Богатые тоже плачут: Бето и Марисабель

ГЛАВА 60 «Конференция» в отеле «Тамаулипас»

— Наше собрание действительно напоминает небольшую конференцию, — улыбнулся падре Игнасио, обводя взглядом сидящих перед ним людей. — И каждый из вас находится тут потому, что всех интересует вопрос, где же пропавшие картины.

— Какие картины? — недоуменно спросил Андрес.

— Да, конечно, среди нас есть и такие, кто еще не знает, что пришел сюда для того, чтобы выяснить нечто о картинах. — Он посмотрел туда где сидели Эрнандесы. — Чтобы не держать вас долго в неведении, скажу только, что в том самом ящике, из-за которого Андрес чуть не был убит, а на ранчо в ваше отсутствие устроили обыск, были картины, украденные из Национальной галереи Мехико.

Андрес хотел что-то сказать, но так и остался сидеть с раскрытым ртом.

— Погоди, тебе, конечно, не терпится узнать, как они оказались в заколоченном пастушеском домике, — сказал падре Игнасио. — Ты со временем все узнаешь. Итак, — он снова обвел глазами небольшой холл гостиницы «Тамаулипас», — я вижу, что все получившие приглашение пришли сюда.

Действительно, холл был практически полон. Здесь, кроме семьи Эрнандесов, сидели также Тони и Фелисия Кантильо, Марисабель и Бето, а напротив них Франсиско Мараньяль, полковник Матиас Гайа, комиссар Гарбанса и лейтенант Пиньо — оба в штатском. Отдельно от них в удобном кресле расположился, как всегда, безупречно одетый Гаэтано Кампа. Его живые зеленые глаза с любопытством оглядывали присутствующих — некоторых из них он знал, других видел впервые. Было похоже, что происходящее даже немного развлекает его, хотя, по-видимому, не предвещает ничего хорошего.

Падре помолчал, ожидая, когда немного стихнет шум в соседнем помещении, где веселились студенты из США. Наконец они немного угомонились, и священник продолжал:

— Извините, что я взял на себя роль основного докладчика, — сказал священник. — Но я думаю, впоследствии каждый возьмет слово, если захочет, и сможет внести ясность в ту часть истории пропавших картин, которая лично ему известна. — Итак, — продолжал падре Игнасио, — план похитить бесценные творения Караваджо, Мурильо и Гойи возник у представителей некой «международной фирмы», как любил называть ее наш почтенный дон Матиас, довольно давно. Расчет был прост: Мексика — дикая страна, где произведения искусства охраняются совсем не так, как в Европе. Из Лувра или из музея Прадо, к счастью, в наши дни кражи практически исключены.

Поэтому взоры «международной фирмы» и его достойнейшего главы, — падре Игнасио сделал изящный жест в сторону Гаэтано Кампы, который в свою очередь едва заметно поклонился, — обратились к другим, менее цивилизованным странам.

— И это стоило того, падре, — с мягким итальянским акцентом сказал Гаэтано. — Мы неплохо поработали в странах третьего мира. Вы не возражаете, что я включил сюда и Мексику? Да и с этими картинами у нас бы не было хлопот, если бы не… некоторые затруднения.

— Да, превосходно владеющий не только испанским, но и португальским языками, сеньор Кампа совершил несколько неплохих сделок в Латинской Америке.

— Особенно в Парагвае, Бразилии, Колумбии, — заметил Гаэтано. — Там произведения искусства буквально валяются под ногами.

— В Колумбии это было древнее индейское золото, в Парагвае и Бразилии также различные древности, но были и испанские вещи колониального периода. Но больше всего его привлекала Мексика. Ни одна страна в Латинской Америке не обладает такой хорошей коллекцией живописи. У нас есть не только подлинные Караваджо и Мурильо, есть и импрессионисты, модернисты, испанская живопись всех веков. Она не могла не привлечь внимания уважаемого сеньора Кампы.

Он навел справки и выяснил, что, к его большому сожалению, охрана произведений искусства в нашей стране также организована неплохо. Мексика оказалась не такой дикой, как он надеялся. Однако здесь еще не были учтены некоторые детали, о которых в Европе конечно же думают.

— Они стали об этом думать, когда у них из музеев украли не одну сотню шедевров, — заметил Кампа.

— По-видимому, вы правы, — кивнул падре. — Теперь и в Мексике кое-чему научатся. Например, тому, что реставрационные мастерские должны охраняться так же тщательно, как и выставочные залы. Увы, до последнего времени это было не так. Чем и воспользовался наш достопочтенный друг. — Однако, — падре на миг замолчал, — откуда он смог получить столь ценные сведения, касающиеся того, что происходит в музеях? Простым посетителям обычно не показывают реставрационные мастерские, не позволяют рассматривать, как устроена сигнализация.

— У меня была схема, — рассмеялся Гаэтано Кампа. — Неужели вы думаете, что я сам ходил по галерее и все узнавал? Увольте, падре.

— Тем более, — ответил священник. — Значит, у вас уже была готовая схема сигнализации. Оставалось лишь разработать план похищения. Ну, это вы умеете. Ваши операции всегда отличались остроумием и простотой. И часто они заканчивались успехом.

— Заканчивались бы всегда, если бы не негодные исполнители и помощники, — заметил Гаэтано, бросив испепеляющий взгляд в сторону дона Матиаса, который сделал вид, что все сказанное не имеет к нему ни малейшего отношения.

— Но без помощников не обойтись, — развел руками падре Игнасио. — И в данном случае вам нужен был человек, имеющий самое непосредственное отношение к Национальной галерее и при этом достаточно высокопоставленный, такой, который смог бы предоставить вам всю необходимую информацию. И такого человека вы очень скоро нашли. Это был не музейщик, но чиновник из департамента по культуре, а точнее — первый заместитель главы департамента сеньор Франсиско Мараньяль. Он на первых порах оказался вам очень полезен.

Услышав свое имя, Мараньяль злобно взглянул на священника.

— Я и подумать не мог, что этот человек преступник, — возмущенно сказал он, разыгрывая оскорбленную добродетель. — Он представился профессором Миланского университета, попросил меня показать ему не только музейные залы, но и реставрационные мастерские.

— А также схему сигнализации, — закончил за него падре Игнасио.

— Ничего подобного, — поджал губы Мараньяль. — Вы оскорбляете меня, я все-таки государственный служащий. И зачем бы мне вступать в этот преступный сговор?

— Ну это проще простого, — подал голос молчавший до сих пор Бето. — Ради денег. Мы видели как-то вашу загородную резиденцию у озера Тескоко. Я не представляю себе, кто еще в Мехико может позволить себе нечто подобное, кроме крупных банкиров и фабрикантов. Уж наверняка не государственный служащий.

— Откуда вы знаете, какие у меня доходы? — надменно спросил Мараньяль. — Может быть, я получил наследство, да мало ли что…

— Это не так сложно выяснить, — проворчал комиссар Гарбанса. — Никакого наследства вы не получали, жена ваша также не имела богатого приданого, так что источник ваших доходов не может быть вполне легальным.

— Вы проверяли меня? — удивленно поднял брови Мараньяль.

— Разумеется, — ответил комиссар.

— Итак, наш Государственный служащий любил пожить на широкую ногу, — продолжал падре. — Содержание особняка в Мехико и шикарной загородной резиденции, к сожалению, требует немалых сумм, в несколько раз превышающих заработную плату. Приходится брать взятки, как-то крутиться, а тут появляется Гаэтано Кампа и предлагает сразу весьма солидный задаток, а потом уже и вовсе приличную сумму, когда дело будет сделано. Как не согласиться на такое предложение? Тем более сам служащий будет совершенно вис подозрений — у него стопроцентное алиби, его встречи с итальянцем проходят в строжайшем секрете, о них никому не известно. Он сам и пальцем не притронется к картинам, так что, даже если все дело провалится, он все равно останется с задатком в кармане. Поэтому он легко соглашается на уговоры Гаэтано.

— Какие там уговоры, — улыбнулся Кампа, — этот сеньор был согласен еще раньше, чем я начал говорить.

— Клевета! — воскликнул Мараньяль.

— В данном случае это не так важно, — заметил падре Игнасио. — Главное — он согласился.

Дальше встал важнейший вопрос — кого сделать козлом отпущения. Другими словами, на кого падет подозрение. Это была роль, увы, необходимая для вашего сценария. Тут уж, без всякого сомнения, все решал именно Мараньяль. Кампа не знал мексиканских художников, а значит, и не мог выбрать среди них жертву. Да, да, именно жертву, ведь этот человек, как предполагалось, будет не просто под подозрением. Если бы все шло по плану, он был бы обвинен в краже и понес наказание — долгие годы тюрьмы.

— Бедный Бето, я бы этого не пережила! — воскликнула Марисабель.

— Да, бедный Бето, — кивнул головой падре Игнасио. — Он и понятия не имел, что у него есть такой могущественный враг.

— Но я до сих пор не могу понять за что… — пробормотал Бето. — Я думал, меня подставили случайно. И только когда я увидел эту картину у него в кабинете, я вспомнил, что как будто где-то видел ее раньше…

— Да, это был тот самый неизвестный художник, которого ты когда-то походя назвал бездарностью.

— Так ведь действительно бездарность! — добавил Гаэтано Кампа. — Я не хочу хвастать, но в Европе меня считают одним из лучших знатоков живописи. Могу свидетельствовать: картины любезнейшего Мараньяля — просто-напросто жалкая мазня. Бездарность — это еще мягко сказано.

Франсиско Мараньяль покраснел и сжал кулаки, однако ничего не сказал.

— Боюсь, Гаэтано, вы тоже нажили себе заклятого врага, — заметил падре.

Но элегантный итальянец лишь едва заметно пожал плечами в знак того, что это ему совершенно безразлично.

— Итак, — продолжал падре, — Бето Сальватьерра был выбран на роль жертвы. Я с самого начала подозревал, что в деле замешан Мараньяль, ведь именно он заманил Бето в музей, зачем-то показал ему картины в реставрационных мастерских и при этом, обратите внимание, специально, в присутствии посторонних, указал на то, что там не очень хорошо с сигнализацией. Более того, он даже подошел к окну и вслух заметил, что окна выходят прямо в глухой двор, где никого не бывает, в том числе и сторожей. Вам надо было стать актером, а не художником, дорогой дон Франсиско, вы прекрасно справились с ролью честного чиновника, который больше всего радеет о вверенных ему художественных ценностях. Во всяком случае, никто не заметил ни нотки фальши в ваших речах.

Франсиско Мараньяль поднялся с места.

— Если вы вызвали меня, чтобы издеваться надо мной, то я предпочту покинуть помещение.

— Я бы настоятельно попросил сеньора Мараньяля остаться, — многозначительно сказал комиссар Гарбанса. — Я говорю это как представитель полиции.

Мараньяль с ненавистью взглянул на комиссара, однако подчинился и сел на место.

— Вообще, должен признаться, — продолжал падре, — что вы не все хорошо продумали, сеньор Мараньяль. Сеньор Кампа оказался куда прозорливей и проницательней вас.

Кампа довольно кивнул головой, и на его тонком аристократическом лице промелькнула улыбка.

— Он ведь появился и исчез, успев очень ловко замести следы, вы же, дон Франсиско, остались видны как на ладони. Сто́ит лишь чуть-чуть пораскинуть мозгами, как становится ясно, что вы, и никто другой, организовали если не саму кражу, то многое, без чего она не могла бы иметь места. Вы заманили на место будущего преступления «мальчика для битья» Бето Сальватьерра, вы помогли оформить разрешение на вывоз картин за один день — срок просто неслыханный для нашей мексиканской бюрократии.

— Обычно на это неделя уходит, если не две, — подтвердил Бето. — Я один раз чуть не пропустил выставку в Панаме из-за того, что не мог вовремя получить разрешение на вывоз картин. А тут — прямо чудо какое-то.

— По крайней мере теперь вы будете знать, что все можно сделать куда быстрее, — улыбнулся падре Игнасио. — Но, сопоставив эти два факта таинственного и необъяснимого поведения сеньора Мараньяля, я сразу же подумал, что на эту персону следует обратить более пристальное внимание.

— Мы с вами порознь пришли к одному и тому же выводу, падре, — заметил Гарбанса.

— Я всегда был самого высокого мнения о вас, комиссар, — ответил падре. — К сожалению, я не мог проверить соотношение расходов и доходов, как это сделал мой коллега из полиции, но одного взгляда на загородный дом государственного служащего было достаточно.

— Вот зачем мы поехали тогда в Тескоко! — воскликнула Марисабель. — Вовсе не обозревать руины!

— Нет, дорогая Марисабель, не за этим, — ответил падре. — Я поспрашивал кое-кого и даже без осмотра загородного дома мог себе представить, на что он похож. Меня интересовало нечто совершенно другое. Если вы помните, — сказал он, обращаясь к Бето и Марисабель, — мы спустились к ограде в самой дальней части парка, окружавшего дом, и я тогда пропал.

— Я так перепугалась! — воскликнула Марисабель.

— Дело в том, что мне пришлось перелезть через забор, — скромно сказал старый священник, опустив глаза.

— Браво, падре! — крикнул лейтенант Пиньо и даже захлопал в ладоши.

— Да, я сознаю, что это немного не соответствует моему сану и возрасту, но у меня не было другого выхода. И я нашел то, что искал. Следы костра. Того костра, где сжигались тяжелые дубовые рамы, покрытые позолотой. То, что этот костер существовал, доказывали два-три обгорелых куска, которые подкинули Бето во двор. Было очевидно, что это происходило где-то за городом. Я прикинул, что это было бы вполне удобно сделать где-то в дальнем укромном местечке парка. Так оно и было.

— Ложь! — воскликнул Мараньяль.

Лейтенант Пиньо развел руками:

— Пробы золы оттуда взяты. Все подтверждается. Падре не стал дожидаться, пока вы уничтожите следы.

Мараньяль густо покраснел, но ничего не ответил.

— Собственно, на этом ваша роль и закончилась, дон Франсиско, — продолжал священник. — Вы подбросили куски обгорелой рамы и пару инвентарных номеров Бето во двор и могли вздохнуть спокойно и сидеть сложа руки и ожидая, когда же картины попадут к месту назначения.

— Разумеется, главным человеком в этом деле был не Мараньяль, — продолжал падре, — а наш достопочтимый Гаэтано Кампа. Разработанный им план отличался остроумием и хорошей проработкой деталей. Чего стоит, например, отбор картин Бето Сальватьерра. По их описанию мало образованный таможенник из провинции, безусловно, пропустил бы картины старых мастеров, сопоставив их с настоящим подлинным документом, полученным в департаменте. «Уголок старого Мехико» с открытым кафе — чем не городской пейзаж Караваджо, а портрет Марисабель с маленьким Каро может быть выдан за «Мадонну с младенцем». О рисунках я не говорю.

Просто преступник, возможно, пошел бы по простому пути — подделал бы документы, и все. Тут же тонкость заключалась в том, что документы подлинные, и любой таможенник мог бы легко в этом убедиться, позвонив в Мехико.

Дальше сеньор Кампа начал страховаться. Во-первых, была определена жертва, об этом я уже говорил. Кроме того, на случай, если Бето удастся выкрутиться…

— Кстати, это произошло по вине Мараньяля, — вставил Кампа. — Рамы нужно было сжечь целиком во дворе Сальватьерра, а не подбрасывать одну обгоревшую палку. Любая тщательная экспертиза обратит внимание на отсутствие пепла в щелях, где он обычно как раз скапливается.

— Просто некоторые люди настолько привыкли ничего не делать, что халтурят, даже когда идут на преступление, — насмешливо сказал Гильермо.

— Попрошу не оскорблять! — взвизгнул Мараньяль, но на него уже никто не обращал внимание.

— Итак, на тот случай, если Бето выкрутится, Кампа оставил еще один след, который должен был повести полицию по ложному пути. Он сделал вид, что картины украл неизвестный грабитель. Это ведь самое простое объяснение. А потом пусть всю оставшуюся жизнь ищут этого грабителя. Для этого сеньор Кампа инсценировал кражу со взломом. Он аккуратно оклеил стекло клейкой лентой и выдавил его, затем перерезал кусачками провод сигнализации. Создавалось впечатление, что преступник проник в мастерские извне, а затем уже с картинами точно так же покинул их. Но тут начались таинственные несообразности.

Во-первых, почти сразу же обнаружилось очень странное обстоятельство: на мельчайших острых осколках стекла, которые остались в переплете, не обнаружилось ни кусочка ткани с одежды преступника, ни мельчайших остатков крови. Пролезая в такое узкое отверстие, человек не мог не поцарапать руки и не надорвать одежду. Это невозможно.

— Мы старательным образом собрали все стекла и просматривали их в микроскоп — и ничего! — подтвердил лейтенант Пиньо.

— Тогда-то я и понял, что в окно никто не протискивался, а грабитель вошел через дверь. Это совершенно меняло все дело.

Было еще одно обстоятельство, — продолжал падре, — которое убеждало в том, что окно было выдавлено только для вида. Ведь картины исчезли с рамами! Рамы эти довольно тяжелые — их за пазухой не вынесешь. Пролезть в окно они, безусловно, не могли.

— Вообще удивительно, почему они взяли картины с рамами, — проворчал дон Матиас Гайа. — Это просто дурость. Не проще ли вырезать острым ножом холст из рамы — свернул его в рулон и готово.

— Рамы, — улыбнулся падре, — нужны были только для того, чтобы подбросить их Бето. Не беспокойтесь, дон Матиас, сеньор Кампа вовсе не безумец и не чемпион мира по штанге, чтобы на себе тащить из музея картины в тяжеленных рамах. Он их, разумеется, вырезал, свернул в рулон, и они прекрасным образом прошли в открытое окно. Нет-нет, не в окно реставрационных мастерских — ведь там еще пришлось бы преодолевать чугунные ворота.

— Их можно перепрыгнуть! — воскликнул Андрес.

— Это как-то не к лицу солидному пожилому кабальеро, — улыбнулся Гаэтано.

— И картины, и рамы находились в кабинете директора галереи. Все очень просто. Дело в том, что отмычкой, которой действовал Гаэтано, можно открыть не только дверь мастерской, но и любую другую, например дверь в кабинет директора галереи, который, между прочим, находится в том же коридоре. Поскольку кража произошла вовсе не ночью с субботы на воскресенье, как почему-то был уверен ваш шеф Батиста Диас.

— Да вы бы посмотрели на этого… — Лейтенант Пиньо вовремя удержался, чтобы не произнести вслух те нелестные прозвища, которые успел дать начальнику криминальной полиции за время службы под его руководством.

— Я с самого начала был уверен, что картины пропали в ночь с пятницы на субботу или даже вечером в пятницу, — сказал комиссар Гарбанса.

— В том-то и дело, что совсем не в ночь, а сразу после закрытия музея: в начале седьмого.

— Но как же он их вынес, ведь сотрудники еще на месте, на улицах полно народу? — удивилась Фелисия.

— Смотря как выносить, — улыбнулся падре Игнасио. — Известно, что подчас надежнее всего можно спрятать вещь, придав ей другую видимость. Она будет находиться на глазах у всех, и ее в буквальном смысле не будут видеть. Тут, конечно, нашему другу Гаэтано опять помог сеньор Мараньяль, начавший за несколько дней до похищения ремонт в кабинете директора. А дальше уже было дело техники. Надев рабочий халат, сеньор Кампа вынес сначала вырезанные ножом картины, завернув их в холстину, а затем пустые рамы — на глазах сотрудников галереи. И никто этого даже не вспомнил! Ведь рабочие все время что-то носили. Это было остроумно.

Гаэтано изящно поклонился, благодаря за комплимент.

— Проследим теперь действия сеньора Кампы шаг за шагом. В пять часов — за час до закрытия он покупает билет и входит в галерею, как обычный посетитель. Ходит по залам, наслаждается шедеврами живописи и графики. Затем, когда раздается звонок, предупреждающий посетителей о том, что им следует покинуть музей, он заходит в коридор, куда выходят реставрационная мастерская и кабинет директора. Отмыкает кабинет, откуда рабочие уже ушли, их отпустили пораньше. Пережидает там минут пятнадцать, выходит в коридор, размыкает в заранее известном узле систему сигнализации, открывает дверь мастерской. Там он при помощи клейкой ленты выдавливает стекло и бросает его внутри, как будто выдавливали снаружи, кусачками обрезает сигнализацию и выносит картины. Затем запирает дверь мастерской. Теперь в кабинете директора он достает остро наточенный нож, вырезает картины из рам и заворачивает полотна в какую-нибудь тряпку. После этого он надевает рабочий халат, который принес с собой, и спокойно выносит картины на улицу, где его уже ждет небольшой фургон. Следующий заходом выносятся рамы, затем кабинет директора запирается, сеньор Кампа садится за руль фургона и уезжает.

— Почти все верно, — кивнул головой Гаэтано. — В деталях вы все-таки ошиблись, падре. Я действительно завернул картины в тряпку, но затем упрятал в большой бумажный мешок из-под цемента и набросал сверху строительного мусора. В конце рабочего дня выносить на свалку мусор — самое обычное дело. А рамы я сначала разбил топором, который там нашелся и также вынес их под видом ненужного хлама.

— Все как будто шло удачно, — продолжал падре, — если бы планы похитителей не нарушил Хосе-Антонио Кристобаль, ведущий художник-реставратор Национальной галереи. Он пришел на работу в воскресенье, чего никак не могли ожидать преступники.

— Вы, как католический священник, падре, также не должны поощрять подобных безбожников, которые работают по воскресеньям, — улыбнулся Гаэтано.

— Возможно, — развел руками падре Игнасио, — но независимо от того, как расценивает поступок Кристобаля католическая церковь, факт остается фактом. Он пришел на работу в неурочный день, и таким образом о том, что картины исчезли, стало известно на целые сутки раньше. Представляете себе, какой удар для четко разработанного плана. Все сразу расстроилось.

Насколько я могу себе представить, план сеньора Кампы состоял в следующем: он в субботу привозит картины на яхту, ожидающую его в Туспане, и в воскресенье отплывает, заметьте, сеньор Кампа, в воскресенье, хотя вы, как я понимаю, также добрый католик и понимаете, что не следует начинать плавание в день Господень.

Однако случается непредвиденное — пропажа картин обнаруживается днем раньше, когда яхта еще не успела пройти таможенный досмотр и не вышла из Туспана. Сеньор Гаэтано осторожно наводит справки и узнает то, чего опасался — картины и другие произведения искусства временно вообще запрещено вывозить из Мексики.

Это создает значительные трудности. И сеньору Кампе приходится на ходу придумывать новый план, несколько менее удачный, чем предыдущий. Он отвозит картины в Сьюдад-Викторию, где пост начальника полиции занимает известный ему укрыватель краденого дон Матиас Гайа.

Надо было видеть лицо дона Матиаса, когда он услышал, как определяет падре Игнасио род его занятий. Оно выражало даже не столько негодование, сколько самое искреннее и неподдельное изумление. Оказывается, он никогда даже и не предполагал, что его род занятий так некрасиво называется.

— Сеньор Кампа просит дона Матиаса сохранить некий ящик, намекая на то, что в нем нечто очень ценное. Дон Матиас конечно же по жадности соглашается. Однако он не из смельчаков, наш дон Матиас. Он, разумеется, читает газеты, смотрит телевизор и догадывается, что именно может находиться в этом ящике, и ему боязно оставлять его у себя дома или в полицейском управлении (где он раньше, бывало, хранил вещи, которые передавала ему на хранение некая «международная фирма»). Поэтому на всякий случай он отвозит ящик далеко в пампу…

— В пастушеский домик! — догадался Андрес. — Так это тот самый ящик… Он ведь был у нас в руках!

— Ты забегаешь немного вперед, — остановил его падре. — Сначала ящик доставляется в этот домик. Я думаю, его вез сам дон Матиас на полицейской машине — надежный способ переправки краденого, не правда ли? В домике он оставляет двух сторожей, вот их, я боюсь, он выбрал неудачно.

— Пьяницы! — буркнул дон Матиас. — Идиоты проклятые.

— Кто же вас заставлял выбирать именно их? — холодно поинтересовался Гаэтано.

— Пьяницы повели себя так, как и следовало ожидать — напились. И это, собственно, было бы и ничего, если бы двое мальчишек с соседнего ранчо не затеяли игру.

— Ну и напугались мы тогда с Лео, — сказал Андрес, — когда этот выпрыгнул на нас и стал палить.

— Жаль, что промахнулся, — проворчал дон Матиас.

— Милое замечание для полицейского, — как бы про себя заметила Селия.

— А нечего соваться туда, куда их не просят, — ответил дон Матиас.

Падре Игнасио прекратил начинающуюся перепалку:

— Как бы там ни было, он ранил Андреса, и это стало важнейшим обстоятельством в судьбе картин, вернее в том, что они исчезли. Ведь в какой-то момент о месте их нахождения не знала ни одна живая душа — никто. Андрес и Леопольдо привезли непонятный и совершенно не нужный им ящик в Сьюдад-Викторию просто потому, что были настолько потрясены нападением, что забыли о нем, в противном случае они скорее всего бросили бы его по дороге. И тогда с бессмертными творениями нам бы пришлось распрощаться.

— Нашли бы, — покачал головой дон Матиас. — Мои люди прочесали всю округу.

— Возможно, — кивнул головой падре Игнасио, — но они не бросили его и привезли в Сьюдад-Викторию, а там отдали Фелисии просто потому, что та решила, что фанера может пригодиться в хозяйстве.

— Видите, как хорошо иметь бережливую жену! — воскликнул Тони. — Она сохранила для человечества картины!

— Ну ты преувеличиваешь, дорогой, — засмеялась Фелисия.

— Таким образом, картины исчезли. Фелисия поставила ящик в сарай, завалила его всяким садовым инвентарем, вешала на него тряпки, и никому бы и в голову не пришло, что там может быть что-то ценное.

— А мы с ног сбились, — проворчал дон Матиас.

— Только потому, что я вас припугнул, — заметил Гаэтано.

— Да, сеньор Кампа начал нервничать. Мало того, что кража обнаружилась на день раньше и яхту пришлось увести из Туспана, человек, которому он доверил хранение картин, умудрился потерять их! Это было скверно и само по себе, но еще и потому, что «Принцесса», яхта сеньора Кампы, начинала вызывать подозрения. Он предусмотрительно отогнал ее из Туспана, где, как и во всяком крупном порту, была бдительная таможня, в Ла-Песку, небольшой рыбацкий поселок на побережье у впадения в залив речки Сото-Ла-Марина. Там, конечно, можно было провезти на борт все что угодно. Один-единственный полицейский не мог усмотреть за всем, что происходит на яхте. Сеньор Кампа рассчитывал переждать пару дней, ночью в лодке провезти картины на борт и потихоньку сняться с якоря.

— Я бы так и сделал, если бы не затруднения, о которых вы уже сказали, падре, — заметил Гаэтано.

— Однако яхте «Принцесса» пришлось встать на рейд у Ла-Пески, и было совершенно непонятно, сколько времени ей еще придется там пробыть. Пришлось объявить, что команда на яхте ловит креветок, это было неуклюжее, но все-таки объяснение, которое вполне устроило жителей поселка. Но нашелся один, человек редкого обаяния и наблюдательности, об этом я могу говорить с полным основанием, поскольку имел удовольствие разговаривать с ним…

— Вы? — вскричал дон Матиас. — Когда?

— Вы опоздали, сеньор Гайа, — сухо ответил священник, — вы убили Пепо Апонте, понимая, что он знает слишком много, но он успел сделать свое дело. Во-первых, он заставил местного полицейского, довольно тупого субъекта, написать в Мехико о том, что на яхте «Принцесса» происходит нечто очень странное. Вы помните это письмо, Гарбанса?

— Прекрасно, — ответил комиссар. — «Креветок ловят неправильно», — сказал он и улыбнулся. — Мы сразу обратили на это внимание и немедленно выехали в Ла-Песку. Да, можно без преувеличения сказать, что покойный сеньор Апонте очень помог нам в расследовании. Он привлек наше внимание к провинции Тамаулипас.

— Он узнал многое, — продолжал Падре. — Очень скоро он догадался, что на яхте только делают вид, что заняты промыслом, на самом же деле они чего-то ожидают. Он знал также, что яхта пришла из Туспана, что порт приписки — Амстердам, а команда — одни итальянцы. И главное — что владельцем ее является высокий импозантный иностранец, которого зовут Гаэтано Кампа. Мне удалось лишь перекинуться с ним несколькими словами. В тот же вечер Пепо Апонте был убит. Вот тут-то я и подумал о вас, сеньор Гайа.

Дон Матиас помрачнел. Он понимал, что от соучастия в краже картин ему вряд ли удастся отвертеться, однако он намеревался сыграть полного дурачка, притворившись, что никакого понятия не имел, что именно было в ящике, отданном ему на хранение. Что же касается помощи, которую он оказывал «международной фирме», то начальник полиции собирался вовсе отрицать часть эпизодов, в неоспоримых же — разыгрывать наивность, как будто он не подозревал об истинной ценности предметов, которые он укрывал. Он и думать не мог, что всплывет убийство этого деревенского дурня. Он отчетливо вспомнил этого нелепого одинокого старика в широкополой шляпе, который «пахал» море на своей кобыле и совал нос куда не следует. А ведь он доставил дону Матиасу пару неприятных минут, когда рассказывал свою версию кражи картин из музея. Нюх у него был — это да.

— Признаться, Пепо Апонте поразил меня в первую же минуту, — сказал Падре Игнасио, вспоминая встречу перед дверью полицейского участка в Ла-Песке. И это случилось бы с любым из вас. Представьте себе, вы пытаетесь распутать клубок загадок, связанных с обвинением Бето в краже картин, и у вас уже есть кое-какие соображение, и вдруг совершенно незнакомый человек, более того — деревенский житель, произносит фразу: «Я бы выяснил, не знакомы ли господа Франсиско Мараньяль и Гаэтано Кампа». Согласитесь, это производит впечатление. В сущности, всю работу, которую проделал я, причем, заметьте, для этого мне понадобилось опрашивать свидетелей, держать связь с полицией, ездить в Тескоко, он сделал, сидя у себя в Ла-Песке, основываясь на сообщениях в газетах. Вот что значит настоящий дар.

Но, увы, Пепо Апонте не учел одной очень серьезной вещи — что к именам Кампа и Мараньяль надо прибавить еще одно — Матиас Гайа. Его, сам того не желая, ввел в заблуждение местный полицейский Хуан Сорро. Он был уверен, что начальник приехал разбираться по поводу того письма, которое было написано под диктовку Пепо и отправлено в Мехико. На самом же деле дон Матиас тогда услышал об этом впервые, но очень быстро сориентировался.

— Такого бы человека, как этот Апонте, да нам в полицию, — мечтательно заметил лейтенант Пиньо.

— А ведь он был едва грамотным, — ответил падре. — Но он навел такой страх на нашего доблестного начальника полиции, что тот, связавшись с яхтой по радиотелефону, немедленно отправился на борт. Представляете, так засветиться! Только близорукий Сорро мог все объяснять тем, что полковник Гайа, видите ли, поехал разбираться с подозрительными личностями.

Дон Матиас вернулся с яхты и сразу же уехал. Так, по крайней мере, думали все жители Ла-Пески. На самом же деле он зашел в хижину к Пепо и предложил тому поговорить в машине, подальше от чужих ушей. Ничего не подозревавший Пепо согласился. Было уже начало восьмого, когда они выехали из Ла-Пески по дороге, ведущей в Сьюдад-Викторию. Совсем стемнело. Внезапно полковник Гайа вынул пистолет и выстрелом в грудь убил старика, а тело бросил тут же в заросли чапарраля. Дон Матиас, вы же сами какой-никакой, а все же полицейский. Подумайте, как вы непродуманно и неосторожно действовали. Ведь, кроме вас, убить Пепо было решительно некому. Он лежал у самой дороги, притом никто не видел, чтобы он выходил из поселка, а вот вашу машину видели. Проще всего было бы решить, что с ним расправились головорезы с «Принцессы», но оттуда за весь день никто не появлялся. Кроме полковника Гайа, разумеется.

— Интересно, как бы вы поступили на моем месте? — проворчал полковник.

— Надеюсь никогда не оказаться на вашем месте, — с достоинством ответил священник. — Кстати, как полицейскому, вам отчасти делает честь то, что вы все же напали на след ящика с картинами. Я уверен даже, что вы в конце концов нашли бы его, если бы вас не опередили.

Итак, — обратился он ко всем собравшимся, — я думаю, Бето должен поблагодарить Андреса за то, что он с риском для жизни выкрал картины у бандитов, и Фелисию, которая так мастерски замаскировала их у себя в сарае.

— Так надо их скорее забрать! — воскликнула Марисабель. — Пока мы тут сидим и разговариваем, их давным-давно уже могли снова украсть.

— Не беспокойтесь, сеньора Сальватьерра, — повернулся к ней комиссар Гарбанса, — они уже в надежном месте.

— И тем не менее я бы хотел сказать еще два слова о полковнике Гайа. Мне пришлось разговаривать тут с разными людьми, самыми простыми, о существовании которых полковник уже давно забыл, но которые не забыли его. И выяснили очень интересные вещи, касающиеся вашего прошлого, дон Матиас. Я говорю вовсе не о сотрудничестве с международной фирмой похитителей произведений искусства, а о временах более давних, когда Гайа еще не был полковником, а только очень хотел им стать.

Помните, Сьюдад-Виктория была перевалочным пунктом у торговцев наркотиками. Тогдашний начальник полиции полковник Просперо Кохидес объявил ей решительную и непримиримую войну, и ему удалось очистить город от скверны. Тогда-то Матиас Гайа, его помощник, и сделал свои первые миллионы — на взятках, которые давали ему деятели, связанные с наркомафией, за то, чтобы он оставлял их в тени. Вскоре полковник Кохидес был убит при загадочных обстоятельствах. Подозрение пало на бродягу, мелкого торговца наркотиками, которого быстро осудили и отправили гнить на каторге. Но дон Матиас всегда был не очень осмотрительным и оставил каких-то случайных свидетелей, какие-то улики, который и сейчас еще при желании можно собрать. Я думаю, комиссар Гарбанса вместе с лейтенантом Пиньо очень скоро закончат следствие по этому вопросу. Так что полковник, я уверен, бывший полковник Гайа скоро предстанет перед судом за убийство двух человек, не говоря уже о многочисленных взятках, подкупах и хранении краденого.

— Что же, по крайней мере, вы, наконец, освободите свою жену, которая явно тяготится браком с вами, — заметил лейтенант Пиньо.

— Как вам не стыдно, Пиньо! — одернул его Гарбанса. — Это к делу явно не относится.

— Но ведь весь город говорит, что она влюблена в этого… — Пиньо наморщил лоб. — Доктора Вальдеса. Я тут второй день и уже узнал. Об этом же весь город судачит. То-то она будет довольна.

— Не уверен, — покачал головой Гарбанса. — Ведь имущество-то конфискуют.

— Какое вы имеете право! — воскликнул дон Матиас. — Кампа, почему вы молчите? — Он осекся и остался стоять посреди комнаты, выпучив глаза и открыв рот. Наконец он хрипло проговорил: — Где же этот подлец?

— Как — где? — Тут пришел черед удивиться падре Игнасио и комиссару Гарбансе — дело в том, что Гаэтано Кампы в комнате не было.

Комиссар Гарбанса немедленно вынул полицейский свисток и три раза громко свистнул. Как по команде, американские студенты, сидевшие в соседнем помещении, окружили зал, где находились «участники конференции». При этом они, как по мановению волшебной палочки, научились понимать по-испански, более того, подчинялись приказам комиссара Гарбансы.

Двое из них скрутили дона Матиаса и надели на него наручники, двое других занялись Франсиско Мараньялем, а остальные бросились обшаривать гостиницу и прилегающие к ней районы в поисках скрывшегося Гаэтано.

— Все-таки ушел, — покачал головой падре. — Что за человек.

— Вы говорите о нем так, как будто восхищаетесь им, падре, — заметил Тони, — но ведь он преступник.

Священник улыбнулся:

— Ты ошибся, сын мой. Я не восхищаюсь преступником, но меня всегда привлекала в людях живость ума и реакции. Поразительно, ведь ни я, никто другой не заметил, когда он вышел.

— Может быть, он на время стал невидимым? — предположил Андрес.

— А вот в такие чудеса я совершенно точно не верю. Боюсь, Гаэтано Кампа опять ушел от правосудия.