Невозможность повидаться с Парвин сводила меня с ума. Месяц шел за месяцем — и ни малейшего намека на то, что мне позволят увидеться с сестрой. Иногда мне удавалось прокрасться к стене, разделявшей наш двор и двор Абдула Хайдара, мужа Парвин. Прижимая к этой стене ухо, я надеялась услышать голос Парвин или хотя бы случайное упоминание ее имени в разговорах людей во дворе. Но я не могла оставаться там долго, не рискуя вызвать гнев свекрови: старуха словно специально следила за тем, чтобы я ни секунды не сидела без дела. Гулалай-биби даже перестала использовать внуков в качестве подпорки и обзавелась клюкой — подозреваю, не столько для того, чтобы опираться на нее при ходьбе, сколько для того, чтобы сподручнее было вбивать в меня науку «как стать хорошей женой».
Прошел еще месяц, прежде чем я решилась сделать следующий шаг: сначала придумать, как выбраться из нашего двора и попасть в соседний, а затем осуществить задуманное. Действовать надо было рано утром — в это время я обычно отправлялась снимать с веревок высохшее белье. Взяв корзину для белья, я с невозмутимым видом двинулась через двор, все ближе и ближе подбираясь к железным воротам. Поджилки у меня тряслись, во рту пересохло. Несколько слуг тоже вышли из дома, но, занятые своими делами, похоже, не обращали на меня внимания. Что касается Абдула Халика, тут я точно знала: он уехал еще на рассвете и раньше чем через несколько часов не вернется.
«Не бойся, — снова и снова мысленно повторяла я себе. И все же ладони у меня вспотели, сердце стучало как безумное. — Тебе надо просто подойти к воротам и открыть калитку».
Я приоткрыла калитку и подождала несколько секунд. Все спокойно. Я выскользнула за ворота и оказалась на грязной и разбитой колесами машин дороге, которую не видела с того самого дня, как меня привезли из родительского дома. Выхватив из корзины паранджу, я накинула ее на себя и быстро пошла направо, к воротам соседнего дома. Подойдя к калитке, я осторожно толкнула ее рукой. Закрыто.
Я сделала глубокий вдох и постучала. Обычно в это время во дворе не бывает никого, кроме слуг. На это я и рассчитывала. Если бы удалось заставить кого-нибудь из них открыть ворота и впустить меня внутрь, там бы я уже сообразила, как разыскать сестру. На мой стук никто не ответил. Я постучала снова, на этот раз чуть сильнее.
Снова тишина. Пот градом катился у меня по лицу и спине. Наконец после третьей попытки за воротами послышались шаркающие шаги и сдавленное бормотание. Я отступила назад. Калитка открылись.
— Ас-салам алейкум. — Появившаяся на пороге пожилая женщина вопросительно смотрела на меня. Судя по поношенной одежде, это была служанка. Я попыталась заглянуть через ее плечо в глубь двора. Женщина подозрительно прищурила глаза и чуть прикрыла калитку, полностью загородив проход своим телом. — Извините, кто вы?
Я проглотила слюну, чтобы смочить пересохшее горло.
— Ва-алейкум ас-салам, — сказала я, от всей души надеясь, что мой голос не дрожит от волнения. — Я пришла навестить мою сестру, Парвин-ханум.
— А, Парвин-ханум? Ваша сестра? Заходите, пожалуйста, заходите. Но… Вы пришли одна? — с удивлением спросила служанка, не видя позади меня сопровождающего.
— Нет, конечно. Моя свекровь, Гулалай-биби, собиралась пойти со мной, но у нее вдруг ужасно разболелась поясница. Ей даже пришлось прилечь. Она сказала, чтобы я шла сама, — соврала я, изо всех сил стараясь говорить как можно спокойнее. — А где моя сестра? Мне нужно срочно ее повидать, всего на несколько минут.
Женщина выглядела озадаченной. Действительно, более чем странно, чтобы одна из жен Абдула Халика заявилась в соседний дом с утра пораньше, да еще совершенно одна. Но, с другой стороны, невозможно представить, чтобы столь юная девушка так отчаянно врала. Служанка, по всей вероятности, решила, что не стоит держать на пороге жену Абдула Халика, и, открыв калитку во всю ширь, отступила в сторону.
— Думаю, она все еще в своей комнате. Я провожу вас.
Дом Абдула Хайдара был гораздо меньше, чем у его двоюродного брата, но выстроен по такому же плану. Шагая вслед за служанкой, я повсюду искала глазами Парвин, сама не веря, что мне удалось пробраться сюда. Мы прошли мимо играющих в пыли детей, лет шести-семи — не старше. Занятые игрой, они даже глаз не подняли, да и что им было за дело до какой-то незнакомки в голубой парандже?
— Кто это с тобой, Рабия? — раздался позади нас голос.
Я остановилась. Внутри все оборвалось. Моя провожатая тоже остановилась и повернулась к позвавшей ее женщине.
— Доброе утро, Лайлам-ханум. Это сестра Парвин-ханум. Зашла навестить ее.
— Одна? — Брови Лайлам-ханум поползли к переносице. — Ты жена Абдула Халика?
— Да, — с невозмутимым видом сказала я, сообразив, что передо мной одна из жен Абдула Хайдара.
— А дома знают, что ты здесь? — все так же недоверчиво спросила она.
— Конечно! — воскликнула я. — Как я уже сказала Рабии, Гулалай-биби собиралась пойти со мной, но у нее вдруг страшно заломило спину. Я на минутку забежала к сестре, мы с ней давно не виделись.
— Ну… я… Я думала…
— Очень рада, что мы наконец с вами познакомились, Лайлам-джан! — не давая ей опомниться, защебетала я. — Я столько слышала о семье брата моего мужа, но все не было случая зайти к вам. Это ваши дети играют во дворе? Какие милые, да благословит их Аллах!
Моя болтовня совершенно сбила женщину с толку. Я же, слушая себя, не верила собственным ушам — так сладко петь в нашей семье умела разве что Шахла. Никогда бы не подумала, что я окажусь способна составлять подобные фразы.
— Да-да, спасибо. Действительно, как жаль, что мы не познакомились раньше. Ну иди, конечно, к сестре, только не задерживай ее надолго, у Парвин много работы.
— О нет, что вы, я же понимаю. Мне буквально на минутку, — приторным голоском произнесла я.
Рабия вздохнула и поспешила дальше — видимо, ее я тоже отвлекала от работы. Мы прошли по коридору, и, как только завернули за угол, я увидела сестру.
Я видела Парвин со спины. Сильно хромая, она шла по коридору в сторону кухни и тащила тяжелое ведро с водой. Вода плескалась от ее неровной походки, на полу оставались небольшие лужицы.
— Парвин! — закричала я и бросилась к сестре.
Парвин на миг замерла, затем резко обернулась. Увидев меня, она едва не выронила ведро.
— Рахима? Рахима! — Глаза Парвин моментально наполнились слезами.
Я подбежала и, обняв ее, изо всех сил прижала к себе.
— Я так соскучилась, Парвин! Пойдем куда-нибудь, поговорим. Я ненадолго, скоро надо возвращаться. — Мы обе посмотрели на Рабию, но увидели лишь, как служанка скрылась за углом, оставив нас в пустом коридоре посреди расплесканных на полу лужиц.
Парвин привела меня в свою комнату — крохотную каморку без окон, даже меньше той, в которой жила я. Мы плотно прикрыли дверь. Парвин с тяжелым вздохом опустилась на тюфяк. Она выглядела утомленной и больной.
— Парвин, я так давно хотела прийти к тебе, но меня не пускали. Они хотят, чтобы я все время работала, работала, работала. Я так устала! Мыть полы, стирать, готовить, бесконечно, изо дня в день… — Я осеклась, вдруг осознав, что жизнь моей сестры ничуть не легче. Я повела себя как последняя эгоистка, жалуясь ей.
— Я знаю, Рахима. Здесь то же самое. Я каждый день молюсь, чтобы случилось что-нибудь такое… чтобы я могла вернуться домой. Я ужасно скучаю по тебе, и Шахле, и маме-джан, и по младшим, и даже по папе-джан.
В моей душе всколыхнулось непонятное чувство, когда я услышала об отце, и в первую секунду мне захотелось возразить Парвин, но мгновение спустя я вдруг поняла, что тоже соскучилась по нему, хотя именно он стал причиной всех наших несчастий.
— А что произошло сегодня, Рахима? Они разрешили навестить меня?
— Да как бы не так! — усмехнулась я. — Сколько раз я просила позволения, но Гулалай-биби только отвешивала мне пощечины. Мне надоело просить. И я просто взяла и пришла к тебе.
— О нет! — Парвин схватилась за голову. — Они же обнаружат, что ты сбежала. Ты представляешь, что с тобой сделают?
Обдумывая свой дерзкий план, я предусмотрела и этот вариант. И надеялась, что мои рассуждения не лишены здравого смысла.
— Знаешь, пару раз я так досадила Гулалай-биби, что она пригрозила: еще одна подобная выходка, и она отправит меня домой. Так вот, если выяснится, что я ушла без разрешения, может, она и вправду отправит меня домой. Я очень хочу вернуться. Тут невыносимо.
— Думаешь, они могут вернуть нас родителям? — Парвин с сомнением покачала головой.
Пристальнее вглядевшись в лицо сестры, я поняла, как сильно она изменилась. Парвин похудела и осунулась, волосы потускнели, светло-карие с сероватым оттенком глаза утратили блеск, а под глазами расползлись темные круги.
— Не знаю. Посмотрим. В любом случае попытаться стоило, — бесшабашно добавила я.
— Вот бы меня отправили домой! — мечтательно вздохнула Парвин. — Помнишь птичек у нас в саду, как они пели на ветках? А как Шахла ругалась, когда они пачкали выстиранное белье, помнишь? Как мы с тобой тогда смеялись! — Парвин смотрела куда-то в пространство позади меня и видела картины из нашего прошлого, которое ушло навсегда.
— Парвин, ты рисуешь? Я так скучаю по твоим рисункам. У тебя есть новые? Покажи мне.
Парвин грустно покачала головой:
— Нет, слишком много дел. Они постоянно находят для меня все новую и новую работу. А я стараюсь ни с кем не ссориться. Да и не хочется мне больше рисовать.
Не хочется рисовать! Это было так не похоже на Парвин. Я взяла ее руки в свои, не зная, что сказать. У меня в голове роилась куча вопросов, но ответы ранили бы нас обеих. Я смотрела на сестру, не отводя глаз, пока она, неловко улыбаясь, говорила и говорила, вспоминая смешные истории о наших младших сестрах — Рохиле и Ситаре. Парвин говорила так, словно видела их только вчера. Мне хотелось спросить ее о муже. Неужели и ей приходится терпеть то же, что и мне?
— Тетя Шаима говорит, что, возможно, Рохила скоро пойдет в школу. Здорово, правда? Ей там наверняка понравится.
— Тетя Шаима? — встрепенулась я. Мне вдруг показалось, что Парвин бредит или сошла с ума. — Ты видела тетю Шаиму?
— Да, она приходила сюда. Недели две назад. Мы виделись с ней мельком, у ворот. Она спрашивала о тебе, но я сказала, что ничего не знаю.
— Тетя была здесь! Но почему же она не зашла ко мне?
— Она пыталась. Но ее не впустили.
Ну конечно. Они не хотят, чтобы мои родные узнали, как плохо со мной обращаются.
— А что еще она говорила?
— Говорила, что папа-джан все такой же — лежит целыми днями в гостиной и курит, только стал поспокойнее, потому что теперь у него много денег и «лекарств». У мамы-джан и девочек все хорошо. Мы недолго говорили, всего несколько минут. Мне не хватает тетиных историй про бабушку Шекибу. Помнишь? Они мне так нравились. Последнее время я часто думаю о нашей прапрапрабабушке.
Я тоже чаще, чем когда-либо, думала о бабушке Шекибе. Как она поступила бы на моем месте? Или я на ее. Да и есть ли разница между тем, что произошло с ней и что случилось с нами?
— Парвин, а может быть, нам просто сбежать? — прошептала я вдруг, перебивая ее болтовню. — Улизнуть потихоньку, как я сегодня. Это оказалось совсем не трудно!
Ах, если бы я тогда знала, что ждет нас в будущем, то так и поступила бы. В ту же ночь взяла бы сестру и сбежала с ней куда глаза глядят. По крайней мере, у нас был бы шанс, особенно у нее.
— Рахима, вечно ты выдумываешь! Конечно, здесь трудно и много работы, но мы привыкнем. Мама-джан сказала, что мы должны делать все, что от нас потребуют. Я так и делаю. Смотри, у тебя будут большие неприятности, если попытаешься сбежать.
У меня сжалось горло. Слушая Парвин, которая говорила с такой обреченной покорностью и которая больше не была похожа на саму себя, я вдруг со всей очевидностью поняла, что и побег для нас невозможен. Особенно для нее. Со своей хромой ногой Парвин не уйдет дальше десятка метров от ворот дома.
В глубине коридора послышались голоса.
— Где она? Кто ее впустил?
— Она пришла одна? Гулалай-биби знает?
Голоса приближались. Я поняла, что наше время истекло. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Мне было все равно, кто именно пришел за мной, я не стала даже поворачиваться к двери. Я поцеловала сестру и сжала ее руки в своих руках.
Дверь распахнулась.
— Парвин, прости меня. Мне очень жаль. Прости меня, — снова и снова повторяла я. — Я рядом с тобой, Парвин. Помни, ладно? Я рядом с тобой, Парвин!
Я поднялась на ноги, продолжая неотрывно смотреть на сестру. В шуме воплей и ругани ворвавшихся в комнату людей Парвин со странным спокойствием смотрела на меня.
— Птички разлетаются. Одна за другой. Птички разлетаются… — тихо сказала она, глядя, как меня выволакивают из комнаты, в очередной раз отрывая нас друг от друга.