблачением). Нетрудно догадаться, что мы получим ударную дозу уже полюбившихся эмоций. Или скажем: «Что-то тошнит от этих сорокалетних теток, переодетых дядьками». Кому как, кто-то насытился, кто-то нет.

Это пример автора, который ходит по «малому кругу».

У любимого и высокочтимого мною Стивена Кинга «круг» более широкий, но и у него то и дело будем натыкаться на ситуацию: некто загадочный (Зло) приезжает в небольшой городок и создает там очаг соблазнов, а дальше – каждый житель городка соблазняется и погибает... кроме небольшой группы приключенцев, в которую непременно входят пьющий писатель, подросток с фантазией и хорошая женщина, а также ирландец.

Лично мне никогда не надоедает эта коллизия, этот набор персонажей и рождаемые всем этим эмоции.

Думаю, имелся такой «круг» и у Льва Толстого, но Толстой настолько велик, что он едва прошел по дуге – до замыкания «круга» даже не дожил. Ему лет триста понадобилось бы. У Достоевского «круг» гораздо более узкий, а Лермонтов вообще как будто из него не выходит – сплошь уточнения «Демона» и «Героя нашего времени». Конечно, все это огрублено и приблизительно, можно уточнять, оспаривать, приводить другие примеры.

Кроме того, писатель может какое-то время ходить по узкому «кругу», а потом внезапно устроить прорыв. И это тоже следует уважать. Неуважения достойна только халтура.