Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 19 РАХИМА

Абдул Халик был умным человеком, умным и хорошо вооруженным. Он точно знал, за какие ниточки следует дергать. Отец ни за что на свете не отказался бы от таких огромных денег и выбрал бы опиум, даже если бы ему нечего было есть. Да и вообще, какой прок от дочерей?

Мы были еще очень юными, но уже не детьми. Шахле исполнилось пятнадцать, Парвин — четырнадцать, мне — тринадцать. Мы были едва распустившимися бутонами, и настало время передать нас в другие руки. Точно так же, как в свое время передавали нашу прапрапрабабушку Шекибу.

Шахла все еще злилась и не разговаривала со мной. Я пыталась заговорить первой, но она не желала даже смотреть в мою сторону.

— Зачем ты разозлила отца? — всхлипнула сестра. — Я не хочу замуж! И Парвин не хочет. У нас все было хорошо. Оставь меня в покое. Иди к своему Абдулле!

Я была потрясена. А ведь Шахла права. Я делала то, что нравилось мне, не думая ни о ком, кроме себя. Мне хотелось играть с мальчишками в футбол, ходить в школу и возиться в пыли с Абдуллой. И все, что с нами случилось, — моя вина.

— Прости меня, Шахла, прости! Правда, я не думала, что так получится.

Шахла вытерла кулаком бегущие по щекам слезы и высморкалась.

Парвин молча наблюдала за нами, устроившись со своим альбомом для рисования на кровати.

— Птички разлетаются. Одна за другой. Птички разлетаются, — вдруг тихо произнесла она.

Я посмотрела на сестру. Парвин сидела, подогнув под себя одну ногу и вытянув вперед другую.

«Каково ей придется? — подумала я. — И как ее муж будет обращаться с хромой женой?»

Перехватив взгляд Шахлы, я поняла, что она думает о том же.

Шахла во всем винила меня. Если бы не моя выходка в тот злополучный день, нас не продали бы семье Абдула Халика.

Я задумалась: одна небольшая случайность сыграла роковую роль в нашей жизни, став первым звеном в цепочке событий. Если бы я не позволила Абдулле — веселому, сильному, красивому Абдулле — повалить меня на землю в шутливом сражении прямо посреди улицы, где мы и попались на глаза маме-джан, мы с ней не поссорились бы. Я не убежала бы из дома, а пообедала бы вместе с семьей и не наябедничала бы папе-джан, что меня лишили еды. Они не поругались бы с мамой-джан, и отец не помчался бы к Абдулу Халику жаловаться, что у него полон дом дочерей, которых он не в силах прокормить и которых надо срочно сбыть с рук. Я бы и сейчас оставалась бача-пош, вместе с мальчишками сидела на уроках в школе, строила смешные рожи за спиной учителя, а после занятий носилась с друзьями по улицам. А дома папа-джан, как и прежде, называл бы меня сыном и ерошил бы мне волосы на голове всякий раз, когда я прохожу мимо.

Но ведь все, что произошло с нами, это насиб — судьба.

«Все в руке Аллаха, моя девочка. У Бога есть план для тебя. Все, что предписано тебе судьбой, все сбудется».

Я снова задумалась: а не хотел ли Аллах, чтобы мы сами выбрали свой насиб?

Мама-джан нехотя приготовила три корзинки сладостей для ширин-хури. Отец, стоя здесь же, на кухне, зорко следил за тем, как она покрывает куском легкого тюля конусообразное сооружение из конфет, купленных в лавке Баракзая-ага на деньги, которые он получил от Абдула Халика. Мама-джан отрезала лоскуты ткани от своего лучшего платья и, как оборками, украсила ими края каждой из корзин — три квадратных лоскута, расшитых серебряной нитью, для трех больших корзин. Это был наш дисмол. Отец удовлетворенно кивнул. Мама-джан старалась не встречаться с ним глазами. Я смотрела на родителей и думала: неужели такими будут и наши отношения с мужем? Или они станут такими, как отношения дяди Джамала и тети Рогул? Дядя Джамал никогда не повышал на жену голос, а тетя Рогул улыбалась и смеялась гораздо чаще остальных женщин, живущих в нашем доме. Почему?

Мне и раньше не раз приходила в голову эта мысль: почему брат отца и его жена так не похожи на других членов нашей семьи?

Папа-джан, казалось, вообще не замечал, что происходит вокруг. Он даже не обратил внимания, что мама-джан перебралась из их спальни в нашу с сестрами комнату. Отец целыми днями пересчитывал купюры, то доставая их из черного пластикового пакета, то складывая обратно, и курил опиум как минимум два раза в день.

Папа-джан заключил удачную сделку и наслаждался ее результатами.

— Раиса, я принес курицу! Приготовь ее и пошли часть моей матери, да смотри, чтобы мясо было мягким. Если оно окажется недожаренным, как в прошлый раз, завтра сама останешься без обеда.

С тех пор как в нашем доме побывали сваты, мама-джан едва притрагивалась к еде. Вся она будто окаменела, а взгляд сделался неподвижным и мрачным. Однако идти на конфликт с отцом мама-джан не решалась, боясь разозлить его и потерять еще и младшую дочь — нашей Рохиле едва исполнилось одиннадцать.

Тем временем за оставшиеся до свадьбы две недели маме-джан предстояло вернуть меня к тому облику, который она сама же когда-то и изменила.

— Ты — Рахима, — сказала мама-джан. — Ты девушка и отныне должна вести себя соответствующим образом. Поняла? Следи за своей походкой, за тем, как сидишь, не смотри мужчинам в глаза, старайся говорить негромко.

Мне показалось, что мама-джан хотела добавить что-то еще, но голос ее дрогнул, и она замолчала.

Отец теперь смотрел на меня, словно перед ним был совершенно другой человек. Я больше не была его сыном, я стала неким существом, которое он предпочитал не замечать. Да и зачем? Скоро я и вовсе уйду из его дома.

Я же вилась вокруг Шахлы, всячески пытаясь задобрить ее. Я приносила еду, помогала с работой по дому. Шахла с непроницаемым лицом слушала мои бесконечные извинения и молчала. Однако сердце у нее было доброе, сестра не умела долго сердиться, и мы помирились.

— Возможно, мы сможем видеть друг друга, — вздохнула она. — Я хочу сказать, что они — одна семья. И, может статься, мы будем жить все вместе, как и здесь, — ты, я, Парвин.

— Надеюсь, Шахла, очень надеюсь, что так и будет.

Большие темные глаза сестры смотрели на меня с тихой грустью. Я вдруг поняла, как сильно она похожа на маму-джан. Мне захотелось сесть рядом и обнять ее. Прижимаясь плечом к плечу Шахлы, я чувствовала себя гораздо увереннее.

— Шахла? — позвала я.

— М-м-м?

— Как думаешь, это будет… это очень… ужасно? — прошептала я, наклоняясь к сестре, чтобы нас не услышала мама-джан.

Шахла посмотрела на меня, посмотрела в пол, но так ничего и не сказала.

На другой день пришла тетя Шаима. Она слышала ползущие по деревне слухи, что к нам два раза наведывался Абдул Халик в сопровождении дяди и двоюродных братьев. Нетрудно было догадаться, что наш отец что-то замышляет. Тетя сжала кулаки, когда мама-джан, заливаясь слезами, рассказала ей, что на следующей неделе сразу трех ее дочерей выдают замуж.

— Безмозглый ишак! А неплохое он провернул дельце! — прошипела тетка. — Ты пыталась поговорить с ним?

Мама-джан бросила на сестру такой взгляд, что той оставалось лишь кивнуть головой: все было понятно и без слов. Тетя Шаима разразилась новой серией проклятий:

— Нет, это не семья, а какое-то скопище безмозглых тупиц! Раиса, ты только взгляни на девочек!

— Шаима! — взмолилась мама-джан. — А что, что, по-твоему, я могла сделать?! Аллах избрал для них такой путь, это насиб…

— Да чтоб он провалился, ваш насиб! Придумали тоже! Люди всегда винят судьбу, когда не могут справиться с жизнью.

«А что, если тетя Шаима права?» — подумала я.

— Раз ты такая умная, скажи, как поступила бы на моем месте! — в отчаянии закричала мама-джан.

— Во-первых, настояла бы на том, чтобы присутствовать при разговоре. И постаралась бы убедить семью Абдула Халика, что девочки еще не достигли брачного возраста, что они пока не готовы стать женами.

— Ну и что толку? Думаешь, они стали бы слушать? Не забывай, ты имеешь дело не с добрыми соседями. Абдул Халик — полевой командир. Его охранники с автоматами сидели у нас в гостиной. Неужели ты серьезно веришь, что уговоры заставили бы их отступить?

— Но ты их мать…

— Да, я их мать. И я ничего не смогла сделать. — Мама-джан снова заговорила спокойным голосом. — Остался единственный способ, который я могу придумать, чтобы избавить их от этого кошмара.

— Какой способ? — спросила тетя Шаима.

Мама-джан еще больше понизила голос:

— Смерть. Смерть кого-то из членов семьи. Тогда все свадьбы будут отложены как минимум на год.

— Какая смерть? Раиса, что за бред ты несешь?

— Ну а что, Шаима? Таких историй полно. Мы обе знаем. Помнишь Манижу из соседней деревни?

— Раиса, ты спятила! Что ты говоришь? Думаешь, если девочки лишатся матери, они станут счастливее, чем если бы их выдали замуж? А как насчет двух младших? Что будет с ними?

Мама-джан молчала. Мне казалось, что в наступившей тишине я слышу стук сердца в своей груди.

— Шаима, я больше ничего не могу придумать, — упавшим голосом произнесла мама.

— Должна придумать. Надо найти способ заставить Арифа отказать им.

— Легко сказать. Почему бы тебе не прийти на ширин-хури, вот и посмотрим, что тебе удастся сделать.

— Само собой, приду. Неужели ты думала, что я могла бы не прийти?

Мама-джан устало вздохнула. Она откинулась назад и, прижавшись затылком к стене, прикрыла глаза. Темные круги у нее под глазами со вчерашнего дня стали еще больше.

Мы с сестрами придвинулись поближе к тете Шаиме.

— Девочки, позвольте, я расскажу вам еще немного о бабушке Шекибе. Как ни горько это осознавать, но, похоже, ее история — это ваша история. — Тетя Шаима качнула головой. — Думаю, мы все несем в себе истории наших предков. Итак, на чем мы остановились в прошлый раз?