Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 21 РАХИМА

В доме едва хватило места, чтобы разместить многочисленных членов семейства наших женихов. На этот раз вместе с мужчинами прибыли и женщины, в том числе мать Абдула Халика — высокая грузная женщина с седыми волосами, недоверчиво прищуренными глазами и высокомерным выражением лица. Вместо клюки моя будущая свекровь предпочитала использовать в качестве опоры при ходьбе одну из своих старших внучек — та повсюду сопровождала старуху, поддерживая ее под локоть.

Кроме того, Абдул Халик, как и обещал, привез своего друга-муллу, хаджи-сахиба.

Тетя Шаима презрительно фыркнула, услышав, как к нему обращаются:

— Хаджи-сахиб? Если он хаджи,[32] то я пари.[33] Небось присвоил себе титул, после того как посетил соседнюю деревню.

Однако кому же еще придет в голову сомневаться в достоинствах и титулах дорогого друга самого Абдула Халика? Слышно было, как эти двое что-то оживленно обсуждают во дворе.

Мы все собрались в нашей комнате. Шахла сидела рядом с мамой-джан, которая тихо и безутешно плакала, раскачиваясь взад-вперед. Все ее тело содрогалось от рыданий. Шахла была для нее больше, чем просто дочерью, — она была ее лучшим другом. Сколько я себя помнила, старшая сестра и мама-джан всегда все делали вместе — готовили, убирали, стирали, ухаживали за младшими.

Парвин была любимицей мамы-джан, ее дорогой девочкой. В глубине души мама-джан надеялась, что слова тети Шаимы о том, что никто не захочет взять Парвин в жены, окажутся правдой. И ее девочка всегда будет рядом — петь песенки и рисовать свои удивительные картины.

Что касается меня, я всегда была надежной помощницей мамы-джан, ее взбалмошной, непослушной бача-пош. Сейчас, я знала, мама-джан вновь и вновь возвращалась к мысли: верно ли она поступила, переодев меня мальчиком? Будь я чуть старше и чуть умнее, я сказала бы маме, что она приняла верное решение. Я призналась бы, что это было лучшее время в моей жизни и что мне хотелось бы остаться бача-пош навсегда.

Итак, семья Абдула Халика пришла, чтобы забрать трех сестер — трех жен для своих сыновей.

Мулла начал читать дуа.[34] Даже мама-джан склонила голову, прислушиваясь к словам. Я была уверена, что собравшиеся здесь люди молятся о разных вещах, каждый о своем. Интересно, как Аллах сортирует их просьбы?

«Би-сми-Лляхи-р-рахмани-р-рахим…»[35]

Собравшиеся эхом откликнулись на слова муллы. Затем он начал читать: «О, пальцы порождающий!..»

Когда мулла закончил строфу, раздался голос тети Шаимы: «Йа мусаббиба ль-асбаби йа муфаттиха ль-абваби йа ман хайсу ма ду Аийа аджаба…»

«О, все причины порождающий! О, все врата открывающий! О, Тот, к Кому взывают, на призыв отвечающий!»[36]

В комнате наступила мертвая тишина. Затем раздался голос отца:

— Шаима-ханум, что-то случилось? Зачем ты перебиваешь хаджи-сахиба?

— Конечно случилось, — откликнулась тетя Шаима. — Мулла неверно произносит слова: «причины порождающий», а не «пальцы». Уверена, мулла должен понимать, какую непростительную ошибку он допускает. Верно, хаджи-сахиб?

Мулла кашлянул и попытался продолжить молитву с того места, где его перебили. Но запнулся и начал читать сначала и с теми же ошибками.

— Йа мусаббиба ль-асаби…

— Асбаби, — вновь раздался голос тети Шаимы. Таким тоном утомленный учитель поправляет тупого ученика.

Я боялась, что папа-джан осуществит свою угрозу: отрезать тете язык и вышвырнуть ее на улицу. Мне действительно сделалась страшно за нее.

— Шаима-джан, пожалуйста, имей хоть каплю уважения к нашему гостю. — На этот раз к тете обратилась моя бабушка.

— Я с огромнейшим уважением отношусь к нашему гостю, — невозмутимым тоном откликнулась тетя Шаима, — но я также с почтением отношусь к Корану, как, уверена, и все здесь собравшиеся. И полагаю, для нас всех было бы величайшим бесчестием коверкать священный текст.

Мулла снова кашлянул и в третий раз начал читать молитву. Ему наконец удалось произнести текст без ошибок.

— Так-то лучше, — похвалила муллу тетя Шаима.

Чуть позже мы услышали, как в соседней комнате начался никах. Папа-джан громко назвал свое имя, имя своего отца и деда: все это должно было быть записано в наших брачных контрактах.

Видя, в каком состоянии находится мама-джан, Парвин изо всех сил пыталась сохранять спокойствие и не плакать. Тетя Шаима — единственная родственница с маминой стороны и единственный человек, на чью помощь мы могли рассчитывать, — заняла стратегическую позицию между нашей бабушкой и матерью Абдула Халика. Никто не знал, что делать с этой непрошеной гостьей. Папа-джан кипел от негодования, но, видимо, решил не устраивать сцен при гостях.

Мы с сестрами оставались пока в спальне, усевшись тесным кружком возле мамы-джан.

— Мои дорогие девочки, — мягко заговорила мама-джан, — я молилась, чтобы этот день не пришел в нашу жизнь, но вот он наступил, и, боюсь, ни я, ни тетя Шаима уже ничего не сможем сделать, чтобы помешать тому, что должно случиться. Думаю, такова воля Аллаха. Сейчас у меня почти не осталось времени, чтобы подготовить вас к замужней жизни. Но вы уже молодые женщины, жены, — сказала мама-джан, с трудом веря собственным словам. — И ваши мужья ждут от вас некоторых вещей. Вы обязаны подчиняться вашим мужьям. Поначалу это будет непросто… но со временем вы научитесь переносить те вещи… которые по воле Аллаха приходится делать женщинам.

Из глаз мамы-джан снова хлынули потоки слез. Мы тоже заплакали. Я не поняла, к чему именно она хотела подготовить нас, но, похоже, это было нечто ужасное.

— Пожалуйста, девочки, не плачьте, — глотая слезы, сказала мама-джан. — Так устроена жизнь: дочери выходят замуж и становятся частью другой семьи. Точно так же я пришла в дом вашего отца.

— Смогу я иногда навещать тебя, мама-джан? — спросила Парвин.

Мама вздохнула.

— Твой муж захочет, чтобы ты занималась домом, но, я надеюсь, он сумеет понять твои чувства и время от времени будет приводить тебя к нам, чтобы ты могла повидаться с матерью и сестрами.

Это было все, что она могла ответить на вопрос дочери.

Мы с Парвин сидели возле мамы, крепко прижавшись к ней, я — справа, Парвин — слева. Мама-джан тихо гладила нас по волосам. Шахла опустилась на пол возле маминых ног и положила голову ей на колени. Рохила сидела напротив, прижимая к себе нашу младшую сестру. Обе с тревогой наблюдали за нами. Даже малышка Ситара затихла, чувствуя приближение чего-то значительного и пугающего.

— Скажу вам, девочки, еще что-то важное, — снова заговорила мама-джан. — Там, куда вы попадете, вам придется иметь дело с другими женами. Я молю Аллаха, чтобы они оказались добры к вам. Старшие женщины часто завидуют молодым, поэтому будьте внимательны, смотрите, насколько вы можете доверять им. Но в любом случае старайтесь поладить и с ними, и со свекровью. Вам не следует настраивать их против себя. И следите за собой: умывайтесь, хорошо ешьте, не забывайте читать молитвы и слушайтесь мужей.

Из соседней комнаты раздался протяжный голос муллы:

— Приведите старшую дочь! Ее муж Абдул Шариф ждет свою жену. Да будет благословен их дальнейший совместный путь. Поздравления обеим семьям.

— Шахла! — рявкнул вслед за муллой отец.

Шахла отерла слезы с лица и решительно поднялась с пола. Наклонившись к маме-джан, она крепко поцеловала ее лоб и обе руки, затем взглянула на нас. Я обняла сестру и изо всех сил прижала к себе, чувствуя ее дыхание у себя над ухом.

— Шахла… — только и смогла вымолвить я.

Затем настала очередь Парвин. Ради соблюдения традиции церемонию подписания контракта провели вновь с самого начала, вновь повторив все те же имена — отца и деда.

— Ага-сахиб, — тетя Шаима вновь перебила чинное течение никаха, — у моей племянницы имеется серьезный дефект. Она родилась хромой — такова уж воля Аллаха, — и я, как никто другой, знаю, насколько непросто жить с физическим недостатком. Поэтому, уверена, в интересах обеих семей будет гораздо лучше, если мы дадим девочке время закончить школу и повзрослеть, прежде чем она станет женой уважаемого Абдула Хайдара.

В комнате настала гробовая тишина. Все присутствующие были настолько потрясены бесцеремонностью тети Шаимы, что лишились дара речи. Наконец дядя Абдула Халика пришел в себя:

— Мы уже обсуждали этот вопрос, и, по-моему, мой племянник проявил достаточную щедрость, дав девушке шанс, даже вопреки опасениям ее близких, стать женой уважаемого человека. Школа не исправит ее хромоту, так же как учеба не исправила твой горб, Шаима-ханум. Итак, продолжим.

И церемония потекла своим чередом.

— Приведите девушку! Да благословит Аллах этот никах. Мир и благословение Абдулу Халику, благодаря которому он стал возможен. И да продлит Аллах Милосердный твои годы, Абдул Хайдар. Жена с физическим недостатком — ты воистину благороднейший человек, Абдул Хайдар. Представляю, какое это облегчение для родителей девушки, верно, Ариф-джан?

Мама-джан поцеловала Парвин в лоб и медленно поднялась на ноги, так медленно, словно земля тянула ее к себе. Сестра тоже встала и, насколько могла, выпрямила обе ноги. Подавая Парвин голубую паранджу, мама-джан шепотом говорила ей слова, которые предпочла бы никогда не говорить своей дочери:

— Парвин, любимая моя девочка, помни, что тебе придется делать много работы по дому. Возможно, у тебя теперь не будет времени на то, чтобы рисовать и петь песенки, пой их только про себя. Ты услышишь много обидного из-за своей хромоты, но не обращай внимания, дорогая моя доченька.

— Вы заставляете этого мужчину ждать, — строго сказал мулла, обращаясь к моему отцу. — Пожалуйста, пусть приведут его невесту.

— Ведите ее сюда! — прогремел отец, изо всех сил пытаясь сохранить контроль над собой. Как будто наглых выходок тети Шаимы было недостаточно, так теперь еще и нерасторопность жены подрывала его авторитет главы семейства и делала незначительным в глазах муллы и Абдула Халика.

— Пожалуйста, славная моя девочка, помни, что я тебе сказала, — шептала мама-джан, вытирая слезы с лица Парвин. Затем, смахнув слезы с собственных щек, она помогла Парвин надеть паранджу. Мама-джан еще раз обняла и крепко прижала к себе дочь, прежде чем позволила ей двинуться в гостиную, где ее поджидал муж — ровесник нашего отца.

Мама-джан сама повела Парвин, а я осталась в комнате с младшими сестрами. Прислушиваясь к шагам в коридоре, мы с Рохилой понимали — Парвин пытается скрыть хромоту: вместо того чтобы, как обычно, волочить левую ногу по полу, она старалась поднимать ее и шагать как можно ровнее. Наши двоюродные братья вечно дразнили Парвин, как и дети на улице, и в течение недолгого времени, пока она ходила в школу, одноклассники на переменах не оставляли нас в покое, копируя ее походку. Учителя сомневались, сможет ли Парвин освоить грамоту, как будто хромота влияет на умственные способности. В доме мужа с Парвин не будут обращаться хорошо, мы это прекрасно знали. И сердце разрывалось на части.

— Рахим, а куда ушла Парвин? — спросила Ситара.

Я посмотрела на малышку. Она все еще обращалась ко мне как к бача-пош.

— Ее зовут Рахима, — напомнила ей Рохила.

Ситара машинально кивнула. Ее растерянный взгляд все еще был устремлен на дверь, за которой скрылась Парвин.

— Рахима, а куда ушла Парвин? — повторила она свой вопрос.

— Парвин… ушла жить в другую семью. — Я не могла заставить себя произнести слова «муж» или «свадьба» рядом с именем сестры. Это звучало дико.

Все происходящее выглядело тоже дико, словно маленькая девочка напялила туфли своей матери.

Шаги в коридоре стихли. Вскоре послышались голоса во дворе. Я подошла к окну, чтобы в последний раз взглянуть на сестру. Из-за своей больной ноги Парвин казалась меньше ростом, гораздо меньше, чем любая девочка-подросток ее возраста, и в два раза ниже, чем ее муж. Я содрогнулась при мысли, как ужасно будет чувствовать себя сестра, оставшись наедине с ним. Из окна мне было не видно, но я знала — мама-джан стоит в дверях и тоже смотрит вслед дочери.

— А когда Парвин придет обратно? — раздался у меня за спиной голос Ситары.

Я обернулась и отсутствующим взглядом посмотрела на сестру.

Мама-джан вернулась в комнату. В лице у нее не осталось ни кровинки. Я была следующей. Тете Шаиме ничего не удалось сделать, чтобы остановить Абдула Халика и спасти моих старших сестер. И у меня не было оснований надеяться, что в отношении меня ей повезет больше. И все же я надеялась.

Мне хотелось бы сказать, что я сохранила спокойствие и выдержку, как Шахла или даже как Парвин. По крайней мере, внешне, ради мамы-джан. Но мне очень хотелось сделать что-нибудь, чтобы прекратить этот кошмар. В конце концов, почти пять лет я была мальчиком. А мальчики призваны защищать себя и свою семью. И сейчас я все еще была не просто девочкой. Я — бача-пош! Бегая по улицам с друзьями, я тренировалась в боевых искусствах. Нельзя сдаваться молча, как это сделали мои сестры!

Моему отцу пришлось силой отдирать меня от мамы-джан и волочить во двор. Паранджа сбилась набок, обнажив мою голову с короткой мальчишеской стрижкой. Семья Абдула Халика в полном замешательстве наблюдала за происходящим. Такой скандал на свадьбе — нехорошее предзнаменование!

Отец мертвой хваткой вцепился мне в плечо, но я не чувствовала боли и лишь позже обнаружила огромный синяк, расползшийся у меня на руке. Я извивалась всем телом, пытаясь вывернуться и ударить его ногой. Но это сражение не было похоже на шутливые бои с мальчишками. И отец был сильнее Абдуллы.

Мы все приложили немало усилий, чтобы опозорить отца: я, устроившая настоящую потасовку на глазах у гостей, и рыдающая мама-джан, которая стояла у двери, в бессильной ярости сжимая кулаки, и тетя Шаима, на всю улицу вопившая, что так нельзя поступать с девочками, и призывавшая небеса в свидетели. Она замолчала, только когда отец с размаху ударил ее по лицу. Тетя Шаима пошатнулась и рухнула на землю. Собравшиеся одобрительно хмыкнули: все считали, что бесстыжая горбунья получила по заслугам. И отец вернул утраченный было авторитет.

Моя новоиспеченная свекровь, злобно прищурив глаза, следила за битвой: да, видимо, ей придется хорошенько потрудиться, чтобы привести невестку в чувство и объяснить ей, что к чему.

Абдул Халик, мой муж, криво ухмылялся, видя, как я извиваюсь в руках отца. Похоже, зрелище доставляло ему немалое удовольствие.

Такой была моя свадьба.