Записки из страны Нигде

Попаданцы недавнего прошлого (1): язык

02:00 / 10.08.2016

Сейчас, похоже, входит в моду тема недавнего прошлого – середина семидесятых, середина восьмидесятых, середина девяностых. Появляются фильмы и книги, даже наборы «Ностальгия», содержащие жвачки серии «Love is…», адские химические сухие напитки класса «только добавь во-о-оды!..» и т.п., позволяющие, как пишут на коробках, «возродить в памяти вкусы нашего счастливого детства». Наверное, только в тот момент, когда мне попался на глаза такой набор в магазине «Буквоед», я в полной мере осознала наш (я имею в виду мое поколение) родительский успех.

Мы растили наших детей в условиях «дикого капитализма». Химических напитков. Пластмассовых роботов гонконговского производства, - ярких игрушек, которые стоили кучу денег и ломались на третий день. Малиновых пиджаков. Полной нестабильности, от которой мама делалась нервная, а папа хватался за бутылку. Авантюр, мелкого криминала, бандитских разборок. На Сенной площади вполне можно было увидеть труп, мимо которого спокойно ходили прохожие.

Оглядываться назад мы начали сравнительно недавно, а так – ну прожили и прожили, выжили – и слава Богу. Сдали экзамен, прошли квест. И детей на ноги поставили, и сами не окочурились. В зеркале отражается вполне благовидная особа пятидесяти лет.

А вот тридцатилетние внезапно заностальгировали.

И тут выяснилось, что многие из них воспринимают свое детство счастливым. Типа: «Помнишь, как клево мы играли на помойке?» Да и поколение это, сегодняшние тридцатилетки, выросло на диво хорошее. Как мы ухитрились воспитать их такими – понятия не имею. Если сравнивать с сегодняшними родителями, которые и на кружки детей водят, и над их развитием раздумывают, - мы были просто дикие родители, только тем и занимались, что искали, как прокормить и одеть чадо. Хотя говорить от лица всех, конечно, я не рискну, - буду говорить о себе… Наверное, эти прекрасные дети были посланы нам (мне) в утешение.

Я побывала недавно на Старконе, где имела возможность наблюдать это поколение не десятками и не сотнями, а тысячами. И они действительно прекрасны, эти бывшие дети.

У бывших детей, однако, имеются младшие братья и сестры, а также племянники. И вот для младшего поколения – для тех, кому 15-20, - эпоха девяностых предстает чем-то отдаленным, увлекательным, вроде времен «сухого закона» в Чикаго.

А теперь, собственно, об искусстве – в первую очередь литературе и кино/сериалах.

Сменилось несколько эпох, причем произошло это на глазах одного поколения. И вот у нас, я имею в виду пятидесятилетних, появился замечательный шанс поиграть с попаданцами в другие эпохи, причем не в такие эпохи, о которых мы знаем лишь приблизительно, как сквозь мутное стекло прозревая быт, психологию, подоплеку некоторых исторических событий (скажем, XVI века), - а в такие эпохи, жителями, участниками и свидетелями которых мы сами являлись.

Мы-то для наших детей – и есть самые настоящие попаданцы.

И тут выясняется одна совершенно убийственная вещь. Оказывается, свидетели эпохи ничего о своей эпохе не помнят. Они ведь не музейные хранители воспоминаний, они живые люди. Живут и меняются с тем миром, который вокруг них тоже живет и меняется.

Возьмем, например, русский язык. Я родилась в Ленинграде, и для меня самым большим авторитетом в области произношения всегда были дикторы Ленинградского телевидения. Шли годы. Я все так же жила в Ленинграде на Петроградской стороне. Потом город стал Санкт-Петербургом. Но за полвека жизни я не стронулась с места: плыл корабль, и я оставалась на том же корабле, в той же каюте.

Несколько лет назад на выставке кимоно Итико Куботы выступал владелец коллекции и устроитель выставки. По национальности он, кажется, казах, специалист по японской культуре, гражданин Голландии, сейчас живет то ли в Новой Зеландии, то ли еще где-то… Я не называю имени, потому что не уверена во всех географических и этнических подробностях, просто общее впечатление: гражданин мира.

И – Боже ты мой! – я тысячу лет не слышала такого великолепного русского языка, как у этого казаха, гражданина Голландии… это было давно забытое произношение диктора Ленинградского телевидения семидесятых годов.

А я сама, петербурженка, обитательница Петроградки, никогда надолго не покидавшая родного города, - как ужасно я говорю по-русски по сравнению с ним! Элиза Дулиттл отдыхает. Почему? Потому что я жила вместе со своим городом, который наводнялся самыми разными людьми, полнился самыми жуткими манерами речи; он жил, искажая язык, используя неологизмы, варваризмы, заимствованные слова, неизбежно перековерканные. Большое «спасибо» можно сказать в этом отношении самодеятельным переводчикам популярных фильмов и мультсериалов, которые заполонили экраны телевизоров своим говором, зачастую дремуче-провинциальным, вообще никак не отшлифованным. И все эти эпохи неизбежно отразились на языке, на произношении, на фонетике. Лексика – что, лексика – тьфу; можно не употреблять слово «мерчендайзер», если оно в глотку не лезет, - но от интонации так просто не отделаешься. А «чё», «чек», «грит» (вместо «что», «человек», «говорит»)? От этого тоже не избавиться на раз-два.

Но человек, хранивший свой русский язык в изоляции от живой повседневной речи, в хрустальной колбе, пронес сквозь жизнь тот самый выговор в полной неприкосновенности.