Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 43 РАХИМА

Огромный зал, такого большого помещения я никогда в жизни не видела. Длинные ряды столов тянутся от одной стены к другой, за ними стоят красивые стулья с обтянутыми кожей сиденьями. На каждом столе — микрофон и бутылка воды.

Место Бадрии находилось в последних рядах. Я видела Хамиду и Суфию, они сидели несколькими рядами ниже, ближе к центру зала. За столом президиума восседал мужчина с седыми волосами и аккуратно подстриженными усами. Он слушал выступающих депутатов и время от времени кивал головой.

Меня пугало множество мужчин в зале. Некоторые, примерно ровесники моего мужа, даже внешне походили на него — такая же одежда, такая же длинная, спускавшаяся чуть ли не до середины груди борода. Другие были намного моложе, с гладко выбритыми лицами и одевались совсем не так, как мужчины в нашей деревне, — рубашка, пиджак, вместо свободных шаровар — брюки.

Во время перерыва, когда мы снова вышли из зала, я осмелилась обратиться к Хамиде.

— Откуда они? — спросила я, удивленная не только внешним видом депутатов, но и обилием различных говоров, которые были слышны в их речи.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла она.

— Ну, я никогда не видела людей, одетых… так. — Кивком головы я показала на проходившего мимо муж чину в коричневых брюках, белой рубашке и пиджаке, скроенном на манер военной формы.

— Привыкай, Рахима-джан, в Кабуле ты увидишь много разных людей. А парламент — это место, где встречаются люди, приехавшие из всех уголков Афганистана.

— Встречаются? — со смехом переспросила Суфия. — Скорее уж ругаются! Здесь люди, приехавшие из всех уголков Афганистана, ссорятся друг с другом.

Хамида рассмеялась. Стоявший неподалеку мужчина обернулся и окинул ее осуждающим взглядом, затем наклонился и что-то шепнул на ухо своему соседу. Тот согласно закивал, явно разделяя неодобрение собеседника.

Вскоре заседание возобновилось. Я внимательно слушала выступающих, стараясь вникнуть в суть их речей. Бадрия взяла ручку и нацелила ее на лежащий перед ней чистый лист бумаги. Она честно играла роль парламентария.

— Итак, сегодня на наше рассмотрение представлено семь кандидатур членов правительства, выдвинутых президентом, — объявил человек в президиуме.

— Бадрия, а мы увидим президента? — шепотом спросила я.

— Нет, глупая. Это же парламент. Мы занимаемся своей работой, президент — своей. Да и с какой стати ему вдруг приходить к вам?

— Мы обсудим каждого кандидата. Вы можете задавать любые вопросы. Первым мы познакомимся с Ашрафуллой Фавзали, кандидатом на пост министра юстиции.

Председатель изложил биографию Ашрафуллы, сказал, из какой провинции он прибыл и какое участие принимал в подготовке людей для службы в полиции.

Рядом со мной сидела женщина-парламентарий. Когда прозвучало имя кандидата, до меня донесся ее разочарованный вздох. Покосившись краем глаза на соседку, я увидела, что та сидит, откинувшись на спинку стула, и удрученно покачивает головой. По мере того как председатель перечислял достоинства кандидата и читал его послужной список, моя соседка сердилась все больше и больше. Она ерзала на стуле и нервно постукивала карандашом по лежащему перед ней блокноту.

Началось представление следующего кандидата. Этот также вызвал неудовольствие моей соседки. Она подняла руку, прося слова. Но председатель словно не заметил этого жеста. Женщина стала махать рукой более настойчиво.

— Извините, но я хотела бы высказаться по поводу данного кандидата, — произнесла он, чуть наклоняясь вперед к микрофону.

— Ханум, время для дискуссий вышло. Завтра состоится голосование. А на сегодня все, заседание окончено. Благодарю за работу.

— Ну конечно, — прошипела женщина, — время вышло! Дискуссия даже не начиналась!

— Кто эта женщина? — спросила я у Бадрии, когда мы вышли из зала.

— А, та, что сидит рядом с тобой? О, это Замаруд Баракати. Смотри держись от нее подальше. Она одна из тех, — наклоняясь к моему уху, шепотом добавила Бадрия, — с кем нам не велено общаться.

— Почему? Что с ней не так? — не поняла я.

— Вечно создает проблемы и лезет куда не надо. Видела, что она вытворяла сегодня? Как вообще можно так себя вести! Этой женщине еще повезло, что ее не приговорили к сангсару! — выпалила Бадрия.

Забивание камнями! Я содрогнулась, невольно вспомнив историю бабушки Шекибы.

Но, насколько я могла понять, Замаруд не делала ничего такого, что не делали бы другие парламентарии. Точно так же, как и собравшиеся в зале мужчины, она подняла руку и попросила слова. Однако выслушать ее почему-то никто не захотел. Я заметила: многие закатывали глаза и устало вздыхали, едва услышав просьбу Замаруд.

Мы миновали пропускной пункт и вышли на улицу. Наши охранники, едва приметив нас, оживилась: Маруф открыл дверцу джипа, а Хасан уселся на водительское место и завел двигатель. Тут мимо нас прошла Замаруд. Ее негодование явно не утихло — она шагала так быстро, что ее собственные охранники едва поспевали за ней. Замаруд напомнила мне тетю Шаиму — единственную известную мне женщину, которая осмеливалась разговаривать с посторонними мужчинами, не членами ее семьи. Интересно, как отнеслась бы моя тетя к Замаруд? Скорее всего, они бы отлично поладили. Я улыбнулась, представив их — вот уж точно, они заставили бы выслушать себя этих закатывающих глаза парламентариев.

Но то, что мне довелось увидеть в первый день, было только началом. На каждом заседании, пока мы обсуждали кандидатуры членов правительства, представленные президентом, Замаруд неотступно требовала слова. Когда ей все же позволяли выступить, она разъяренной кошкой накидывалась на очередного кандидата, засыпала его вопросами, требовала представить подробную программу действий. И каждый раз неугомонная Замаруд не уставала повторять, что кандидаты выбраны не по профессиональным качествам, а по совершенно иным мотивам: один из них — зять президента, другой — сын школьного друга президента. Кроме того, она отмечала, что среди кандидатов нет людей, представляющих разные этнические группы. А это очень важно для Афганистана, иначе страна снова, в который раз распадется на части.

К концу первой недели нашего пребывания в Кабуле я страшно соскучилась по сыну. Стоило мне закрыть глаза, и я видела его личико, круглые щеки, кудрявые волосы или начинала думать, чем сейчас занят Джахангир. Наверное, гуляет по двору, крепко вцепившись в палец идущей рядом Джамили. Мне хотелось услышать его голос, произносящий «ма-фа» вместо пока еще не поддающегося его маленькому языку «мама-джан».

Голос Замаруд вернул меня к реальности.

— Прежде всего мы должны думать о будущем страны. Мы, афганцы, стали слишком податливыми, позволяя занимать посты в правительстве тем, кто имеет власть и деньги. Давайте сначала внимательно изучим, кого нам предлагают, и лишь затем, хорошенько все взвесив, будем принимать решения…

— Ханум, — перебил ее председатель, — полагаю, не мешало бы тебе самой хорошенько все взвесить, прежде чем выступать с подобными заявлениями. Здесь собрались достойные люди, а ты не подумала…

— Я не подумала?! Да я только этим и занимаюсь! Вот вам и всем остальным действительно не помешало бы начать думать. Я намерена сказать все, что считаю нужным.

Волна недовольного ропота прокатилась по залу. Мужчины переговаривались друг с другом и удрученно цокали языком. Бадрия настороженно покосилась на меня. Хамида и Суфия напряженно вслушивались в слова Замаруд.

— Из того, что мы до сих пор видели, можно сделать вывод: нам предлагают в качестве кандидатов на должности в правительстве людей, запятнавших себя сотрудничеством с самыми одиозными фигурами в нашей стране, недавняя трагическая история которой хорошо известна. Деньги в их карманах — это доходы от торговли наркотиками и от позорных сделок с полевыми командирами. Их руки по локоть в крови. Но те, кого мы выбираем в правительство, должны действовать на благо Афганистана, печься о его развитии и процветании. Достаточно афганцы страдали в последние десятилетия. Наши люди заслуживают того, чтобы к власти пришло наконец правительство, которое станет по-настоящему заботиться о них. Каким образом, часто думаю я, представленные нам кандидаты умудрились разбогатеть, когда в стране многие голодают? Как получается, что эти люди живут почти в королевской роскоши, хотя занимаются вроде бы самым незатейливым бизнесом? И мы все прекрасно знаем ответ. Только о таких вещах не принято говорить вслух. Взятки. Семейственность. Наркотики. Ужасающая коррупция. Все это разрушает и губит нашу страну.

В зале послышался возмущенный гул голосов. Однако Замаруд продолжала говорить:

— Я не желаю идти на поводу у таких людей. Я не желаю голосовать за воров и убийц, делящих на своих семейных советах то, что принадлежит народу нашей страны. А мы, неужели мы так и будем молча наблюдать, как эти негодяи сосут кровь из простых афганцев? Неужели позволим им и дальше жиреть за счет махинаций с государственными контрактами?

— Достаточно! Хватит с нас этой болтовни! — раздался из зала мужской голос.

Его, словно эхо, поддержали сотни других голосов.

— Заткните ее!

Ничуть не смутившись, Замаруд лишь немного повысила голос:

— Каждый человек, каждый мужчина и каждая женщина в этом зале, проголосовавшие за этих кандидатов, будут нести личную ответственность за то, что эти жадные руки продолжат грабить и разорять Афганистан. И ради чего мы пойдем на такую сделку с совестью? Ради жирного куска, который и нам перепадет? Вы все знаете, кто и что стоит за вашими спинами. Вы утверждаете, что представляете интересы жителей ваших провинций. Но это ложь! Вы не представляете ничьих интересов, кроме интереса собственных карманов!

— Кто эта женщина? Кем она себя вообразила?!

— Сколько нам еще слушать болтовню этой шлюхи?!

Крик в зале нарастал. Двое мужчин шли вдоль ряда перед нами. Они приближались к Замаруд. Мне хотелось дернуть ее за платье, чтобы она села на место, чтобы перестала говорить. Но я словно оцепенела от страха. Я впилась пальцами в край стола и беззвучно молилась.

Люди в зале повскакали со своих мест. Многие махали руками, что-то выкрикивая. Некоторые, напротив, наблюдали за разгорающимся скандалом с живым интересом. Возле президиума собралась небольшая группа мужчин, они показывали на Замаруд пальцами и орали.

Я переживала за нее, как и остальные женщины. Никогда в жизни я не видела, чтобы женщина говорила так смело и открыто в зале, полном мужчин. И весь опыт моей жизни подсказывал: сейчас Замаруд вышвырнут из зала.

— Это плохо, — пробормотала Бадрия, низко склонив голову, — это очень плохо. Мы не должны вмешиваться. Слышишь? Сиди, где сидишь, и не двигайся. Мы уйдем, как только шум утихнет. Поняла?

Еще бы не понять. Абдулу Халику очень не понравится, что мы оказались практически в эпицентре скандала. Мужчины, столпившиеся возле президиума, были похожи на моего мужа. Такие же угрюмые и злобные, со страшным и кровавым прошлым, все они были полевыми командирами.

Позже, когда собрание немного успокоилось, был объявлен перерыв.

К нам подошла Хамида.

— Невероятно, — вздохнула она. — Эти люди словно обезумели.

Бадрия кивнула, однако, храня дипломатичное молчание, свое мнение высказывать не стала.

— Ее, конечно, иногда заносит. Замаруд как бульдозер — прет напролом. Но она права. Особенно в том, что касается Каюми. У него друг в Министерстве обороны, немудрено, что они скормили Каюми все государственные контракты. Вы видели его машину? А дом?

— Нет, не видели, — сказала я.

Бадрия так мало и неохотно разговаривала в присутствии Хамиды и Суфии, что мне иногда приходилось вести беседу за нас обеих. Видимо, угрозы Абдула Халика настолько сильно на нее подействовали, что Бадрия не решалась лишний раз открыть рот.

— А я вам скажу — у него один из самых красивых домов в Кабуле. Он купил участок в элитном районе Шахри-нау, снес старый дом и на его месте построил двухэтажный особняк. Ни один простой афганец не в состоянии купить там дом. Недвижимость в Шахри-нау стоит как минимум полмиллиона долларов Соединенных Штатов. Как минимум!

— Полмиллиона долларов! — выдохнула я, мой разум отказывался представить такую прорву денег.

— Да, не говоря уж о том, что совсем недавно он участвовал в карательных операциях талибов, они жгли, грабили, убивали… — чуть тише добавила Хамида.

— И они собираются голосовать за него? — Я не верила своим ушам. — Если все, что ты говоришь, не тайна для них, почему же они вообще рассматривают его кандидатуру?

— Да потому, что две трети парламента составляют те самые полевые командиры. Все те люди, которые стреляли ракетами по мирным деревням, теперь сидят здесь, в этом зале. Теперь они хотят восстанавливать то, что сами же и разрушили. Это почти смешно. — Хамида горько усмехнулась. — Я постоянно думаю об этом. Кажется, скоро сойду с ума. В точности как Замаруд!

Будь у меня другая жизнь и другая семья, я, вероятно, удивилась бы. Но я была женой Абдула Халика — человека, который наводил ужас на жителей нашей провинции. И я понимала, что не знаю и четверти из того, чем Абдул Халик занимался во время войны. Откровенно говоря, я и сейчас толком не знала, чем он занимался, когда уезжал из дома в окружении своих охранников с автоматами.

— Но что мы можем сделать, если в правительстве полно таких людей? — продолжила Хамида. — Однако одну вещь мы сделать можем — я ни за что не стану голосовать за этого кровавого мясника Каюми. Суфия поговорила с другими женщинами. Они тоже собираются отклонить его кандидатуру.

— Если столько людей проголосуют против, у него нет шансов, он не пройдет в правительство, верно? — Я повернулась к Бадрие. Та стояла, поджав губы, и с хмурым видом поглядывала на меня — я задавала слишком много вопросов.

— На самом деле у него очень много шансов, — сказала Хамида. — Полевые командиры организуют ему поддержку, создадут коалицию и проголосуют как надо.

Интересно, подумала я, знает ли Хамида, кто такой Абдул Халик? У нас в провинции он был известен, но насколько далеко простиралась его «слава», дошла ли она до Кабула? Во всяком случае, свою власть он пытается расширить — поэтому Бадрия и оказалась в парламенте.

— Хамида-джан, — подала наконец голос Бадрия, — мы собираемся в кафетерий, выпьем по чашке чая. Тебе принести что-нибудь?

— Нет, спасибо. Пойду поищу Суфию. Надо узнать, с кем из женщин она успела поговорить. Думаю, заседание начнется минут через тридцать.

Вечером, когда мы вернулись в отель, я спросила Бадрию о Замаруд и обвинениях, которые она выдвинула в адрес правительства.

— Правда, что там столько коррумпированных людей?

— Не морочь себе голову! — отрезала Бадрия. — Это не твоего ума дело.

Я вдруг рассердилась. И подумала, что Хамида и Суфия наверняка не согласились бы с ней.

— Но это твое дело, Бадрия. Ты собираешься голосовать за предложенных кандидатов? Ты готова одобрить их?

— Конечно.

— Но почему?

— Почему? Потому что это те, кого я выбираю! Ты закончила заполнять анкеты? Меня уже три раза спрашивали, когда мы сдадим их в секретариат.

— Почти, — вздохнула я, недоумевая, как Бадрия раньше справлялась с этой работой. Документов было довольно много, и писать приходилось немало, а она и подпись-то свою едва могла нацарапать.

Я снова мысленно вернулась к сегодняшнему бурному заседанию. И отчаянно смелой Замаруд.

— У нее есть муж? — спросила я.

— У кого? У Замаруд? — Бадрия скроила презрительную физиономию. — Говорят, есть. Но я не могу представить, что это за мужчина. Мышь, а не мужчина, если позволяет жене вытворять такое.

— Она совсем не боялась их, — задумчиво произнесла я.

— А следовало бы. Она чаще остальных депутатов получает угрозы. Еще бы, так себя вести. Бесстыжая!

— А ты не получала угроз? Хамида говорит, большинству женщин угрожали. Родные умоляют ее уйти из парламента. Но она не собирается отступать.

— Хамида! — усмехнулась Бадрия. — Вот еще одна женщина, упрямая, как мул. Я не получаю угроз, потому что не сую нос туда, куда совать не надо. И делаю то, что положено делать. Я здесь не для того, чтобы позорить себя и мужа.

Я содрогнулась, представив, как Абдул Халик, будь у него такая власть, расправился бы с Замаруд.

— Бадрия, в этой анкете спрашивают, хотела бы ты присоединиться к группе парламентариев, посещающих парламенты других стран для знакомства с работой коллег. Тут написано, что они ездят в Европу. И всем парламентариям рекомендуется принимать участие в таких поездках.

Теперь, когда мы приехали в Кабул, у нас появилась возможность двигаться дальше, побывать в других странах, посмотреть города, названий которых мы даже не слышали.

— Почему бы нам не поехать в Европу, Бадрия?

Неожиданный вопрос привлек внимание Бадрии. Она даже подняла голову с подушки и с интересом посмотрела в мою сторону.

— Поехать в Европу? Правда? — Но едва только она произнесла это вслух, как тут же осознала, насколько глупо звучит само предположение, что мы можем куда-то поехать. Вот уж поистине безумная идея. — Забудь. И вообще я устала. Допишешь завтра. Давай ложиться спать.