Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 27 РАХИМА

Гулалай-биби была в ярости.

Кто-то видел, как я выходила со двора. Слух дошел до Бадрии, а та с превеликой радостью поспешила сообщить свекрови. Но это уже не имело значения. Я и так ненавидела их всех, а теперь стала ненавидеть еще сильнее. Бадрия оказалась даже более злобной и мстительной, чем мне показалось вначале. Я мечтала, что в один прекрасный день посчитаюсь с ней за все то зло, которое она причинила мне. Неудивительно, что ее сынок Хашмат такой мерзкий урод.

Но я радовалась обрушившемуся на меня гневу Гулалай-биби. Каждая новая оплеуха, каждая новая затрещина приближали меня к заветной цели — вот-вот свекровь не выдержит и заорет, что с нее достаточно, что она отправляет меня домой к матери. Я прикрывала голову руками от сыпавшихся на меня ударов и ждала. Когда же заветных слов не последовало, я заговорила сама:

— Если я такая ужасная, почему бы вам не вернуть меня родителям?

Гулалай-биби замерла. В тот самый момент я осознала, что выдала себя. Мой план с треском провалился. Теперь свекровь точно знает, чего именно я хочу, и именно поэтому ни за что так не поступит. Пусть даже это опозорило бы мою семью, унизило бы их в глазах всей деревни — нет, она скорее обломает целую дюжину палок о мою спину, нежели позволит мне вернуться домой. Ну что же, хитрость не удалась, но, по крайней мере, я повидала сестру — или то, что от нее осталось. Наша Парвин, всегда такая ранимая и хрупкая, изменилась до неузнаваемости. Я понимала, что часть вины за случившееся лежит на мне, — если бы не та ссора с мамой-джан, все могло бы быть иначе, — а другая половина ложится на плечи отца, во многом из-за его пристрастия к опиуму.

Я подумала о Шахле. В день никаха она простила меня. Но не изменилось ли настроение сестры после того, как она оказалась в доме мужа? Может быть, у нее все не так ужасно, как у нас с Парвин. Шахла умела располагать к себе людей. Мне трудно было представить, что на свете найдется хотя бы один человек, который захотел бы обидеть Шахлу.

Что же до моих отношений со свекровью — они были испорчены навсегда. Гулалай-биби утроила свои усилия по перевоспитанию непокорной невестки, отыскивая все новые и новые способы, чтобы отравить мне жизнь. Муж получал от меня все, что ему хотелось, остальное же отдавал на откуп матери, и его совсем не интересовало, как она со мной обращается. К тому же Абдула Халика часто и вовсе не было дома — бизнес, который он вел с какими-то иностранцами, занимал все его время. Влияние Абдула Халика в нашем регионе росло, а с ним — и его агрессивность. Нам, четырем женам, доставалось в первую очередь.

Была еще одна вещь, которая беспокоила меня. Последние пару недель я просыпалась рано утром с чувством подступающей к горлу тошноты. Меня это пугало, и в конце концов я решилась поговорить с Джамилей. Выслушав мои жалобы, она тяжело вздохнула.

— Дай-ка посмотрю. — Положив ладони мне на щеки, Джамиля принялась поворачивать мое лицо вправо и влево, изучая кожу и вглядываясь в белки глаз. Я болезненно охнула, когда она стала ощупывать мою грудь. — Да, похоже, так и есть. Скоро ты станешь матерью, Рахима-джан.

Эта мягко произнесенная фраза заставила меня вздрогнуть. Почему-то мысль, что такое может случиться, ни разу не приходила мне в голову.

— Как?! Откуда ты знаешь?

— Рахима-джан, когда у тебя были последние месячные?

Я задумалась, но так и не смогла вспомнить. Цикл был настолько нерегулярным, что уследить за датами было невозможно. Я пожала плечами.

— Ты беременна, Рахима-джан. Тошнота скоро пройдет, вот увидишь. Но и многое другое в твоем теле тоже начнет меняться.

Я была напугана. Джамиля взяла меня за руку и усадила на стул во дворе.

— Это нормально, духтар-джан,[40] — сказала она так мягко, как только могла. — Каждая женщина проходит через это. Все. Любая из нас. И тебе это поможет, вот увидишь. Муж и свекровь станут лучше обращаться с тобой. Рожать детей — это долг жены.

— Я не хочу, чтобы люди знали, — прошептала я. Мне было стыдно и не хотелось, чтобы на меня смотрели так, словно я подхватила какую-то болезнь.

— Конечно, никому не говори. Тем более что о таких вещах и не принято рассказывать. Молчи, продолжай делать свою работу. И пусть Аллах управит все остальное. Через девять месяцев и девять дней ты увидишь своего ребенка, если Аллаху будет угодно. Да хранит Он тебя от всех бед, — шепотом закончила она.

Я понятия не имела, что ждет меня впереди. Несмотря на попытки успокоить и подбодрить меня, сама Джамиля выглядела встревоженной. В своей доброте и мудрости она не стала говорить о том, что знала и чего опасалась. Еще живя в доме родителей, она видела, как ее дядя женился сразу на двух девочках примерно моего возраста. Первая из них, родив ребенка, три дня после родов истекала кровью, до тех пор пока в ее жилах не осталось ни капли и течь уже было нечему. Ребенок, о котором некому было заботиться, через неделю последовал за матерью. Вторая девочка оправилась после родов, но ребенок повредил ее слишком юное, не до конца сформировавшееся тело, оставив незаживающие разрывы. Мужу вскоре надоело, что у нее постоянно по ногам течет моча, он объявил девочку «нечистой» и вернул родителям, чтобы остаток жизни несчастная провела в четырех стенах, скрываясь от позора. Малолетние матери плохо переносят роды, но Джамиля не хотела меня пугать.

Последовав совету Джамили, я никому ни о чем не говорила, но потребовалось совсем немного времени, чтобы Шахназ заметила, как меня по утрам стало тошнить от одного вида еды.

— Да ты беременна! — злорадно расхохоталась она. — Вот теперь узнаешь, каково на самом деле быть женой.

Несколько дней я ненавидела Шахназ даже больше, чем Гулалай-биби. Она, конечно же, не преминула поделиться новостью с Бадрией, зная, что это досадит первой жене и еще сильнее настроит ее против меня. Если я рожу мальчика, мой статус в семье повысится. Абдул Халик и его мать перестанут обращаться со мной как с самой последней служанкой. Правда, я-то сомневалась, что их отношение ко мне может измениться. Пока что Гулалай-биби продолжала смотреть на меня как на шелудивую собачонку, которая путается у всех под ногами.

И все же, несмотря на все превратности судьбы, неожиданности подстерегают нас за каждым углом. Для меня такой неожиданностью стало разрешение повидаться с родными, примерно через месяц после моего самовольного визита к сестре. Трудно сказать, стало ли известие о моей беременности причиной такой щедрости со стороны свекрови, — не знаю. Но в один прекрасный день я вышла из дома и увидела стоящую посреди двора тетю Шаиму, а рядом с ней — Парвин. Тетя с недоверием поглядывала по сторонам, Парвин, напротив, стояла потупив взор — само смирение и кротость. В первое мгновение я не поверила своим глазам, а затем, выронив из рук корзину с бельем, со всех ног бросилась к ним. Обнять их обеих, увидеть дорогие лица!.. Я была безмерно счастлива, хотя и молилась, чтобы они не заметили, как изменились мои лицо и фигура. Мне совершенно не хотелось посвящать тетю и сестру в свою тайну.

Я крепко прижала к себе Парвин. Затем повернулась к тете Шаиме, но она отстранилась от объятий и, взяв меня за плечи, окинула внимательным взглядом с ног до головы.

Тетя покачала головой — от нее не укрылись ни моя начавшая расплываться талия, ни округлившиеся щеки. Тетя Шаима тяжко вздохнула, однако, судя по всему, ничуть не удивилась.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она.

Я кивнула. Больше мы к этой теме не возвращались. И я была благодарна ей за это.

Успокоившись, что я, по крайней мере, цела и невредима, тетя повела нас в дальний угол двора, где мы могли бы спокойно поговорить.

Наше свидание было наполнено радостью и горечью одновременно. Или, точнее, горечью и радостью. Счастье встречи переполняло меня, но даже теперь, обнимая моих близких, я думала, какой болью наполнится сердце, когда настанет момент прощания. Мы с сестрой, усевшись справа и слева от тети, не знали, как теснее прижаться к ней. Тетя Шаима была нашей единственной связью с семьей, с домом, с прошлым.

— А почему не пришла мама-джан? С ней все хорошо? А как Рохила и малышка Ситара? Они спрашивают о нас? — Вопросы так и сыпались из меня.

— С мамой все хорошо. Ну, вы же знаете ее: целый день крутится по дому — дела, дела. Правда, ваш отец совсем извел ее придирками. Рохила и Ситара все время спрашивают о вас. Еще бы, они же ваши сестры! От того, что теперь вы живете в другом месте, ничего не изменилось. Девочки, не верьте тем, кто болтает, будто женщина принадлежит семье мужа. Чушь! Женщина принадлежит своей семье. У вас есть мать и сестры, они — ваша семья, и так будет всегда, кто бы ни был вашим мужем!

Мы кивнули. Я украдкой оглянулась — не слышат ли нас. Слишком хорошо знали мы нашу тетю Шаиму, чьи горячие речи не раз становились причиной многих скандалов.

— Но все же почему мама-джан не пришла навестить нас? Неужели она совсем-совсем не соскучилась?

— Конечно, очень соскучилась! Она… Ладно, наверное, лучше вам сразу узнать. Она была ужасно расстроена, когда потеряла вас, девочки. И она… стала принимать кое-что из «лекарств» вашего отца.

— Что она стала делать?! — переспросила я, не веря собственным ушам.

— Да, — вздохнула тетя Шаима, — иногда такие вещи случаются. Когда жизнь кажется невыносимой, люди ищут способ, как облегчить боль. И каждый находит свой выход. Порой не самый лучший. Для вашего отца им стали «лекарства». Теперь этим же путем пошла и ваша мама. Собственно, это был лишь вопрос времени. Если дома полно «лекарств», только руку протяни, рано или поздно человек ее протянет.

Я была вне себя от ярости. Мне представилась мама-джан: теперь она стала такой же, как отец? Целыми днями сидит с остекленевшими глазами на полу гостиной, а потом храпит на диване, а весь дом и малышка Ситара — на одиннадцатилетней Рохиле?

— А что с деньгами? Куда они их дели? — горько усмехнулась я.

— Поделили. Само собой, ваш отец взял большую часть, но кое-что перепало и вашим дядям. Они праздновали до бесконечности, устраивали обеды, хвастались перед всей деревней. Можно подумать, какие-то обеды заставят людей уважать их. Одному Аллаху известно, на что Ариф тратит те тысячи, которые ему заплатили за вас, но одно знаю точно — ваша мама этих денег не видела.

— А что Шахла? Как у нее дела?

— Не знаю, — развела руками тетя Шаима. — Я спрашивала у вашего отца, поскольку он общается с той семьей. Но Ариф только твердит: все хорошо, у нее все в порядке. Бедняжка Шахла, ее увезли слишком далеко. Мне туда не добраться. Хорошо хоть вы, девочки, рядом.

— Но, тетя Шаима, мне не разрешают видеться с Парвин. Она рядом, а все равно что на другом конце света.

— Хм. — тетя Шаима нахмурилась, — я постараюсь приходить почаще, чтобы вы тоже могли встречаться. А вообще, как они с вами обращаются? Парвин?

— Все очень добры ко мне, тетя Шаима, — сказала сестра таким сладким голосом, что вряд ли ей кто-нибудь поверил бы.

Глаза тети Шаимы превратились в две узкие щелки.

— Твоя свекровь… она бьет тебя? Тебя кормят? Ты не голодаешь?

— Она хорошо со мной обращается. Она учит меня, как быть хорошей женой. Я очень стараюсь. И еды мне дают предостаточно. Да мне и есть почти не хочется.

Ответы Парвин привели тетю Шаиму в замешательство, она несколько секунд внимательно смотрела на нее, не зная, как реагировать, затем повернулась ко мне.

— У меня тоже все нормально. Гулалай-биби несколько раз побила меня, но я научилась вести себя так, чтобы не раздражать ее. К тому же у нее все равно не хватит сил побить меня по-настоящему, потому что она старая ведьма. — На последней фразе я на всякий случай понизила голос — у Гулалай-биби была удивительная способность выскакивать буквально из ниоткуда, когда меньше всего ожидаешь ее увидеть.

— Так и есть — ведьма! — прошипела тетя Шаима. — Будь прокляты люди, которые женятся на таких молоденьких девочках!

— Тетя Шаима, пообещай, что будешь часто-часто приходить к нам, — вдруг выдохнула я и всем телом прижалась к ее теплому боку. Парвин согласно закивала головой и тоже обняла тетку. — Я так скучаю по тебе!

— Конечно, обещаю! Буду приходить так часто, как только позволит моя кривая спина, чтоб ее. Абдул Халик, может, и считается важным человеком, но и у вас, девочки, есть семья. Я уж позабочусь, чтобы эти люди не забывали, что за вас есть кому заступиться.

Не только ее слова, но и само ее присутствие действовало умиротворяюще и вселяло надежду, хотя и ничего не меняло в нашей повседневной жизни.

— Расскажи нам еще о бабушке Шекибе, — попросила я тетю Шаиму.

— Да-да, самое время продолжить рассказ. Никто не любит незаконченных историй…

С тех пор тетя Шаима действительно стала довольно часто навещать нас. Она забирала Парвин с половины Абдула Хайдара и приходила во двор к Абдулу Халику, где мы могли сидеть втроем в укромном уголке и разговаривать. Тетя Шаима была настойчива, ей каждый раз удавалось заставить свекровь Парвин отпустить ее к нам. Я благодарила Аллаха и молила о том, чтобы эти встречи не прекратились, и одновременно почти боялась их, потому что каждый раз при взгляде на сестру мое сердце разрывалась на части. Робкая улыбка, с которой Парвин отвечала на вопросы тети Шаимы, выглядела пугающе неуместной на ее исхудавшем лице с прозрачной кожей и ввалившимися глазами. Я всей душой ненавидела жен ее мужа, сживающих со свету мою несчастную сестру.

Парвин никогда не жаловалась. Никогда не рассказывала, как ей живется на самом деле.

Думаю, в чем-то Парвин была самой храброй из нас. Как ни странно, моя робкая и кроткая сестра была единственной, кто сопротивлялся. Она показывала этим людям, что их жестокость не трогает ее. Как сказала тетя Шаима, каждый находит свой выход.