Жемчужина, сломавшая свою раковину

Глава 64 ШЕКИБА

Шах мчался по улице во весь опор, из-под резиновых подошв его башмаков в воздух поднимались маленькие облачка пыли. Если ему поручили сопровождать сестру в школу и обратно, это еще не означало, что он не может обогнать ее и первым прибежать к воротам дома. Задыхаясь, он остановился возле калитки и оглянулся: где Шабнам? Сестра торопливо шагала вслед за ним. Вид у девочки был сердитый.

— Почему ты вечно носишься как угорелый? Я не поспеваю. И вообще, мама-джан будет сердиться, если увидит, как я гоняюсь за тобой по улице.

— Но я же не виноват, что двигаюсь быстрее, чем ты. Мы давно уже были бы дома, если бы ты не тащилась как черепаха. Вечно приходится ждать тебя.

Эти препирательства повторялись чуть ли не каждый день. Но на самом деле единокровные брат и сестра обожали друг друга и давно перестали обращать внимание на натянутые отношения, сложившиеся между их матерями. Как ни старалась Гюльназ держать дочь подальше от Шекибы, девочка без тени сомнения приходила поболтать с ней. Усевшись рядом, когда Шекиба стирала или готовила, Шабнам расспрашивала ее обо всем на свете — от ухода за скотиной до выпечки хлеба. В свою очередь, Шах, избалованный отцом и привыкший делать все, что только взбредет в голову, частенько донимал Гюльназ своими проделками вроде распущенных клубков шерсти в ее рабочей корзинке. Но стоило Гюльназ заслышать веселый хохот проказника, и ее сердце таяло — поворчав для порядка, она принималась сматывать перепутанные нити обратно в клубок.

Асиф надеялся, что у них еще будут дети, но его жены словно сговорились: стоило одной «выздороветь» от ежемесячного женского недомогания, как тут же «заболевала» другая. Асифу оставалось лишь теряться в догадках: то ли это наказание ему за визиты в гарем эмира, то ли еще какое-то неизвестное проклятие лежит на его женах. Но, так или иначе, он наконец устал сердиться на них и переживать, что ни та ни другая больше не рожают ему детей. Однако мать Асифа не сдавалась. Даже за неделю до смерти она не переставала донимать сына разговорами о том, что Аллах желает, чтобы у мужчины было больше двух жен.

— И куда я поселю третью? У нас в доме нет свободных комнат. И мне хватает хлопот, чтобы прокормить тех двух, которые уже имеются.

— Женись, и все устроится. Аллах не оставит тебя, — говорила мать, устало прикрывая глаза.

Этот совет матери, несмотря на всю его нелогичность, и обдумывал Асиф, шагая домой из Министерства иностранных дел, где он теперь благодаря покровительству эмира Амануллы занимал высокий пост.

Пока отца не было дома, в обязанности Шаха входило отвечать на стук в ворота. Поэтому, когда Халиль-ага прибыл к Асифу, ему открыл мальчик с оцарапанными коленками — результат неудачной попытки забраться на дерево. Глядя на Шаха, Халиль-ага и его жена невольно заулыбались, вспомнив о собственном сыне.

— Добрый вечер, дорогой мальчик! Твой отец дома? Я хотел бы поговорить с ним.

— Нет, он еще не вернулся. Но, пожалуйста, заходите. Будьте нашими гостями, — вежливо пригласил Шах, старательно подражая голосу и манерам отца.

Халиль-ага не смог сдержать смеха.

— Благодарю за любезное приглашение, мой друг, — сказал он, заходя во двор, — но я не хотел бы затруднять вас.

Асиф, вошедший во двор вслед за гостями, услышал последнюю реплику.

— О Халиль-ага, о чем ты?! — воскликнул он. — Рад тебя видеть!

— И я рад, Асиф-джан! Извини, что пришел в такой час, мы были неподалеку у родственников и решили забежать на минутку. Хочу отдать тебе те бумаги, о которых мы говорили сегодня утром, поскольку завтра меня в министерстве не будет…

— О пожалуйста, пожалуйста, проходи в дом! — Асиф сделал широкий жест рукой.

— Твой сын уже пригласил нас, — засмеялся Халиль-ага, — но мы не хотели вас беспокоить.

Однако Асиф настоял, и гости прошли в дом. Шекиба быстро накрыла на стол — она подала чай и сушеные ягоды шелковицы. Гюльназ лежала у себя в комнате с головной болью, так что Шекибе пришлось остаться с гостями мужа: она и Махназ, жена Халиля-ага, устроились в одном углу гостиной, мужчины — в другом. Шекиба сидела, повернувшись к гостье в профиль, чтобы та видела ее «хорошую» сторону.

На Махназ было надето красивое жемчужно-серое платье длиной до лодыжек, с широкими рукавами, которые заканчивались высокими манжетами. Жена Халиля-ага выглядела элегантной и ухоженной. «Гостья из дворца», — подумала Шекиба.

— У тебя большая семья в Кабуле? — завела разговор Махназ.

— Нет. Я родилась в деревне. Здесь у меня никого нет.

— О, я тоже родом из деревни. Этот город… поначалу все здесь кажется таким необычным. Так не похоже на те места, где я выросла. — На вид Махназ было лет двадцать пять, не больше, — молодая красивая женщина, улыбчивая и жизнерадостная. — А как называется твоя деревня?

— Кала-э-Бюльбюль. Не думаю, что ты когда-нибудь слышала о такой.

В свои тридцать шесть Шекиба давно перестала вспоминать о деревне, в названии которой упоминаются певчие птички. Сейчас это слово заставило ее вспомнить о младшей сестре — Акиле, певчей птичке Бюльбюль. Смеющееся личико сестры с ямочками на щеках всплыло в памяти Шекибы, размытое, словно в тумане, и одновременно живое и яркое.

Махназ разинула от удивления рот.

— Кала-э-Бюльбюль? Ты родом оттуда?! — воскликнула она, слегка прикасаясь к плечу Шекибы. — Так это же моя деревня!

Шекибу охватила паника. Она не имела ни малейшего желания встречаться с людьми из своего прошлого или теми, кому может быть известна история ее семьи. Прежде всего — из-за мужа. Он никогда не расспрашивал Шекибу о прошлом, и она не видела повода нарушать это молчание. Шекиба покосилась в тот угол, где сидели мужчины: муж и его гость что-то оживленно обсуждали.

— Я так давно уехала из деревни, почти ничего не помню, — понизив голос, сказала Шекиба.

— Нет, ну надо же, какое совпадение! — не унималась Махназ. — А как фамилия твоих родителей?

— Бардари.

— Бардари? Это тот большой дом на северном склоне холма? Живительно! Земля моего дяди находилась рядом с полем Бардари. Да мы и сами жили неподалеку. А кем тебе приходятся Зармина-ханум и Самина-ханум? Я дружила с их дочерями. Мы часто играли с ними возле ручья.

— Правда? — сдержанно улыбнулась Шекиба. — Это мои тетки, они замужем за братьями моего отца.

— А, так, значит, я дружила с твоими двоюродными сестрами. Ты часто им пишешь? Знаешь, мои письма в деревню так долго идут! — Махназ закатила глаза.

— Нет… Мы не поддерживаем отношения с тех пор, как я переехала в Кабул… Нет, я не пишу им, — уклончиво ответила Шекиба.

— Да? Ну это тоже можно понять. Жизнь в деревне такая однообразная. Два года назад мы были на свадьбе моего брата. Ничего не изменилось, все по-старому, как будто и не уезжала. Но, Шекиба-джан, — голос Махназ приобрел особенно мягкий оттенок, — а ты про свою бабушку слышала?

— Про бабушку? Нет. А что такое?

Махназ прикусила губу и уставилась в пол, затем взяла обе руки Шекибы в свои и продолжила:

— Она умерла. Как раз через два дня после свадьбы. Я не знала ее лично, но в деревне говорили, что Шагул-биби была необыкновенной женщиной. Все поражались — такой почтенный возраст, а она полна сил.

Шекибу новость привела в замешательство: как будто в глубине души она ожидала, что бабушка, законсервированная в собственном соку злобы и презрения ко всему миру, будет жить вечно.

Внезапно Шекиба поняла, что Махназ ждет от нее какой-то реакции.

— Нет, я не знала. Да упокоит Аллах ее душу, — потупив взгляд, пробормотала она.

— Да-да, упокоит с миром, — подхватила Махназ, — она наверняка была добрым человеком, раз Аллах подарил ей такую долгую жизнь.

«Знала бы ты, каким она была человеком!» — горько усмехнулась про себя Шекиба.

— Махназ-джан, — Шекиба наконец решилась задать вопрос, который ее действительно интересовал, — а ты, случайно, не знаешь, как у них идут дела… на ферме. Точнее, было там одно поле, оно славилось урожайностью… Эта земля принадлежала моему отцу…

— Какое именно поле? — с живым интересом спросила Махназ.

— Оно начиналось сразу за домом бабушки и было отделено от остальной земли посаженными в ряд высокими деревьями.

— А, ну конечно… — Махназ вдруг замялась, вопрос явно застал ее врасплох. — До меня доходили слухи, что по этому поводу в семье были кое-какие разногласия. Точно не скажу, там вроде еще стоял дом, в нем жили Фаяз-джан и Зармина-джан, но остальные родственники тоже претендовали и на дом и на землю.

Шекибе не стоило труда дорисовать то, о чем ее гостья не решалась сказать, чтобы не обидеть хозяйку. Она представляла себе, как дядя Фаяз на правах старшего брата требует отдать землю Исмаила ему, а тетя Зармина отпихивает локтями остальных невесток, сгорая от желания обзавестись наконец собственным домом. Жадность раздирала членов клана Бардари.

— И еще насчет поля, — добавила Махназ. — На свадьбе была одна из невесток Шагул-биби, она говорила, что земля там совсем перестала давать урожай. В семье считают, что на поле лежит проклятие.

Шекиба расплылась в улыбке. Она понимала, что Махназ сочтет ее реакцию по меньшей мере странной, но ничего не могла с собой поделать. Шекиба слышала, как бабушка цокает языком и говорит сыновьям, что это Шекиба во всем виновата — внучка прокляла землю и лишила их урожая.

— Как прошла свадьба? — меняя тему, спросила Шекиба. Больше она не желала ничего слышать о своих родственниках. — Поздравляю вашу семью с этим важным событием! — вежливо добавила она.

Махназ перевела дух и расплылась в улыбке.

— О, прекрасно! Музыка, танцы, угощение. И главное — я повидалась с родными. Я иногда очень по ним скучаю.

— Замечательно. Желаю жениху и невесте долгих и счастливых лет.

— Да, но, честно говоря, свадьбу едва не отменили.

— Почему?

— Ну, отец девушки запросил слишком большую сумму за невесту. А мой отец сказал, что это несоразмерные деньги. Тем более что эмир Аманулла отменил обязательный махр.[79] Отец невесты счел такое заявление неуважительным. Они все же договорились, но сумма была уменьшена. Считаю, это верно. Ну, то есть совсем ничего не заплатить за невесту нельзя. Все же она стоит денег. Я точно стоила, — звонко рассмеялась Махназ.

Шекиба робко улыбнулась и отвела взгляд.

— Ты права. Людям в провинции законы Амануллы кажутся странными. Представляешь, что сказали бы наши деревенские, узнай они, что в школах Кабула дети изучают английский и немецкий языки?

— Еще бы, Шекиба-джан! А много ли ты знаешь девочек у нас в деревне, которые ходят в школу?[80] Ты слышала новость? Королева Сорайя на днях выступает с речью.

— Нет, не слышала.

— О, мне не терпится послушать, что скажет королева. Хотя я немного волнуюсь. Думаю, у нее найдется немало противников. Женщина выступает перед публикой! Немыслимо! Не все готовы так быстро принимать новое. А почему бы тебе не пойти вместе с нами? Ведь это так интересно — речь королевы, верно, Шекиба-джан?

Королева Сорайя? Шекиба часто думала о ней. Ей действительно хотелось увидеть эту женщину. Но она не привыкла посещать подобного рода собрания, поэтому замешкалась в нерешительности.

— Я не знаю, не могу… Дома полно дел…

— Ах, Шекиба-джан, ничего не случится, если ты на денек отложишь свои дела! — защебетала Махназ, а затем вдруг обернулась в тот угол, где сидели их мужья. Мужчины по-прежнему были увлечены разговором. Угощение стояло нетронутым — похоже, они даже забыли про чай. — Извините, дорогой Бараан-ага! — решительно позвала Махназ.

Асиф обернулся на голос женщины. Вид у него был удивленный.

— Да, ханум?

— Могу я послезавтра украсть ненадолго вашу жену?

«Украсть вашу жену. Интересно, как эта фраза звучит для Асифа?» — подумала Шекиба. Разговоры об Аманулле и Сорайе заставили ее вспомнить о дворце и гареме. И о Бинафше.

— Украсть мою…

— Да. Я хочу пойти послушать выступление королевы. Вот ищу себе компанию. Если хотите, можем взять с собой и Шаха.

— Это будет чрезвычайно важное выступление! Уверен, многие афганцы, познакомившись с королевой Сорайей, искренне полюбят ее, — сказал Халиль-ага.

— И ты будешь там? — спросил Асиф.

Шекиба молча наблюдала, как за нее принимают решение.

— Конечно! — подтвердил Халиль-ага.

— Ну, тогда…

— Замечательно! — воскликнула Махназ. — Как хорошо, что вы не возражаете, когда ваша жена ненадолго уходит из дому! — многозначительно добавила она.

Асиф постарался не подать виду, насколько сильно он раздражен.