Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 16 РАХИМА

Тетя Шаима любила обрывать свои истории на самом интересном месте и заставлять нас мучиться от любопытства. Мне не терпелось узнать, что же произошло дальше с бабушкой Шекибой, — почти так же, как узнать, что будет дальше с нами самими. Похоже, нам, как и ей, вскоре предстояло покинуть дом.

После памятного скандала папа-джан все чаще стал отлучаться из дому. Когда же возвращался, злился и рявкал на всех, кто попадался под руку, больше обычного. Даже забавные песенки, которые Парвин часто напевала вполголоса и которые, как ни старался папа-джан не подавать виду, обычно радовали его, сейчас лишь служили поводом для новых приступов ругани. Мама-джан, пытаясь смягчить его гнев, готовила разные вкусные блюда и запрещала нам громко разговаривать, не то что петь. Однако папа-джан все равно находил к чему придраться, чтобы поскандалить.

Я же все больше времени проводила в лавке Баракзая-ага. Таким образом я пряталась от мальчишек. Работа в лавке была надежным предлогом, чтобы не встречаться с друзьями, и в то же время это не выглядело так, будто я их избегаю. Кроме того, я с беспокойством думала о дне, когда мама-джан переоденет меня обратно в девочку. Интересно, какова будет реакция Абдуллы и Ашрафа? Особенно Абдуллы. Я скучала по друзьям. И в то же время боялась находиться с ними рядом.

Ночью я лежала, думая об Абдулле. В памяти всплыл тот час, когда мама-джан застукала нас за игрой посреди улицы. Это было захватывающее сражение, доставлявшее удовольствие нам обоим, до тех пор пока окрик мамы не оборвал нашу возню. Я вспомнила разгоряченное лицо Абдуллы и то, как он склонился надо мной, его колени, которыми он прижимал мои бедра к земле, и его сильные руки, обхватившие мои запястья. И улыбку. Я почувствовала, как под покровом темноты мое лицо заливает краска.

Я пыталась загладить вину перед мамой-джан, всячески отвлекая внимание отца, чтобы он не допекал ее своими придирками, даже если тогда он начинал злиться и орать на меня. Несмотря на то что роль бача-пош освобождала от домашней работы, при каждом удобном случае я старалась помочь маме-джан.

Шахла почти не разговаривала со мной, отделываясь лишь короткими репликами. Она все еще сердилась на меня. К тому же по настроению мамы-джан сестра чувствовала, что напряжение в доме растет. Шахла старалась как можно меньше попадаться на глаза отцу, чтобы лишний раз не напоминать ему, что она — одна из тех самых взрослых девушек, которых он слишком долго держит в своем доме.

Бабушка же, напротив, стала заходить к нам чаще. Она с любопытством наблюдала за новой волной напряженности, возникшей в семье сына, и желала все видеть собственными глазами. Мама-джан вела себя со свекровью вежливо, но видно было, что ей приходится нелегко.

— Передай моему сыну, что я хочу поговорить с ним Когда он вернется домой, скажи, чтобы зашел ко мне.

— Да-да, конечно. О чем вы хотите поговорить с ним?

— Тебя это не касается, просто передай, и все.

Но мама-джан и так знала, о чем пойдет речь. Не исключено, что на этот раз муж с большим вниманием прислушается к словам матери, давно советовавшей ему взять вторую жену.

Я подслушала разговор отца и бабушки. Притворившись, что играю с мячом, я подкатывала его все ближе и ближе к тому месту, где окно бабушкиной комнаты выходило во двор.

Голос бабушки, визгливый и громкий, я слышала отлично. Угрюмое бормотание отца разобрать было сложнее.

— Сынок, пора решать. Ты дал ей массу времени, но она оказалась не способна родить тебе сына. Давай возьмем тебе вторую жену, которая сможет дать тебе наследника.

— Да? И куда я ее поселю? Девочки и так теснятся в одной комнате. И у меня нет денег, чтобы пристроить к нашей половине дополнительное помещение, не говоря уж о том, чтобы купить еще один дом. Взять вторую жену — невелика сложность, где жить — вот вопрос.

— А что Абдул Халик? Разве в случае нужды он не обещал помочь тебе?

Папа-джан вздохнул.

— Оружие и боеприпасы требуют больших расходов. У него нет лишних денег.

— Хм, нет денег! — фыркнула бабушка. — А вот я слышала совсем другое. Люди говорят о его домах, машинах, лошадях, женах. Он богатый человек!

— Мама! Прежде всего, он могущественный человек, так что не стоит разносить глупые слухи.

— Я не разношу слухи. Желающих посплетничать и без меня хватает. Я лишь повторяю то, что и так всем известно, — отрезала бабушка, разозленная тем, что собственный сын делает ей замечания.

— Не беспокойся, в любом случае скоро я избавлюсь от лишних ртов, — добавил папа-джан.

— Интересно, каким это образом?

— Узнаете, когда придет время, а пока в мое отсутствие получше присматривай за Раисой.

Итак, Шахла и мама-джан не ошиблись: отец действительно собрался сбыть нас с рук.

Но отцу не пришлось обращаться за помощью к своему полевому командиру. Пару недель спустя Абдул Халик в сопровождении семерых мужчин сам явился к нам домой. Они подкатили на двух здоровенных черных джипах. Поднимая клубы пыли, машины промчались по улице и остановились возле наших ворот.

Открыл гостям мой кузен Муньер. Разинув рот, он смотрел, как Абдул Халик со своим эскортом проследовал к нашей половине дома. Двое замыкавших шествие мужчин придерживали автоматы, перекинутые через плечо. Сам Абдул Халик был одет в бежевую тунику и белые шаровары, поверх туники на нем была длиннополая серая безрукавка, на голове — белый тюрбан. Из нагрудного кармана безрукавки торчала антенна мобильного телефона. Абдул Халик был первым человеком в нашей деревне, который обзавелся мобильником. Большинство жителей не имели и обычных телефонов, не говоря уж о мобильных.

Обычно на стук в ворота отвечал один из находившихся в доме мужчин — отец, дяди либо кто-то из старила кузенов. Гостям не позволяли запросто вваливаться во двор, хотя бы потому, что там могли находиться женщины без паранджи. Но на этот раз порядок вещей был нарушен. Вероятно, Муньер растерялся, встретившись с полевым командиром, который не привык к отказам. Я хорошо запомнила Абдула Халика при той давней встрече на рынке, когда он угостил меня леблеби, и сейчас мгновенно узнала его. Юркнув за угол дома, я побежала на нашу половину предупредить отца, что пришел его друг.

— Папа-джан, там Абдул Халик.

Отец резко отдернул газету, которую читал, полулежа на подушках.

— Где?

— У нас во дворе. И с ним еще семеро. Двое с оружием.

Папа-джан вскочил на ноги.

— Скажи матери, чтобы собрала на стол. Да побыстрее, — бросил он и отправился встречать полевого командира.

Но мама-джан и так слышала разговор в гостиной. Когда я нашла ее, она с растерянным лицом стояла посреди коридора и тревожно поглядывала в сторону нашей общей с сестрами комнаты: в открытом дверном проеме видно было, как Шахла и Рохила возятся с малышкой Ситарой. Парвин сидела на кухне и чистила лук — всегдашняя прерогатива сестры, поскольку она была единственной из нас, кто не заливался слезами над каждой луковицей.

— Они наверняка захотят больше, чем просто выпить по чашке чая, — заметила она, не поднимая головы от миски с луком.

Мама-джан посмотрела на Парвин так, словно услышала из уст собственной дочери пророчество. Она закусила губу и принялась ставить чашки на поднос.

— Отнеси пока им это, Рахим, — сказала мама-джан осипшим голосом.

Я взяла поднос, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках. Едва переступив порог гостиной, я почувствовала, как взгляды всех мужчин, находившихся в комнате, обратились ко мне. Разговор смолк. Абдул Халик сидел, опершись одним локтем на подушку, его пальцы лениво перебирали бусины четок. Полевому командиру было лет сорок с небольшим, сидевшие справа и слева от него мужчины выглядели много старше. Судя по седине в волосах и бороде, им было далеко за шестьдесят. Двое вооруженных охранников расположились ближе к двери. Папа-джан сидел напротив Абдула Халика. Стараясь не смотреть ни на кого из присутствующих, я поставила чашку с чаем перед каждым из гостей и тихо улизнула из комнаты. Мама-джан по-прежнему стояла в коридоре, прислушиваясь к голосам в гостиной. Я остановилась рядом с ней.

— Ариф-джан, я пришел, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Поэтому со мной пришли старейшины нашего рода и еще несколько членов семьи, с некоторыми ты знаком. Не сомневаюсь, ты узнал моего дядю и его сыновей. Многие годы ты воевал бок о бок со мной, и я счел необходимым оказать тебе уважение.

— Твой визит, сахиб, — величайшая честь для меня. Я был счастлив сражаться под твоим руководством. Благодаря тебе наши люди свободны. — Никогда прежде мне не доводилось слышать, чтобы папа-джан вел разговор в подобной манере. Куда девались его обычные резкость и грубость? — Дорогие гости, вас я тоже благодарю за то, что, проделав столь неблизкий путь, вы посетили мой скромный дом.

Гости церемонно кивнули — знак, что любезное приветствие хозяина принято. Дальше слово взял дядя Абдула Халика. Он кашлянул и заговорил надтреснутым голосом, слегка шепелявя и заикаясь:

— Мой племянник всегда высоко отзывался о тебе. Твою семью в нашей деревне все уважают. Я многие годы знал твоего отца, Ариф-джан. Он был достойным человеком. Поэтому, уверен, мы найдем общий язык в деле, о котором пойдет речь. Тебе известно, что мой племянник — из тех людей, которые серьезно относятся к обязанностям, возлагаемым на мусульманина. Аллах обязал нас строить семью и заботиться о женщинах и детях.

Я похолодела. Стоявшая позади меня мама-джан поспешно зажала рот ладонью, словно испугавшись, что у нее вырвется крик.

— Да, конечно… — неуверенно начал папа-джан, не зная, как ему следует реагировать на речь старика.

Затем заговорил Абдул Халик:

— Недавно ты приходил ко мне, чтобы поделиться своими заботами: ты говорил, что у тебя в доме слишком много женщин и недостает денег, чтобы прокормить всех. Мы обдумали твои слова и теперь предлагаем решение проблемы.

Дядя Абдула Халика смерил племянника быстрым взглядом: «Позволь вести разговор мне».

— Итак, у тебя есть дочь. Мой племянник желает оказать ей честь и взять в жены. Таким образом, союз между нашими семьями укрепит давнюю дружбу, к тому же этот шаг разрешит твои финансовые затруднения.

— Моя дочь? — в недоумении переспросил папа-джан.

— Да. Если ты хорошенько обдумаешь наше предложение, поймешь, что оно послужит интересам обеих семей.

— Но моей старшей только…

— Речь идет не о твоей старшей, Ариф-джан. Речь идет о другой твоей дочери, о бача-пош. Моего племянника интересует именно она.

— Бача-пош…

— Да. И не стоит делать удивленный вид. Она оставалась бача-пош слишком долго. Ариф-джан, ты нарушаешь традиции.

Я обернулась к маме-джан. Ее лицо побелело как полотно. Папа-джан молчал. Я понимала: он гадает, откуда Абдул Халик знает обо мне. Впрочем, слухи, как известно, разлетаются быстро. Я снова вспомнила нашу встречу на рынке, и то, как он смотрел на меня и как криво ухмыльнулся, когда один из бывших с ним людей наклонился и что-то шепнул на ухо своему командиру.

Пальцы мамы-джан впились мне в плечо. Она притянула меня к себе и обхватила обеими руками. Покачивая головой, мама-джан беззвучно молилась, чтобы отец отказал этому человеку и чтобы его отказ не навлек на нас беду.

— При всем уважении, сахиб… это просто… она бача-пош… но у меня есть еще две дочери, старше ее. И как вы справедливо заметили, мы — люди традиции. А согласно традиции младших дочерей не принято отдавать замуж раньше, чем старших… Поэтому я думаю… — Отец осекся.

Последовала долгая пауза. Затем вновь заговорил дядя Абдула Халика — медленно и подчеркивая каждое слово:

— Ты абсолютно прав. Нехорошо было бы выдать замуж среднюю дочь, не сыграв прежде свадьбу двух старших.

На мгновение мне показалось, что мы можем вздохнуть с облегчением. Но лишь на мгновение.

— Но это дело легко уладить. Здесь еще два моих племянника — Абдул Шариф и его брат Абдул Хайдар. Они тоже ищут себе жен. Мы без труда можем договориться: каждый из них возьмет в жены одну из твоих старших дочерей. Абдул Шариф и Абдул Хайдар — крепкие молодые мужчины, прочно стоящие на ногах, они в состоянии обеспечить достойную жизнь твоим дочерям, которые уже созрели для того, чтобы покинуть отцовский дом, довольно им сидеть без дела. Позволь этим мужчинам оказать честь твоему дому.

— Абдул Халик, сахиб, ты знаешь, с каким почтением я отношусь к тебе… но… такое важное дело… традиция требует… я не могу решать такой вопрос в одиночку, не посоветовавшись со старейшинами моего рода…

Дядя Абдула Халика понимающе кивал головой на каждое слово отца.

— Разумно. Ну что же, это не проблема. Мы вернемся через неделю. Пожалуйста, пригласи старейшин твоей семьи сюда, и мы обсудим все вопросы, связанные с нашим предложением.

И хотя на первый взгляд эти слова звучали как вежливая просьба, ни у кого не возникло ни малейших сомнений: это приказ, и отрицательного ответа предложение Абдула Халика не предполагает.

На этом визит завершился. Как только последний гость скрылся за дверью, мама-джан бросилась к отцу:

— Ариф! Что ты намерен ответить? Девочки еще слишком юны!

— Не твое дело! Они мои дочери, и я сделаю так, как будет лучше для них.

— Ариф, умоляю, Рахиме только тринадцать!

— Вот именно! Они были правы: Рахима больше не должна быть бача-пош! Довольно ей шляться по улицам с мальчишками. Это позор для нашей семьи!

Мама-джан прикусила язык. Позор. Если бы только папа-джан знал…

— И вообще, Раиса, ты же знаешь, что бывает с дочерями, которые слишком долго остаются в отцовском доме. Что о них начинают говорить. Или того хуже — какие случаются скандалы! А семья Абдула Халика известна и всеми уважаема. Она сумеет обеспечить девочкам достойную жизнь.

Мама-джан отчаянно пыталась найти аргументы, чтобы возразить мужу. Но что она могла сказать? Да и многое из того, о чем говорил папа-джан, действительно было правдой. Кроме того, с теми доходами, которые были у отца, маме-джан с трудом удавалось прокормить нас всех. Братья отца были в не лучшем положении, не говоря уж о двух вдовах и детях тех, кто погиб на войне.

— Может быть, поговорить с Шаимой? Вдруг ей удастся урезонить этих людей, когда они вернутся…

— Раиса! — взревел папа-джан. — Если твоя полоумная сестра переступит порог моего дома или вякнет хоть слово, клянусь, я отрежу ее поганый язык и вышвырну эту горбатую ведьму за ворота, чтобы она катилась по улице, как рваная покрышка!

Мама-джан содрогнулась, услышав проклятия в адрес сестры.

Я же вспомнила слова моей сестры. Шахла оказалась права: папа-джан действительно хочет сбыть нас с рук.

По спине у меня пробежали мурашки, сердце тоскливо заныло. В моей памяти всплыли и другие слова тети Шаимы: мужчины могут делать с женщинами все, что им заблагорассудится.

Похоже, процесс, который запустил папа-джан, остановить было невозможно.