Была глубокая ночь, когда джип подкатил к воротам дома Абдула Халика. Кажется, впервые в жизни, увидев эти ворота, я вздохнула с облегчением. Маруф остановил машину, взглянул на сидящего рядом Хасана и тяжело вздохнул. Бадрия последние полчаса нашей поездки так беспокойно ерзала на сиденье, что я боялась, как бы она не вывалилась из автомобиля. Я не стала возиться со своей паранджой. Едва джип притормозил, я распахнула дверцу и выскочила наружу. Подбежав к воротам, открыла тяжелую створку и остолбенела: двор был залит светом, во всех окнах горели огни.
Джамиля словно дожидалась моего появления. Не успела я войти во двор, как она уже бросилась мне навстречу. Одного взгляда на ее лицо оказалось достаточно.
— Джамиля! — выдохнула я.
— О Рахима-джан! О наша маленькая мама! Аллах да поможет нам! — Ее голос набрал высоту, затем упал и замер. И вместе с ним мое сердце.
— Джамиля, где мой сын? Где Джахангир? С ним все в порядке? — Я ухватила Джамилю за руку и поволокла за собой к дому. На пороге показалась Шахназ. Она быстро отвела взгляд, губы ее дрожали. — Почему вы все здесь? — возмутилась я. — Кто присматривает за моим сыном? Где он? — Я рванулась к дому.
Джамиля успела схватить меня обеими руками и крепко прижать к себе.
— Рахима-джан, Рахима-джан, — говорила Джамиля, покачивая меня, словно ребенка, и все крепче прижимая мою голову к своей груди, — Аллах решил забрать твоего сына. Он забрал нашего маленького мальчика, моя дорогая маленькая девочка.
Я застыла. Так вот что означало то непонятное выражение на лице Бадрии, которое я заметила еще в отеле. Так вот почему глаза Шахназ полны слез.
Кто-то застонал. Кто-то протяжно завыл.
«Нет. Нет. Нет. Нет».
Кто-то выкрикивал имя моего сына.
Это был мой голос.
Нет. Это не может быть правдой. Я обвела взглядом стоявших вокруг людей. Все они, живущие со мной под одной крышей, все они, должно быть, сошли с ума.
Из дома вышел Абдул Халик. Его глаза были красные. Губы плотно сжаты. Плечи моего мужа опустились, словно на него взвалили тяжелую ношу. За его спиной маячила физиономия Гулалай-биби. Она прижимала к носу платок и всхлипывала.
— Почему? Почему ты бросила больного ребенка? Мать должна быть рядом со своим ребенком! — выкрикнула она.
Я посмотрела в глаза Абдулу Халику. Это был первый миг настоящей интимности. Мы впервые по-настоящему встретились взглядами. Казалось, все остальные исчезли, остались только мы двое — он и я, муж и жена.
«Это правда… Это правда, Рахима. То, что они говорят о Джахангире, о нашем сыне, — правда. Нашего мальчика больше нет».
Абдул Халик закрыл лицо руками и закричал, чтобы ему принесли куфию[67] для молитвы. Его голос сломался. У меня в груди образовалась пустота, словно оттуда выкачали весь воздух.