Богатые тоже плачут: Бето и Марисабель

ГЛАВА 27 Поездка в Тескоко

Через несколько дней после встречи в доме Сальватьерра падре Адриан привел своего друга падре Игнасио в гости к Марисабель и Бето. К тому времени Марианна уже призналась Марисабель, что не выдержала и рассказала о несправедливом обвинении Луису Альберто и старому духовнику семьи Сальватьерра. К этому Марисабель отнеслась довольно спокойно, но, когда Марианна добавила, что падре Адриан хочет познакомить с ними своего друга, человека умного и проницательного, Марисабель взбунтовалась.

— Мама, ты что, с ума сошла? — кричала она в трубку. — Как ты могла рассказать об этом постороннему человеку? Да будь он умнее царя Соломона, неужели ты не понимаешь, что я никого не хочу сейчас видеть? Никого, ты понимаешь?

— Послушай меня, Марисабель, — сказала Марианна более строгим тоном, чем она обычно разговаривала с дочерью в последнее время. — Ты не можешь просидеть всю свою жизнь, как в скорлупе. Посмотри, на кого ты стала похожа в последнее время. Бог видит, я очень рада видеть Каро у себя, но ты же мать и не можешь надолго разлучаться с ребенком. Подумай о Каро, подумай о Бето.

— Мамочка, как раз о Бето я больше всего думаю, — гораздо более тихим голосом сказала Марисабель. — Я очень боюсь за него в последнее время. Он храбрится, старается вести себя как всегда, но я же вижу, что мысль об обвинении не дает ему покоя. Он не спит ночами, перестал улыбаться, не рассказывает мне, что происходит на работе, а главное, совсем перестал рисовать. Ты можешь себе представить: Бето, который не прикасается к кистям или краскам.

Марианна помолчала. Материнским сердцем она угадывала, что творится в душе у сына, такого искреннего и впечатлительного.

— Тем более я считаю, что мы с Луисом Альберто поступили правильно, — наконец произнесла она. — Ты же видишь, время идет, а расследование не дает никаких результатов. И ты, и Бето изводите себя, но ничего не меняется. Поэтому, мне кажется, неплохо будет поговорить с умным человеком, который много повидал в жизни. Я тебя прошу, сделай это для меня.

— Хорошо, мамочка, — отозвалась Марисабель. — Передай падре Адриану, пусть они с этим падре Игнасио придут завтра вечером. Может быть, ты права, и мне с Бето полезно будет пообщаться с новым человеком.

Вопреки опасениям Марисабель, вечер, проведенный в обществе двух священников, оказался чуть ли не самым приятным со дня злополучной кражи картин. Видно было, что падре Адриан искренне переживает за своих попавших в беду прихожан, но он не старался выспрашивать о произошедшем, понимая, что им трудно говорить об этом.

Его друг падре Игнасио сначала показался молчаливым и даже застенчивым, но постепенно поразил молодых супругов Сальватьерра своими обширными, почти энциклопедическими знаниями по истории и искусству. Он интересовался фресками, над которыми пришлось поработать Бето или его коллегам, со знанием дела рассуждал с Марисабель о классическом балете и, похоже, был в курсе как современных политических новостей, так и событий глубокой древности. Он не навязывал своего мнения, но настолько располагал к себе, что собеседники охотно раскрывали перед ним свои вкусы и предпочтения. Неудивительно, что, когда гости прощались, Бето и Марисабель вполне искренне пригласили старого священника еще навестить их.

Он воспользовался приглашением и еще несколько раз приходил к ним домой. Разговоры с падре Игнасио оказывали на молодых супругов какое-то умиротворяющее действие. Постепенно Бето сам подробно рассказал падре Игнасио, как все произошло.

Падре слушал его очень внимательно. Он считал, что Бето должен высказать все, что лежит на душе, и потому слушал не только о том, что касалось расследования дела, но и все другое, что Бето рассказывал.

Иногда, по-видимому для того, чтобы отвлечь молодого человека от грустных мыслей, он расспрашивал Бето, как тот учился в Академии художеств, как проходили выставки молодых живописцев, на которых он выставлялся. И Бето с удовольствием отвлекался на эти воспоминания.

— Да, падре Игнасио, — рассказывал он, — я и забыл, какой я тогда был занудливый критик. Представляете себе, когда я учился на предпоследнем курсе, у нас устроили анонимную выставку. То есть висели картины без подписи, и мы могли проставить оценки друг другу, так сказать, «нелицеприятно». Конечно, многие узнавали знакомых по характерной манере. Но были и работы, авторов которых я не мог угадать. Потом выяснилось, что там были картины других художников, не с нашего курса. Их зачем-то присоединили к нам.

— Зачем же это все делалось? — полюбопытствовал падре Игнасио.

— Чтобы потом суммировать оценки и лучшие произведения послать на Панамериканскую выставку живописи, — ответил Бето.

— И ты на нее попал, конечно, — хитро прищурил глаза падре Игнасио.

— Да, падре, — в первый раз за несколько последних дней Бето улыбнулся. — У меня получилась довольно высокая оценка.

— А ты сам? — спросил священник. — Ты какие ставил оценки?

— Себе? — удивился Бето. — Я просто поставил прочерки. А других я ценил очень сурово. Теперь даже смешно вспоминать. Там был один художник, не из наших студентов, я так и не узнал, кто он, у него были очень слабые работы. Техника совсем неважная, сюжеты — перепевы уже чего-то хорошо известного, и, главное, очень большая претензия. Ко мне еще подошел наш куратор и намекал на то, что хорошо бы этому художнику поставить высший балл. Я тогда возмутился, что это еще за давление и…

— И поставил самый низкий балл, — догадался падре Игнасио.

— Вовсе нет, падре, — улыбнулся Бето. — Я поставил то, что думал — что-то средненькое… Но эта живопись действительно была совершенно невыразительной. Я даже написал тогда рядом с соответствующими номерами — «бесталанно». Вот какое придумал вычурное слово. Теперь и вспоминать смешно.

— Да, смешно… — повторил падре Игнасио.

Затем они заговорили о старой живописи, о Национальной галерее, и постепенно Бето сам перешел к рассказу о том, как в тот день оказался в реставрационных мастерских вместе с господином Мараньялем из департамента по культуре.

Его рассказ был прерван появлением Марисабель, которая только что вернулась домой, навестив Каро.

— А вы нынче над чем-то работаете, Марисабель? — спросил у нее падре Игнасио.

— Пытаюсь, — ответила молодая женщина. — Я ведь говорила вам, что понемногу занимаюсь журналистикой. Сначала были только театральные рецензии, а теперь пытаюсь писать большие статьи. Вот и Бето уговаривает.

— Марисабель скромничает, — как всегда вступился за жену Бето. — У нее отличный стиль, живой и образный. У меня есть приятель в одной редакции, который хочет, чтобы Марисабель сделала статью для журнала «Нэшнл джиогрэфик».

— Они хотят что-нибудь о Мексике, — вставила Марисабель. — О природе или о памятниках старины. Звучит заманчиво, но я боюсь, что не справлюсь.

— Тогда я могу предложить вам прекрасную тему, — оживился падре Игнасио. — Совсем недалеко от Мехико за озером Тескоко есть городок с таким же названием. Между прочим, это крупный центр доиспанской культуры, столица государства чичимеков. Пока сюда не пришли конкистадоры, это был громадный могущественный город. Про майя и ацтеков знают все, а вот Тескоко забыли, и, по-моему, совершенно незаслуженно. Напишите о нем.

— Это, пожалуй, интересно… — задумчиво сказала Марисабель и взяла блокнот, чтобы сделать запись. — Где именно это находится?

— Я с удовольствием съезжу с вами, — предложил падре Игнасио. — Когда-то в молодости я увлекался историей Мексики и облазил все доступные руины. Так что я смогу быть вашим гидом. И Бето также сможет отдохнуть и развеяться.

— Но мне нельзя уезжать из Мехико…

— Это всего лишь в тридцати километрах, мой дорогой, насколько я понимаю, вы имеете право уезжать не далее чем на пятьдесят.

— Что ж, падре, давайте поедем, — улыбнулся Бето. — По-моему, это превосходная идея.

— По-моему, тоже, — согласился падре Игнасио.

На следующее утро погода выдалась прекрасная. Было нежарко, и хотя небо оставалось голубым и чистым, дул прохладный ветерок — ничего лучше нельзя было пожелать для осмотра памятников старины.

Еще раньше Бето заехал в дом родителей за малышом Каро — разве можно было оставлять его дома, когда намечалась такая интересная поездка, тем более что малыш теперь так редко видел и маму, и папу.

И вот теперь Бето уверенно вел машину по дороге, огибавшей соленое озеро Тескоко, колыбель ацтекской цивилизации. Не доезжая до самого поселка Тескоко, падре Игнасио сказал:

— Вот здесь неподалеку есть очень интересные руины, давайте остановимся.

Бето съехал на обочину и заглушил мотор. Все вышли из машины.

— Вот тут, пойдемте, — сказал падре и повел своих попутчиков по узкой тропинке куда-то в гору.

Идти пришлось недолго. Скоро они увидели остатки какого-то величественного каменного строения, неподалеку виднелась разрушенная широкая лестница, тут же стояли поросшие мхом колонны.

Бето вынул фотоаппарат и начал делать снимки. Каро радостно прыгал вокруг древних камней, Марисабель счастливо улыбалась.

— Так, а теперь я хочу снять Каро рядом с лестницей, чтобы было понятно, насколько это было величественное сооружение, — сказал Бето. — Обязательно нужно поставить человека для масштаба, а то на фотографии размеры останутся непонятными. Иди сюда, малыш, — позвал он сына.

Бето снимал не менее получаса — ведь для него это был не только отдых, он надеялся предложить фотографии журналу вместе со статьей Марисабель.

— Я так счастлива, — улыбнулась Марисабель. — Когда находишься здесь, на природе, кажется, что и не было всего этого кошмара…

— Да, — Бето обнял ее. — Я надеюсь, когда-нибудь мы сможем забыть его, как дурной сон.

— Папа, мама, а я видел ящерицу, как вы думаете, она тоже древняя? — спросил Каро.

— Разумеется. Эта ящерица жила здесь еще при чичимеках, — ответил Бето, и вдруг на его лице отразилась озабоченность. — А где падре? Каро, ты не видел падре Игнасио?

— Нет, — пожал плечами малыш.

Бето несколько раз позвал священника по имени, но никто не отозвался.

Падре Игнасио исчез.